Завет колдуна

Снег поскрипывал под подошвами, но не проседал. Тропа была вытоптана, хотя никто по ней не ходил, но её подготовили, как и огонек, который ждал их около припорошенных инеем молодых деревьев, где они остановили машину и выгрузились под покровом вечернего леса. Нанаба шагала первой, за ней Майк с пакетами — они не были до конца уверены в уместности накупленных подарков, но надеялись, что хоть с чем-то да угадали — за Майком, улыбаясь и переглядываясь, Юра и Отабек. Луна над лесом, круглая, как головка сыра, и такая же желтая, светила так ярко, что огонек, размером со старый стеклянный фонарь, скорее обозначал, что их ждут здесь, чем освещал дорогу. Свет луны отражался от снега, и Нанаба подумала, что они как будто попали в новогоднюю открытку, и сейчас, выйдя на поляну, где стоит ведьмин дом, непременно вспугнут оленя. Олень действительно встретился им, но раньше, не доходя! Он не дал деру тут же, едва увидел людей, а повел плюшевыми ушами, дернул хвостом и просто отошел вглубь от тропинки, за кусты. Юра вытянул шею. Потом натянул шарф повыше, на подбородок и рот, но Отабек успел увидеть, как он улыбается. Да, всё верно, всё вернулось, как было. Отабек прикрыл глаза, накоротко, чтобы не сбиться с шага, вызвал образ оленя под веками, вдохнул — их было так много, и взрослых, с коронами рогов, и совсем маленьких, со смешными короткими хвостиками. Он представил зайцев, представил лисиц — да, всех много, все вернулись домой. И они вот, вернее, только Юра среди них, конечно же, тоже идут домой. Юра вдруг резко дернул ногой, словно хотел то ли побежать, то ли подпрыгнуть. Отабек взял его за руку и сказал тихо: — Если хочешь — давай. Одежду я понесу. Тут осталось-то всего ничего, пробежался бы. Юра, когда смотрел из окна, как сгребают квелый городской снег, рассказывал, как катался зимой в лесном снегу, голубом и глубоком. Это, наверное, здорово, прыгать всеми четырьмя лапами на толстую снежную корку, а телу под мехом тепло, только хвост намокает, но его можно держать трубой. Юра качнул головой и стиснул руку в ответ. — Потом. А скоро уже показалась в просвете деревьев поляна. И дом. И Николай на пороге. И тут Юра уже не мог сдерживаться, рванул, обогнал Нанабу и Майка, вспахав борозду в снегу по краю тропинки, пронесся через двор и повис у деда на шее, обхватив за пояс ногами. И не понять сразу, как он подрос за этот год с лишним. Немного, но всё-таки. Стал старше. Увидел больше, чем за все годы здесь. А в душе совершенно прежний. Правда, Юра? Первый в истории легионер-веркот. В доме они выставили ботики в ряд около теплой печки, но казалось, что снизу, под половицами, натоплена ещё одна, и тепло поднимается прямо из нагретой летом земли, настоящее, солнечное. Лилия встретила гостей в белом подпоясанном балахоне до пят, с убранными в пучок волосами. Совсем как на суде. Там её спросили, почему волосы не распущены, она ответила, что это стереотипы, и можно подумать, что это не она десятки лет просидела в лесу, а судья. Нанаба тогда просто застыла от ужаса, а судья улыбнулась и покачала головой, мол, правда ваша. У Нанабы чуть сердце не выскочило! За праздничным столом некуда было поставить лишний стакан. Юра крутился у деда под ногами, говорил: ну зачем, ну куда ты столько наготовил, мы что, жрать приехали? Его тарелка опустела, конечно, первой. Отабек жевал мягкое заячье мясо, и улыбка сама наползала ему на лицо, ничего не поделаешь, невозможно удержать её, да и нужно ли? Они совсем не улыбались, когда Отабек спросил год назад: останешься со мной? Большой город напугал Юру, но он держался молодцом, хотя и жался, то к Отабеку, то к деду, а то и к Нанабе, если уж совсем тяжело и поблизости никого не было. Людно, шумно, тесно. Отабек смотрел на столицу его глазами и пугался сам. Но так было надо, им обязательно предстояло через это пройти. Через суд. Стать первыми и проложить дорогу для остальных. Нанаба поглядела с другого края стола, улыбнулась, и Отабек улыбнулся ей. Подумали они об одном: всего год прошел, а как будто десятилетие. Но всё равно это был очень хороший год. Да, подумала Нанаба, качнув головой, хороший был год. И странный. Юра и Отабек, довольные, согретые и всё такие же юные, сидели за столом, а Нанаба вдруг вспомнила, как на фото посмотрела, какие они были напуганные тогда. Сперва в кабинете Эрвина Смита, где Отабек положил руку Юре на плечо и так держал, пока обоим не разрешили уйти. Потом на суде. Избежать суда было невозможно. Эрвин так и сказал: пусть всё будет по закону. Нанабе оставалось только кивнуть, но… Но! «Но» было огромное: книга и ведьма. — Я должна быть уверена, — сказала Нанаба, — что Лилия будет в безопасности. Я не могу так её подставить. — Судя по твоему рассказу, — ответил Эрвин, — беспокоиться о безопасности нужно всем нам, а никак не ей. — Ты знаешь о чем я, — сказала Нанаба хмуро. — Ты понимаешь. Расстегнула рюкзак — в кабинете остались только они, да ещё Майк, который сидел в кресле молча и поблескивал из-под челки глазами, — и выложила сборник Крюгера на командирский стол. Эрвин вздохнул и подпер подбородок сплетенными пальцами. Так сборник Крюгера был отдан в распоряжение Легиона в обмен на обеспечение безопасности лесной ведьмы Лилии перед судом, на суде и после суда. Суд долго чесал в затылке. Состава преступления никакого, ни единого инцидента вреда человеку. За элурантропами тоже, за исключением отсутствия регистрации, ничего, кроме содействия легионерам, не было. Оставались, конечно, пострадавшие от набегов фермеры, но судья закрыла на это глаза. Просто взяла и закрыла. Нанабе потом рассказали, что судейский дом пострадал от Зика одним из первых, но дело не в судейской предвзятости, а в том, что человек своими глазами видел — чего удалось избежать. Что победили эти вот подсудимые. — Кажется, мы задолжали вам орден, — сказал Лилии Эрвин Смит, когда они вышли из здания суда под низкое декабрьское небо. — Просто оставьте меня в покое, — сказала Лилия. Николай рядом с ней смотрел хмуро. Юра топтался, поднимая попеременно ноги, хоть и был в теплых ботинках. Нервничал. Они должны были отбыть домой тем же вечером, Лилия не желала дожидаться утра. Отабек раздувал ноздри, как конь, и Нанаба поглядывала на него с улыбкой, думая, что есть вещи, для которых решительности требуется ещё больше, чем для выстрела в огромную образину единственной дозой антиоборотнического препарата. Нанаба, конечно, была права. У Отабека внутри всё переворачивалось, когда он отвел Юру на два шага, за колонну, и спросил: останешься со мной или нет? Накануне Юра побывал у него в гостях, и Отабек то и дело думал, что им будет совсем не тесно здесь жить, вот совершенно, а сам он в далекий лес теперь раньше весны не выберется. Юра замер, потом спрятал подбородок под шарф. Шарф Отабек ему утром дал свой, коричневый, а куртку они купили ему по размеру, и Юра наконец-то перестал походить на ребенка в одежде взрослого. — Я… — сказал он и гулко сглотнул. — Я… Деда. Он сказал это тихо, но Николай обернулся через плечо и коротко ему кивнул. Отабек, когда Николай и Лилия уезжали, обещал, как уже было однажды, заботиться о Юре изо всех сил. Он очень старался, но укрыть его от Ханджи Зоэ, конечно, не смог. Они столкнулись в парке, в двух кварталах от главного корпуса Легиона, куда Отабек привез Юру показать колесо обозрения. Ему всё-таки дали двухнедельный отпуск, как и Нанабе с Майком, хотя Ханджи громко возмущалась, что у неё уже который месяц не отряд, а какой-то огрызок — «нет-нет, Леви, я тебя не звала!». Ханджи, пожав Юре руку и так и не отпустив её, сверкнула глазами под линзами очков и поинтересовалась радостно: — Так ты, значит, кот? — Манул, — не без гордости ответил Юра. И Отабек хотел крикнуть: беги! Но было, конечно, поздно. Он пропустил момент, когда они подружились. Возможно, это произошло сразу после слов Ханджи: — А ты знаешь, насколько ты уникален? Сколько мы можем сделать с тобой! Отабек шагнул вперед и подвинул его за плечо, но Юра высунулся, задрав голову, и ответил: — Я знаю. К чести Ханджи Зоэ, она могла замучить до полуживого состояния себя, членов отряда и командира Легиона, если он отказывался что-либо ей выдавать, но к живым подопытным относилась деликатно и даже с любовью. Юре нравились исследования, он возвращался с них гордый и сияющий. Отабек вел его куда-нибудь поесть — и чтобы там обязательно подавали молочный коктейль — и Юра рассказывал, какие сегодня в лаборатории были штуки, чем его измеряли и что просили сделать. — Тебе нравится? — спросил Отабек день на пятый. Они вернулись домой с мороженым, молоком, бананами и тремя банками разного джема, сгрудили всё это на стол, и Отабек достал с верхней полки блендер. Юра смотрел на пластиковую колбу с крышкой, наклонив голову. — Да, — ответил он. — Интересно. Она клевая, эта Ханджи. Чокнутая, но клевая. А её помощник мне печенье дал. И бутерброд. — Моблит? — Ага. Отабек сложил в блендер кубики мороженого, кое-как порезанный банан, залил клубничным джемом и молоком, притер крышку, включил, и Юра распахнул глаза и даже приоткрыл рот. — Круто! Отабек сперва выдал ему огромную кружку коктейля и только потом спросил, хочет Юра учиться или нет? — Там, где ты? — спросил Юра. — Не обязательно поступать в Академию. Есть курсы при ней, оборотням не нужны знания о магии, только общие, и они обычно оканчивают курсы, это несколько месяцев. Углубленные, кажется, около полугода. Нужно узнать у Майка, он точно в курсе. Юра спрятал рот и нос за кружкой, отпил, над губой остались густые усы, он быстро облизнулся. Смотрел Отабеку через плечо, за окно. На подоконник в тот день намело снега. Молчал. — Я просто предложил, — сказал Отабек, не дождавшись ответа. — Как вариант. Ты можешь выбрать, чем тебе заниматься. Прости, я, наверное, рано. Или вообще зря, потому что с серебряным маком на цепочке Юра так и не расставался. — Лилия говорила, раньше у вас вообще оборотней не было. На службе. — А теперь есть. Всё меняется. Видишь, как теперь с ведьмами, а ещё в прошлом году за одни только разговоры о лицензировании можно было нажить проблем. Юра отпил из кружки опять, побил задниками тапок о край табуретки и спросил: — А ты зачем к ним вступил? Мог бы, ну, чем-то другим заниматься. Ты маг, много можешь. Отабек поболтал коктейль в кружке — сладкий, но Юре нравится. Надо поискать рецепты, с чем ещё кроме банана можно делать. — Она уже говорила мне это, — вдруг сказал Юра. — Ханджи. Насчет учебы. Я сказал, что не знаю, надо освоиться. Я реально не знаю. Оно всё так странно. Я думал, вы такие мрази все, а вы… не все. Отабек протянул руку, Юра её взял. Отабек потянулся губами, тронул каждый палец. Вспомнил, какие у Юры лапы, когда он кот. Между круглыми пальцами торчат пучки шерсти, а человеческие такие тонкие. — Я сказал, — проговорил он, — что всё меняется, но это неправильно. Мы всё меняем. И мы не всегда были правы, ошибались, и тоже творили зло, но мы способны исправиться. Вот почему я в Легионе — чтобы всё изменить к лучшему. Хотя бы попытаться, подумал он про себя. Юра ему улыбнулся, и внутри стало светло-светло, как зажгли лампочку. Теперь Николай за чаем расспрашивал, как Юра живет, нравится ли ему, помнит ли он, что всегда может вернуться обратно? Юра дергал ногой под столом и фыркал: ну деда! А сам жался к его плечу. Нанаба покосилась на Майка, тот жевал, то и дело вытирая усы, сосредоточенный на заячьей лапе. Он сказал тогда, когда они уходили отсюда пешком: хочешь, неси сама эту дуру, тебе видней, но мне придется нести тебя вместе с ней. Нанаба, чувствуя, так тянет спина от удара, сказала: ладно, ты мой муж и боевой товарищ, и протянула сборник — бери. Они дошагали до брошенной посреди леса машины, и Майк взвыл, натурально по-волчьи. Машина у них в семье была одна. Уже, можно сказать, не было. Но её потом починили за счет Легиона, Эрвин Смит даже не возмущался, подписывая разрешение, хотя трат у Легиона хватало. В столицу они добрались глубоким вечером, но поехали не домой, а сразу к своим. Главный корпус к тому времени уже привели в божеский вид, хотя парк вокруг, с вековыми дубами и каштанами сильно пострадал, но Нанаба не успела расстроиться окончательно, как Майк сказал, что по весне всё засадят молодыми деревьями. И правда, подумала она тогда, ничто не пропало. На крыльце, один в пальто, другой в форменной куртке с крыльями свободы на спине, курили Виктор и Леви. Виктор замахал руками, увидев их, и закричал, приложив ладонь ко рту: «И правда Кинг-Конг, Нанабушка, а мы не верили!» Нанаба обняла его и сказала, что он дурак и вообще, почему их не встречают, как героев? А воротник его пальто сквозь дорогой парфюм пах почему-то столовой, и она едва не расплакалась. Крис, как потом рассказали Нанабе, дневал и ночевал в пострадавшей библиотеке, хотя она об этом догадалась бы и сама. Почти всё было в порядке, разломанные стеллажи восстановлены, книги, по возможности, тоже, высились стопками на столах, нерасставленные. Хотя Нанаба представляла себе, чего Крису стоило выбить на постоянную работу мага, когда Легиону приходилось восстанавливать целый город. — Как ты? — спросила она его. Крис улыбнулся и подмигнул ей. — Всё под контролем, ехала бы ты домой. Домой они добрались далеко за полночь. Приняли душ по очереди, хотя Нанабе страшно хотелось набрать ванну, но было понятно, что там же она и уснет, перекусили консервами с чаем и салатом в контейнере, который в последнюю минуту им всучил Моблит. — Неужели мы дома, — шепнула Нанаба, когда они наконец легли. Майк не ответил, просто притиснул её всю к себе и засопел над макушкой. А в декабре был суд. После суда жизнь быстро вошла в прежнюю колею. После долгого и трудного разговора при передаче Легиону сборника Крюгера, все заботы о продвижении идеи легализации ведьм Эрвин Смит взял на себя. Через пару недель приказал оформить толковый доклад по теме, и они вместе съездили к главнокомандующему Закклею. На заседании, где окончательно решался вопрос быть легализации ведьм или не быть, Эрвин Смит произнес одну из самых вдохновенных своих речей, и Нанаба подумала, что это совсем не похоже на проявление благодарности за сборник. В конце концов, за него он рассчитался с ней безопасностью Лилии. Просто… Просто всё меняется: и Легион, и мир, и способы их взаимодействия. Выдачу лицензий ведьмам при условии наложения на них магических ограничений одобрили во втором чтении, и первой ведьмой, получившей разрешение жить в столице, стала ведьма с потрясающим именем Имир. — Представляешь, как бывает, — сказала Нанаба бабушке, когда выбралась к ней в самом начале лета. Уже стояла жара, но в таверне было прохладно. — Оказывается, можно знать ведьму и ни словом не обмолвиться даже ближайшим родственникам. Но теперь это можно по закону. И посмотрела выразительно. Бабушка вздохнула. По телефону она рассказать отказывалась, а здесь уже некуда было деться. И два пива, которые они с Флорианой Морган, удачно заглянувшей в гости, выпили за обедом, явно придавали решимости. — Я не могла, Нанабушка. Ну как ты себе это представляешь? Ведьма! Я не знала, что всё обернется так, ты уж прости. Флориана с ехидной улыбкой поглядывала в сторону, бабушка делала вид, что ей очень стыдно. Нанаба про себя обложила их старыми перечницами и попросила пива и себе, в самом деле, есть, что отпраздновать. Дик, пока наливал, рассказал ей через стойку вполголоса, что они тут пережили, когда потемнело небо. Никогда, сказал, не видел Софию такой, буквально не жила до твоего звонка. Связь тогда восстановилась почти сразу. Уже к осени всё шло своим чередом. Газеты ещё шумели, поднялась волна протестов «долой ведьм» и всё такое прочее, но к этому легионеры были готовы. Конечно, легализацию ведьм и в самом Легионе не все приняли с одинаковой радостью, с некоторыми пришлось рассориться, но, к счастью, не с теми, с кем действительно приходилось служить бок о бок. Крис, например, сказал, что ведьмы ничем не хуже инкубов, и, может быть, ему повезет теперь встретить какого-нибудь симпатичного колдуна. Ты никого подходящего не встречала? Нет, ответила Нанаба, а тот, которого встретила, тебе бы не приглянулся. Он снился ей какое-то время: костюм-тройка, кармашек для часов, круглые очки. Глаза. И угольная пыль на ухоженных пальцах. Она кричала во сне, Майк будил её, целовал и гладил, говорил, что всё хорошо: мы дома. Дома и вправду было удивительно хорошо. Нанаба как-то спросила Юру, столкнувшись с ним в лаборатории, не скучает ли он по дому. Юра пожал плечом. — Нанаба, — сказал он вечером, расставляя тарелки для ужина, — спросила сегодня, скучаю я по дому или не скучаю. Отабек повел плечами, успокоил закаменевшую спину и спросил: — И как? В город тогда уже пришла весна, яркая, звонкая. Юра подолгу замирал у окна и смотрел на парк, и у Отабека всё внутри замирало — он тоскует, хочет домой, жалеет, что согласился. Сбежит. Сбежит и всё, не захочет здесь оставаться, не его это стихия, тесно ему и душно, и всё не так. Раньше у него был целый лес, а теперь? Тесная служебная квартирка. Юра расставил кружки, положил вилки, позвякивая, и ответил: — Да не. Ну то есть по дедушке скучаю, конечно, но мы ж разговариваем, и я за него спокоен, он с Лилией. И никто их не тронет там. Ради Юры Николай согласился на чудо современности — мобильный телефон, хотя чтобы им пользоваться, нанабиному отцу пришлось ехать в чащу и ставить на крыше магическую вышку связи. Их отношений с Николаем открывшаяся правда на удивление не испортила, а нанабина мама даже со вздохом сказала, что не очень-то и удивлена — такой хороший мужчина, ну должен был в этом быть какой-то подвох! — Юра, — сказал Отабек, обернувшись от плиты, выпустил ручку сковороды, протянул руки, и Юра вошел к нему в объятия, — пообещай, что если тебе будет плохо здесь, в принципе здесь или конкретно со мной, ты не станешь терпеть. Юра поглядел на него с прищуром, отстранившись, и сказал: — Капец ты странный, я это с первого раза заметил. Отабек послушно покивал. Хорошо, будем считать, что договорились. Всё теперь было иначе. На службе ему доверяли дела посерьезнее борьбы с полтергейстом. В основном — ездить с отрядом по окрестностям, искать ведьм. Очень странно, говорили все в один голос, раньше искали, чтобы непременно убить, а теперь — предложить сотрудничество. Не всегда удавалось, потому не все поездки заканчивались одинаково хорошо. Но не всё сразу, правда? Как Нанаба не сразу смирилась, что сборник Крюгера теперь не её личная собственность. Она однажды спросила бабушку: ты злишься? Бабушка ответила: это твоё решение, я свое приняла когда-то, и вон к чему оно привело. Нанаба надеялась, что её выбор не будет иметь таких глобальных последствий. Кто и защитит настолько мощный артефакт, как не Легион? Главы сборника она копировала лично. Оригинал, закрытый магией под жесткий список доступа, хранился теперь в особом сейфе. В Легионе. Нанаба иногда воспроизводила мысленно его кожаную обложку, железные уголки, и водила пальцем по воздуху, гладила. Майк говорил не рвать себе душу. В самом деле, со сборником всё равно рано или поздно пришлось бы что-то решать. Даже Лилия это приняла. Она сидела теперь напротив, отпивая из чашки, и поглядывала из-под ресниц то на Юру с Николаем, то на Отабека, а то прямо Нанабе в глаза. — Не думай о грустном, — сказала она вдруг, Нанаба моргнула. — И вообще ни о чем не думай. Живи сейчас. Другой жизни уже не будет, а с этой мы сделали всё, что смогли. За окном повалил снег. Они высыпали на крыльцо, под желтые, как глаза волка-оборотня, звезды. Юра сбежал с крыльца, споткнулся, свалился в снег. Отабек рассмеялся, Юра зачерпнул рассыпчатого снега перчатками и бросил в него, попал заодно в Николая. Отабек кинулся лепить снежки, голыми руками, потому что так лучше схватывается, а Юра уже несся от него, увязая в сугробах, к бане. Дети, совсем дети, а тогда были ещё меньше, подумала Нанаба. Умный и храбрый её Отабек, сильный и смелый мальчик. Как он справился? А справился же, и всё, и уже не нужна ему никакая наставница. Снежок почти угодил Юре в спину, когда он подпрыгнул и обернулся на лету. Из теплой куртки выскочил, чуть не запутавшись в капюшоне, крупный, куда больше прежнего, манул и припустил вокруг дома. — Не хочешь тоже? — спросила Нанаба. Майк пожал плечами. Молчал. Николай с Лилией стояли под навесом крыльца. Он в свитере, который Юра любовно выбирал для него в магазине, с ромбами на груди. Она, кутаясь в длинную, до пят, шаль. Так и живут вдвоем, и никто им больше не нужен: ведьма, ужасная сильная ведьма, и её верный веркот. Мимо с криком, шипением, хохотом и утробным мявом пронеслись очередным кругом Юра и Отабек. — А я, — сказала Нанаба даже для себя неожиданно, — хочу. Блин, серьезно, считай это моё праздничное желание. Праздник у нас сегодня или как? Праздник! Впервые после всего вернулись. Не к развалинам и не затем, чтобы почти наверняка погибнуть в неравной борьбе, а в гости, в теплый дом, к хозяевам, которые им рады. Майк буркнул, что это всё как-то неловко и ушел в дом. Ну и ладно, подумала Нанаба, я видела тебя дважды, какой ты клевый, меховой и большой, и будет с меня. И уже почти дулась, ругаясь на себя, что и правда, что она, как ребенок, когда из дому, растолкав Николая и Лилию по сторонам, выскочил волк и кинулся, разметая снег лапами, Нанабе под ноги. Проносясь мимо оторопевшего Отабека, схватившего на руки облепленную снегом меховую тушу, Нанаба показала ему язык. Ты на своем коте так не прокатишься, как я на волке. Отабек показал ей язык в ответ.