Конфабуляция

28 2+8 =? 2+8=10 1+0=? 1. — Сейчас начинается самое интересное, ты готов слушать? — Готов. — Ну, тогда я, пожалуй, начну.

***

Mount Everest ain’t got shit on me Мешок падает на пол с особым тихим грохотом, который, несмотря на свой глухой удар, слышен всем в той палате. Зрачки Саске сужаются, и в голове раздается всего лишь щелчок, будто кто-то над ухом прижал большой и средний палец друг к другу и щёлкнул. Мадара. Дядя смотрит на него с ехидной улыбкой и, не отводя взгляда, показушно проводит языком по кадыку Итачи, наваливаясь всем телом, окончательно вызывая стон боли. Саске смотрит последний раз на эту картину и срывается места как разъяренный хищник и просто грубо хватает Мадару за руку до боли от сжатия и, дергая на себя, приближает, смотря с полнейшим бешенством, и кидает на пол, наваливается сверху не сдерживая свои силы, сжимая его воротник руками, поднимает его лицо к себе и бьет головой об пол раз, бьет со всей силы два, три, четыре, после отпускает и заносит кулак для удара прямо в нос, разбивает его, не сдерживаясь. Глаза наполнены яростью.       — Это был ты, — тихий шепот. — Все это время это был ты, — его зрачки сужаются. Рука заносится еще раз, и на этот раз летит прямо в скулу, наносит удары не сдерживаясь, слышится хруст разбитого носа, и кровь стекает по лицу прямо вдоль подбородка. Итачи пытается в полной прострации от медикаментов и слабости по всему телу подняться на руках, но удается плохо. Пытается крикнуть, но выходит тихо:       — Саске, пожалуйста, остановись, — он опять заливается кашлем, сдерживая рукой свой рот, пытается хоть как-то подняться. Но не хватает сил, Саске его не слышит.       — Я убью его, — его зрачки дрожат, и он не останавливается. — Я ТЕБЯ УБЬЮ! — он сжимает зубы крепче и поднимает окровавленное лицо Мадары к своему, всматривается в затекшие глаза. — Ты понимаешь, что я убью тебя за все, что ты сделал, ненормальный ты кретин. И мне плевать, если меня посадят! МНЕ ПЛЕВАТЬ! Я забью тебя до смерти! Это был ты! Ты его насиловал, уебище ты несчастное! А я все это время, — он шипит и встряхивает Мадару, который лишь прикрывает глаза. — Я точно тебя убью. Слышится смех Мадары сквозь кровь, которую он выплевывает на пол, и смотрит на Саске с вызовом, несмотря на один заплывший от крови глаз.       — Саске, — он пытается сказать и кряхтит, — ты неправильно понял, как впрочем и обычно, ты нихрена не понял. Я ничего не делал, идиот ты. Ты как ничего не понимал, так ничего и не поймешь никогда, — он смеется еще сильнее, от чего Саске опять кидает его грубо на пол и, сжимая своими пальцами его подбородок до хруста, наклоняется вперед. — Это все это время был ты? ОТВЕЧАЙ! Мадара лишь смотрит в сторону и улыбается, он знает уже, что Итачи наконец собрался с силами и встал с кровати, он доползет и оттащит своего брата от него. Но решил себя не сдерживать, подносит свою руку и заправляет пальцами волосы Саске за ухо, приближая быстро его за затылок к себе прямо к губам и шепчет:       — Я, может, и монстр и натворил бед в свое время, — он усмехается шире, Итачи уже почти рядом, — но, Саске, но настоящее чудовище прямо за твоей спиной, ты как обычно выбрал не того антагониста, пока тебя обводят вокруг пальца, выставляя меня настоящим чудовищем, приписывая мне деяния, которые я не совершал, лишь бы ты ему поверил. Мы с ним очень похожи, но ты и понятия не имеешь, что твой брат такое и на что он способен. — Ты точно не? — Я не, я просто не       — Заткнись! — Саске отталкивает от себя Мадару и заносит руку для удара, но его кисть хватают сзади крепкими пальцами, мужчина рефлекторно поворачивается назад и встречается с усталым взглядом брата, который смотрит на него с мольбой.       — Саске, пожалуйста, — Итачи надавливает на ладонь большим пальцем, от чего от сильной боли рука Саске ослабевает от напряжения на долю секунды, и он проникает своими пальцами между пальцев брата и ухватывает руку в захват, в крепкий замок.       — Перестань. Mount Everest ain’t got shit on me Саске смотрит на Итачи не моргая, и его грудь поднимается вверх-вниз, но взгляд не меняется, зрачки сужаются, и он, наконец, отпускает Мадару, Саске молчит и полностью поворачивается к брату на коленях, хватая его второй рукой за воротник больничной одежды, и притягивает ближе.       — Ты, — он смотрит на Итачи с яростью. — Ты мне соврал?! — тянет ткань на себя сильнее и клянется себе, что еще немного и он пошлет здесь все к чертовой матери. — ОТВЕЧАЙ МНЕ! Итачи поднимает голову в сторону Саске нехотя и смотрит прямо в его глаза с сожалением и какой-то странной эмоцией.       — Да, Итачи, ответь своему отото, соврал ты ему или нет, — Мадара усмехается и поднимается с пола на локтях, смотря иронично в глаза Итачи. — Или, может, для начала уточнишь, в чем конкретно ты ему соврал в большей степени, м?       — Заткнись! — Саске поворачивается в сторону Мадары, смотрит на него и пока поворачивается назад не успевает заметить, как Итачи смотрит на Мадару. Прямо в глаза, его зрачки сужаются, и на губах появляется легкая подрагивающая улыбка. И будто на секунду за его спиной отображается от раската грома огромный скелет с кровавым свечением. Мадара лишь моргает пару раз и хмыкает. Итачи сразу же ловит взгляд брата и пытается уладить ситуацию, взгляд смягчается до нежного и ласкового.       — Саске я просто не хотел, чтобы ты беспокоился. Это все мелочи и я. Мы не. Мы никогда. Я с ним не. Ты неправильно понял, я никогда тебе, — Итачи рефлекторно опускает глаза в пол и прикусывает губу, в виноватом жесте и отводит взгляд в сторону. Не изменял И в следующий момент слышится громкий хлопок, и Итачи в полном смятении и непонимании поворачивает свою голову назад, в то время как Саске смотрит на него с яростью, к глазам подступают слезы, и его рука уже от удара отодвинулась в сторону. Пощечина, не слабая, видимо, ее не ожидал ни Саске, ни Итачи, ни Мадара, лицо которого от удивления даже вытянулось. Он даже сказать ничего не смог, никак прокомментировать, ибо потерял дар речи. Саске дышит громко и смотрит с сильной обидой на Итачи, лицо которого так и осталось повернуто в сторону, и взгляд опять опустился в сторону Саске. Пальцы на руке дрогнули, но сразу же остановились. Он еще слабый, чтобы что-то сделать, не сейчас. Чтобы не случилось, он все вернет на свои круги, Саске не сможет без него, он придет сам. Младший Учиха встает и смотрит на Итачи и Мадару, после подходит к дверям и прежде чем выйти кидает напоследок.       — Удачно вам жить в полном дерьме, в которое вы влезли со своей ложью, соситесь сколько угодно, ебитесь. Но ни тебя, Мадара, ни тебя… я больше не хочу видеть. Я устал от этой постоянной лжи. И захлопывает за собой дверь. Итачи лишь смотрит в сторону захлопнувшейся двери снаружи и после переводит взгляд на Мадару, который уже успел встать, надо направится к медсестрам, пусть обработают раны.       — Доволен? — голос Итачи теряют сразу какие-либо краски. Он смотрит на Мадару таким странным взглядом, который Мадара если и хочет понять, не сможет. Он лишь протягивает руку своему племяннику, но тот отбрасывает ее в сторону и встает сам. Подходит к нему. Сжимает его плечо и приближается вплотную к уху. И говорит почти шепотом, почти неслышно. — Если ты думаешь, что я ничего не слышал, пока спал, что ты мне сказал, то ты ошибаешься. По спине Мадары идет холодок, и он отступает на шаг назад, но вовремя останавливается. Cause I’m on top of the world       — Если сейчас ты этой наигранной сценой разрушил все то, к чему я шел годами и к чему стремился, и что-то пойдет не так, Мадара, я уничтожу тебя, даю тебе свое слово, — взгляд спокойный, Итачи смотрит в окно перед собой и продолжает. — Если сейчас Саске сделает хоть что-то по твоей вине, что мне не понравится, а он сделает, то единственное, что я могу пожелать тебе, так это удачи. Я оправлюсь, я встану, и я приду за тобой, — взгляд не меняется, лишь ровный контур улыбки наконец изменяется в оскал. — Ты знаешь, что приду. Как ты и сказал, ты, может, и монстр, но я чудовище. Которое всегда будет стоять за твоей спиной и его, только если стоя за его, я служу его защитой, то вот про тебя я сказать того же не смогу. Я раздавлю тебя как букашку. И, слава богу, Саске действительно не знает, что я такое, и, надеюсь, никогда не узнает в отличии от тебя, — он отпускает край кофты медленно, поднимая руку чуть выше, и отходит в сторону, чтобы дать возможность Мадаре пройти в сторону выхода.       — Пошел вон. Были грани — нет граней.

***

Неджи решился, Неджи долго планировал и долго дискутировал сам с собой, долго искал ответы и выходы из сложившейся ситуации. Ночами сидел, смотрел в окно и думал, лежал, смотря в потолок, и изучал каждый квадратик на стене, каждый угол потолка, каждый отлепившийся кусок краски, которая со временем, несмотря на красивый фасон больницы снаружи, начала гнить изнутри. Хидан еще при первой их встрече, а если быть точным, второй, поставил Неджи непростое условие того, что именно ему нужно сделать, чтобы в этой жизни, в этой гиблой среде психиатрической клиники иметь хоть какую-то ценность. Он говорил прямо тогда, не уклоняясь от посыла и не пропуская деталей, не приукрашивая их словами утешения или же розовыми очками, которые так любили одевать на себя люди, которые хотят смотреть на призму реальности не совсем трезво, стараются до последнего увидеть в этом мире что-то хорошее, правильное. Что-то такое, чего попросту уже не существует, и хрен знает, когда перестало существовать. Нет, это будет враньем, если сказать, что принятое им решение, а, точнее, мотивация или стимул, к тому, что он сделает сегодня, дались ему легко. Это будет наглой ложью, не иначе. В отличии от половины населения этого странного заведения, в которое Неджи «посчастливилось» попасть, населения, которое уже убивало, и за это, собственно, сюда и попало, Неджи и мухи не обидел за всю свою не маленькую, в его понимании, жизнь. И, борясь с внутренним страхом, отвращением, моральными принципами и прочим, от чего Хидан лишь закатывал глаза и фыркал — он наконец сдался. После встречи с Наруто и Саске и остальными людьми в капюшонах, он понял одну простую истину, если он, по словам Хидана, не соберет свои яйца в кулак, рано или поздно его попросту убьют самого. Ну или есть другой вариант — доведут до белой колеи, в которую, на почве скорби, он уже начал стремительно падать. Даже его сестра была совершенной его противоположностью, неправильной, токсичной, но все эти факты не мешали безусловно ему ее любить. И если сначала, тогда, Неджи действительно был мотивирован только тем фактом, что они, наконец, с сестрой смогут видеться опять или же понять, кто именно её убил, то теперь же. Как бы странно и абсурдно не было бы это признавать, он был мотивирован только одним. Он хотел этим поступком лучше понять Хидана, который умудрился вторгнуться без приглашения в его жизнь подстать урагану и унести вместе с собой все ценности Хьюги, которые были до него, переделать их, поглотить собой и выстроить новую структуру ценностей в своем подопечном. И Неджи, сидя и ожидая его каждый раз, начал понимать, ему уже все остальное стало совершенно неважным. Все остальное обнулило свою ценность, утеряло интерес, теперь весь его мир заключался исключительно на этом человеке. Его мысли словно дуновение легкого ветра ранней весной, превращались в бурю поздней осенью и стремились только к единению с этим человеком. Он хотел понять его, полностью и целиком, он хотел стать максимально ближе, настолько, чтобы точно быть уверенным в том, что этот человек будет с ним до конца. Неджи чувствовал в нем такое странное единение, словно Хидан — та скрытая часть нутра его самого, которую Неджи всю жизнь в силу обстоятельств и воспитания старался подавить, скрыть, стеснялся. Он хотел заглянуть в свою кроличью нору настолько глубоко, насколько это было вообще возможно. Он хотел, чтобы Хидан ему открылся полностью, и эта маска привычного наигранного веселья наконец спала с его лица и разбилась вдребезги, оголяя его истинное лицо, которое Неджи стал замечать в периоды заботы к нему или опасности, когда Хидан его защищал. Если хочешь понять безумца, единственный способ — стать им. Хидан не появлялся уже сутки, как обычно, видимо, удалившись по своим собственным делам и Неджи понял тогда одну простую истину, одну деталь. Смысл тебе быть забитым кроликом, когда хищники, не скрывая свое нутро, расхаживают на воле, и на них нет никакого закона? Они настолько искусны в своем деле, что умело скрывают свою ту другую сторону при свете, играя несчастных больных и жертв, когда в ночи их спектакль заканчивается, и вся их сущность выходит наружу. И надо быть конченным дебилом, каким Неджи и был, чтобы кроликом быть все время. Но это не означает, что для начала надо было продумать досконально свою модель поведения, чтобы не сдать себя с потрохами. Нет. Если тут каждый играет какую-то свою собственную игру, ему нужно придумать и в ней свою роль. На этой огромной шахматной доске, в партию которой играют два неизвестных лица, которых Неджи пока не видел. Но он точно ощущал, что кто-то стоит выше всех их, кто-то развлекается с кем-то, и из-за кого-то ушла из жизни его сестра, ушла Ино, и уйдут многие. И если ты не хочешь стать следующим, ты должен проявить себя, доказать свою ценность, чтобы не стать следующей пешкой, которую выкинут с поля занимательной игры. И ему посчастливилось встретить Хидана, который всеми способами старался ему на это намекнуть, и тут спорный вопрос. Или Хидану кто-то приказал это сделать, и выходит, что у Неджи действительно есть шанс, по крайней мере выбраться отсюда живым, или же его учитель испытывал к нему искреннюю симпатию и привязанность, которая становилась ощутимей с каждым днем все больше и больше, и, видимо, из-за каких-то своих соображений он решил вытащить Неджи отсюда за собой, или же, по крайней мере, не дать сдохнуть в этой дыре, в которой происходят очень странные вещи, которым нет никакого разумного, мать его, объяснения. Неджи решил поверить во второй вариант и довериться своему новому другу, которого считал уже больше, чем другом, и рискнуть. Рискнуть выбраться живым. Плана на будущее не было никакого, но, зная Хидана, скучно им вдвоем точно не будет. Но чтобы заслужить такой блат и доверие в свою сторону — нужно было сделать то, что от него требовалось. Получить признание и допустимого варианта его силы, таким вот путем. Неджи вышел из своей палаты на следующий день, тщательно изучив расписание других, которое стащил из кабинета какого-то врача, пока тот отлучился по каким-то своим делам. И он нашел идеальный момент в расписании Гаары и Тен Тен, именно тот самый, в котором они, наконец, разделяются в силу различия полов и расходятся в совершенно разные стороны больницы. И это случается перед сном, когда каждый из них идет на водные процедуры. И это было идеальное время, чтобы наконец прервать чью-то жизнь, взамен получив шанс на свою собственную. Никакой морали, привязанностей, эмоций, ничего личного. Или убиваешь ты — или убивают тебя. Все просто. Просто другие еще не окончательно проснулись и не понимают, что здесь вообще происходит. Не понимают одной простой истины. Им никто не поможет, не придет на помощь, только сам за себя. Или борись, или беги. Он шел по длинному коридору в полумраке, пока на четвертом этаже больнице проходило пение, скоро наступят праздники, всех учили какой-то церковного мотива песенке, голоса пациентов разносились прямиком до третьего этажа. Будто крик уродливых птиц, которые на последнем издыхании, в предсмертных конвульсиях пытаются вырыгнуть наружу свои органы, издавая звуки подобные пению. И как только он дошел до середины своего пути, он встал как вкопанный, и понял, в больнице непривычно пусто, будто половина куда-то и вовсе пропала. Впрочем это было и не удивительно, ведь если бы Неджи знал, что случилось прошлой ночью в том самом месте, где Хидан некоторое время назад прямо перед ним разрезал непонятно кого, он бы и не удивился, почему сейчас раненые побитые звери зализывают свои раны в каждом углу. Он идет дальше, и опять в теле появляется это неприятное ощущение в районе затылка, будто кто-то сзади смотрит ему прямо в спину, и он разворачивается и видит ее. Эта странная девочка, да, если раньше Неджи еще реагировал с каким-то испугом, смотря на подобные вещи, или же кричал, то теперь понял отчетливо — бояться не стоит всех, кто давно умер, они ничего не сделают глобального с тобой. Здесь бояться надо только живых. Маленькая девочка со светлыми волосами смотрит на него внимательно прямо в глаза, улыбается и после наконец подходит ближе к нему, хлопая в ладоши, ступая медленно по скрипучему полу, и чем ближе приближается к нему, тем сильнее удивляется Неджи. Хлопок в ладоши раз — она будто вырастает на его глазах из маленькой девочки прямиком в красивую девушку, ее туловище вытягивается и одежда видоизменяется в кровавого оттенка накидку. С капюшоном. Хлопок два — грудь обтягивается красивым кружевным корсетом. Хлопок три — красные туфельки с пышным бантиком превращаются к длинные сапоги на шпильке до колена. Хлопок четыре — на теле остается лишь кружевное белье такого же винного цвета. Хлопок пять — бантики на двух высоких хвостиках растворяются в воздухе, и ее волосы длинные до бедер спадают на плечи. Хлопок шесть — изящные взрослые кисти рук окрашиваются кровавого цвета кружевными полупрозрачными перчатками. Она подходит прямиком к Неджи, и тот выдыхает от красоты ее глаз, которые остались такого же фиалкового цвета и пышные светлые ресницы прикрывают их, из-за чего взгляд становится томным.       — Ну да же, Неджи Хьюга, неужели ты решил повзрослеть и перестал бояться того, что ты видишь, — Шион наклоняет свою голову немного в бок, от чего пряди волос спадают на ее бледное лицо.       — Как видишь, — мужчина выдает спокойно. Страха действительно больше нет. — Вы не самое страшное в этом месте, так что теперь я могу смотреть здраво на настоящий облик каждого в округе. Шион смеется и достает сигарету из портмоне и закуривает, выпуская кольца дыма в сторону.       — Ну да же, признаюсь, я удивлена, что ты так стремительно стал взрослеть. Это похвально. Я рада, что ты, наконец, начал видеть. Неджи молчит, просто смотря в глаза девушке, которая очень красива в своем настоящем обличии, и думает, что же и кого он еще увидит наконец такими, какими они есть на самом деле.       — Ты можешь не загадывать и не гадать, я отвечу тебе прямо — здесь каждый выглядит не так, каким ты видел его до этого, — она усмехается. — Ну, разве что, кроме Оби, ох, мой милый Оби, думаю, он уже соскучился по мне, но, — она хватает его за плечо резко и приближает к себе какой-то невидимой силой.       — Это не значит, что внешность твоего окружения стремительно начнет меняться как моя, вовсе нет, иногда сами изменения надо заметить в самом человеке или существе внутри, смотри внимательно, мальчик, наблюдай внимательно, и, может, тогда ты начнешь видеть совершенно ясно без иллюзий, без обмана, и тебе это обязательно поможет, — она отпускает его, и Неджи кивает. — Но, мне правда было приятно, что ты столько раз, замечая мое присутствие рядом с собой, не испугался и даже виду не подал. Это правда очень похвально. Ты прошел.       — Прошел что? — Неджи все-таки не смог перебороть свой интерес. — Объясни мне. Шион улыбается счастливой улыбкой.       — Испытание, Хьюга, на прочность. Только пройдя весь ужас, который мы испытываем здесь все, избранные могут перейти на следующий шаг и начать иметь хоть какую-то ценность и весомость. Другие же окончательно сходят с ума, и их убирают как просроченный материал. Шион разворачивается, будто закончив для себя разговор, и удаляется в другую сторону.       — Стой! — Неджи окрикивает ее. Девушка разворачивается и смотрит на него спокойно. — А Хидан, он прошел? Она улыбается и прикрывает свои глаза, мотая головой.       — Ты и правда о нем заботишься, это тоже было для нас в новинку. Ты первый.       — Так он не.       — Нет, — девушка отвечает резко, от чего Неджи думает, что сейчас земля рухнет под его ногами, но вскоре говорит слова, которые возвращают крепкую почву. — Ему и не надо было ничего проходить, он один из нас, — она улыбается шире и подмигивает ему. — Не бойся, ты под надежной его защитой, только для начала, — ее взгляд перемещается на острие в кармане Неджи, — закончи начатое. Не разочаруй нас. Увидимся. И Неджи застыв следил за удаляющимся силуэтом в ночи, стоя с глупой улыбкой на лице. Так Хидан действительно его признал. Он не один. И он разворачивается, сжимая острие в своей руке, и идет прямиком в ванную комнату, доходит до двери, прислушивается, вслушиваясь в шум текущей из душевой кабины воды, и, наконец, входит в глубину пара, сжимая зубы сильнее. Подходит вплотную к силуэту напротив, пар беспощадно въедается в глаза, заставляя их слезиться. Кран наконец-то закрывают, и девушка разворачивается назад, вздрагивает и вскрикивает от пристального взора глаз когда-то друга его детства.       — Неджи? — Тен-Тен пятится назад от неожиданного гостя и прикрывает свою наготу руками. — Что ты тут делаешь?       — Привет, — его губы искажает странная улыбка, — и пока, — рука резко выхватывает лезвие, оставляя свою собственную бурую линию на горле девушки, из которой стремительно начинают вытекать полосы красного узора на ее грудь.       — Ничего личного, Тен, — он не отрывает своего взгляда от расширенных от ужаса глазах девушки и ее рук, которые стремятся к горлу, чтобы ухватиться за него, чтобы сжать рану и как-то спастись, но лишь пытаясь позвать кого-то на помощь, она издает смешное для Неджи бульканье и, наконец, падет на колени, разбивая кожу на них об до этого отбитый частично кафель. На какой-то момент он хочет отвернуться, но его будто хватают невидимые руки сзади из стены, силуэт появляется наполовину оттуда и, приближая свое лицо в капюшоне, щекотя своими длинными, черными волосами спадающими с головы невидимого собеседника его лицо, сжимает его макушку и шепчет: «Смотри и не отводи взгляда никогда. Всегда смотри в глаза смерти, и только тогда ты перестанешь ее бояться, малыш». I’m on top of the world, yeh Хьюга лишь спокойно отступает на пару шагов назад, держа дрожащими пальцами орудие преступления и, подойдя к стенке напротив, опускается вниз, сидит на полу, пока его волосы от влажности и пара становятся мокрыми, и смотрит на умирающее лицо подруги, тело которой уже скатилось по стенке так же вниз. Он смотрит, как ему и сказали. Смотрит долго, ровно до того момента, пока из глаз не начинают скатываться слезы, но не от скорби. А от веселья, его губы растягиваются в счастливой улыбке, и в ванной комнате слышится заливистый смех через пару минут. Были грани — нет граней.

***

      — Ты готов продолжать дальше?       — Да Burg Dubai ain’t got shit on me Наруто до сих пор не мог отойти от происходящего, все, что происходило вокруг него за последнее время не укладывалось ни в голове, ни отвечало здравой логике. Вообще никак. Сай тащил его, держа за руку, по каким-то коридорам, впереди шла Конан, которая часто оглядывалась назад будто в страхе, что за ними кто-то еще следует, но они были в этом коридоре совершенно одни. Наруто потряхивало от напряжения, тело и голову будто разрывало от какой-то непонятной слабости и такого мерзкого странного чувства, которое сложно передать словами. Ты будто все это время здесь, в сознании, живешь свою жизнь, искусно играя в ней свою роль, но в последнее время такое ощущение, будто…       Ты — это не то, чтобы не ты, такое ощущение, словно от тебя с каждым днем остается все меньше и меньше, и меньше. Словно эта больница высасывает все твои силы, беспощадно вцепившись в тебя своей челюстью, и все это время выпивала тебя изнутри, от чего ты высыхал, истощался, терял себя больше и больше. Идя по глубоким темным коридорам, всматриваясь в которые он впервые поймал себя на мысли, что ему действительно пора отсюда валить. Взять Саске и валить отсюда, куда глаза глядят. Плевать на обещания, на уговор и сделку, отсюда надо бежать. Бежать как можно скорее, иначе живыми отсюда не выберется ни он, ни Учиха.       — Что с тобой? — Сай смотрит на дрожащего Наруто абсолютно спокойно. Внимательный взгляд скользит по подрагивающим пальцем в его руке, и он хмурится. — Только не говори мне, что ты испугался, Наруто. Неужели ты УЖЕ испугался? Наруто резко останавливается как вкопанный и переводит на бледное лицо собеседника взгляд полный замешательства, и его кулаки сжимаются, чтобы унять в конечностях дрожь. Это сейчас была шутка или неудачный способ подбодрить? Или над ним попросту сейчас издеваются?       — Сай, ты сейчас задаешь этот вопрос на полном серьезе? Потому что если да, то я тебе сейчас заеду по лицу. Конан тоже останавливается и смотрит на Сая, который смотрит на нее в ответ, и она кивает ему, после ее оценивающий взгляд скользит по Узумаки тоже, такой простой, будто взрослый человек усмехается при виде ребенка, который успел от страха наложить в штаны. И ее губы растягиваются в усмешке.       — Вы, — Наруто вздрагивает от осознания того, что вопрос был задан на полном серьезе и теряет на какой-то момент дар речи, после опять выдавливает из себя слова. — Вы сейчас не шутите? Сай качает головой и пожимает плечами, Конан подходит к Наруто ближе, всматривается в его глаза и, прикрывая свои глаза, отвечает: — Если тот человек, который сейчас перед мной, действительно тот самый Наруто Узумаки, ради которого я рисковала и которого мне надо оберегать, этот испугавшийся трус, который дрожит как осиновый лист, то я умываю свои руки. Я не стану защищать человека, который при первой же стычке испугался как школьник и хочет сбежать как последняя крыса с тонущего корабля. Она фыркает и больше не смотрит на него, кивает Саю.       — Я пойду, сейчас с этим трусом я совершенно не намерена что-либо обсуждать. Видимо, вы поставили ставку не на того, — она последний раз выжидающе смотрит на Сая, который выдыхает и качает головой опять, и на секунду в ее глазах появляется заметное раздражение.       — Щенок, — она бросает едкие слова и, разворачиваясь, уходит дальше по коридору. Наруто как остался стоять как вкопанный, так и стоял, Сай лишь устало выдохнул и потер большими пальцами свои глаза, развернулся и посмотрел на Наруто так, как еще никогда на него не смотрел. С разочарованием. — Если ты испугался, Наруто, то тебе действительно здесь больше нечего делать, и помочь я тебе не смогу. Но, прежде чем уйдешь спасать свою задницу и задницу своего так называемого друга, подумай, подумай хорошенько, кого ты собираешься спасать и от кого. Смотри, трусишка, как бы тебя после не пришлось спасать от так называемого тобой друга. Ты или слишком глупый, что не понимаешь простых вещей, совершенно не слушая и не вникая в то, что тебе говорил я и другие или же ты просто слепой. И если так, то мне тебя жаль, ведь тогда, ты уже заранее проиграл. И Сай так же оставляет Наруто одного в темном коридоре, удаляясь в обратную сторону, оставляя Узумаки совершенно одного. И Наруто в тот момент себя чувствует слабым, жалким и убогим. Ты себя так громко заявил, и так же громко, похоже, только что закопал. Глупо так показал свою слабость, глупо закопал свой потенциал под надзором человека, который все это время наблюдал за беседой троих, стоя в конце коридора. Наруто разворачивается и встречается с ним взглядом, и на секунду при взгляде скользит узнавания. В конце коридора стоит человек в черной накидке и смотрит на него, он так похож на. You could touch the sky but you ain’t got shit on me       — Саске! — глаза Наруто расширяются. — Саске? Саске! Это ты? — он делает пару шагов навстречу, но останавливается от странного видения того, что глаза человека загораются красным огнем, и застывает. Опять эти галлюцинации. Хотя, впрочем, неудивительно, в этой больнице все давно уже съехали с катушек, что от пребывания в обществе сумасшедших у тебя и у самого начнет ехать крыша. Медленно, но верно начинаешь видеть и слышать очень странные вещи, от которых отмахиваешься.       — Саске, стой! Подожди! Я хотел отдать тебе твой кулон! Хотел поговорить, хотел извиниться перед тобой! — Наруто кричит и делает еще два шага вперед. Но замирает от озадаченного лица Саске, который наклоняет голову в явном удивлении в бок и смотрит на него с искренним весельем и интересом. Но Наруто игнорирует это, мотает головой, вот эти красные огни уже пропали, и он делает пару шагов еще вперед, срываясь на бег, и бежит за Учихой. — Саске, стой! Но Саске лишь медленно разворачивается и скрывается в стороне лестницы. Начинаешь слышать и видеть очень странные вещи, от которых отмахиваешься, думая, что тебе кажется, когда на самом деле тебе давно уже не кажется ничего. Ты начинаешь видеть ясно.

***

Дейдара помогал идти Сасори, закинув его руку на свое плечо в полном молчании, Данна, кажется, даже потерял сознание, или настолько устал, что задремал, хоть и его ноги шли давольно-таки четко и твердо ступали на пол. Тсукури лишь изредка поглядывал боковым зрением на него и аккуратно поднимал его вес, когда Сасори начинал обмякать в его руках. Хреново было дело, он впервые увидел своего напарника таким ослабленным, уставшим и вымотанным. В глубине души Тсукури рвал и метал от негодования, почему ни Отец, ни Данна не сказали ему ничего, и Сасори решил устроить все это сам, хотя ссылаясь на здравый рассудок друга, по крайней мере, он считал Сасори до сих пор самым рассудительным и здравым из всех его остальных знакомых тут, не считая Отца. Исходя из этого, по-настоящему злиться он на него попросту не мог. Раздражение и какая-то глубинная обида были, конечно, но заехать ему по лицу у Дейдары не хватило бы ни смелости, ни желания, ни сил. Поэтому, наблюдая лишь за умиротворенным лицом друга, они с горя пополам направлялись в лабораторию, чтобы Обито или Орочимару сделали с его напарником хоть что-то. В каких бы они все отношениях не были, но их связывала одна цель, следовательно, помощь друг другу был в приоритете, иначе ничего не получится. Свои войны по отношению друг к другу как и личную неприязнь они оставят на потом, у Обито с Орочимару получилось, и у них получится. Оставить свои конфликты, интересы на то самое неизвестное «потом». В лаборатории никого не было кроме так привычных колб, от которых каждый раз шел неприятный озноб по всему телу и синеватого мигания исходящего от них же. Было абсолютно пусто. Даже Обито, который был подстать сторожевой пес у Отца — и тот отсутствовал. Дейдара аккуратно опускает Сасори на кресло и проверяет его пульс. Есть. Уже хорошо. Странно, что он до сих пор не пришел в себя, он ранен? Дейдара фыркает и бежит в сторону полок со склянками больного ученого, чтобы найти там хоть какое-то лекарство, не найдет тут, пойдет прямиком к Орочимару, другого выхода не было. Он с грохотом переставлял склянки, открывал полки, почти снося их с петель, и судорожно искал лекарство. И вот, наконец, шприц ему попался под руку, вроде он. Он хватает его своими пальцами, берет вату и спирт, моля все, что угодно, чтобы это был тот самый шприц, который вкалывает себе каждый раз Хидан, и несется обратно к Данне. Смотрит на умиротворенное спящее лицо. Интересно, сколько же ты не спал? Сутки? Три? Пять?       — Доходился, — Тсукури фыркает и хватает его за руку и откатывает рукав черной накидки, чтобы нащупать пальцами вену. В этот момент Акасуна открывает свои глаза немного и расфокусировано смотрит на своего друга. Немного улыбается, от вида Тсукури уголками губ и кривится от ощущения, как ему вводят иглу в вену.       — Спасибо тебе, — Сасори выдыхает как-то болезненно и кривится сильнее, — мой друг.       — Замолчи! — шипит Дейдара, прикладывает ватку и зажимает ее сверху своей ладонью. После выдыхает и переводит встревоженный и все еще злой взгляд на Акасуну. — При всем моем уважении, Данна, но какого хрена Вы творите? Сасори выдыхает и спустя пару минут молчания легонько убирает руку Дейдары со своей вены и встает на ноги. Его мутило, перед глазами все плыло, эта дрянь Хидана настолько эффективна, что, кажется, дохлого слона оживит. Но побочные эффекты сразу сказываются на организме, и в том числе отображаются на лице. Взгляд становится затуманенным, зрачки будто от дозы расширяются, и сердцебиение усиливается в три раза от обычного темпа. Адская смесь. Сейчас надо отдышаться и вернуть себе власть над речью, которая пока выходит скомканной.       — Этот пацан мог Вас и убить, между прочим. Вы понимаете? — Дейдара буравит в напарнике дыру. — Ну или Сай с Конан, они бы втроем, если бы не Обито, точно бы, если бы Вас и не убили, то потрепали бы знатно.       — Не имеет значения, — Сасори выдыхает и откидывается на спинку кресла. — Я должен был, этот сопляк испортил мое творение, мою куклу, над которой я работал месяц для нас и нашего Отца. Это непростительно. И я и Отец это понимали, странно, что Обито ничего про это не знал, но, думаю, исходя из итога, это и к лучшему. Отец ничего не делает просто так, он приказал, учитывая мои интересы и просьбу, я исполнил. Отказ в этом случае был неприемлем, исходя хотя бы из той же чести перед своим долгом и верности ему. Тсукури молчит и хмурится. Он понимает, что Сасори прав, но он слишком сильно волновался. Он настолько испугался, что с Сасори что-то может случиться, с единственным человеком, который стал для него ближе кого-либо тут, не считая Отца, что не мог стоять в стороне. Вообще забавно, еще каких пару месяцев назад его жизнь начинала и заканчивалась на Итачи, после вышло что-то непонятное с его братом, а сейчас же Итачи перестал для него иметь какую-либо ценность вообще. Но он был благодарен ему за то, что тот так просто отправил его сюда, запер тут, думая, что Дейдара потеряет себя, но так и не понял, что Дейдара себя здесь наоборот нашел. Он нашел смысл в своем существовании, в нем увидели потенциал, заметили и дали подходящую для него среду, комфортную среду, направив его талант в благое дело. В их план, и Дейдара стал его частью. Дейдара подготовит все в срок, как они и договаривались. У Дейдары был Данна, у Дейдары был Отец, и эти двое стали его новой семьей. Поддержкой и опорой, которую он будет защищать до последнего. Чего бы ему это не стоило — они выберутся отсюда все трое живыми, оставив после себя лишь фейерверки и пепел, который будет развивать прах от этого здания по ветру.       — Но я так не оставлю все это, — Сасори кривится и смотрит в потолок. — Но, я хочу поблагодарить тебя, я кое-что понял сегодня, за очень длительное время понял. Дейдара смотрит на Сасори внимательно, и в следующий момент к нему наклоняются, и руки Данны обхватывают его за спину, притягивая к себе, пока его лицо утыкается Тсукури в плечо.       — Я понял, наконец-то, что впервые в жизни лишившись своей семьи в раннем детстве, прожив всю жизнь в одиночестве, пока куклы моих родителей обнимали меня, понял, что нашел настоящего друга и напарника, нового члена своей семьи и, наконец-то, я не один. И нас с Отцом даже не двое. cause I’m on top of the world Нас наконец-то трое. Сасори утыкается подбородком в костлявое плечо Дейдары, который ошарашенно смотрит в стену, после переводит взгляд на него и дрожащими руками обнимает в ответ за спину, притягивая к себе ближе. И Сасори впервые в жизни улыбается и плачет, пока никто не видит, пока слезы падают, черная накидка намокает от влаги и становится темнее черного. Были грани — нет граней.

***

Саске вышел из больницы в совершенно опустошенном состоянии, которое словно тень из далекого прошлого опять подползла сзади и посеяла семена раздора в его душе и сердце. Он действительно не знал, что ему делать дальше, куда идти, что говорить и кому. Какое-то глобальное опустошение мыслей и эмоции накрыло его с головой, усугубившееся ужасной обидой от предательства и лжи в его мозгу, которое отдавало липким ощущением омерзения от собственной никчемности и отвращения к жизни. Вот так все рушится, вся картина и вера во что-то хорошее за сутки прямо на твоих глазах, за каких-то двадцать четыре часа. Пиздец. Первая мысль была напиться. Он посмотрел на часы у себя на руке, которые показывали уже почти пять, и после его взгляд устремился на безымянный палец на правой руке, на котором красовалось это кольцо. Первая мысль была — снять и выбросить в ближайшую урну, в первую попавшуюся, но, просверлив камень пару минут, он отмахнулся, пробормотав:       — К черту, — и попросту натянул на руки кожаные перчатки, чтобы не раздражать себя еще сильнее. Смелости выкинуть подарок или же желания пока не хватило, но это пока. У Саске было одна исключительная черта характера — он был очень терпеливым до поры до времени. Он будто заранее знает, что дожидается конкретного момента, когда его окончательно от всего перекосит — отважно принимал в себя и перенимал все, что происходит вокруг. Держался до последнего, пока в голове не произойдет тот самый щелчок, и на место вечно терпеливого Саске не выйдет другой человек. Второй Саске после того, как доходил до своей грани был спокойным, мало чем они с первым отличались в этом, но было одно «но». Он был слишком спокойным, настолько, что любой объект в поле зрения, который доводил его или в какой-то момент грамотно и медленно добивал, полностью оборачивая рикошетом все действия когда-то совершенные против него в отместку, наслаждаясь как вредитель растворяется под его напором, наступал на его голову своим ботинком, и, если раньше он не наносил последний удар, оставляя противника жить из благородства, то этот Саске не моргая поднимал свою подошву и раздавливал его черепную коробку об землю. Или же брал и вычеркивал людей из своей жизни полностью, по щелчку пальца, в один миг, когда переставал к ним что-либо чувствовать вообще. Не было злости или раздражения, не было ненависти или обиды, наслаждения или жажды мести. Не было ничего — пусто. Обнуляй. И пока Саске не мог понять, что именно чувствует к Мадаре по этому поводу — первое или же второе. Он сам не заметил, не уследил, не просек, когда его стали обводить вокруг пальца, считая за последнего лоха, но время подумать у него было достаточно. А Итачи… С Итачи было гораздо сложнее. Сначала он заехал в свой любимый «Сокол», где, казалось бы, в любое время дня или ночи он встретит хотя бы кого-то из своих друзей, словно они существовали в своем мире этого заведения и никогда не выходили за его рамки. Жили там. И он не ошибся, встретив там Карин, которая с улыбкой его поприветствовала и проводила в приватную комнату, объяснив, что Джуго и Суигетсу сегодня тут не будет. Надо же, не неожиданно. Сразу же по молчаливому состоянию друга она поняла его настроение и принесла выпивку, разлила по двум бокалам, пока зубами держала свежую сигарету, и, наконец, закончив с подачей алкоголя, рукой дотянулась до зажигалки и прикурила, закинув вальяжно нога на ногу, выдыхая губами едкий дым сигареты.       — Ну, рассказывай, блудный сын, — ее губы исказила добрая улыбка, — что у тебя на душе, раз ты впервые сюда заявился в столь ранее время. Саске выдохнул, протянул руку вперед и, обхватив прозрачный стакан с коричневой жидкостью только одним пальцем, наклонил к себе. Стакан наклонился градусов на двадцать в его сторону, и Учиха пристально смотрел на спиртное, которое отображалось в его зрачках, покачиваясь из стороны в сторону от движения его руки. После обхватил стакан пальцами и, поднеся его к своему лицу, посмотрел на девушку и кисло улыбнулся, пробормотал: «Твое здоровье, красавица», — и выпил залпом. Девушка присвистнула и затушила сигарету о железную пепельницу и налила еще. После взяла и выпила стакан так же залпом, не закусывая. Скривилась от того, как алкоголь опалил ее горло и, наконец, ответила.       — Ну, раз такое дело, думаю, разговор будет долгим. I’m on top of the world Саске усмехается, выдыхает от опять будто очнувшейся головной боли, которая не тревожила его уже длительное время, и наливает в свой стакан еще спиртного.       — Думаю, да, или я идиот и ничего не понимаю в этой жизни, — он опять смотрит в стакан, пока Карин хмурится, но ничего не отвечает, наливает ей в стакан еще стопку и поднимает на нее свой взгляд, такой странный и такой знакомый Карин, от чего она застывает, и на губах постепенно начинает образовываться усмешка. — Или конченные идиоты вокруг все, и я главный там король. Но так или иначе, — его улыбка становится шире, — мне нужен твой совет, и сегодня мы с тобой пить будем много и долго. Карин хмыкает и также пальцем медленно пододвигает к себе стакан, на котором остался отпечаток ее красной помады от губ, и отвечает в тон.       — Да я, впрочем, и не против, Саске. Ты заглядывай почаще, а то, знаешь, без тебя становится тут так тоскливо. А сейчас, похоже, время веселья и ахуительных историй о том, что там, снаружи. Мне вообще очень интересно слушать о том, что же происходит там, снаружи. В той жизни, к которой я, слава богу, не имею никакого больше отношения.

***

(Tell em) I burn down my house and build it up again Хидан сидел, поправляя свои очки на переносице, которые так и норовили падать каждый раз, и читал книгу, пока одиночная лампа горела, являясь единственным источником света в его кабинете. Окно было открыто, от задувания ветра из которого шторы колыхались в своем собственном ритме. Мысли были сумбурные, они то были заключены только на книге, которую он читал на латыни, то каждый раз уносились куда-то в хаотичном потоке мыслей и останавливались на Неджи. Интересно, как он там? Разрезание начинается с… Все ли с ним в порядке? Идет медленно по костному мозгу. А не перегнул ли он палку с ним? И доходит до макушки. А справится ли он на самом-то деле, или же не стоило? После вырисовываем узор на коже и… А скоро ли он даст о себе знать?       — Дерьмо, — Хидан вздрагивает, и книга с грохотом падает на стол. Он устало моргает и ловит себя уже который раз на мысли, что совершенно не может сосредоточиться. Это даже странно, обычно ничего не отвлекало его от чтения и полной сосредоточенности, ничего до… До Неджи, о котором он уже успел за минуту подумать трижды. Абсурд. Он же не маленький ребенок, не родственник ему, и вообще какого хрена он так беспокоится об этом уебке? Хидан пытается опять сосредоточиться на книге, но вскоре снова обреченно выдыхает. Он дал ему два дня побыть одному, но, похоже переживает по этому поводу больше, чем сам Хьюга.       — Вот жеж пиздец, — он усмехается, откладывает книгу в сторону и обреченно вздыхает, смотрит на часы и решает все-таки идти проверить. Время хоть и позднее, но он лишь одним глазком, чтобы убедиться, что точно ничего не случилось с этим остолопом ужасного, и, когда уже, наконец, решается встать, слышит грохот, какой-то шум за дверью. Дверь в его кабинет с громким скрипом отворяется, и первое, что он видит, глаза Неджи, которые будто блестят в ночи, его длинные волосы, и губы Хидана расплываются в улыбке, он даже уже хотел в своей привычной манере поздороваться с ним, как в следующий момент Неджи удаляется резко за дверь, судорожно дыша настолько громко, что даже Хидан слышит это, и стаскивает за собой что-то, что ведет огромный кровавый след по полу, полностью затаскивает свою мертвую ношу в кабинет и ногой закрывает за собой дверь. Хидан стоит в полном молчании, смотря сначала на дверь, после на тело мертвой девушки, его глаза расширяются.       — Вот жеж, — после опять переводит взгляд на Неджи, который скатывается по стенке вниз, пытаясь привести в норму свое дыхание, и, наконец, открывает свои прикрытые глаза, смотрит в глаза Хидана своими горящими, его губы расплываются в счастливой улыбке, и он, не выдержав зрительного контакта, заливается искренним смехом, вытирая пот со лба окровавленной ладонью.       — Воистину пиздец, — проговаривает Хидан, смотря то на мертвую девушку, то на смеющегося Неджи, грудь которого от дыхания резко поднимается вверх и вниз, которого бьет припадок искреннего смеха.       — Вот жеж блядь.

***

Саске расфокусированно смотрит на стакан, потеряв уже счет опрокинутых, он выпивает и смеется, пока Карин курит.       — Да, дорогой, — девушка примыкает губами к сигарете и опять затягивается. — Ситуация говно, конечно, но, знаешь, что я тебе скажу, сладкий? — она удерживает пальцами сигарету и, покачиваясь от алкогольного опьянения, подходит прямо к нему и садиться беспризорно на колени, пока Саске аккуратно обнимает ее рукой за спину, чтобы дать опору и держать равновесие. Она докуривает и выкидывает бенчик в стакан. В клубе уже играет громкая музыка, и слышатся голоса множества людей, все это перерастает в белый шум, который не имеет к ним никакого отношения.       — Да? — Саске выдыхает, и девушка легонько отстраняется от него, перекидывая вторую ногу за его, упираясь своим тазом в его, ее каблуки на ногах упираются в пол, и она обхватывает своими руками его лицо, приближается к нему и смотрит внимательно. Они оба знают, что данное поведение для обоих ничего не значит. Они друзья и обоим сейчас нужна поддержка и физический контакт, по крайней мере, они оба видели друг друга в таких состояниях, что даже сидя голыми друг напротив друга ни у одного из них не появится не той мысли. Разыграть спектакль с Итачи одно дело — спровоцировать, но уважение друг к другу и верность дружбе непоколебимы, да и секс не интересует их обоих в роли друг друга. Саске не по женщинам, у Саске свои предпочтения и так называемые отклонения, Карин же не интересует секс после всего, что с ней случилось в детстве в принципе. Обоюдное соглашение. Обоюдное равноправие и понимание. Ничего лишнего Она смотрит на него уже резко сфокусированным взглядом, в нем укор и настойчивость.       — Я буду говорить прямо, дорогой. Или ты, или тебя. Так нас учили? Или имеют тебя, или имеешь ты. И дело тут не только в плотских утехах, дорогой мой. Ситуация такая — твой дядя в наглую заявил права на то, что ты вроде как уже вернул себе, то, что заочно принадлежит тебе, и, судя по вашим отношениям и твоим рассказам с детства, мне крайне не нравится, что он тут устроил, и почему из-за какого-то мудака ты напиваешься до чертиков, с этим, милый мой, надо что-то делать. Он же отлично выбрал момент, пока ты был в своем мире, граничил между любовью к своему брату и ненавистью, а еще влюбленностью к тому парнишке, подобрался близко и всадил свои рученьки в вашу историю так глубоко, что ты даже и не подозревал. Обвел тебя вокруг пальца — и тут ты проебался, — она усмехается, и Саске кривится. — Да, да, смотреть в глаза правде неприятно, такая жизнь, ты дал слабину — это раз. А сейчас будет два, — она опять закуривает, и Саске слушает ее внимательно. Вытаскивает сигарету изо рта и вместе с дымом начинает:       — В тот вечер я, ну, посмотри на меня, ну, ты понял, да, пыталась соблазнить твоего брата, на что получила лишь улыбку, будто я наивный ребенок, нет, конечно, учитывая, что вы с Итачи не по женской вагине, — она усмехается, — я не думаю, что он бы променял такого братца, по которому сходил с ума всю жизнь, на старую волосатую задницу твоего любимого дяди, нет, конечно, может, Итачи и могло потянуть на мальчиков постарше, учитывая тот факт, что вы дико сохнете по своим же родственникам, и я бы поверила бы в тот факт, что ты своей неприступностью столько-лет попросту заебал, и он решил переключиться, если бы не одно но, — она резко хватает руку Учихи и подносит ее к его глазам.       — Милый, очнись, твоему брату нахуй не сдался твой дядечка, он сделал тебе по сути предложение надев это кольцо в стоимость квартиры в элитном районе на твой палец, мне страшно подумать откуда у него такие деньги, но мы опустим этот момент. И, учитывая те слова, который он тебе говорил в отеле и как себя вел, учитывая вот это, — она сжимает руку Саске до боли, грубо хватая его за подбородок, и тычет руку прямо в его лицо, — ты серьезно думаешь, что твой брат настолько больной на голову, что это все его хитровыебанный план, план мести, чтобы поразить себе сердце? Да ты тупой. Будь я мужиком или нормальной женщиной, я бы трахалась с тобой или же с твоим братом, ладно-ладно, Ита не в моем вкусе, не ревнуй, но не с старым пердуном, который еще и ведет себя как конченный мудак, — она усмехается и с радостью наблюдает, как взгляд Саске становится ясным. Наконец-то поднимается с него и подходит медленно к столу, наливая себе спиртного и беря стакан с собой, направляется в сторону окна, прикрытого ажурными винного цвета занавесками. Саске молчит и теребит пальцем кольцо.       — Единственное, чего я не понимаю, почему Итачи как-либо связан с ним и какой у них уговор, почему он тебе ничего не сказал, но, судя по твоим рассказам, он вообще мало чего тебе рассказывает, объясняя это тем, что не хочет, чтобы ты волновался. Но это не значит, что тебе нужно опускать эту деталь, — он хмурится.       — Что ты имеешь в виду? — Саске, наконец, подает голос и внимательно смотрит на подругу.       — Я имею ввиду, что очень странно, что Итачи, Итачи, — она усмехается, — с его-то характером позволил этой картине случится утром, — он хмурится сильнее. — И это странно. Или его чем-то знатно там накачали, он ослабил свою цепкую хватку и контроль, во что даже мне верится с трудом, зная брата или, — она переводит взгляд в сторону и отпивает глоток.       — Или?       — Или, — девушка выдыхает и опять выпивает стопку залпом, морщится, после поворачивается к Саске и смотрит на него в упор. — Или его чем-то шантажирует ваш дядя, и что-то мне подсказывает, это что-то, чего ты либо не знаешь и не должен знать, но каким-то хуем узнал этот хрен, или, — она замолкает, — или связано напрямую с тобой, Саске. Саске пару раз моргает и хмурится. Все это очень странно и пахнет чем-то не особо приятным. Дерьмом.       — Но я очень тебе советую навести на своего дядю справки, или узнать у Итачи хоть что-то, и что-то мне подсказывает, что тебе это не очень понравится. Но так или иначе, я советую тебе не вести себя так, как он хочет, чтобы ты вел. Он словно тебя специально уводит от Итачи, выстраивая все так, чтобы ты играл сценарий не так, как ты на самом деле хочешь, милый. А как ему надо, и пахнет знаешь чем? Пахнет тем, что он на это поставил очень большую ставку ведь в открытую заявил о себе спустя столько времени и старательно тебя пытается словно фигурку выкинуть с шахматной доски как пешку, не ведись. Иначе хрен знает, чем это все кончится. Но я не хочу ждать тебя здесь через месяц, или год, а потом узнать, что Учиху Саске нашли где-нибудь в канаве или засадили в психушку на пожизненное, ведь помнится, один раз твоя дядя тебя уже туда засунул, когда тебе было восемнадцать. И теперь тебе не кажется это ахуеть как странным совпадением? Ведь именно он был тем человеком, который мало того, что насиловал твоего брата в детстве, изменяя твою психику так, будто все это время делал это Итачи, так еще и спровоцировал ваш разлад еще тогда, из-за чего у тебя и поехала крыша. Ты не смог смириться с ненавистью к своему брату за все, что он якобы сделал, переключился на блондинчика и загремел к дяде в больничку вот жеж совпадение однако, не находишь? Или, — она замолкает. — Я боюсь того, что, затащив туда именно Итачи или сделав с ним что-то, ибо мы видим, что Итачи стал внезапно чем-то болен, и, о удивительно, его лечит Мадара, как бы он его или не свел в могилу, или еще что хуже. В таком случае твоя съехавшая крыша будет вполне естественным фактором, ты так не думаешь, дорогой? Саске хмурился и кивнул. Он всегда был благодарен ей, она говорила коротко и по факту. Взгляд со стороны всегда помогал понять то, что мы сами в силу каких-то своих состояний или же эмоций, переполняющих нас на этот момент, выпускаем из виду. Взгляд со стороны — идеальный помощник.       — Спасибо, — он встает, идет в сторону Карин и обнимает девушку, от чего та хлопает своей рукой по его плечу. — За помощь, за то, что выслушала и привела мысли в порядок, — он отстраняется. — Я до больницы дойду, надо кое-что найти. Надеюсь, он еще там. И я возьму еще бутылку, ты не против? Он разворачивается и выходит, пока Карин ему кивает и тихо желает удачи.

***

      — Саске? — Наруто бежит вслед за удаляющимся силуэтом по лестнице, Саске уже спустился на второй этаж и остановился. Наруто добегает прямо до лестницы на третьем этаже и кричит сильнее, зовя мужчину. Он опирается своими руками о перила на лестнице, делая шаг вниз, и опять его зовет.       — Саске, подожди! — он бежит вниз, и встает на огромном лестничном проходе, который распускает свои крылья словно в обе стороны, ведя две лестницы вниз вдоль темных окон, за которыми светит полная луна. Мужчина резко замирает и даже вроде как улыбается, стоя на втором этаже и медленно поворачивая голову в сторону Наруто, пристально смотрит на него, держа в руках что-то блестящее. Бутылка? Саске смотрит на него пристально и подносит горлышко бутылки, не отрывая взгляда, обхватывает ее своими губами и делает очень нетипичный для него жест, он полностью помещает горлышко в свой рот и, словно посасывая его вперед-назад, смотрит не отрываясь на Наруто. В глазах искреннее веселье и еще что-то, что-то странное, чего не видно из-за какой-то странной накидки на нем, капюшон лежит на его плечах, и Наруто, моргая, понимает, что это никакая не накидка, а обычное то самое черное пальто с байкой и капюшоном как в тот день, когда они разговаривали в прошлый раз, только длинного вязаного шарфа не хватает. И волосы так отросли у него, ему бы пора уже и подстричься. Саске усмехается, полностью вытаскивая горлышко бутылки изо рта и облизывает губы, отпивает пару глотков. И смотрит все так же пристально, его бровь поднимается вверх в вопросительном жесте.       — Саске, с тобой все нормально? — Наруто даже потерял дар речи от такого интимного жеста с имитацией бутылки и даже покраснел. Чего это с ним. И после опять удивился, почему, когда он зовет его по имени, Саске так вздрагивает и морщится будто от отвращения и опять на губах застывает улыбка. Его взгляд скользит по лицу Наруто, после по шее, останавливается там на пару мгновений и скользит дальше в сторону груди и бедер. Губы расползаются в широкой улыбке и Наруто, решив проследить за взглядом, куда именно Саске смотрит, резко понимает, что возбудился от какого-то чертового посасывания бутылки. Смущение накрыло с головой, и он отводит взгляд в сторону. (Tell em) I burn it down twice just for the fun of it </I>       — Тебе нравится, Узумаки? Судя по тому, что у тебя встало — нравится, — раздается знакомый тихий голос, Наруто вздрагивает и ошарашенно смотрит на Саске. В голове проносится воспоминание: <i>— Тебе нравится, Учиха? — Наруто оскалился и посмотрел на брюки мужчины. — Судя по тому, что у тебя встало — нравится, — Наруто усмехнулся и резко вошёл, от чего Гаара вскрикнул. Наруто прошиб холодный пот, и он дрожащими губами пытался хоть что-то ответить, но попросту потерял дар речи, пока Саске смерил его очередным странным взглядом и направился в сторону коридора. Что с ним такое? Эти перепады настроения. Но Саске уже подошел в своему кабинету, вставил ключ в замочную скважину и отворил дверь, вошел вовнутрь, после пары секунд услышал, как рукой останавливают почти захлопнувшую дверь, и Наруто влетает за ним следом, пока Саске спокойно идет в сторону стола и открывает его. После поворачивается в сторону Наруто и смотрит на него с ухмылкой. — О, Учииииха, — тихо протянул он и отпил с горла алкоголь. После чего направился к двери и резко отворил её. — Ну что, проходи, дорогой, — Наруто оскалился и резко схватил врача за руку, потянул того на себя.       — Ну проходи, дорогой, — тихо протянул Учиха и отпил из горла алкоголь.       — Я сказал, нам надо поговорить! — Наруто сделал пару шагов и встал, смотря на реакцию своего когда-то близкого друга. Подходит ближе и хватает за руку. Саске медленно переводит взгляд в его сторону и наклоняет голову в бок. Осматривает его с ног до головы и морщится, словно от какой-то букашки, и, переведя взгляд на полки, отвечает:       — Я ещё не закончил. — Я сказал, нам надо поговорить, — твердо произнёс Саске и потянул Наруто за руку. Наруто злобно посмотрел на руку, после чего повернулся к Гааре. — Я ещё не закончил, — встал и медленно подошёл к Саске. Он прикурил сигарету на ходу и, держа её пальцами, выдохнул дым в лицо Наруто. — Чего тебе? Быстрее давай, у меня ещё дела тут незаконченные, — произнёс он и растянулся в усмешке. Наруто даже бровью не пошевелил от такого хамства, только лишь пристально смотрел в глаза Саске. После схватил его за плечо и сдавил его.       — Ты в курсе, что тут курить нельзя? — с угрозой он покосился на сигарету. И Саске начинает смеяться в голос. Напоминает. Забавно.       — Дай-ка подумать, —он нахмурился, цокнул языком и выдавил. — Да похуй мне, что можно тут, а что нельзя. Побежишь Гааре пожалуешься? Или кому ты еще можешь жаловаться? Может, Орочимару или Мадаре? — иронично он изогнул бровь и прикурил опять. — А если продолжишь сжимать мне плечо, я тебе все кости переломаю, ублюдок, — Саске широко улыбался и сохранял спокойствие. После его маска наигранности спадает и губы вытягиваются в одну сплошную линию, голос становится ледяным. — Прежде, чем учить кого-то манерам или правилам, сначала стоило бы и самому себе своевременно их соблюдать. Или тебе нравится меня самого цитировать? Но если тебе так нравится, указывай для начала автора текста, идиот, — взгляд спокойный, эмоции резко все пропали. Он прикурил сигарету на ходу и, держа её пальцами, выдохнул дым в лицо Учихи. — Чего тебе? Быстрее давай, у меня ещё дела тут незаконченные, — произнёс он и растянулся в усмешке. Саске даже бровью не пошевелил от такого хамства, только лишь пристально смотрел в глаза Наруто. Он схватил Наруто за плечо и сдавил его. — Ты в курсе, что тут курить нельзя? — с угрозой он покосился на сигарету. — Дай-ка подумать, — сделал Наруто жест задумчивости, почесал подбородок, после чего опять усмехнулся. — Да похуй мне, что можно тут, а что нельзя. Побежишь братику пожалуешься? — иронично он изогнул бровь и прикурил опять. — А если продолжишь сжимать мне плечо, я тебе все кости переломаю, ублюдок, — Наруто широко улыбался и сохранял спокойствие. Зрачки Узумаки в следующий момент сужаются, и он просто тянет Учиху на себя, и в следующий момент припечатывается прямо к столу, пока тот ударяет затылком о стол, запечатывает руку, которую держал до этого около головы, вторую резко хватает зажимает над макушкой и смотрит прямо в глаза. Его грудная клетка поднимается от раздражения, и сейчас Учиху хочется прибить. Он издевается над ним. Он выдыхает и выдает:  — Я с тобой нянчиться не буду. Верни мне моего Наруто, иначе я… — прошипел в лицо Саске, сжимая руки около головы Наруто.       — Я с тобой нянчится не буду. Верни мне моего Саске, иначе я, — он пытается держаться, не сорваться, сжимая руки друга крепче. — Что-то ищешь? — приблизился Наруто и прошептал. — Ничего ты больше тут не найдешь. Твоего неудачника нет, — после чего подошёл вплотную и прикусил мочку уха Учихи, облизал её. — А теперь, можешь идти нахуй, Учиха, — прошептал он напоследок и вернулся обратно к столу.       — Что-то ищешь? — приблизился Саске ближе и прошептал. — Ничего ты больше тут не найдешь, — Наруто резко приближается и накрывает губы Саске своими. Ну же, давай, пожалуйста. Опомнись, вернись. Хватит. Я прошу. Он целует его губы, сначала нежно, после переходит в глубокую форму, пытаясь проникнуть во внутрь, пытаясь достучаться. Саске же любил его? Он полюбит его, он полюбит только его, он выбьет из него все это. Он выбьет с него все это окончательно, вернет Саске в прежнее состояние, искоренить все то, что его брат вбил ему в голову, обработал и они, наконец-то, выберутся отсюда. Саске просто ничего не понимает. Ничего не понимает, кто его брат и что его брат. Ему стоит опасаться своего брата, а не его. Саске не отвечал, сжав зубы и смотря на Наруто с каким-то ледяным спокойствием, хотя, судя по его взгляду, можно было понять насколько он был в бешенстве. Но почему-то ничего не делал. Выжидал? Он уже мог спокойно вырваться и ударить его в солнечное сплетение. Куда угодно, но почему-то не делал ровным счетом ничего, лишь блеклая тень ухмылки появилась на губах и то пропала. Наруто перемещается на его шею, вдыхает этот странный и незнакомый ему уже запах и прикусывает шею. У Саске всегда была слабым местом шея, он помнит. Он говорил в детстве об этом почему-то, и мочка уха. Эта информация вспыхнула в голове как раз вовремя. Он покрывает его ключицы поцелуями, и Саске переводит взгляд на время, к чему-то прислушивается и прикрывает глаза, пока его губы расползаются в широкой усмешке. Полдвенадцатого. И после выдыхает, будто успокоившись, Наруто чувствует как под его руками спало напряжение.        — Саске? — осторожно спрашивает Наруто, всматриваясь в глаза любимого человека. — Ты пришел в себя? — он хмурится и всматриваясь в эмоции в глазах Учихи, не находит ничего там кроме серого отлива от яркой лампы, которая окрашивает черный цвет глаз в почти серый.  — Наруто? — c трепетом спросил Учиха, всматриваясь в глаза любимого. — Наруто, это правда ты? — хватку он не ослабил, но на тело весом перестал давить. — Саске, — губы Наруто дрожали, он еле сдерживался чтобы не впасть в истерику. — Саске, прости, это не я, это всё он. Мне было так больно, а потом настала темнота, — Наруто не мог смотреть в глаза Учихи, ему было стыдно. — Всё хорошо, я рядом. Я с тобой, — Учиха уткнулся в шею Наруто и выдохнул, он высвободил его руки и просто прижал к себе. — Все будет хорошо, я вытащу тебя. Я тебе обещаю, — Учиху потряхивало. Он еле сдерживался, чтобы сам не разреветься от долгожданной встречи. — Меня сейчас стошнит, — произнёс тихо голос, и Саске почувствовал, как ему в живот упирается что-то острое. — Если ты с меня сейчас не встанешь, я тебя выпотрошу. Я всё равно больной психопат, как говорит твой братик, мне ничего за это не будет, — Учиха поднял голову и уткнулся в глаза второго Наруто, который с презрением смотрел на него и держал в руке розочку. Саске молча встал, подошёл к двери и открыл её. — Уходи, — тихо сказал Учиха.       — Прости Наруто. Это не я. Я не Саске, — он говорит спокойно и точь-в-точь повторяет слова Наруто, которые, видимо, тот уже забыл. — Мне было так больно, а потом настала темнота, — он не смотрел в глаза Наруто, смотрел на часы. Видимо, ему было стыдно. За все.       — Все хорошо, я рядом. Я с тобой, — Наруто утыкается в шею Саске, он высвободил его руки и просто прижал к себе, лежа на нем прямо на столе. — Все будет хорошо, я вытащу тебя. Я тебе обещаю, — Наруто потряхивало, он еле сдерживался, чтобы не не разреветься от всего. Сколько дерьма они натворили. Можно же все исправить. Можно же все простить и обговорить. Им обоим же просто тяжело, все будет нормально. Обязательно будет. (Tell em) Soo much money I don’t know what to do with it Отдаленно скрипит дверь в кабинет Итачи, и Саске, переводя взгляд от часов на стене, поворачивается в сторону Наруто и смотрит в потолок, произнося тихо:        — Меня сейчас стошнит. Встань с меня и уходи, я уже тебе сказал, я не Саске. Поэтому единственное, куда я могу отослать тебя, спасти его, так это нахуй. — он говорит одними губами и выдыхает, наблюдая краем глаза за спину Наруто и прикрывая глаза улыбается, и после открывает их. Наруто вздрагивает и поднимает голову в сторону Саске, видя в его глазах ярко-выраженное презрение. Все это сейчас был спектакль? Все это? Наруто резко поднимается с него будто ошпаренный и отступает на пару шагов, и в глазах опять эта злоба, непонимание и обида. Сколько он лет пытается это выбить с него, но ничего не выходит. Каждый раз одно и тоже. Постоянно. Он сжимает свои кулаки. Отступая на пару шагов назад, просто молча смотрит, как Саске поднимается со стола и глядит на него безразличным взглядом. Без каких-либо эмоций, и его рука тянется к бутылке прямо под столом, он подносит ее к своим губам и отпивает еще пару глотков. Желваки Наруто ходят ходуном, и он быстрым шагом направляется в сторону двери, хлопая ею, бежит оттуда, пытаясь унять свою дрожь и отчаяние. Сколько ему надо времени, чтобы выбить из него это? (Tell em) I don’t pick up my phone ain’t no one worth the time Он добегает до середины коридора, дышит судорожно, стоя в полумраке, освещенным лишь лунным светом, и держась рукой о стену, пытается не закричать. Над ним возвышается портрет семьи Учих, которые будто с усмешкой смотрят на него все разом. Он закрывает свои глаза, пытается успокоиться и направится в свою палату, как поднимает свою голову на резкий скрип, от которого шарахается и прячется за колонну в коридоре прямо около окна, осторожно выглядывает и видит, как в конце коридора с другой стороны из кабинета Итачи выходит Саске, держа в руке бутылку и папку, которую зажимает в свою зубах, пытаясь закрыть кабинет брата. Лицо трудно разглядеть, но когда Саске отступает пару шагов в сторону, встречаясь с лунным светом, он видит именно тот самый вязаный шарф, который обвит вокруг его горла, и его взгляд скользит вдоль коридора в сторону Наруто, но, не замечая его совершенно, останавливается прямо на своей двери, и он разворачивается и идет в сторону выхода. И когда увиденное доходит до Наруто, его прошибает холодный пот. Он же не мог успеть за то время, как Наруто бежал, пройти мимо него незаметно, дойти до кабинета Итачи, что-то там взять и выйти уже к тому времени. Наруто бросает в дрожь, и земля медленно начинает уходить из-под ног, как полная прострация накрывает его с головой. Перед глазами встает их предпоследняя встреча. Если Саске был там. Саске прошёл мимо по лестнице и уже завернул в сторону коридора. — Я с тобой вообще-то разговариваю! — Наруто уже начинала раздражать эта ледяная статуя вместо Учихи. Мужчина остановился, но не повернулся в сторону Узумаки. — Простите, я Вас не заметил, — спокойный голос. Наруто опешил от такой наглости и издевки в голосе. — Не заметил? Саске медленно повернул голову в сторону говорящего. Лицо было странное, не то, чтобы уставшее, а безразличное:  — Мы знакомы? Узумаки застыл на месте, после чего стиснул зубы до боли, и моментально приблизился к брюнету, схватил его за край пальто. — У тебя, что, память отшибло, ублюдок? — в его глазах была злость, наверное, если бы мог, он бы прожег дыру в Учихе. Саске будто всё еще был не здесь, он рассматривал лицо Узумаки, после чего в глазах появилось что-то живое. Узнал. — А, это ты, Наруто. Здравствуй, — он спокойно положил руку на руку своего друга и легонечко сжал. — Отпусти меня, — спокойно, без угрозы. Если Саске был там.       То кто тогда был в его кабинете с ним. И получается все это время их было двое, а с кем тогда он общался… Да нет, это же какой-то абсурд. Ха. Ха-ха. И был ли там Саске вообще? Или Наруто окончательно сошел с ума? — Забавно да? — Интересное у тебя чувство юмора.

***

(Tell em) I got me one gun annnnd an alibi       Выходя из больницы, сжимая в руке папку с одним лишь именем, которое коряво, на быструю руку написано когда-то очень давно на обложке, имя, которое уже почти выцвело, и бумага пожелтела от времени. Он идет дальше прямо в сторону леса, прямиком к дворам в жилую зону, откуда можно вызвать такси и доехать куда ему надо. Но резко останавливается, разворачивается и поднимает свою голову в сторону горящих окон в больнице, стоя прямо напротив главного входа, до которого еще идти и идти, но он отчетливо его видит и улыбается. Прикрывает свои глаза, от наслаждения темного времени суток, от комфортного состояния. Фонари тускло горят где-то вдалеке, до них еще метров тридцать, но даже они начинают заметно мигать. Саске выдает смешок и рука подносит горлышко бутылки прямо к его рту, из которого он пьет крепкий алкоголь, стоя прямо навстречу ледяному ветру. Тогда: Его босым ногам не холодно ступать по мертвой земле, наоборот, холод его греет сильнее, чем любой деревянный пол. Он отстраненно смотрит в одну сторону, после в другую, никого. Так пусто, ты умер вроде и тебя похоронили в гробу, но даже когда ты выбрался из внутренней могилы на улице все равно никого, и ты поднимаешь свои глаза прямо на здание больницы, поднимаешь свои руки в сторону надписи, и кончиками пальцев пытаешься подобрать нужный ракурс, чтобы название вместилось в обхват твоих подушечек. Щуришься, глаза так и не привыкли еще к темноте, но пальцы будто чувствуют, когда нужно ухватить нужную букву, и на губах появляется улыбка. Сзади слышаться какие-то громкие крики, и ты поворачиваешь голову назад, но там никого, но ты точно только что слышал, что сейчас кто-то кричал прямо над твоим ухом что-то такое невнятное. Глоток, еще один, до того момента, пока твои глаза не начинают слезиться, до того самого момента, пока к горлу не подступает тошнотворный ком, от которого в следующий момент хочется резко отстранить от себя горлышко бутылки и знатно проблеваться с покрасневшими глазами. Но на губах сквозь слезы лишь улыбка, и ты глотаешь в себя черную жидкость через силу, потому что так надо. Потому что по-другому не учили. Надо переварить все, что сказала Карин и принять решение. Тогда: Тебя будто кто-то сзади толкают в спину, будто руками, будто даже грубо и будто слышится громкое над ухом: «Пошел». Но ты никого не видишь, твои босые ноги резко делают два шага вперед, какой-то яркий свет так беспощадно светит в глаза, словно где-то сзади на тебя смотрят фары машины, будто их даже несколько, фар машин. И ты прикрываешь рукой свои глаза, потому что этот яркий свет настолько сильно тебя ослепляет будто хочет лишить тебя какого-либо зрения, но больше тебя ослепляет даже не этот свет, глаза от которого через пару мгновений все-таки привыкают к такому раздражающему фактору, а улыбка человека, который стоит напротив тебя и смотрит на тебя словно Ангел смерти, тень которого падает на землю, увеличиваясь на земле от яркого света. Ты морщишься сильнее, но уже не от света, а от… Отвращения. Слышишь смех, такой искренний. Такой заразный, вот оно как. Все это время, получается?       Саске допивает бутылку полностью до самого конца, давясь, пока жидкость стекает по его подбородку на его одежду, впитываясь полностью, впитываясь до самого основания, впитываясь до самой его кожи, проникая во внутрь, будто сжигая на нем всю его одежду, будто заменяя ее собой. Он делает шаг от больницы, но резко, дойдя до одной точки на дороге в обратном направлении от больницы, останавливается, будто его пробило током, и он не может больше двинуться с места. Словно именно в этот момент ему нужно быть именно тут на пересечении двух дорог, в конкретной точке на карте ровно в этот момент и в эту секунду и смотрит назад,, но там пусто. Тогда: Смех такой искренний, с дрожью в голосе, с каким-то даже сожалением, другой смех более тихий, и от этих обоих голосов хочется бежать. Но он моргает пару раз и больше никого не видит, потому что чернота из глубин леса ползет в сторону его тела, и все это время пряталась в тени настолько искусно словно вороны, которые от резкого шума решают расправить свои крылья и стаей подняться в него. Глаза начинает щипать от этого адского шума крика ворон, уши закладывает настолько сильно, что все шумы резко вокруг становятся, белым шумом и превращаются в один сплошной ужасный высокой-тональности писк. От которого лопаются перепонки, и даже если бы ты в этот момент захотел поднять свою голову и услышать, что же тебе говорят иллюзорные силуэты за твоей спиной, ты бы все равно не смог бы услышать ничего. Ты лишь можешь последний раз поднять свой взор в сторону говорящих и читать по губам, но не до конца, потому что лопнувшие капилляры полностью заполняют своей краской твои зрачки, и ты становишься слепым. Ты становишься слепым, твои глаза полностью заливаются кровью, и привычное видение мира в этот момент теряет свою привычность, теряет свои краски, стекая по твоим щекам кровавыми полосами прямо вдоль подбородка. Розовые очки разбиваются на твоих глазах прямо во внутрь, разрезая твои глаза, протыкая их насквозь, и ты от ужасной боли в глазах и почему-то в груди начинаешь медленно падать на колени, пытаясь своими пальцами ухватиться за белую рубаху на твоем теле. Ты цепляешь за нее своими пальцами, пытаешься проникнуть ими под свою кожу, под свои легкие, куда-то глубоко внутрь лишь бы хоть как-то вернуть себе возможность дышать. Ты хочешь кричать, но не можешь, будто тебе кто-то со всей силы ударил ногой под дых, и весь твой кислород выбился прямиком из тебя вместе с криком боли.       Саске слышит будто крик, но лишь смотрит на одинокого ворона на ветке, который раскрывает свой клюв к своей собственной симфонии, он скучающе проводит по ней взглядом, свет фонаря дает отличную возможность разглядеть ее угольного цвета глаза, заглянуть прямо в них и, возможно, что-то там увидеть для себя. Но он там не видит больше ничего, пусто. И он переводит взгляд прямо на дорогу и наклоняет голову немного вбок. Никого. Странное ощущение будто-то прямо когда-то на этом самом месте кто-то стоял прямо как он и. Тогда:             Ты сжимаешь своими руками сырую землю и слезы кататься прямо в сырую почву.       — Забирайте, он больной. Он опасен, он убил троих, ему надо лечиться. И еще убьет. Собственных родных зверски убил, даже своего брата, свою мать и отца. Особо опасен, имени даже своего не помнит, держите крепче, еще наброситься как последнее зверье.       — Я никого не убивал, как вы смеете? Что вы вообще знаете. Скажи им! Ну же! Скажи не молчи! (Tell em) So much love that the whole thing feel like a lie Сигарета падает недокуренная на землю, там от сырости и потухает, соприкасаясь с землей. Заломите, чтобы не сбежал точно. Ну или вколите ему что-нибудь, мне что-ли вам говорить что делать? — Не надо. Он оборачивается и, дойдя пару шагов, пытаясь хоть как-то вернуть свое зрение, которое вдруг покинуло его, хаотично руками пытается поймать воздух. Пытается соприкоснуться ладонями о прозрачную поверхность и почувствовать под своими пальцами стеклянную стену или ж… I don’t need nobody       Саске подходит еще пару шагов вперед и протягивает руку прямо перед своим носом вперед, тянет руку еще дальше, пытаясь ухвати воздух, но лишь ловит руками пустоту, ловит воздух. Вытягивает вторую руку вперед, и, будто соприкасаясь со стеной перед собой, их останавливает прямо на метре от себя, и словно чувствует чье-то присутствие прямо перед собой…словно Тогда: Такое странно ощущение будто об мои руки кто-то упирается своими, и я чувствую это иллюзорное тепло, этот фантом, который соприкасается с моими руками, и я чувствую их, я ощущаю как под ними пульсирует жизнь, в этих руках течет кровь. Я не вижу, кто передо мной стоит, но слышу за спиной крики. — Псих. — Что он делает? — Совсем крыша поехала, стоит словно клоун какой-то и делает непонятно что. Они такие слепые и не видят тебя, а я вижу. Я чувствую тебя, я ощущаю тебя. Давай еще немного и прикоснись ко мне, наши ладони буквально в миллиметре друг от друга, и я, даже не касаясь тебя, чувствую, что ты стоишь прямо перед мной. Может, не сейчас, может, не в этот самый момент. Но ты стоишь прямо напротив меня. Я вижу тебя, я увижу тебя. Я доберусь до тебя. (Tell em) I burn down my house and build it up again       — Хватайте его, пока он не натворил бед! Я улыбаюсь, прикрываю свои глаза и вижу все так ясно своими невидящими глазами, я знаю, что будет.       Саске стоит будто завороженный и ощущает эту теплоту во время морозной погоды ранней осени прямо под своими руками, но, моргая, не видит никого перед собой.Не видит, но чувствует. И это очень необычные ощущения. Тогда:       — Протяни мне руку, умоляю, — я шепчу лишь одними губами куда-то в пустоту и мрак вокруг меня, и слышу, как толпа ног бежит уже за мной, чтобы схватить и оттащить оттуда, чтобы грубо толкнуть, заломать и увести прямо в больницу, с который ты, видимо, идешь в обратную сторону. — Ну же, ближе подойди ко мне. I don’t need nobody       — Папа? — по спине Саске ползет холодок и какое-то счастье. — Мама? Это ты? Отец? — Саске протягивает руку ближе и чувствует сначала легкое касание о чью-то кожу и ощущает, как кто-то хватает его из пустоты грубо и будто тянет на себя, будто хочет засосать и поглотить в себя. Тогда:       — Отец? Интересно я запомню, — о, нашел. — Рука резко хватает кого-то спереди и тянет на себя, но не успевает схватить достаточно, ведь сзади все-таки хватают грубо и настойчиво, и слышится множество криков.       — Отпустите меня! Пустите! Я ничего не сделал! Вы слепые! Вы взяли не того!       Но резко мои пальцы раскрываются, и я отпускаю невидимый силуэт перед собой, который буквально секунду назад был так достигаем. Так рядом и, что странно, так похож на меня. Ты такой же. Кто ты и как тебя зовут? I don’t need nobody И я улыбаюсь ровно до того момента, пока вся моя чернота полностью направляется в твою сторону, но в следующий момент будто о стеклянную стену разбивается вдребезги.       — Кто ты? И что ты такое? — глаза расширяются от шока и испуга, от неожиданности. — Ты можешь? I don’t need nobody И он поднимает свои руки прямо по сторонам снизу вверх медленно, и огромная черная субстанция с подниманием его рук образует черную огромную стену, непробиваемый щит, сроду черному пламени, которое как феникс, как живая птица, сгорает в своем, и единственное, что от нее остается, это ее скелет.       Скелет, который непоколебимо стоит позади Учихи, отсвечивая фиолетовым сиянием, которое изредка просачивается сквозь черную мглу.       Саске проходит пару шагов в сторону, после останавливается и поворачивается назад. Глаза Саске закрыты, на губах играет легкая улыбка, такая непринужденная, такая легкая, такая теплая, и он набирает в легкие воздух и выдыхает его, ощущает как это огромная черная лавина во всех сторон словно змеи начинает ползти в его сторону, как она разрывает на нем всю одежду в клочья, так по-собственнически, так по-эгоистичному, окутывая своем чернотой его волосы, его руки и ноги, его тело, создавая что-то сроду накидки, которая покрывает полностью все его тело.       И Саске улыбается шире и шире, и шире и даже ластиться своей щекой к этой черноте, такое ощущение, что невидимая субстанция создает рядом присутствие Итачи, такое же теплое, верное, родное и порочное. Итачи, так это ты. Ты меня оберегаешь? Тогда:       — Как… — я запнулся и выдохнул накопившееся напряжение внутри. — Как его имя? — тихо спросил я, кидая быстрый взгляд в сторону обоих мужчин, которые сели около окна неподалёку, пили свой утренний кофе и о чем-то беседовали. Губы Обито дрогнули и расплылись в странном подобии усмешки. Он действительно знал, что я у него спрошу это. Он отпил глоток горячего чая и тихо ответил. — Этого мужчину зовут Учиха Итачи, и он — самый молодой врач в этой больнице, — Обито всё так же внимательно смотрел на мою реакцию, будто ожидая там что-то увидеть. — Итачи Учиха, — медленно произнёс я, будто знакомясь с именем лично за руку. — Понятно, — я обхватил кружку пальцами и отпил глоток чая вслед за Обито. Присутствие Итачи такое, что делает тебе так больно каждый ебанный раз, и он закусывает губу, нехотя отрекается от нее в сторону, и она послушно начинает ползти в сторону здания больницы. А Саске лишь с интересом смотрит на нее, пока чернота отображается в черноте его глаз, полностью сливаясь со своим владельцем. I don’t need nobody Тогда:       — О чем ты?       — Думаю, ты скоро поймешь о чем я, — Обито опять загадочно улыбнулся, чего я очень не любил, когда люди не договаривают, давая волю твоей фантазии. — Итачи Учиха —, юный гений клана, в свои двадцать три является уже совладельцем клиники, конечно, не без помощи своего родственника Мадары Учиха, который непосредственно является владельцем этой больницы. Дядя настолько сильно любит своего племянника, что фактически переписал больницу на него. С 18 лет уже работает в больнице, непосредственно от того факта, что обучался в университете. В том возрасте. Закончил экстерном раньше своих сокурсников на пять лет, получив квалификацию психиатра. Обаятелен, сдержан, не красноречив, в основном держится ко всем холодно, но при этом отлично владеет эмпатией, которая располагает к себе пациентов этой больницы. Любит проводить время в одиночестве, изредка замечен в компании кого-либо помимо упомянутых ранее двух людей. За ним стоят уже пять научных работ по какому-то термину, не помню название, вроде как-то называется на букву «Г»…газ… в общем, не важно. Гордость Орочимару, гордость Мадары и вообще предмет всеобщей мастурбации по ночам, — Обито усмехнулся. — В общем, занимательный молодой человек. Но интересно другое, — Обито нахмурился. — Его семья, кажется, лет 10 назад была жестоко убита, именно его родители в своем же доме, что, думаю наложило на него некий отпечаток. История мутная, не вдавался в подробности, — задумался Обито и отодвинул от себя кружку. — И ещё у него есть младший брат. Родственные связи и всё такое. Особого сексуального интереса не проявляет ни к кому, консервативен и предан исключительно семье. В общем, интересный молодой человек. — А ты откуда знаешь? — всё-таки мой интерес перевесил, и я спросил.       Она как змея, черная жижа словно волна полностью возноситься ввысь и словно огромный, десяти этажный капкан со всех сторон окружает здание больницы, пока его руки поднимаются выше и выше, и, наконец, рот открывается, и он с наслаждением выдыхает воздух, открывая один глаз, наблюдая за тем, как весь этот фиолетово-черный поток захлопывается вокруг больницы, словно капкан. Тогда: — Закончил ты со своим братом, Итачи, — моя улыбка становится шире, и я смотрю на него с явным наслаждением. — А со мной — ты будешь драться до конца. — Ах ты, — Итачи в ярости хватает шпагу, сжимая руки в кулаки, выплевывая слова с особым отвращением и желчью. — Выродок. Я научу тебя держать язык за зубами. Я научу тебя манерам. — Как Саске? — я поднимаюсь и смотрю на него пронзительно. — Да, Итачи? Что ты сделал с ним, Итачи? Тебе еще больно, Итачи? Ты страдаешь, Итачи? Зачем ты убил его, Итачи? Бедный-бедный Итачи, хах. — Заткнись! — шипение.       Одно сжатие руки, с необычным наслаждением наблюдать за всем этим и капкан, словно цунами, выбивает не разбивая все окна в больнице, просачивается во внутрь. Не отрывать взгляд главное, насладиться, напиваться до последнего. Выпивать. Всех до последнего. Забавно было полагать, что какие-то черные иглы могут на него хоть как-то повлиять, хоть как-то проникнуть своей чернотой во внутрь Когда чернота и есть он сам. I don’t need nobody Тогда: Саске мотает головой и делает еще пару шагов вперед, и мужчина напротив него делает два шага навстречу, они молча направляются друг к другу. Саске, пребывая в своих мыслях, медленно проходит мимо человека в капюшоне, и когда они становятся на одном уровне на лестничной площадке, на лице мужчины в капюшоне проскальзывает улыбка. Усмешка. Саске почему-то останавливается и боковым зрением смотрит на странного гостя, опять переводит взгляд на лестницу. И в тот момент что-то щелкает. Саске, игнорируя странного гостя, который не здоровается с ним, делает еще один шаг вперед, опережая спутника на еще один шаг. Черная пелена за его спиной возрастает все выше и выше, и настигает его, окутывая весь этаж своей неприятной консистенцией, но как только черные иглы настигают его сзади, и человек за спиной улыбается шире и шире, она будто разбивается на сотни капель дождя и падает вниз. Громко и скользко, будто столкнувшись с непробиваемой стеной, из которой вряд ли когда-нибудь просочится вода, которая скопилась за другой стороной стены. Стена крепкая, выдержит все. Или это пока что? Саске спокойно спускается вниз на первый этаж. Мужчина поднимается на третий этаж, делает еще один шаг и едва можно услышать смех.       — Ну надо же, как интересно, — голос звучит приторно сладко, и губы мужчины нервно подрагивают. — Учиха Саске, — он будто пробует это имя на вкус, облизывая свои губы и заправляет прядь длинных волос за ухо. — Вот мы с тобой и познакомились.       Саске смотрит на здание больницы полностью в своем тонком плане заполняется им самим, разнося в щепки привычную структуру, сметая все на своем пути, и здание впитывает его. Вот сюрприз будет. Дуя на воду, ты хотел вызвать маленькое колебание воды.       А вызвал Цунами.       И Саске улыбается шире, ступая своими ногами по сырой земле, ступает ровно, смотря из-под опущенных ресниц на абсолютно тёмное здание, лишь в одиноких окнах которого горит свет, и улыбаясь шире идет в сторону дворов, попутно вызывая такси, называя нужный ему адрес. Пока за ним развивается абсолютная чернота с фиолетовым свечением. Были грани — нет граней.

***

Лунные лучи озаряют спокойно спящее лицо мужчины в больнице. Проникает сквозь немного приоткрытую тюль, окно приоткрыто, чтобы вовнутрь задувал свежий воздух, который сейчас так необходим старшему Учихе. Его лицо спящее умиротворенное и спокойное, только изредка он ворочается и хмурится будто от плохо сна, будто пытается оградиться от чего-то, что видит во сне только он. Его грудь медленно поднимается вверх и плавно опускается вниз, дыхание ровное. Длинные волосы раскинуты по подушке и простыням, даже не путаются во время сна, будто шелковые. Перед сном заботливые врачи дали по указанию Мадары ему таблетки для сна и какие-то лекарства, которые Итачи сразу же заботливо выкинул, из-за отсутствия доверия к дяде после утреннего инцидента и попросил проходящую мимо палаты медсестру принести ему новые, подмигнув ей, и сказал, что из-за рвотного порыва таблетки не условились, и это останется их общим секретом за обещанное кофе как Итачи поправится. Не сказать, чтобы он любил обманывать девушек, обещая им иллюзорные свидания и кофе после, девушки тут не при чем, но обманывать себя, убеждая, что Мадара ему не может навредить — ему не нравилось еще больше. Выбор был очевиден. Итачи редко снились сны, разве что после каких-то ключевых событий в его жизни, которые вызывали у него специфические эмоции, точнее если быть более корректным, то хотя бы какие-то эмоции, потому что эмоции более глубокого спектра, или так называемые «специфические» эмоции вызывал у него только его младший брат, и снился в основном ему только он в различных ситуациях, формулировках снов или прошлых моментах, которые изредка мелькали в его подсознании, оставляя неприятный осадок после пробуждения. Так было и сегодня, вся эта ситуация вызывала такое чувство внутри, будто он что-то сделал порочное или неправильное, хотя по сути не сделал ничего. И что делать со всей этой ситуацией, он не знал, был еще слишком слаб, морально вымотан и психологически после всего измотан. Тело до сих пор не переставало на рефлекторном уровне постоянно напрягаться, словно в любой момент готов защититься и отбиваться от всех вокруг, все, кто может навредить ему или Саске. Даже если это был Саске сам. Его сознание никак не могло еще привыкнуть и свыкнуться с тем, что наконец-то хотя бы на какой-то краткий промежуток времени все стало хорошо между ними, можно успокоиться, выдохнуть и успокоится. Чувство какой-то странной тревоги не покидало его до сих пор, будто это всего лишь затишье перед нарастающей бурей. Он опять во сне дергается, хмурится и, наконец, открывает глаза от странного ощущения сквозь призму сна, будто за ним кто-то наблюдает. Поворачивает голову, сонно моргая, к стене, и пытается сфокусировать свой взгляд. Выдыхает воздух немного с болью и наконец видит ясно. Спрашивает осторожно.       — Саске? Молчание.       — Саске это ты? Саске действительно сидит на кресле у стены, подмяв под себя одну ногу, другую же вытянув вперед на пол, и подпирает кулаком свою щеку, наблюдая из-под опущенных ресниц внимательным взглядом за уже проснувшимся братом. Словно хищник, который спокойно выжидал, когда же его добыча, наконец, проснется и откроет свои глаза. Итачи сглатывает от сухости во рту и смотрит прямо в глаза непрерывно. Взгляд скользит к полу и там стоит пустая бутылка. Вот как, напился. Саске смотрит не моргая минуту и Итачи молчит. Саске молчит тоже. Повисло это самое неловкое молчание, и каждый не знает, что сказать, Итачи, наконец, поворачивает голову к потолку, отворачивается к окну и выдыхает. Луна красивая сегодня, полная, полноценная. Слышится скрип, Саске встает с кресла и медленно направляется в сторону кровати брата, садиться и, выставляя локти на свои колени перед собой, скрестив пальцы в замок смотрит в одну точку. Итачи медленно поворачивается и не знает, что сейчас вообще стоит говорить, а что нет. Он впервые предстал за все годы перед братом в таком виде — ослабленном, беспомощном и усталым. Он осматривает напряженную, но в тоже время расслабленную фигуру младшего брата и замечает, что он сидит лишь в одной белой майке и своих спортивных штанах, пальто, шарф и толстовка висят на вешалке у двери. От Саске пахнет чем-то таким резким, хотя если приблизить голову, то понятно дело, что это алкоголь так смешался с его собственным запахом.       — Саске, я, — Итачи хотел что-то сказать, но был перебит.       — Ты знаешь, — он смотрит непрерывно в стену, — я вот вроде думал, что понимал себя, но пришел к выводу, что не понимаю совсем. По идее я после того, как ты мне врал, ровным счетом как и все время до этого, начиная с детства, поддерживая меня в придуманной мной игре против тебя самого, должен тебя опять возненавидеть, или испытывать хотя бы раздражение или злость, но почему-то этого нет, — он замолкает. Итачи молчит тоже, внимательно слушая его почти не дыша. Сейчас его время говорить.       — Моя злость, которая была с утра, куда-то улетучилась, вероятно, с месте с мыслями, которые алкоголь отлично стирает с головы, и вместо того, чтобы послать тебя куда подальше, я снова и снова, и снова прихожу к тебе, сижу и смотрю, как ты спишь, как ты морщишься во сне, и молчу. Я зол на Мадару и хочу получить от тебя честный ответ, что он устроил здесь и во что ты влез, но почему-то злюсь на него, но не тебя. Мое раздражение к тебе, которое снова вспыхнуло с новой силой с утра, потухло к ночи, будто я становлюсь другим человеком, и я как побитый зверь ползу обратно к своему хозяину, ибо отходя от него на приличное расстояние, испытываю по нему ломку, и мне хочется поскорее вернуться, — он замолкает. На лице Итачи появляется едва заметная улыбка, которую Саске не видит. — И вот сейчас, испытывая такие вот эмоции, я не могу понять, как я жил все это время ограждаясь от тебя непробиваемой стеной. Я даже не думаю ни о ком другом, о том же Наруто, о котором так грезил столько лет — я даже не думаю о нем, я встретил его, но не испытываю к нему ничего, ты знаешь. Он пытался меня поцеловать тогда, а мне ровно, — он замолкает, выдыхает и уже опускает голову вниз, о скрещенные руки своим лбом.       — И я пытаюсь понять, что же со мной происходит, ломаю себе голову, но не понимаю, потому что вне зависимости от прошлого, настоящего и будущего, вне зависимости от людей, окружающих меня, все мои мысли возвращаются к тебе постоянно. Начиная с самого детства, когда я тебя безумно любил и обожал, восхищался, после ненавидел и всячески избегал, после боялся и опять полюбил и признал. Понял одну вещь, нет никакой разницы какие я эмоции испытываю к тебе, желаю тебя убить или быть рядом и обнимать или, — он выдыхает, — или, — запинается. Выдыхает. — Впрочем не важно, все мои мысли полностью с рождения сосредоточены исключительно на тебе. Скажи, Итачи, как ты это делаешь? Ты словно болезнь, ты словно какое-то проклятье, мать его, ты будто живешь у меня тут, — он показывает пальцем в сторону своего виска. — Перевез туда свои вещи, свои интересы да полностью самого себя поместил там, обжился и существуешь, живешь своей жизнью. Как ты это делаешь и нормально ли это? (To save me)       — Саске, я, — Итачи поднимается немного на локтях и пытается сдержать улыбку, но. У него не получается, и он, наконец, нежно улыбается. — Я ничего не делал, я просто был рядом.       — Потому что я правда не понимаю, — Саске выдыхает, и его руки опускаются на колени, он поднимает голову в потолок, изучает его. — Что со мной такое. Я. Единственное, что хочу сейчас так это, — он поворачивает свою голову в сторону брата и наклоняется ближе, обнимает его ноги под покрывалом руками, и опускает голову на мягкое одеяло. — Лежать рядом тут и ощущать твое тепло и присутствие и знать, что ты никуда от меня не уйдешь и не пропадешь опять. Итачи вздрагивает и хлопает глазами, немного приходит в смятение, и, наконец, его теплая ладонь опускается на макушку брата и начинает гладить его мягкие волосы, от чего Саске прикрывает свои глаза и полностью отдается ласкам.       — Я никуда и не уходил никогда от тебя, я всегда был рядом с тобой, даже если ты этого не знаешь или не помнишь. Как я и сказал тебе, я никогда не отпускал твою руку, как бы сильно ты меня этого не просил, — он улыбается глазами и гладит волосы плавно, перебирая их своими бледными пальцами. Саске, казалось бы, уснул, но вскоре выдыхает опять и открывает свои глаза, перемещается на кровать, полностью залезая с ногами, опускаясь на руки подбородком, смотрит пристально.       — Что у вас с Мадарой? Рука Итачи от этого вопроса вздрагивает, и он останавливается, но взгляда не отводит, лишь прикрывает глаза в усмешке.       — У меня ничего нет с ним, Саске, только рабочие дела не более не менее. (Sweet, Sweet)       — Тогда почему он к тебе лез утром и пытался мне показать всем своим видом, что единственный, кто в этой палате носит статус твоих рабочих дел, так это я? — Саске скидывает руку брата движением головы и смотрит на него внимательно.       — Я не знаю, Саске, — Итачи говорит прямо и по глазам сразу можно понять, что сейчас он не врет. — Я не знаю, какой у него мотив, я не вру тебе, вероятно, у нашего родственника с детства проблемы, — он усмехается, — хотя это и неудивительно, в нашем роду с детства с головой проблемы у всех, — он иронично хмыкает. — Не имеет значения, что было когда-то, но.       — Он тебя насиловал? Это тот человек, которого я видел? Да или нет? Ты обещал, что не будешь мне врать, — Саске не моргает и пытается уловить каждую деталь в лице брата, на котором играет лунный свет. Итачи молчит пару минут, отворачивается к окну и хмурится. Саске следит за ним.       — Человек которого ты видел — Мадара, да. — он говорит сухо, с непроницаемым выражением на лице. — Я тебе никогда не врал, — после выдыхает и поворачивается обратно к брату и приближается к нему ближе и его взгляд меняется на доли секунды. — Я никогда не врал тебе, Саске, не договаривал — да, но врать — никогда. Некоторые вещи я не считал нужным тебе рассказывать только из-за твоей безопасности или твоего импульсивного характера, с которым ты бы мог натворить много бед, которые нам не были бы на руку с тобой. Я тебя оберегал от всех и от самого себя в первую очередь. Не более не менее. Такова участь старшего брата, Саске, — всегда оберегать собой младшего, — Он замолкает и пытается увидеть в глазах хоть что-то, но там не находит ничего.       — Ты болен чем-то? — Саске смотрит в глаза спокойно. (Tell em) I burn down my house and build it up again       Итачи опять замолкает и хмурится. Молчит долго, после, наконец, нехотя отвечает. — Можно и так сказать, — рука сжимает простынь сильнее своими пальцами.       — Насколько все серьезно? — вопрос в лоб без хождения каких-либо до и около. Итачи нехотя переводит взгляд на дверь в палату, и его лицо опять приобретает какую-то странную эмоцию, будто смесь, совокупность множества. Молчит.       — Я хочу знать, сколько у меня осталось времени, — он говорит это так спокойно, будто об обыденных вещах, словно или не понимает, о чем спрашивает, или же… принял какое-то решение, на которое это количество времени не имеет никакого значения в принципе.       — Ты знаешь, Саске, сколько бы у нас с тобой не было бы времени, нам его всегда будет не хватать, — он прикрывает свои глаза, и усталость опять накрывает его в голове. Действительно, прожив даже полноценную жизнь бок о бок рядом друг с другом времени всегда будет в итоге слишком мало, слишком не хватать.       — Поэтому я и спрашиваю тебя, сколько у МЕНЯ времени, Итачи, — Саске резко отвечает, спокойно, так же смотря на глаза брата, и, наконец, подвигается ближе и полностью садиться на ноги Итачи, зафиксировав их с обоих сторон своими. Руки он кладет на лицо брата, поворачивая его к своему впритык. — Месяц, год, два, пять сколько? Итачи бьет дрожь. Сильная дрожь, только не говори мне что.       — Саске ты не… Ты же не собираешься, — он теряет дар речи. Нет, не надо этого делать. (Tell em) I burn it down twice just for the fun of it Саске улыбается такой же болезненной улыбкой точь в точь, которой ему улыбался все эти годы его родной брат, и приближается. Шепчет одними губами.       — Я говорил тебе протянуть мне руку, следовательно, моя рука всегда будет держать твою, и время для меня совершенно не важно как и то, где именно я буду ее держать, — улыбка расширяется на губах, и глаза отсвечивают красноватым отливом. — Для меня твое время не имеет абсолютно никакого значения, потому что у нас с тобой всегда было одно время на двоих, — он приближается и легко целует губы брата своими, нежно касаясь. В то время как черная мгла постепенно начинает выползать через щели в больнице, с каждого потайного угла и, отсвечивая фиолетовым пламенем, окутывает эту палату и больницу снаружи словно капкан. Отстраняется, и судорожно дышащий Итачи помещает свою ладонь на его грудь, будто отстраняя, но по факту все еще пытается держать ту самую единственную грань, которая стояла между ними до последнего в этой новой жизни и новом этапе их линии воспоминаний. Но ладонь Саске накрывает его и медленно отводит в сторону.       — Поэтому перестань разводить этот никому не нужный спектакль и поцелуй меня как в последний раз, как делал это каждый раз, пока я смотрел на твой полностью оголенный силуэт, считая каждый позвонок на твоем теле, который мне из раза в раз хотелось вырвать и забрать себе, — он грубо хватает обоими руками запястья брата и под весом собственного тела подминает его под себя и, давя соей грудью на грудь брата, опускает Итачи на мягкое одеяло.       — Сейчас ты можешь перестать играть свою роль и, наконец, выйти за грани, как ты это умеешь делать. Ну давай же, я так давно этого жду. Саске, нависая над Итачи, смотрит в его горящие глаза своими и шепчет одно лишь предложение прямо в губы: Назови меня по имени.       — Саске, — Итачи будто завороженный смотрит на контуры лица брата, и грани начинают стираться.       — Молодец, — губы мужчины расползаются в улыбке такой теплой, и она срывает последнюю грань, накрывает губы брата своими, грубо, будто так долго ждал и так долго испытывал жажду и наконец добрался до источника воды во время засухи в пустыни. — Итачи, — он стонет сквозь губы и прикрывает глаза.       — Давай же, были грани? Саске отрывает мягкими губами, закусывая нежную кожу, уже потрескавшуюся на губах и прикусывая, оттягивает ее в сторону, от чего по спине Итачи пробегая стая мурашек. — Грани были? (Tell em) Soo much money I don’t know what to do with it Итачи шумно выдыхает и, закрывая свои глаза полностью, резко перемещается, подминая Саске под себя, меняясь с ним местами. Хватает руки, сжимает их до боли, разводит в стороны, запуская свои пальцы сквозь пальцы брата, и сжимает их крепкий замок, подносит к своим губам, целует этот замок, пока на полностью бледных пальцах, союзе из пальцах отображается лунный свет, который скользит по рукам, доходит до лица Итачи, отображаясь красным сиянием, и одновременно отображается в глазах Саске, в которых проскальзывает фиолетового оттенка свет. Или так просто кажется? Он смотрит на брата не отрываясь, и кидает его руки на подушку, пока снимает с себя медленно, отстегивая каждую пуговицу на больничной рубашке своими пальцами, медленно, будто выжидая. Не прерывая зрительный контакт, вторая рука скользит по белой майке брата, полностью сжимая рукой ткань, и грубо поднимает ее вверх, полностью оголяя живот и грудь. Саске усмехается и обеими руками, хватая ткань, снимает ее через свою голову. Снял и откинул на пол в сторону двери. Рубашка летит следом и помещается аккуратно на кровать. Руки опять опускаются на простынь, и он, наклоняясь к теплому телу Саске, касается его кожи в районе торса и целует его в определенном участке, от которого Саске бросает в дрожь. Целует медленно, проводя губами и касаясь невесомо, чтобы растянуть их собственное удовольствие от дрожи и от предвкушения от предстоящего. Саске выгибается, когда губы брата перемещаются прямо с сонной артерии и аккуратно прикусывают на ней кожу. Он шумно выдыхает, ведь с детства у него это было самое уязвимое место. Рука младшего брата прямо перемещается на плечи брата и сжимает их с особой нежностью, которая практически граничит с болью, и язык Итачи перемещается прямо к ушной раковине, проводит по ней и закусывает мочку уха. — Грани когда-то были? — Ну, если ты настаиваешь. Саске сжимает кожу сильнее и перенимает инициативу, грубо хватая брата за хвост, оттягивает его лицо от себя, смотрит в его глаза своими расширенными зрачками и, поднося лицо ближе, облизывает своим языком его губы, закусывает кожу около губ, вторая же рука медленно скользит по груди вниз, доходит до свободных больничных штанов из хлопка и сжимает горячую плоть внутри. Усмехается, смотря в глаза, уже возбужден. Итачи дергает головой резко, от чего пальцы Саске, в последний раз ухватывая резинку на волосах, резко снимают ее в низ, от чего с парой волосинок скатывает вместе с рукой на одеяло. Длинные волосы брата рассыпаются уже полностью по его спине, и Саске, не сдержавшись, ухватывая прядь волос, подносит их к своему лицу и целует. Он всегда любил эти длинные черные волосы, в которых, казалось бы, никогда не появится серебро седины. Итачи выдыхает шумно от этого, и его ладонь перемещается на затылок брата, поднимая его к себе и приближая ближе, пальцы полностью ухватываю дорожки таких же черных волосы, пока волосы сквозь них так и наровят выскользнуть и опуститься на бледный лоб младшего брата.       — Ты в состоянии? — Саске отстраняется на пару мгновений и смотрит в глаза брата с тревогой. (Tell em) I don’t pick up my phone ain’t no one worth the time Итачи прикрывает глаза, встает с кровати и, подойдя к окну, полностью снимает с себя оставшиеся элементы одежды, и Саске наблюдает за крепкой фигурой брата, полностью обнаженной, которую ласкает лунный свет. Он усмехается и поворачивается обратно, смотря на брата таким взглядом, будто он задал какой-то очень глупый вопрос.       — Я буду в состоянии даже тогда, когда я буду умирать, лежа полностью распоротым где-нибудь в лесу, или же выхаркивать остатки своих легких в гробу, я все еще буду в состоянии, чтобы не отказаться в последний раз, чтобы ощутить тебя целиком. Чтобы слиться полностью, перспектива такого акта для меня будет всегда в приоритете в любом состоянии, — о наклоняет голову вбок и закусывает губу, подавляя улыбку. — Раздевайся, или я порву на тебе всю твою одежду сам. Саске отводит взгляд улыбаясь, и снимает спортивные штаны, после и нижнее белье и словно завороженный наблюдает за тем, как Итачи медленно подходит ближе, и его колени опускаются на одеяло, руки останавливаются около бедер Саске, и он смотрит на него последний раз, прежде чем попросить одну последнюю просьбу.       — Назови меня по имени. Саске усмехается, и его руки сжимают шею брата кольцом, и он полностью опрокидывает его на себя.       — Да, мой, Итачи. Итачи шумно выдыхает тихое: «молодец», накрывает губы брата своими, полностью прижимая к себе и перемещая того на свои колени, пока его ноги сжимают брата с двух сторон. Он целует шею Саске, пока лунный свет ползет будто змея по двум обнаженным телам на кровати, и Саске опять выгибается. Целует его кожу с особым трепетом, приближается ближе и вдыхает ее словно глоток свежего воздуха, по которому он так истосковался, и слышится в комнате приглушенное рычание. Запах его брата так рядом, так близко, что хочется попросту накинуться на него и сожрать, каждый позвонок, каждый кровяной сосут выпить до последнего с особым придыханием. И то как Саске выгибается в его руках граничит с состоянием, когда твоя крыша медленно начинает ехать. От ощущения абсолютной власти, от наблюдения за реакцией тела, за тем, как оно выгибается в твоих руках. Итачи на пару минут отлучается от такой желанной кожи и просто смотрит на покрасневшее лицо брата, который уже сжимает его плечи дрожащими пальцами судорожно, так крепко и почти закрытыми глазами смотрит на него из-под опущенных ресниц, пока его грудная клетка судорожно поднимается. Такой открытый, такой податливый, податливый по собственной воли и такой красивый. И полностью его.       — Наконец-то, — Итачи подносит свои пальцы ко рту брата, с одержимостью смотря на его рот, и медленно проталкивает свой палец, отодвигая большим губы немного в сторону. — Оближи, — он почти шепчет, — Саске. И когда Саске накрывает их своим ртом, засасывая полностью, Итачи шумно выдыхает, и его передергивает от этой картины, как Саске добровольно сосет его палец, обхватывая его своими губами вперед назад, касаясь языком во рту, по телу идет дрожь. Итачи сдерживается от нахлынувшего возбуждения и сует второй палец в рот, немного задевая ногтем нежное небо, и Саске щурится. Вперед-назад, и, наконец, вытаскивает их медленно, пока слюна остается на его пальцев и губах брата, который держит рот немного прикрытым, откуда ведет ниточка слюны, которая еще не оборвалась. Итачи смотрит завороженно и слышит от Саске тихое: — «Давай». Пиздец. Он смотрит на его томный взгляд, слышит это сердцебиение брата, которое отдается эхом по всей в комнате и просто — пиздец. Он накрывает его рот своим, пока его руки немного поднимаю Саске ближе, и пальцы аккуратно нащупывают тугое кольцо мышц. Аккуратно проникают вовнутрь на губах остается улыбка, неужели Саске готовился к этому, или за все это время он был действительно его, как был, так и остался. Он видит, как Саске щурится, когда пальцы проникают во внутрь анального кольца мышцы, и шепчет успокоительные слова, успокаивает, ведь Саске не привыкать к боли, но впервые это будет у них именно с Саске и именно добровольно. Он вводит второй палец, ощущает, как ногти брата впиваются в его спину и приближается ближе, целует его нос, губы, щеки, зацеловывает, будто пытается вылизать его в успокоительном жесте, успокаивает, что скоро чувство дискомфорта уйдет и будет хорошо. Саске сжимает кожу сильнее от третьего пальца внутри и раздирает ее, полностью проникая во внутрь. Дышит громко, сдерживает стон и закусывает губы, до крови, но не отстраняется, а лишь сильнее прижимается ближе к телу Итачи, будто касания с ним приносят ему успокоение. Итачи всегда ему приносил спокойствие самим собой каким-то магическим образом. Вжимается в его плечо своим ртом, и зубы соприкасаются с кожей, и стон, когда пальцы внутри раздвигаются, чтобы после не было так больно, пока пальцы заменят на нечто другое. Нет, девственником он не был, и они оба это знали благодаря друг другу, но больно было все равно. Кусает плечо сильнее, пока кожа отдается во рту соленым привкусом пота и крови.       — Я постепенно, говори, когда стоп. Саске лишь кивает и просто утыкается в плечо сильнее своим горячим лбом, с которого так же льется пот, и, наконец, чувствует, как его смачивают изнутри еще раз и медленно пытаются войти во внутрь. Была бы смазка хоть какая-то было бы гораздо лучше, но кто знал, кто знал же. Саске с собой ее не носит, Итачи тем более, да и Саске не думал после того случая в отеле, что Итачи решится заняться с ним сексом и перестать от него бегать. Снизошел наконец-то. Он ощущает, как медленно с болезненными ощущениями в него проникает до боли знакомое ощущение полноценности, заполненности, и сжимает зубами кожу сильнее лишь бы не заорать, брат останавливается сразу же, будто прислушивается к Саске, но тот лишь молча кивает головой, и Итачи, аккуратно гладя его по спине, двигается глубже. Медленно и целенаправленно, это ощущение полного стягивания, плотности и тугости. Итачи издает какие-то звуки, похожие на мычания, и сжимает спину брата сильнее, так сильно, словно он боится, будто он куда-то убежит. После останавливается и тише просит:       — Саске. Подними голову. Прошу. Саске отстраняется, дрожащими руками держась за его плечи, оказывается на уровне лица брата. Смотрит с болью, желанием, дикостью какой-то и помешательством таким же как и в глазах брата. Словно ты наконец-то добрался до того, чего так долго ждал, будто ты наконец получил то, что хотел, и теперь ты от наслаждения сходишь с ума. Когда человек полностью всецело принадлежит только тебе. Только тебе одному.       — Не отворачивай сейчас от меня своего взгляда, — Итачи дышит прерывисто, — я умоляю тебя, хочу сейчас видеть твое лицо, — он смотрит в глаза брата напротив и тонет в них. Я хочу, чтобы ты ни за что не отворачивался, я хочу видеть, как ты судорожно дышишь и как вскоре начнешь стонать и умолять меня не останавливаться. Только смотри на меня. И он входит до основания, от чего Саске вскрикивает, но не отворачивается, и в этот момент все грани рушатся напрочь. Итачи впитывает каждую эмоцию на лице брата собой и, поднимая его руками выше, почти выходит, но не до конца, медленно входит обратно и сдерживает просящиеся наружу эмоции, потому что лишь от взмокшего тела напротив и этого взгляда хочется кончить. Он медленно выходит и снова, чтобы Саске привык, приспособился к нему внутри. Плавно и нежно, смотря в глаза, пока по лбу идет испарина, и Саске подносит согнутый палец ко рту и закусывает его. Пиздец. Он прикрывает глаза и закусывает свой палец крепче, сдерживая свое мычание. Итачи закусывает губы сам и почти выходит, оставаясь головкой внутри, и грубо входит до самого основания, задевая точку внутри, от чего Саске сжимает плечи Итачи настолько сильно, что кажется, будто он сейчас их сломает. Вскрик. (Tell em) I got me one gun annnnd an alibi       — Блядь, — Саске выдыхает шумно и сглатывает. Итачи опять плавно выходит и входит грубо и быстро, опять попадает в цель. Он не может поверить, что это происходит на самом деле, Саске впервые именно он в трезвом уме по собственной инициативе стонет, пока он его трахает. Пока они занимаются сексом добровольно, и Саске сам этого захотел. Это что-то такое, ощущение от чего-то сложно передать обычными словами, что-то неописуемое что ли, эти эмоции, которые ты впитываешь каждый раз, смотря на его лицо, и видишь там желание, видишь там любовь и нежность от каждого вздоха до каждого нового толчка. Саске изгибается будто в ломке, и Итачи, наконец, схватывает его возбужденную плоть и накрывает ее рукой, сжимая у основания и медленно проводя рукой вверх, задевает набухшую и покрасневшую головку пальцами, массируя ее, и растирает секрет выделяющийся у основания по длине.       — Итачи, — Саске скулит, и Итачи улыбается. Он извивается перед ним словно кошка, словно в ломке, при которой ты не можешь найти другой угол, где бы спрятаться. Итачи сжимает его спину сильнее и начинает набирать темп в грубых толчках, которые с криком приносят удовольствие друг другу попадая и задевая необходимые сгустки нервов внутри. Саске открывает в бесшумном крике свой рот, взглядом смотрит на брата, утыкается в его лоб своим горячим и закрывает глаза, больше не может держать их открытыми. Его тело пронзает волна такого удовольствия, вперемешку с мурашками, и единственное, что ему удается, так это вскрикивать и судорожно дышать. Итачи рычит, примыкает к его губам и, прикусывая их, целует своими, пока сам перемещает руки на спину брата обратно и входит грубо, обнимая Саске, и стонет, пока тело перед ним плавно опускается и поднимается на нем. Он резко выходит и толкает Саске на кровать, от чего тот падает и хочет что-то сказать, но не успевает, как Итачи помещается между его ног, нежно отводя бедро в сторону и целует своими губами его внутреннюю сторону, проводя языком по коже и опускает прямо вниз. Саске сжимает простынь в кулак и на секунду ловит себя на мысли, что, возможно, они занимаются этим настолько громко, что если кто-то лежит в соседней палате, их давно уже явно и четко слышно. Но на это плевать. Они занимаются сексом в больнице, в обычной больнице в палате Итачи, при лунном свете, в которой точно врачи ходят в ночную смену или обходят коридоры в контрольном осмотре, но на это так плевать сейчас. Даже если сейчас ворвется Мадара, кажется, тоже будет совершенно насрать. И мысли пропадают, когда он чувствует, как Итачи полностью заглатывает своим влажным ртом его головку, и Саске выдыхает еще громче звук стона вперемешку с ругательствами.       — Бляяядь, — он задыхается от того, как его яички сжимают и второй рукой помогают в стимуляции при ритмичном посасывании. Итачи, кажется, хочет вытрахать из него все, что вообще возможно и как возможно. Саске затыкает себе рукой рот, лишь бы не стонать так громко, пока Итачи делает что-то такое, от чего он буквально хочет метаться по простыням и кричать, но удается плохо. Рука опять перемещается обратно на простынь, и он с выгибаясь на простыни, с шумом опять выдыхает тоже самое слово. Рука перемещается на черные волосы брата, и пальцы сжимают их, он сам двигается вперед, будто помогая брату, и жмурится, после опять открывает глаза, с которых текут уже слезы, и теряет просто дар речи. Не знает, что вообще сказать или надо вообще что-то говорить, Итачи проводит аккуратно, почти невесомо, едва касаясь зубами по покрасневшей коже на основании и рисует языком знак бесконечности на головке, параллельно проводя ногтями по животу Саске.       — Пиздец, — Саске не может никак это комментировать кроме как мата, просто потому что слова попросту утеряны. Итачи знает его тело, видимо, как свое, что знает, где надавить, где провести рукой, что Саске просто растворяется на этой злосчастной кровати. И, наконец, темп усиливается и рукой и ртом, и Саске начинает бить дрожь, он хватает его волосы рукой, и происходит сокращение всех мышц тела, и подрагивание дает о себе знать растекающейся беловатого цвета жидкостью во рту брата, которая имеет приторный и сладковатый привкус. Саске, кажется, умер. Итачи лишь усмехается, выплевывая слюну немного на свою руку, опять смачивает ею уже свою плоть, переносится на руках вперед, целует порочным ртом его губы и, сжимая рукой его руки над головой, входит во внутрь, теперь настала его очередь. Забавно, если бы сейчас Саске внезапно стал бы женщиной, он бы по сути имел бы их общих детей от смешения спермы обоих. Итачи, затыкая рот брата своим, входит глубоко и набирает свой темп, пока Саске стонет ему в рот, уже более сдержано, потому что половина его накопленной энергии попросту ушла на оргазм. И Саске целует его в ответ. После отстраняется и целует шею брата, закусывая ее и вдыхая запах. Такой родной и свой что ли, такой знакомый с детства запах тела. И после целует его ключицы, которые так сильно выпирают, закусывает своими зубами и ловит себя на мысли, что ему действительно хочется оторвать кусок, себе, прожевать и проглотить.       — Я люблю тебя, — Саске смотрит словно завороженный на эту кожу, и ему хочется сдирать и сжирать ее, сделать частью себя, хочется забраться под кожу пальцами и там и остаться навсегда. Итачи грубо рукой отодвигает его лицо к подушке, сжимая его подбородок аккуратно и утыкаясь лбом в лоб брата, кончает прямо в него. Тело дергается, и он выдыхает:       — Я люблю тебя, Саске. Я тебя тоже люблю, — он дышит настолько громко и кривится от боли, ногу от напряжения свело судорогой, и он, вдыхая, улыбается и, поднимаясь с брата, опускается на спину весь горячий рядом на простыни и дышит, дышит, дышит. Не может надышаться. (Tell em) So much love that the whole thing feel like a lie Они точно больные на всю голову. Так хочется пить, рука Саске тянется к полке и протягивает бутылку брату, который с благодарностью перенимает ее и жадно отпивает половину. Саске пьет вторым, и бутылка опускается на край полки. После он поворачивается обратно, натягивает на них обоих одеяло до бедер и, обнимая рукой брата за грудь, утыкается лбом в его бок и прикрывает глаза. Лежат так минут десять в тишине, Итачи смотрит в потолок, мыслей никаких нет в голове совершенно. Тишина.       — Саске? — он тихонечко зовет брата.       — М?       — Я надеюсь, ты закрыл на ключ дверь изнутри, ибо если нас застанут утром мало того, что вдвоем, так еще и голыми, даже если под одеялом в обнимку, объясняться придется долго. Саске сквозь наконец-то охвативший его сон улыбается и отвечает тихо: «Закрыл. Разве что полезут сквозь окно. Спокойной ночи». Итачи усмехается и, наконец, поворачивая голову к брату, наклоняет ее немного вниз и целует черную макушку, произносит тихо. Очень тихо:       — «Спокойной ночи, Саске». Были грани — нет граней.