***
В сто семнадцатой палате началось утро. Конан открыла свои глаза и первым делом повернула голову в сторону соседней кровати, но там оказалось пусто. Женщина нахмурилась и резко поднялась, села и начала сонно тереть рукой глаза. Обычно при каждом её пробуждении она видела либо Яхико, который читал с утра пораньше очередную книгу, или же Нагато, который сидел и смотрел в окно. Но сегодня в палате она оказалась совершенно одна. Женщина медленно встала, подошла к шкафу и вытащила свою повседневную одежду, которая была исключительно в темных тонах. Обычно её повседневное амплуа составляло расклешенные черную блузку и фиалкового цвета брюки. Около зеркала, она заколола свои уже отросшие волосы, которые неравномерно отросли ниже плеч, заколкой в области затылка. После чего по привычке взяла таблетки с полки, которые будто ожидали её уже заранее и поднесла к своим губам. Они всегда имели такой противный, горький привкус, от которого сводило язык, и даже создавалось впечатление, будто немело горло. Её ладонь остановилась около губ и, сжав таблетки, женщина засунула их в карман расклешенных брюк. Не сегодня. Она никогда не понимала надобности в их применении, ведь диагноза у неё никогда не было и не будет, это был их уговор с Орочимару. Это был их общий секрет на пару с Нагато и Яхико, которые так же каждое утро выкидывали таблетки в ближайший унитаз или же в урну для мусора. Они должны были защищать одного человека после того, как попали в это Богом забытое место, но кажется — их наставник попросту забыл об их уговоре и решил избавиться от них. Данный расклад мастера Оригами крайне не устраивал, поэтому женщина вышла из палаты и направилась в сторону кабинета пожилого мужчины. Нужно было поговорить. Конечно, если проблему получится решить только с помощью беседы. Она вышла из палаты, она прекрасно знала куда ей идти дальше. На третий этаж, после чего повернуть налево, пройти по коридору и дойти до нужной двери. На пути ей встречался медперсонал, который, как обычно, приветливо улыбался всем и желал хорошего дня. Мерзкие, двуличные твари. Конечно, ещё бы, после транквилизаторов — день у тебя был бы нехороший. Женщина усмехнулась и сжала листок бумаги в руке. Её уже облупившиеся от лака ногти, приобрели синеватый оттенок, хотя когда-то они были идеально-черного цвета. Она дошла до нужного кабинета быстро, даже быстрее чем обычно. Встала у двери и постучала. Ей не ответили. Она постучала её раз — и опять без ответа. После чего она дернула дверную ручку и толкнула дверь во внутрь. В кабинете горел свет, но её наставника внутри не оказалось. Данный факт женщину ни грамма не смущал, поэтому она бесцеремонно вошла внутрь. Как говорится: «Если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе.» На столе лежали различного вида папки, в которых лежали дела пациентов всей этой чертовой больницы. В основном папки были запечатаны, обвернуты толстым шнуром и закрыты под восковой печатью. Ну, ничего. Времени у неё много. Через минут десять, она нашла нужные для неё папки их общего дела, на которых красовалось её имя и имена напарников. Аккуратно взяв папку в руки, женщина открыла папку с именем «Яхико». Женщина моментально нахмурилась — статус: выписан. Исполнитель: одобрен. После чего взяла в руки следующую папку с именем «Нагато», на котором в открытую было написано — статус: проходит тестирование. Исполнитель: одобрен. Оставалась последняя папка — её папка. Она открыла её осторожней, чем остальные, и пробежала глазами по записям. На бумаге черными буквами было написано — статус: устранить. Исполнитель: одобрен. Женщина долго всматривалась в написанное предложение и, закрыв папку, подняла голову в сторону окна. — Устранить, значит? — прошептала она и усмехнулась. — Вот, значит, как, — после чего закрыла папку и отложила её в общую кучу. Она долго смотрела в окно. После чего решила найти ещё одну папку, которая нужна ей была больше всего. Она лежала в самом низу кучи, которую женщина, придерживая остальные папки рукой, аккуратно вытащила своими тонкими пальцами. Наруто Узумаки. Да, то что нужно. Женщина открыла папку медленно и пробежалась по содержимому быстрым взглядом. Наруто Узумаки. Статус: неизвестен. Исполнитель: неизвестен. — Интересно-то как, — женщина усмехнулась. — Какой ты расчетливый сукин сын, Орочимару-сама, — с иронией она произнесла последние слова и положила папку обратно на стол. Ведь она прекрасно знала статус этого мужчины и исполнителя. Ведь исполнителем была она сама, ровным счетом как и Нагато. Статус был — оберегать Наруто Узумаки любой ценой. Учитывая её статус, видимо, планы изменились, и никто её об этом не решил уведомить заранее. Ну ничего, с этим разберемся. — Придется прибегать к крайним мерам, — женщина приложила палец к губам и прикусила кончик зубами. — Начнём, пожалуй, с основ. Да, именно с них, — Конан спокойно улыбнулась. Молча встала и вышла из кабинета.***
Тогда: Я лежал на кровати в этой пустой и забытой для всех комнате совсем один. Совсем один. В комнате не было ни свеч, ни ламп, ни лампочек, огромная, всепоглощающая темнота везде. Вокруг. Да… вокруг… А может быть… я — есть темнота? Может, я и есть тьма? Я не знаю. Моя голова болит, глаза неприятно щиплят, хотя источника света, который неприятно бы раздражал своими лучами роговицу глаза, не было. Тогда почему так щиплет? Не понимаю.Потолок. Какой интересный потолок. Всегда любил разглядывать потолки, они такие увлекательные. Я поднял руку, и она так и осталась висеть в воздухе, как бы я не старался дотянуться до потолка, всё равно не достану его своей рукой. Из приоткрытого рта вырвался непрошенный смешок. Надо же, я начинаю смеяться. Почему мои щеки так неприятно стягивает? Медленно, на ощупь, я подношу свою руку к лицу и тонким пальцем дотрагиваюсь до него. А… вот оно что. Мокро. Скользко. Мерзко. Я плачу. Почему я плачу? Я не помню когда я последний раз плакал. Надо же… В дверь стучат, и я резко убираю руку от своего лица, будто в страхе, что кто-то увидит мою слабость, хотя логично, что в темноте не видно ничего. Темнота забирает все. Дверь медленно открывается, и во внутрь входит незнакомый мне мужчина. Его длинные, черные волосы собраны в хвост, на лице очки. Он держит в руках лампу, которая даёт мне разглядеть его лицо. Оно… специфическое, странное и ярко-тусклое одновременно. Его кожа белая, почти прозрачная. Такое интересное сочетание, хотя таких людей как он, полно вокруг. Не люблю длинные волосы у мужчин, мне кажется, это слишком женственно. Нет, я хорошо отношусь к женщинам, но и мужчина должен быть мужчиной. — Добрый вечер, — тихо начинает тот и ставит лампу на полку с моей кроватью. — Меня зовут Орочимару, я смотритель этой клиники и, по совместительству, врач. Скажите как Вы себя чувствуете? — он говорит спокойно, тихо и почему-то задумчиво. Я долго молчу, смотрю прямо на него и понимаю, что скорее всего зрительный контакт немного затянулся. Переборов себя, я наконец отвечаю ему. — Здравствуйте, — я удивляюсь насколько мой голос отдаёт какой-то странной хрипотой, и на минуту замолкаю. Закрываю глаза и громко выдыхаю воздух из легких. Я никогда не был общительным человеком. — Я не знаю, что Вам ответить на этот вопрос. Мужчина передо мной на какой-то момент удивился, но вскоре его лицо приобрело спокойное, ровное выражение лица. Это можно заметить благодаря свету, который исходил от лампы. — Говорите как есть, — он мягко улыбнулся и заправил прядь волос за ухо, которая до этого упала ему прямо на глаза. После некоторых раздумий я всё-таки сказал.: — Я бы ответил Вам как есть, но… — я опять запнулся и посмотрел на свою ладонь, которую опять держал перед своими глазами. Странно, мне казалось она тоже станет прозрачной. — Но? — он переспросил, не прерывая зрительного контакта. — Но я не могу быть уверен, что Вы существуете и сейчас сидите перед мной, — тихо закончил я. Орочимару почему-то на какой-то момент прикрыл глаза и усмехнулся. Он снял свои очки и аккуратно отложил на полку, прямо рядом с лампой. После небольшой запинки, будто боялся меня спугнуть, подвинулся по ближе: — Я… реален, — мужчина спокойно улыбнулся. — Можете мне доверять. Мне нет смысла Вас обманывать. Тем более, что я именно тот человек, который будет за Вами первое время присматривать, — он старался разговаривать мягко, видимо, искал подходящую манеру речи для разговора. — Я не могу быть в этом уверен, как в прочем во всем происходящем вокруг, — я устало выдохнул и, наконец, сел на край кровати. Мои длинные, черные брюки соприкоснулись с холодным полом, моя черная рубаха была расстегнута, из-за чего почти спала с моего худого плеча. — Скажите, сколько времени я уже здесь нахожусь? — тихо спросил я. Мужчина на минуту задумался, и, видимо боясь дать мне ложный ответ, взял в руки бумаги и провёл по ним взглядом. После чего опять посмотрел на меня. — Ровно два месяца. Сегодня закончились нужные обследования, которые Вы проходили за это время. После чего я смог, наконец, Вас навестить. Я устало посмотрел на него и всё-таки осмелился спросить. — Сколько я буду ещё здесь находиться? Доктор замолчал и поднял свою тонкую руку к подбородку, провёл пальцами по нему и неоднозначно ответил. — Это зависит от Вас. Я усмехнулся и поправил за ухо уже отросшие волосы. Да, всё-таки длинные волосы меня немного раздражают, вечно мешают. — Вы сами верите в то, что говорите? — это было смешно до абсурда. — Я как раз-таки — да. Вопрос, верите ли Вы? — он не поддался на провокацию и по-прежнему остался со спокойным выражением лица. — Почему Вы не верите в то, что выйдите отсюда? Я опять задумался и посмотрел на свои руки перед собой, которые вяло лежали на моих ногах, будто неживые. Последнее время я часто старался понять, существую ли я вообще, существует ли это место на самом деле, существуют ли люди вокруг меня… Существует ли мое прошлое. Было ли оно на самом деле? Или все это игра моего воображения? Или я себе всё это придумал? Или мне всё это попросту кажется? Может, это дурной сон, и я просто сплю? Или, может, я здесь не два месяца, а гораздо дольше, и попросту не помню этого? Я не понимал, что реально, а что — нет. Мне не было за что ухватиться, за какую-то исходную точку. Ведь это все кажется чем-то из ряда фантастики… Но если же это все действительно настоящее, то тогда у меня создается только один вопрос — почему? Это такая шутка? Ирония? Карма? Или что это вообще за херня? За что мне всё это? Я же никогда не сделал ничего плохого никому. Все мои поступки были обоснованы, логичны и структурированы. В какой момент что-то пошло не так? На одном из медицинских осмотров девушка-интерн задала мне очень странный вопрос. У нее были розоватого цвета волосы, видимо, обычная краска для волос и глаза цвета поля. Она ставила мне капельницу в тот вечер, её рука в белых перчатках скользили по моему лбу, проверяя перепады температуры, и после процедуры она задала мне вопрос. — Вы верите в бога? Я долго молчал, смотря как кровь в капельнице смешивается в раствором около основания, и после перевёл взгляд на девушку. Кажется, её звали Сакура. — В Бога? — я задумчиво протянул. — Мне сложно ответить на этот вопрос… Когда-то я думал, что да. Моя семья была в какой-то степени верующей, по крайней мере, моя бабушка ходила в церковь по воскресениям и каждый церковный праздник старалась навещать нас и устраивать какой-то никому не нужный ужин, на которым мы должны были сидеть, улыбаться и рассказывать хорошие новости. Возможно, будучи ребёнком для меня казалось это вполне нормальным. Но время шло, я взрослел и мои понятия касательно веры начали меняться. Для меня в какой-то момент стало непонятным, почему люди, дабы оправдать свои грехи, придумали человека, который, несмотря на все их отвратительные поступки, поймёт и примет их, — мой голос тогда был особенно тихим. — Почему ты можешь убить кого-то, насиловать детей или же ни в чем неповинных людей, грабить и подставлять, а после этого идти в церковь и отмаливать свои грехи? И что забавное — тебя простят. Это грехи прошлой жизни? Забавно, получается человеческая душа живёт авансом накопленного дерьма? Почему некоторые маньяки спокойно себе живут на свободе, а новорожденные умирают, даже не успев прожить хотя бы самую малость? Почему некоторые получают травму и становятся инвалидами, когда другие, которые грешили всю жизнь живут в здравии? По сути, такие места как храмы и церковь — скопление, сборище грешников, которые плевали на заповеди и ведут себя как свиньи с мыслью о том, что Господь их помилует. Но самое забавное, когда ты становишься сугубо верующим человеком и слышишь, как Господь разговаривает — ты моментально становишься психически больным человеком. Это такой сарказм? Откуда они знают, что он вообще существует? А если даже существует, то какое у него право решать кого прощать, кому жить, а кому умирать? Кому страдать и жить счастливо? Кто создал его? Хотя, да, он же — Отец. Откуда первоначально появился так сказать правообладатель? Никто никогда не мог мне ответить на мои вопросы, отвечая просто: «Ты слишком много думаешь, поговорим об этом потом», — я усмехнулся. — Но всё было просто, они просто не знали, что мне ответить на мои вопросы. Даже если он есть, то тогда чем я заслужил такую жизнь, что в итоге оказался здесь? Мне говорили когда-то: «Ты молись, Господь всё видит и слышит», и я даже пробовал пару раз, моя бабушка тщетно пыталась научить меня хотя бы какой-либо молитве, но я не мог запомнить. И вот сейчас, сидя перед тобой, я отвечаю тебе — нет. Я не верю. Нет, я не могу приписать себя к атеистам, ведь атеист не верит ни во что, а мне есть во что верить, хотя бы исходя из своей жизненной истории, есть некоторые вещи, которые вполне реальны, хоть и не совсем понятны для большинства людей. Но они имеют право быть. В тот момент мне девушка грустно улыбнулась и, ответив короткое «понятно», удалилась из комнаты. До сих пор не знаю, что именно было ей понятно, но больше мы не возвращались к этой теме. Видимо я опять погрузился в свои воспоминания, так как очнувшись я понял, что Орочимару сидит всё еще напротив меня и, видимо, ждёт от меня ответа на свой вопрос. — Я не верю в то, что это реально, — я пожал плечами. — Возможно потому, что где-то внутри я попросту умер, — я говорил это с абсолютным спокойствием. Мне нечего было скрывать. Мужчина молчал, видимо, обдумывал мой ответ. Минут пять, после чего продолжил: — И всё-таки, вы — интересный пациент, — медленно протянул пожилой врач. — Я Вам докажу, что вы существуете, впрочем как и я. Вы захотите жить, поверьте мне, дорогой мой, — Орочимару усмехнулся и встал. — До скорой встречи. Я загляну к Вам через пару дней, — он отклонился и вышел за дверь.***
Сасори Акасуна сидел в своём кабинете всю ночь и был в плохом расположении духа. Он уже который день трудился над починкой своей куклы, но из-за того, что маленькой девочке выдавили её биологические глаза, работу исправить было тяжело. Он психовал, психовал и психовал, что было крайне нетипично для его всегда сдержанной натуры. Он терпеть не мог когда кто-то портил его творения — он это ненавидел.Наверное, данная агрессия началась ещё при первых его работах, когда он усердно пытался воссоздать куклы своих родителей. Ему потребовались годы на то, чтобы собрать весь нужный материал — это было одно из первых творений, которым он гордился. Эти две куклы были всегда с ним, в глубине души. Он часто вспоминал их, ведь на данный момент использовать их возможности у него не было. Поэтому он почти не спал и старался исправить свою работу, которую какой-то любитель так зверски изуродовал. Что эти люди вообще понимают в искусстве? Он понимал искусство, но зато совершенно не понимал людей. Они были ему чужды, их эмоции и предпочтения. Их чувства, их мысли и их мотивы. В какой-то момент он отдал себя своему искусству целиком, тем самым ограничив себя от людского общества. Акасуна даже не мог дать точного определения своей сексуальной ориентации, его не интересовали ни женщины, ни мужчины, ни животные — никто. Только он и его искусство. Но в последнее время его шумный напарник в лице Тсукури Дейдары стал давать какой-то совершенно не поддающийся логике сбой в его устоявшиеся за годы системе. Он был первым человеком, включая Отца, человеком Сасори было назвать его сложно, которому он открылся. Что касаемо Отца — тут все просто, они познакомились тогда, когда Сасори попал в эту клинику и, казалось, совершенно потерял интерес к жизни. У него забрали его кукол, его семью — его смысл жизни. Он был один, сидел один на завтраке с лицом, полным скорби, выпивая утренний чай. В палате он был так же один. На процедуры он ходил исключительно один. Он всегда был один. И однажды к нему подошёл мужчина, он был болезненно-худой, уставший и своими бесцветными глазами, которые, несмотря на свою тусклость, имели пронзительный взгляд совершенно здорового человека. Отец просто протянул ему свою руку. Наклонил голову на бок и мягко улыбнулся. Он сейчас помнил свое смятение от того, что попросту не знал как реагировать на это. Сасори с минуту смотрел на протянутую руку и молчал. — Я могу помочь. Я тебя понимаю, я так же лишился всего, что было мне дорого, — единственное, что произнёс тогда мужчина. И когда Акасуна посмотрел ему в глаза в ответ, он увидел в них все то, что дало ему желание протянуть руку обратно. Так началось их сотрудничество, которое вскоре переросло в открытое восхищение и уважение. Он всегда следовал за ним, они много проводили времени вместе. Акасуну впервые в жизни начали интересовать беседы с человеком, ведь Отец знал действительно много, он не стеснялся делиться этим с ним в открытую. Они, даже можно сказать, подружились. Мужчина никогда не настаивал, никогда ни к чему не принуждал, не заставлял. Он узнал его историю, которая была мягко сказать — неприятной. Он понял его мотивы и цели и предложил ему свою помощь. И Отец принял её. И по сей день Сасори Акасуна ни разу не пожалел о том, что тогда протянул руку в ответ. У него появилось всё со временем, что дало ему чувствовать себя живым. Наверное, после первых трёх месяцев, Отец решил познакомить Сасори со своим верным помощником Обито Учиха. Не то, чтобы у мастера был шок, когда он впервые увидел истинное лицо Обито, он многое в жизни повидал, но некоторый дискомфорт он всё же испытал. Они втроем были чем-то похожи, наверное, своим ледяным спокойствием и преданностью друг другу. Акасуну даже не смущал тот факт, что один из них давно уже вроде как умер. Каждый раз, когда он встречался с Обито лицом к лицу, ошибки быть не могло — он вполне себе живой. По крайней мере, живее всех вместе здесь взятых. Постепенно они настолько подружились, что начали понимать друг друга без лишних слов. Обито, как тень, всегда следовал позади Отца, видимо, на бессознательном уровне уберегая его своим присутствием. Ведь он был, мягко говоря, способным защитить и себя, и Отца, и Сасори. Обито никогда ни о чём не спрашивал, полностью доверяя выбору Отца в лице нового их друга. Он просто принял его, молча. Наверное, поэтому, Обито Учиху Сасори уважал. Он ценил преданность. Несмотря на все, несмотря на любые жизненные ситуации, которые будто лавина накрывали порой с головой их всех. Он очень ценил это человеческое качество. Но спустя столько лет он встретил человека, который, казалось бы, немного пошатнул их слаженный тандем в лице Тсукури Дейдары.Первоначально именно Отец дал ему поручение, которое было кратким — он нам нужен. Собственно, поэтому Сасори и подсел к убитому горем Дейдаре и просто стал слушать историю этого человека. А тот говорил, говорил и говорил. Иногда они могли сидеть и разговаривать часами, обсуждая, казалось бы на первый взгляд, очевидные вещи. Там было всё — и боль, и обида, и ненависть, вина, отчаяние, скорбь и чувство собственного ничтожества. Сасори просто слушал и задавал наводящие вопросы, анализировал поведение этого человека (чему он научился от Отца) и делал выводы. Так началась их дружба. В какой-то момент у Акасуны появилось странное чувство внутри, то было желание поделиться. И он решил рассказать свою историю тоже. Нет, он не надеялся на принятие, эмпатию или одобрение. Он просто открыл свою душу кому-то ещё и не прогадал. Так начала формироваться их дружба. Это было самое быстрое принятие в его жизни. После чего Акасуна привел Дейдару к Отцу, чтобы они познакомились лично. Первоначальный толчок от Отца дал Акасуне завести себе хорошего друга, который вскоре стал его помощником. Они почти все время находились вместе. Дейдара за последний месяц каждый день заглядывал к нему в мастерскую, принося с собой новости или какие-то сладости, которые сам очень любил. Их даже перевели в общую палату по просьбе Дейдары у Орочимару, на что тот добродушно согласился. Ведь все они варятся в одном болоте. После этого они, в буквальном смысле стали неразлучны. Они просыпались вместе, если, конечно, ложились спать. Принимали пищу вместе, выходили на прогулки вместе. Даже бедного Нагато довели до седины вместе. Сасори улыбнулся, когда в сознании всплыло выражение лица бедного Нагато, когда они оба представились Отцами. По сути это было чистой воды правдой. Ведь, когда знакомишься с Отцом, становишься, своего рода, его частью. Это как венерическая болезнь, стоит коснуться и всё — ты так же заражен навсегда. Нет, конечно, в их дружной компании были люди, к которым мастер относился нейтрально — Орочимару и Хидан. Для него эти два человека были обычным фактором существования. Орочимару как ученого он уважал, Хидана как мастера, преданного своему делу — он ценил. Но дружба, во всём его понятии — к этим людям отсутствовала. Что касаемо Мадары — здесь были пока непонятные для Акасуны эмоции. Он появлялся крайне редко в их компании, но был важен Отцу. Причин он не знал, но не спрашивал. Он приблизительно представлял, какую мощь этот мужчина за собой несёт, хоть и был обычным врачом. Именно благодаря нему они существовали до сих пор вдали от посторонних глаз. Но всё же что-то его напрягало в этом человеке, возможно это, своего рода, была интуиция, но что-то было явно. Его что-то волновало в отношений Отца и Мадары, что-то в движениях или возможно в словах. Мастер пока не разобрался, он наблюдал. Касательно других — тут были в большей степени негативные чувства. Он не был глуп и прекрасно видел, кто и чем занимается. Но вот недавний инцидент вообще был для него непонятен. Зачем им нужен был Нагато? И нужен был ли вообще? Он приблизительно понимал негатив Хидана по отношению к Нагато, ведь тот столько лет стучал на них, но тогда почему от него попросту не избавится? А если не нужен, то почему ему не дали просто порезать тогда ему горло? Слишком много вопросов — слишком мало ответов. Но единственный человек, который его явно раздражал на данный момент был — Наруто Узумаки. Человек, который посмел испортить его творение. И он поплатится за это. В дверь ворвался, словно ураган, взбешенный Тсукури, расстегивая свою длинную, черную накидку с капюшоном, и бешено осмотрел мастерскую. Сасори как сидел в руках с куклой, так и застыл на месте. — Сука! — начал громко Дейдара. — Этот Хидан совсем страх потерял! — начал возмущаться Тсукури. — Что случилось? — Сасори нахмурился и отложил куклу в сторону, которая безжизненно опустила свою голову вниз. На что мастер нахмурился, но обратно в руки куклу не взял. — Да этот Хидан вообще страх потерял. Ходит и размахивает своей косой направо и налево, фанатик чертовый, — выпалил на одном дыхании мужчина и присел на стул. — Была бы моя воля — подорвал бы к чертовой матери и всё. Проблемы бы не было. Прицепился к бедному Нагато, привёл с собой какого-то идиота, кажется Хьюгу, и всё — пиши пропало. О чём он вообще думал, этот долбоёб? — Тсукури нахмурился и запустил руку в свои волосы. — Ещё и мне угрожал, мразь такая. Сасори удивлённо поднял брови и замолк на минуту, после чего спросил спокойно и тихо: — Он тебе угрожал? — зрачки его немного сузились, что свидетельствовало о том, что Акасуна пребывал в легком раздражении. — Он сказал, что вырвет тебе язык, если я позову тебя, а меня принесет в жертву в своих дебильных ритуалах, — медленно произнёс Дейдара, но заметя, как Акасуна напрягся, быстро добавил. — Данна, да дебил он, забудь. — Вот как, — Акасуна что-то внутри обдумывал, но виду старался не подавать. — Правда, не бери ты этого идиота в голову! — отмахнулся Дейдара и, наконец, присел на стул. Он успокоился. — Как обстоят дела с твоей работой? — уже мягко добавил он, рассматривая куклу, которая лежала на столе. — В процессе, — Акасуна вздохнул и начал кончиками пальцев растирать свои виски. — Никак не могу найти нужный материал, нужно будет обсудить это с Отцом. Как твои обстоят твои дела? — он подвинулся ближе к своему собеседнику. На подсознании Акасуна будто хотел внедриться в личное пространство напарника, что бы быть ещё ближе. Причину он пока ещё не понимал. Тсукури заметил этот мимолётный жест и улыбнулся, ему действительно нравился этот человек. После всей ситуации с Итачи, мужчина пребывал некоторое время в легкой прострации, и он не верил, что сможет встретить человека в его жизни, который бы ему понравился. Нет, речь не идёт о сексуальном влечении, речь идёт о симпатии к человеческой душе. Но после знакомства с Акасуной он пересмотрел свои взгляды на жизнь. То, что раньше казалось совершенно нереальным, сейчас сидело перед ним.***
Тогда: Мое сознание медленно просыпалось после длительного сна, причиной которых были очередные медикаменты, которые дала мне эта девушка с розовыми волосами. Странно, но частично забывал её имя каждый раз. Девушка была всегда очень вежлива, внимательна и осторожна. Да, именно осторожна. Она старалась не задавать лишних вопросов и, после нашего с ней разговора о религии, эту тему больше не поднимала. У нее были помощники, которые были менее общительны, нежели она, но данный факт меня даже радовал, ведь я не люблю когда люди слишком много говорят. Я открыл глаза от ощущения чужого присутствия в комнате, оно, в некотором роде, давило на меня, хотя абсолютно не пугало. Повернув голову в сторону стены, я заметил сидящего на стуле человека. У него… не было лица, но ощущение, что тебя пронизывают взглядом прошлось по всему телу. Минут шесть тишины, я не отводил от абсолютно белой массы, которая была покрыта ожогами и шрамами вместо лица. Собеседник подал свой голос первый. — Это весьма занимательно, — раздался голос от человека, откуда он шёл непонятно, но это существо умело говорить. — У тебя на твоём прекрасном лице не дрогнул ни один мускул при виде меня. Обычно пациенты истошно кричали, когда встречались со мной впервые, — он сидел в расслабленной позе, закинув нога на ногу, скрестив руки на груди. От чего-то защищался. Я молчал. Он медленно встал и подошёл к моей кровати, не забыв взять с собой в руки лампу, которая освещала его изуродованное лицо, а точнее то, что от него осталось. Будто кто-то взял тряпку вымоченную в серной кислоте и протёр ей его лицо. Резко, в долю секунды он занес надо мной кинжал, намереваясь проткнуть меня, внимательно следя за моими действиями. Я так и остался лежать в расслабленной позе. Мужчина остановился около моего лица, остриё в миллиметрах остановилась около кончика носа. Усмешка, постепенно на лице начали появляться глаза, губы, нос и лоб. Перед мной стоял красивый мужчина, на вид лет тридцати. — Ты… меня не боишься… — произнёс тихо собеседник. Проследив краем глаза, как сзади него уже с обеих сторон образовалась черная субстанция, образовывая капкан, который вот-вот может захлопнуться. Кончики которой остановились в паре миллиметров от его черепа. Я лениво проследил за движением черноты и, щелкнув пальцами, жидкость отступила на сантиметр. — Нет. — мой голос был спокоен, расслаблен. Я кивнул в сторону черноты сзади этого человека. — Будь моя воля, тебя бы размазало до того момента, когда ты успел произнести свое первое слово, — в голове звучала усмешка. — Хотя, впредь, я советую тебе быть осторожным в таких резких действиях, я не всегда могу быть в хорошем расположении духа и попросту контролировать это, — палец указал за спину собеседника. — Оно тоже иногда может быть не в настроении и попросту в следующий раз твое тело проткнут тысяча игл, я даже не успею подумать их остановить. Я не хвалился этим, я констатировал факт. Эта… субстанция была всегда со мной, сколько я себя помню. Это было что-то вроде человеческой энергетики, которая приобрела такую извращенную форму защиты. Она двигалась сама, жила сама, действовала сама ещё до момента, когда я успевал подумать. Будто заложенный с рождения рефлекс, который стал частью меня самого. Я называл это просто — оно. — Как интересно, — прошептал мужчина и медленно опустил кинжал вниз. Моментально с этим чернота сзади него начала оседать на пол. — Мое имя Обито, — он представился первым. — Рад знакомству. Я кивнул, не желая что-либо отвечать на эту формальность. Обито откинул кинжал куда-то на пол и присел рядом со мной на кровать. — Как тебя зовут? — опять этот вопрос. Снова и снова. Снова, и снова, и снова. — Никак, у мертвецов нет имени, — я пожал плечами и присел, облокотившись об край кровати. — Да ладно тебе, тебе же дали имя родители, — усмехнулся Обито. — Как тебя назвала при рождении твоя мать? Секунда, меня будто укололи чем-то в области груди, и я зажмурился от неприятных ощущений внутри. — У меня нет матери, — я отвел взгляд в сторону стены, зрительный контакт мне не был сейчас нужен. — Хорошо, — задумчиво протянул Обито и почесал подбородок. — А родственники? — У меня нет родственников, — спокойно ответил я. — Ты их любил? — гнул свою линию Обито. — Мертвые не любят, — я всё также смотрел в стену напротив, ещё скоро и там образуется дыра. — А братья и сестры у тебя есть? — никак не унимался собеседник. Губа дрогнула, глаза сощурились, я спокойно выдохнул. — У меня нет никого, они… умерли… — взгляд сузился. Какая красивая белая стена. — И всё-таки ты их любил, — Обито постарался закинуть удочку глубже. — А отец? Ты любил своего отца? Он дал тебе имя? Ты веришь в Бога? Или отец был для тебя Богом? Рывок и чернота опять образовала капкан вокруг Обито, я резко повернул голову в его сторону и посмотрел ему в глаза. Тихо, по слогам: — у ме-ня нет от-ца. У меня никого нет больше. — Прекрасно! Наконец-то эмоции! — обрадовался Обито и резко подвинулся ближе. — Если у тебя нет никого, даже отца и имени нет, Бога нет… значит сам стань Богом! Стань Отцом, — он улыбнулся. — Отныне я буду называть тебя Отцом! — он хлопнул в ладоши и довольно улыбнулся. Я пару секунд смотрел на этого чокнутого человека напротив меня и не мог понять простую истину, кто из нас еще более безумен, он или же всё-таки я. — Что за бред ты несешь? — я тихо прошипел и постарался отодвинуться подальше, мое личное пространство непоколебимо. Но Обито схватил меня за руку и не дал этого сделать, от чего по телу прошла неприятная дрожь и начинала внутри зарождаться настоящая паника. Может мне его убить и дело с концом? — Раз у тебя нет никого, как и у меня, я стану твоим другом! — мужчина сейчас был похож на ребенка, которому подарили котенка на день рождение. — Отпусти меня! — раздалось шипение, которое раньше казалось мне моим голосом. — И не подумаю, Отец! — засмеялся Обито. — Господи, ты как запуганный котенок, стрессуешь от физического контакта как от атомной войны. Хотя вполне себе взрослый мужик. Тут он был прав. — Отпусти меня, — уже тише я попросил. — Я обещаю, что тебя не убью, хотя ты меня уже порядком достал, и даже выслушаю, — я выдохнул, всё еще смотря на руку, которая сжимала мою. Обито довольно кивнул и, наконец, отпустил руку. — Смотри, — он по-деловому закинул ногу на ногу и начал объяснять мне истину. — У тебя никого нет, так? Даже имени нет? В Бога ты не веришь. Во что я до сих пор не верю, но допустим. Отца нет, матери нет, братьев и сестер тоже. Звучит хреново конечно. Но! — он повысил голос, от чего я опять болезненно сморщился. — Я предлагаю тебе выход из ситуации, с которой я могу тебе помочь. Я скептически поднял бровь: — И как же? — Стань отцом сам, первооснователем, Богом! Создай все заново! Да нет, ты послушай! — Обито заметил, как его собеседник закатил глаза. — Ты можешь начать жить заново избавив себя от груза прошлого, возродиться и начать процветать. Давай создадим все заново. Я уверен, что у тебя, как и у меня жизненная история мягко говоря — говняная, поэтому нужно историю делать самим. У меня есть пару идей насчет этого, есть одна вещь, которую я должен сделать, точнее один человек, с которым я должен закончить свою жизненную петлю времени. Для этого мне нужна твоя помощь, — он слабо улыбнулся. — Вместе мы сможем. Ты мне, несмотря на свой скверный характер и замкнутость, нравишься, поэтому я предлагаю тебе не гнить здесь как последняя падаль, подчиняясь местным уродам, которые думают, что вправе лезть к нам в душу и выпотрошить в итоге ее наружу. Таких как мы с тобой — много, и им нужна помощь, как когда-то тебе твой отец, который тебя бросил, как я понимаю. Стань для них отцом! Стань единственным Богом! Ты обладаешь ужасной силой, это нам только на руку. Тебя будут бояться и уважать… Ну… или, конечно, можешь гнить в своей палате номер 166 дальше, называя себя Никем. Подумай над моим предложением, — Обито встал и направился в сторону двери. — Мы создадим историю заново. Ты станешь великим Отцом. И он вышел. Я сидел и размышлял над словами этого странного человека. Идея хоть и была странной, но не абсурдной. По крайней мере, у меня есть время на размышление. Перспектива гнить здесь всю жизнь меня не особо радовала… А вот быть… как он там сказал «Отцом»… ну что за бред? Была забавной. Абсурдной, но забавной. Хотя, может быть, не такой уж и абсурдной?***
Наруто так и продолжил стоять с этой странной запиской в руке от Сая, который уже успел удалиться в неизвестном направлении. Он стоял, стоял и стоял, пока костяшки пальцев крепко сжимали этот странный листок бумаги. Что он хотел этим самым сказать ему, Наруто так и не понял. Странное чувство, он вообще себя чувствовал крайне странно после того, как проснулся. Создавалось ощущение некой, своего рода, прострации, которая окутала тебя целиком, забрала в свои лапы твою личность, твою темную сторону, которая давала возможность чувствовать себя живым, и оставила только это странное состояние. Нулевое. Обнуляй. Мужчина так и остался стоять около окна, после чего вернулся к столу, за котором сидели его друзья. Шикамару смотрел в окно, оставался безучастным, в то время как Тен Тен о чем-то разговаривала с остальными. Чоджи, видимо, абсолютно игнорируя предупреждения об ожирении, жевал уже десятую по счету булку, запивая ее каким-то яблочным лимонадом. Гаара внимательно слушал девушку, пока та что-то рассказывала ему про огнестрельное оружие, которым пользовалась в свои «лучшие годы», вскоре у них начался настоящий спор чем же лучше убить человека — холодным оружием. Пока битва шла в пользу ничьи. Гаара в открытую игнорировал вернувшегося Наруто обратно за стол, только изредка кидая на него укоризненный взгляд. Узумаки ещё какое-то время пытался вникнуть в суть этого утреннего разговора между его друзьями, но удавалось у него это с великим трудом. Поэтому он попросту присел к Шикамару ближе и так же уставился в окно. Снежинки всё также продолжали падать, опускаясь на большие сугробы, которые дворники пытался соскрести в сторону лопатой. Наверное в компании вечно задумчивого Нары ему было сейчас комфортней всего. После чего каждый разошелся в свои палаты, на занятия и на процедуры, которые были включены в ежедневный список каждого больного. Шикамару в основном занимался шахматами с другими больными, и в этот раз Наруто решил присоединиться к нему. В шахматы играть он не умел, но никто не сказал, что сейчас неподходящее время научиться. Весь день Шикамару пытался рассказать Наруто основы, изредка вздыхая и бормоча о том, как это всё проблематично. Гаара куда-то ушёл с Тен Тен, скорее всего, на занятия гимнастикой, которые до этого девушка вместе с Неджи посещала каждый день. Они были с мужчиной лучшими друзьями, несмотря на замкнутость второго. Подружились они ещё в студенческие годы и даже какое-то время были парой, но из-за семьи девушки, которая очень категорически относилась к каким-либо эмоциям, не относящимся к их семейному делу — отношения были прерваны отцом Тен Тен. Ему принадлежала оружейная сеть, в которой участвовала вся семья — это было семейным бизнесом. Но даже несмотря на это, молодые люди остались хорошими друзьями, девушка часто проводила время с Хьюго младшей, ходила с ней по магазинам, покупали платья вместе, пили кофе и вообще были почти лучшими подругами. До поры до времени. Пока в семье Хьюга не случилась та страшная трагедия. Она звонила, писала им, даже приходила к ним домой и долго стояла под дверью, но ей никто не отвечал. Два года она пыталась узнать, что же все-таки произошло, но никакой информации не нашла. Хината Хьюга и Неджи Хьюга будто провалились сквозь землю, или умерли в тот день. Сначала была депрессия, отрицание, траур, потом наступило принятие. После этого девушка больше не встречалась долгие годы со своими лучшими друзьями, и вот сейчас, попав в клинику на почве нервного срыва из-за неудавшихся отношений, которые закончились два месяца назад, девушка опять встретила своих давно забытых друзей. Поэтому, ей было скорее всего обидно, что некогда лучший друг стал её избегать последнюю неделю, этим она и решила поделиться с Гаарой. Наруто казался ей немного непонятным, подход найти к нему было трудно, Шикамару отрешённым и замкнутым, Чоджи надоедливым и монотонным, а вот Гаара в самый раз. Эмоциональный, искренний и вообще хороший парень. Она видела, как тот заботился о Наруто, ей даже казалось, что они явно знакомы друг с другом до больницы, не могут сложится такие крепкие отношения за короткий промежуток времени. На этом фоне девушка решила обзавестись другом в его лице. Была не была. Гаара был не против, он поддерживал беседу, высказывал свое мнение и не боялся спорить, иногда, правда, очень мило психовал, но это мелочи. Уже около недели они периодически общались за завтраками, иногда ходили вместе на занятия, на которых Тен Тен и узнала о том, что мужчина очень беспокоится за состояние своего друга. Тот стал замкнут, странно себя ведет, практически ничем не делится и вообще все время находится в своих мыслях. Вот как раз-таки сегодня они после занятий сидели в её палате, и Гаара делился своим волнением насчёт Сая. Сразу было понятно, что этот мужчина собственник. Хороший друг, верный товарищ, но жуткий собственник. Был уже вечер, когда Наруто постепенно начал вникать, куда вообще нужно ставить фигурки от шахмат, что делать и как именно разрабатывать стратегию игры. Шикамару был очень хорошим учителем, он не кричал, не обвинял, всегда говорил спокойно и много курил. Курение — показатель того, что он нервничал. А курил он много. Пачку в день, по подсчетам Наруто. Шикамару попросту устал, исчерпал свой дневной лимит общения и попросту уставился в окно в своей привычной манере. Напарник заметил это сразу и подошёл ближе к окну, чтобы рассмотреть, что именно так привлекало внимание мужчины. — Они ведут себя не как обычно, — послышался тихий шепот. Нара хмурился и опять потянулся за очередной никотиновой палочкой. Наруто стоял и пялился в окно, пытаясь сообразить о ком сейчас идёт речь, но за окном была лишь темнота, тускло светил фонарь, освещая два шикарных мерседеса, которые стояли у ворот больниц. К попу не ходи, понятно, что машины принадлежат Учихам. Эта, вон, точно машина Итачи, Наруто много раз наблюдал за тем, как старший брат садиться в неё и уезжает, а вот вторая была ему не знакома. Может, машина Саске? — Дети, — Нара поднёс очередную сигарету к губам и закурил. — Но здесь же никого нет! — возмутился Наруто и ещё больше прислонился к окну, может, он попросту что-то опускает. О ком идёт речь, он прекрасно понимал, ведь сам лично с ними столкнулся в первых два дня пребывания в этом заведении. Может, лекарства начали действовать и он попросту перестал видеть этот бред? Но больным он себя не считал. Что тогда это могло значить? — Вот именно, Наруто. Их нет, — Шикамару нахмурился еще сильнее, и поджал колени к груди. — На протяжении десяти лет, как я попал в эту клинику и подписал соглашение о своем пожизненном пребывании тут, я смотрел в окно и видел их. Изо дня в день, ровно в определенное время, семь дней в неделю, каждый день в году. Не было ни малейшего сбоя в их поведении, они каждый раз ровно в десять вечера заученный сценарий, одни и те же действия, движения, ничего не менялось. Я изучил их поведение, каждого досконально, понял, что они пытаются показать, понял причины и мотивы. Это была временная петля, в которой они выполняли свои действия каждый раз ничего не меняя. Я спускался вниз, я видел женщину, которая была с ними. Я узнал, кто она, что произошло, я всё узнал. Каждую ночь я засыпал после этого представления в надежде понять, как я могу исправить этот замкнутый круг. А сегодня, впервые за десять лет, уже как десять минут — никого. Ни женщины, ни детей. Что-то случилось… — он докурил сигарету и потушил в пепельнице, закрыл окно. — И что это может значить? — Наруто немного напрягал данный факт. Если уже Шикамару подал признаки волнения, то наступило самое подходящее время паниковать. — Я не могу сказать точно, но одна идея у меня всё-таки есть, — Шикамару повернулся к Наруто и посмотрел ему в глаза. — Какая? — мужчина смотрел прямо в глаза в ответ своему другу. — Если их там больше нет, и нет этой женщины, значит, с ней что-то случилось, — начал издалека Нара. — Что могло случиться с призраком? — с иронией источник Узумаки и фыркнул. — Или он попросту исчез, допустим, его кто-то, как бы это смешно не звучало — убил, — медленно протянул Шикамару. — Или она теперь внутри. — Как-то это звучит не очень радостно, что старуха, которая каждый раз разрезала себе живот, внутри, — Наруто нахмурился. — Но это не самое страшное, — всё так же медленно изъяснял свою мысль Шикамару. — Что может быть страшнее? — искренне удивился бывший врач и всё-таки встал, время было позднее, пора было возвращаться в свою палату, которая находилась, слава богу, неподалёку. — Дети… — начал Шикамару, — дети, которые творили все эти ужасные вещи, которых она убила, но в тоже время контролировала, исчезли. Дети, жестокость которых можно сравнить с чем-либо, которые хотят убивать, резать и уничтожать, выбрались на свободу. — И? — Наруто никак не мог уловить связь. — Они тоже внутри, — сухо закончил Шикамару.***
Тогда: — Добрый вечер, как Вы себя чувствуете? — врач зашёл внутрь моей палаты, в которой свет от окна освещал помещение. Я сидел около окна и смотрел, как ним, плавно падает снег. После чего обернулся на голос сзади. — Здравствуйте, — тихо произнес я. Как обычно. — Вы помните меня? Мы с вами уже проходим лечение два месяца, за время которой мы достигли маленького прогресса с Вами, — врач выглядел спокойно и расслабленно, он взял рукой спинку стула и поставил посреди комнаты, чтобы быть ближе ко мне. Черты его лица казались мне знакомые, но одновременно совершенно чужими. — Нет, простите я не могу вспомнить ни Вашего лица, ни Вашего имени, — я тихо прошептал и отвернулся от окна. Врач напротив меня нахмурился и почему-то сжал от злости карандаш в своей сильной руке, после чего выдохнул и начал. — Хорошо, давайте начнем с начала. Мне было непонятно, что именно этот человек хочет от меня и почему пришел сюда. Я поднял свою руку к лицу, чтобы рассмотреть свою ладонь. Вроде она кажется вполне реальной. А если впиться ногтями в кожу? Я почувствую боль? Боль была, но откуда я могу знать, что и она — реальна? Замкнутый круг. — Итак, как Вы себя чувствуете? — начал привычную процедуру мужчина напротив, будто по заученному сценарию. — Никак, — я пожал плечами. — Как давно вы здесь находитесь? — Не знаю. — Что вы ощущаете на данный момент? — в голосе звучало волнение и в глазах можно было увидеть ярко-выраженное отчаяние. — Ничего, — глаза, в его глазах была странная эмоция. Орочимару был собеседником по приятней, он не действовал на нервы. — Чего Вы хотите? — Умереть, — опять эта навязчивая мысль где-то в голове, которую я не мог произнести вслух. — Ничего. — Кто Вы? — сделал очередную попытку врач. «Да, всё-таки, я его раньше видел или слышал, он слишком надоедливый», — пронеслась мысль в голове. — Никто. — А зовут Вас как? — шумно выдохнул врач и закусил губу. — Никак. Врач поджал губы и посмотрел в сторону стены, сжал руки в кулаки и задумался. — Я никто и зовут меня никак! — в голосе начало звучать нескрываемое раздражение от этого надоедливого собеседника. Я наконец поднял свой взгляд и посмотрел на врача. — Что Вы пристали ко мне? Мужчина посмотрел на меня своим пронзительным взглядом не говоря ни слова. Он смотрел и смотрел, и чем больше он смотрел на меня, тем больше внутри появлялось какое-то непонятное чувство вины. — Хорошо. На сегодня мы закончим, — после долгой паузы он встал. — Увеличим дозу фенотропила, и сейчас вам вколят галоперидол. Я позову своего напарника, он сделает Вам укол. — Как Вам будет угодно, — послышался спокойный ответ. Мужчина выдохнул и вышел из моей палаты. Во внутрь спустя пять минут вошёл санитар, у которого была яркая внешность, особенно волосы — ярко-рыжие, будто специально выкрашенные в такой безвкусный цвет, несмотря на данное заведение. Его я тоже где-то видел. Он добродушно улыбнулся, взял мою руку и протер вену спиртом, вколол мне лекарство. После чего приложил ватку.***
Саске проснулся опять под вечер, наверное, за последние пару дней спать весь день стало для него своего рода традицией. Но он наконец-то выспался. Впервые за долгое время организм смог частично расслабиться, этой ночью кошмаров не было, странных воспоминаний не было, он просто спал. Квартира Саске его встретила полной тишиной, Итачи действительно не было, утренняя кружка так и осталась стоять на столе. Кот жалобно мяукал, всем своим видом стараясь показать негодование такого пренебрежительного отношения хозяина. Ведь раб позволил себе не обращать на него внимание уже который день, такое поведение было непростительно, поэтому рыжик попросту спал где-то в углу. Саске медленно встал с кровати, было около шести часов вечера, свое свободное время он решил провести за чтением книги «Двойник». Книга была куплена уже довольно-таки давно, но открыта не была до сих пор. Буквально прочитав страниц сто шестьдесят, он закрыл это произведение Достоевского и отложил в сторону. Глаза почему-то начали щипать от усталости, и информация от зарубежной классики никак не хотела лаконично складываться на определенную полку в голове. Мысли были разные, но одновременно была тишина. Хотелось чего-то теплого, детского и милого. Такие странные желания до взрослого мужчины, но как бы то ни было, Саске себе отказывать не привык. Он всегда брал себе то, что хотел. Всю жизнь. А сейчас, после блеклого осознания реальности и анализа своего отвратительного поведения по отношению к своему брату, ему хотелось попросту быть рядом. Странное такое желание, но никогда не было поздно учиться на своих ошибках, возвращать утраченное время и строить историю заново. Сегодня была дата смерти его родителей. Эта дата давалась обоим братьям тяжело, и если раньше он напивался в этот день в абсолютном одиночестве, сейчас ему хотелось напиться вместе с Итачи. Когда-то он услышал такую фразу — «всегда будет не хватать одного дня». Поговорить, поделиться своими переживаниями, эмоциями, чувствами. «Всегда не хватит одного дня. И однажды ты проснёшься в один из прекрасных, солнечных дней, и поймешь — я просрал всё. Я упустил то время», — об этом написаны тысячи книг, сняты тысячи фильмов, и героем из этих шедевров Саске быть не хотел. Поэтому он попросту сел в свою машину, завел мотор, фары ярко осветили подземную стоянку, и он выехал в сторону больницы. По дороге он заехал в магазин неподалёку, купил две бутылки красного вина, бутылку дорогого коньяка и пачку сигарет, расплатился за них своей карточкой. Продавщица мило ему улыбнулась, на что Учиха грустно улыбнулся в ответ. — Знаете, — начала девушка будто невзначай. — Обычно такой комплект покупает одинокий мужчина, когда едет на примирение к женщине. Конечно, по типичному сценарию у них в руках ещё и букет цветов, — она усмехнулась, — но что-то мне подсказывает, что вы не из типичных. Как бы то ни было, желаю Вам удачи, надеюсь, этот человек Вас простит. И примет таким, какой вы есть. Вам больно и Вам дорог этот человек, даже несмотря на то, что вы хотите казаться сильным и сдержанным. Я надеюсь, у вас всё будет хорошо, — девушка протянула Саске целлофановый пакет и выдала чек. — Благодарю, — спокойно ответил Учиха и повернулся в сторону цветов, из оставшихся в магазине цветов были только розовый тюльпаны. — Пробейте и их пожалуйста, — он повернулся обратно к продавщице. На что девушка улыбнулась и выбила нужную сумму на кассовом аппарате. Учиха подошел к букету цветов, аккуратно вынул их из вазы и вернулся к кассе. Протянул девушке: — Это Вам. Девушка удивлённо посмотрела на красивого мужчину, напротив неё. — Мне? — Да, возьмите, и спасибо, — коротко ответил врач. — Но за что? — девушка всё-таки приняла букет цветов. — За то что, видите во мне человека. — грустно улыбнулся Саске и вышел из магазина.***
Тогда: — Этот пациент, является одним из самых опаснейших на данный момент людей, которые пребывают в нашей клинике. — по деловому начал врач, рассматривая бумаги в своих руках. — Он не поддается никакой методике или лечению, мы до сих пор не можем понять структуру его психики и то, как он мыслит вообще. Будьте с ним крайне осторожны, Вы неопытный врач, как я полагаю, и данный человек может Вас шокировать. К нему не рекомендуется подходить ближе чем на три метра, в основном при нарушении этого правила, врачи до Вас падали на пол с острой головной болью или же удушьем. Мы их еле откачали, один, к сожалению скончался от удушья. Вы меня поняли? — Да, — молодой врач пожал плечами и протянул руку в стороны палаты номер 166. — И еще, — врач нахмурился. — Не поддавайтесь на его влияние, он обладает феноменальной способностью убеждать и подавлять волю людей, он подчиняет их себе, их мысли и их эмоции. При самой длительной работы с ним, один из нашей врачей попросту сошёл с ума, и покончил с собой. Так как именно этот пациент ему приказал это сделать. Он обещал что они будут вместе после его смерти. После этого, господин Мадара, который непосредственно является лечащим врачом этого человека, запретил тому находиться в свободном движении. — Вы говорите какие-то ужасные вещи, — пробормотал юный врач. — Я Вас предупреждаю, нам не нужен ещё один труп или пациент нашей клиники. Удачи. — мужчина развернулся и ушел в другом направлении. Мужчина тихонько постучался, но не услышал ответа вошел внутрь. Дверь была открыта. Когда он зашел внутрь, он замер. Перед ним сидел очень красивый мужчина, с темными волосами, глаза его были закрыты лентой. Он был одет в смирительную рубашку, сидя на стуле. Ноги и руки были привязаны к телу, закреплены кожаными ремнями. Он был ужасно худой, будто его морили голодом. На его лице была стеклянная маска с отверстиями, в которую проникал воздух, тем самым давая возможность дышать. Аккуратный нос также был закрыт маской. — Здравствуйте, — спокойно произнёс молодой врач. Он не знал с чего начать, кроме как приветствия. Пациент номер 166 вздрогнул и повернул голову в сторону вошедшего, наклонил голову на бок и усмехнулся. — Ну здравствуй. У меня давно не было гостей. — спокойно ответил мужчина. Голос был глубокий, можно сказать бархатный и сексуальный, он гипнотизировал. Неудивительно что ему связали глаза, наверное взглядом он попросту пронизывает. — Я ваш новый лечащий врач, — пролепетал мужчина. — Надо же, — тихо произнёс пациент. — Прошлый наконец-таки умер. Хм, жаль, он был забавным, — голова опять наклонилась в другой бок. — Мы и с тобой подружимся. У врача пробежали по спине мурашки, но он крепко сжал руку в кулак и собрался. — Послушайте, тот факт, что Вы довели другого человека до суицида, не даёт Вам право так цинично относится к людям вокруг. Вы не всесильны. И Я. — Кто сказал, что я цинично отношусь к людям? Я просто сказал, что мы с тобой подружимся, — пациент усмехнулся. — А теперь, дорогой мой врач, я попрошу вас снять эту ленту с моих глаз, ибо считаю нечестным данную дискриминацию. Вы меня видите, а я Вас нет, — пациент говорил спокойно. Мужчина осторожно подошел к сидящему напротив человеку за спину и развязал ленту. Он уже не соблюдал правила осторожности, но как он может работать с человеком, глаза которого не видит? Глаза говорят о многом, о человеческой душе особенно.После чего отошел опять к пациенту на расстояние три метра и произнёс: — Можете открыть. Пациент спокойно открыл глаза и прядь его волос упала ему на плечи. Врач замер. Так они и смотрели друг на друга молча. Минут десять. — Вы во мне дырку просверлите, уважаемый, — усмехнулся пациент и почему-то повернул голову в бок, улыбнулся. — Кому Вы улыбаетесь? — осторожно спросил молодой врач, крепко сжимая в руке карандаш и папку пациента. На что пациент медленно повернул голову к нему и посмотрел сначала за его спину, будто сквозь, после и на самого человека. — Никому. — просто ответил он. — Стена веселая. — Стена? Веселая? — глаза у врача сузились и он решил подавить раздражение на тот факт, что его попросту держат за идиота. — А Вам не смешно? — с придыханием выдавил пациент, широко улыбнулся и облизал пересохшие губы. — Жаль, вот нам — очень смешно. — Нам? — врач нахмурился. — Кому — нам? — мужчина прикусил губу, сдерживая смех. — Вы только что сказали — нам, — врач прикусил внутреннюю часть щеки. — Ну что Вы такое говорите… — растянул слова пациент. — Вам показалось. Врач выдохнул и направился в сторону стены, нужен был перерыв в общении с этим странным мужчиной. — Я зайду к Вам позже. Пациент опять постарался подавить свой смех: — Мы вас будем с нетерпением ждать. Врач лишь нахмурился и хлопнул дверью. — Забавный такой, эмоциональный парень, — произнёс пациент. — Не опытный ещё, — пожал плечами Обито, которое все это время сидел у стены и ржал смотря на то, как Отец издевается над новым парнишей. — Ты сразу решил перейти в тяжелую артиллерию и свести его с катушек? Да ты жесток, черт! — он усмехнулся. — Посмотрим насколько хватит его, — пациент поднял голову к потолку и усмехнулся. — Может, он нам в итоге сыграет на руку, — усмешка постепенно перерастала в оскал. — Возможно, — задумчиво протянул Обито. — Долго ты собираешься сидеть так? Будто выбраться из этого не можешь? — иронично спросил друг. — Да нормально, можно и посидеть для профилактики. Я же вроде психопат и всё такое, нужно же держать образ. Да, Обито? — он опять повернул голову к своему друга. — Ну давай посидим, — прыснул собеседник. — Может в слова поиграем? — Не могу не согласиться. — Ну тогда начнём. Времени у нас много, — Обито завалился на кровать и закинул руки за голову.***
Наруто стоял как вкопанный напротив Шикамару и смотрел на него, пытаясь осмыслить услышанное. После чего он повернулся к окну, за которым увидел подъехавшую черную машину. Водитель остановился на парковке и выключив двигатель, вышел. Это был Саске. Наруто посмотрел на время и нахмурившись вышел из палаты Шикамару. Единственный человек, к которому Учиха мог приехать в столь поздний час мог быть или он или Итачи, по крайней мере у него была возможность перехватить его по дороге и наконец поговорить. — Не поговоришь, — прозвучали едкие слова в голове, и Наруто попросту опять выкинуло из сознания. — Я поговорю, а может и трахну. — усмехнулся второй Наруто, и взъерошив волосы направился в сторону главного входа. Нагнал он Саске на втором этаже, пока тот поднимался по лестнице. Наруто же остался стоять в проёме между лестницами. — Эй, Учиха, ты чего приперся? — с иронией в голосе поинтересовался Узумаки. — Соскучился? Но Саске даже не обратил на него внимания, просто спокойно поднимался по лестнице, пребывая в своих мыслях. Он был одет с тёмно-серое пальто, свободного покрова, черные, грубые, высокие мужские кожаные ботинки, серые джинсы и серый свитер в толстую нить. И светло-серый шарф, который был явно ему великоват, так как концы почти достигали пола. Волосы пребывали в хаотичном порядке, на руках были кожаные, черные перчатки. — Ты чего, оглох? — всё так же с ядовитыми нотками в голосе спросил Узумаки, оценивающе осматривая образ Учихи. Он выглядел нетипично для своего повседневного лука. Выглядел он действительно хорошо. Очень хорошо. Даже встало. Саске прошёл мимо по лестнице и уже завернул в сторону коридора. — Я с тобой вообще то разговариваю! — Наруто уже начинала раздражать эта ледяная статуя вместо Учихи. Мужчина остановился, но не повернулся в сторону Узумаки. — Простите, я Вас не заметил. — спокойный голос. Наруто опешил от такой наглости и издевки в голосе. — Не заметил? Саске медленно повернул голову в сторону говорящего. Лицо было странное, не то что бы уставшее, а безразличное. — Мы знакомы? Узумаки застыл на месте, после чего стиснул зубы до боли, и моментально приблизился к брюнету, схватил его за край польто.: — У тебя, что, память отшибло, ублюдок? — в его глазах была злость, наверное если бы мог, он бы прожег дыру в Учихе. Саске будто всё еще был не здесь, он рассматривал лицо Узумаки, после чего в глазах появилось что-то живое. Узнал. — А, это ты, Наруто. Здравствуй, — он спокойно положил руку на руку своего друга и легонечко сжал. — Отпусти меня, — спокойно, без угрозы. Наруто пытался понять, что случилось с Учихой, который обычно вел себя совершенно по-другому, он хаотично всматривался в глаза, но не находил там ни одной подсказки. — И не подумаю, ты, сука, чего приперся сюда? Решил таким образом опять Наруто вернуть? Своим похуизмом? Крутой типа? Как в прошлый раз пошлешь нахуй и потом приползешь на коленях? ОТВЕЧАЙ! — он встряхнул Учиху со всей силы, что есть. Саске среагировал сразу, костяшками пальцев он сжал руку до хруста, смотря прямо в глаза Узумаки. После чего наклонился в сторону уха собеседника и прошептал. — Не сегодня. Отпустил Узумаки и пошёл дальше. — Не сегодня? — ядовито выплюнул Наруто, — И что это значит? — почему-то стало обидно. Саске выдохнул и повернул голову опять на крик. Его зрачки сузились, что свидетельствовало о легком раздражении. — Это значит, что тебе следует закрыть свой рот и не орать на всю больницу, в палатах которой уже спят пациенты. Они — мои пациенты, и я забочусь о них, пытаюсь помочь, пытаюсь способствовать лечению, слушать их и понимать их, их историю, их переживания. Это называется эмпатия, тебе никогда не понять этого, ты зациклен только на себе. Ты даже друга своего использовал ради того, что бы причинить мне боль. А он тебя любит, кто ты после этого? Ты слишком шумный, слишком глупый, слишком надоедливый и нелогичный. Твои действия смешны и жалки. Ты не понимаешь, что в жизни есть вещи, которые гораздо важнее собственной прихоти. Ты — эгоист, который думает только о себе. Всегда, всё наше знакомство, ты думал только о том, как плохо тебе, какой ты несчастный, ведь ты лишился родителей, но ты их даже никогда не видел. Я не спорю — это больно. Они у меня были, и я лишился всего, что любил, ты это понимаешь? Я их любил и я был счастлив. Я, несмотря на все дерьмо в своей жизни, всегда старался тебя понять, протянуть тебе руку, которую ты попросту не замечал. Я всегда был рядом с тобой, всегда, отдаляясь от единственного родного мне человека, собственно, повторяя твой сценарий. Я был зациклен на тебе, ведь ты был моим лучшим другом, человеком, которого я искренне любил. Я всегда хотел быть рядом. А ты клал на меня все эти годы, встречался с девушкой, заводил друзей, ты даже меня не искал. Где я, что я? Я попал в больницу из-за тебя. Но тут внезапно ты понял, что я, оказывается, тебе нужен, но даже после этого, твое эго взяло верх. Ведь я дал слабину, меня обязательно нужно наказать своим цирком с раздвоением и прочим. Может, тебе нужно было пойти в полицейские? Наказывал бы уродов и получал бы от этого кайф, утешая своё самолюбие. Ты впервые почувствовал мою боль, и что ты сделал, Наруто? Ты сдался и ты жалок, ты даже собственное сознание целостным сохранить не можешь, тебя кидает из крайность в крайность. Какой из тебя к черту врач? Ты мне когда-то сказал, что понимаешь меня, так вот, спустя много лет я могу ответить тебе — ты не понимаешь нихрена. Что ж, ты молодец, — Учиха пожал плечами. — Ты, вроде, мне дал чётко понять, что видеть меня не хочешь, слышать меня не хочешь, и вообще, я — последний урод, — Саске говорил спокойно. — Что ж, ты добился своего. Я оставлю тебя в покое. Оставь меня в покое тоже, — он пошарил в кармане и вытащил оттуда цепочку, которую швырнул ему Наруто в прошлый раз. Снял свою, которую он носил на груди все эти годы. Он подошел к окну, открыл его нараспашку и выкинул. В этот момент Наруто замер, он не мог выдавить из себя не слова. Защитный механизм дал сбой, и настоящий Наруто пришел в себя. Он будто в замедленной съемке проследил за тем, как цепочки с кулоном полетели вниз. — Саске, я… Ты все не так понял… это он… — он начал. — Я люблю тебя, правда люблю, ты нужен мне. Я стараюсь… мне тяжело, — Наруто судорожно бормотал слова, но ничего толком сформулировать не мог. — Знаешь, нам действительно с тобой лучше не общаться и не видеться больше, Наруто. Держись от меня подальше, я тебе очень советую. Разбирайся со своим говном сам. Сходи с ума сам. Еби всех направо и налево, стриптиз танцуй, ужирайся алкоголем, используй людей, которым ты дорог — ты же это умеешь. Кури везде, где только можно, деградируй дальше. Я не хочу тебя не видеть, не слышать, не знать, — Саске пронзительно посмотрел на Наруто. Он устал. — САСКЕ! Пожалуйста! Не говори так, послушай меня! — Наруто был в отчаянье, да он прекрасно понимал, что Учиха был прав, но всё не так. — Это был ты… — спокойно произнёс мужчина. — Это ты меня толкнул в воду. Это был ты. Ты был инициатором того, что я начал видеть всякую дрянь, которая меня медленно сводила с ума, ты же так хотел, чтобы мы были одинаковые, и ты добился своего. Человек, которому я доверился — вонзил мне нож в спину. И опять, и опять, и опять. Снова и снова, и снова. Ты делал это намеренно, зачем? — спокойно продолжил Учиха. — Я, я не… Я просто… я хотел… — Наруто запнулся, он не знал, что ему ответить на это. — Наруто… — тихо прошептал мужчина. — В этот день… — Учиха замолк. — В этот день умерли мои родители… — он выдохнул и улыбнулся через силу, — поэтому будь добр, закрой свой рот и оставь свою привычку поливания меня дерьмом и обвинениями на завтра. Договорились? Не сегодня. Мне нужно идти. Добрых снов. И Учиха зашагал прочь вдоль коридора, оставив Наруто одного. Дойдя до кабинета Итачи, он постучался. Услышав «Войдите», он увидел своего брата, который сидел и смотрел в окно. В кабинете горела одна лишь лампа, Итачи сидел в расслабленной позе, на столе стоял уже пустой стакан из-под виски. Итачи практически никогда не пил, исключение было только этот день и какие-либо праздники. Он даже перед Саске старался не пить, не хотел показывать свою слабость, которую обычно люди запивают алкоголем, именно поэтому Саске знал, что Итачи выпьет на работе, но никак не перед ним дома. Мужчина обернулся в сторону вошедшего и замер. Он прикрыл рукой стакан, хотя прекрасно понимал, что брат его уже давно заметил. Постарался натянуто улыбнуться. — Ты чего тут делаешь? У тебя же постельный режим, Саске, — тихо произнёс Итачи. Саске усмехнулся и подошёл ближе, обошел стол и присел на край стола, взял бутылку, которая стояла под столом, и налил в стакан ровно половину. Взял в руки, поднёс к губам и сделал пару глотков. — Знаешь, — тихо начал Учиха младший, не отрываясь смотря в окно. — Из года в год в этот день я… — он запнулся. — Я напивался один… как свинья напивался после работы, — он всё так же смотрел в окно. — Я всегда тебя избегал, особенно в этот день я старался вообще обходить твой кабинет мимо, чтобы попросту тебя не видеть. Мне было тяжело. Хотя, я прекрасно знал, что тебе не легче, но… мои… — он опять замолчал. — Мои эмоции брали верх, и я был эгоистом. Хотя, впрочем, ты меня сам разбаловал, ты всегда мне позволял делать, что я хочу и когда я хочу, и я делал. Я был полной свиньей со своими идеалами и понятиями, которые считал истиной. И в этот день я жалел исключительно себя самого. Обычно я уезжал в «Сокол» и там ужирался до такой степени, что не выходил на работу на следующий день, впрочем, это ты знаешь. Ты мне каждый раз звонил, а я не брал трубку. Ты всегда всё знал, но никогда мне ничего не говорил. И знаешь, меня это всегда так раздражало, я всё ждал и ждал, когда же ты придешь ко мне и скажешь: — «Саске, ты такое говно, соберись мать твою», — он усмехнулся и прикрыл глаза. — Даже в те моменты, когда мы с тобой пересекались, я тебе хамил и грубил, издевался и вел себя как скотина, ты лишь мне отвечал: «пошли, Саске» или «не сейчас Саске» или «перестань Саске», — Учиха выдохнул и открыл глаза. — Но ты никогда не говорил мне ничего в ответ. Ты не уходил, как бы я тебя не пинал, не бил, не оскорблял, ты просто молча стоял рядом. Даже, помнишь, тогда пять лет назад, Суйгетцу привез меня к тебе, я был в беспамятстве, Дей ещё тогда такую истерику закатил, — Учиха засмеялся, — когда на утро увидел нас с тобой в одной кровати, я как сейчас помню его слова «Что это за шлюха рядом с тобой валяется», нда… — Саске отпил еще пару глотков. — Но я почему-то никогда не задумывался, как ты справляешься со всем этим один. Особенно в эту дату, — он прикусил губу, но продолжил, — и я хочу, чтобы ты пил, не скрываясь от меня здесь, в кабинете, пока никто не видит. А пил со мной, — он повернулся к Итачи, и протянул ему руку. — Я скажу вместо тебя, потому что ты всё равно не скажешь: Я был эгоистичным говном, который думал только о своей боли, но никогда не старался понять твою. Прости меня, Итачи. Протяни мне руку, пожалуйста, и никогда не отпускай. Учиха старший внимательно слушал своего брата с опущенной головой, после чего поднял ее на последний словах и его губы дрогнули, он взял пальцами руку Саске и крепко сжал. — Я никогда и не отпускал. — он улыбнулся и второй рукой ухватил кончик серого шарфа. — А ещё на тебе мой шарф, который я подарил на твой день рождение, — он сжал колючую ткань и медленно отпустил. — Тебе подходит. Саске улыбнулся и потянул Итачи на себя, помогая встать. — Ты выпьешь со мной? — серьезно спросил младший. — Выпью, — кивнул Итачи и отпустил брата, направился в сторону шкафа, из которого вынул пальто и набросил на себя. — Куда мы поедем? — Я знаю одно хорошее место, там очень спокойно. Оно мое любимое. — Тебе придется сесть за руль, — Итачи лукаво улыбнулся. — Младший брат меня наконец покатает, — он прищурил глаза, наблюдая за реакцией Саске. Тот смутился и вышел за дверь, Итачи последовал следом. Ехали они долго, Итачи попросту пил, пил и пил свой коньяк, который начал еще распивать в своём кабинете. Он смотрел то на Саске, который был полностью сосредоточен на дороге, то в окно. С боковой стороны профиль его брата был восхитителен, острый нос, пухловатые губы, ни единой морщинки, которая обезобразила бы его лицо, в отличии от Итачи, у которого уже выступали морщины на лице в силу возраста. Сосредоточенный взгляд темных глаз, на которых были надеты очки, в них отсвечивался свет от фар машин, которые проезжали мимо. И этот милый шарф, прям так и хотелось поцеловать и потрепать по волосам этого ребёнка. Но это был уже не ребенок, это был взрослый мужчина, хоть со скверным характером, травмированной жизнью, но любимый взрослый мужчина, который, наконец, по собственной воле был рядом. Доехали они до парка за час. В нем находилось озеро и причал. Звезды красиво светили на небе, вдали от городской суеты. В этом месте было минимум фонарей, где-то около входа у озера стоял одинокий источник света. Саске остановил машину около входа в парк, чтобы заодно прогуляться по морозу и подышать свежим воздухом. Взял с заднего сиденья пакет с алкоголем, и они молча вошли во внутрь парка. Дойдя до очередной развилки дорог, младших Учиха остановился и посмотрел в сторону площадки. — Покатаемся на вон этих качелях? — Саске прикусил губу, будто сам взвешивая, что только что предложил. На что Итачи лишь улыбнулся и кивнул. Качели стояли посредине детской площадки, два места на двоих. Саске подошел первым, пока Итачи медленно шёл сзади него, в руках была дорогая сигарета, от которой шёл едва заметный дым. Опустив целлофановый пакет на землю, из которого Учиха младший вытащил бутылку коньяка, он присел на качели и отпил первый глоток. В горле сразу же отдало горечью, но Саске было не привыкать. Глоток, ещё один и ещё. Оттолкнуться на качели резко назад, отрывая ноги от земли. Саске задумчиво смотрел куда-то в сторону, в то время как его брат уже сел на качели рядом. Сигарету он докурил, поэтому смог ухватиться двумя руками за холодную цепь. — Помнишь, мы в детстве часто приходили в парк и сидели на таких вот качелях когда-то? — произнёс тихо младший, глядя все так же куда-то вперёд. — Помню, — мягко ответил Учиха и прикрыл глаза, будто погружаясь в те светлые воспоминания. Они оба помнят — и это главное. Так они и сидели, качаясь в унисон. Было хорошо. Было спокойно. Было как в детстве. — Саске? — М? — Учиха повернул голову в сторону брата. Итачи почему-то замялся и опустил глаза, сжимая ткань пальто, прикусил губу, будто взвешивая стоит желаемое озвучивать в слух, или нет. Молчит. — Что такое, брат? — Саске сам не заметил как произнёс это забытое обозначение вслух. Итачи будто током ударило, он широко распахнул глаза и с удивлением посмотрел на не меньше удивлённого брата. Он смотрел минуту, всматривался, после чего улыбнулся и тихо сказал. — Пошли оленей в парке прокормим? — он наклонит голову на бок, пряча за шарфом свою улыбку. — О… Оленей? — Саске сначала замер, после чего запрокинул голову вверх. И засмеялся. Звонко. — Ты сейчас серьёзно? — А почему нет? — усмехнулся в ответ Итачи. — Оленей? В два часа ночи? А где мы хлеб возьмём? — младший иронично поднял бровь, но без сарказма, просто было смешно наблюдать за тем, как они, два взрослых, серьёзных мужика — впали в детство. Итачи встал с качелей, от чего те резко откинулись назад и подошёл к дороге. Повернул голову из стороны в сторону, прищуриваясь, в надежде разглядеть хоть где-нибудь свет от круглосуточного ларька. Но ларька не было. Итачи вздохнул и вернулся обратно. — Ладно, в следующий раз покормим. Хорошо? — Хорошо, — Саске спокойно улыбнулся, уже представляя, как это будет выглядеть. Смешно это будет выглядеть. Но было все-равно, оленей — так оленей. Народу не было вообще, хотя это неудивительно, какой еще нормальный человек в такую погоду придет ночью в парк гулять. Но братьев это никак не смущало, они стремительно шли по длинной дороге, которая вела к озеру. Алкоголь грел, по крайней мере Итачи, который был одет не по погоде. Это Саске явно подготовился, он даже поделился с братом своим громадным шарфом, чтобы тому не было холодно. Но Итачи было жарко. Наконец-то они дошли до причала, Учиха облокотился об ограждения, которые отделяли его тело от замерзшей воды, смотрел вдаль. Итачи подошел и встал рядом, уже открыл бутылку вина себе и Саске, протянул. Второй усмехнулся и они чокнулись бутылками. Начали пить, залпом. Даже тут было соревнование, кто выпьет больше, первым сдался Саске, всё-таки на голодный желудок много не выпьешь. После чего стянул с себя шарф и расстелил его сложив пополам на каменный пол. И лег, просто лег. — Ты же простудишься, — Итачи нахмурился. — Ещё заболеешь каким-нибудь воспалением, и мне придется тебя лечить. — Не впервой, — усмехнулся Саске и выпил еще немного, после чего похлопал ладонью по шарфу. — Ложись, будем болеть вместе. И пусть все подождут. Итачи закрывает глаза, усмехается и ложится рядом на вязаный шарф. Около мужчин стоят две бутылки вина, звезды светят ярко. Так они и лежат в тишине, изредка поднимая головы и выпивая еще пару глотков. Смотрят на звезды, Итачи показывает Саске очередное созвездие и начинает про него рассказывать, Саске смотрит на Итачи и улыбается. Как в детстве. И пусть все подождут.***
— Вы меня вызывали, Отец? — Сасори скромно стучит в дверь лаборатории и заходит во внутрь. — Да, присаживайся, — мужчина как обычно сидит за своими бумагами, рядом с ним горит лампа. Ничего не меняется, лицо прикрыто капюшоном. Он внимательно смотрит на Акасуну и указывает на стул. — Что-то случилось? — Акасуна немного напрягся, ведь Отец вызвал в столь поздний час. — У меня будет к тебе одно дело, я надеюсь ты сможешь с ним справится, — спокойно начал Отец. — Какое? — удивлённо переспрашивает Сасори, Отец давно ему не давал поручений. Отец какое-то время молчит, будто взвешивая внутри информацию и спокойно отвечает. — Мне надо, чтобы ты ликвидировал Наруто Узумаки. Акасуна вздрагивает, нет, он и сам хотел наказать этого хама, ведь тот посмел испортить его творение, но что бы ликвидировать… — Отец, я не знаю справлюсь ли я с этим… поручением. Отец молчит, хмурится и отвечает: — Я хочу, чтобы он страдал. С этим, я надеюсь, ты справишься. — Простите, а что случилось? — Акасуна не удержался и всё-таки ляпнул. — Он мешает одному человеку, который мне нужен. Плохо на него воздействует, — спокойно отвечает Отец. — Вы сейчас про… — Акасуна не успевает закончить свой вопрос, его перебивают. — Да, я про Учиху Саске, — спокойно отвечает Отец. — Я посмею всё-таки спросить Вас, Отец, почему он Вам так важен? — Акасуна всё-таки решил рискнуть на свой страх и риск, узнать вопрос, который давно его так мучает. — Все просто, дорогой мой друг, — отец мягко улыбается. — Потому что мы с Учиха Саске очень похожи. Он пока ещё не представляет насколько, — Отец тепло улыбается. — А как же… — Сасори запнулся, не решаясь полноценно задать вопрос. — Итачи? — с иронией спросил Отец. — Да, господин, Вам же всегда был нужен именно он… — Акасуна опустил глаза и сжал костяшками пальцев край накидки. — А это самое забавное, дорогой мой друг, — Отец оскалился. — Итачи сам ко мне прийдет из-за своего дорогого братца, — Отец широко улыбается.