Конфабуляция

Marilyn Manson — Gods Gonna Cut you down

Тогда: Этот день был немного другим, не таким как обычно, вероятно потому, что впервые за долгое время разговор начал именно я. Не мой врач, не кто-либо другой, а именно я. Мне сложно сказать точно, почему я это сделал, вероятно, мне просто захотелось поговорить с кем-то, или, вероятно, просто мне было скучно, я, признаться честно, уже и не помню. Но что-то меня подтолкнуло впервые говорить с ним без издевки, без посторонних ушей, просто говорить на чистоту. Он ведь так старается мне помочь и вернуть меня по его словам в трезвый рассудок, понять меня, поэтому — Я сижу на мягком диване в кабинете своего врача, мои руки не привязаны, на лице нет маски как обычно, смирительной рубашки нет тоже — ничего нет. Просто обычная одежда из хлопка черного цвета в виде спортивных штанов, светло-серой майке и черной кофты на молнии, которуые я так люблю, и мои пальцы перебирают блестящий предмет. В своих руках я держу маленькое зеркало, один подарок от старого друга, c которым мы давно познакомились в этих стенах, он вроде изгатавливал их, по крайней мере пока был абсолютно здоров, ну или хотя бы на половину, но был. Красивое карманное зеркало, ничего не скажешь. Смотришь на него и иногда не понимаешь, ты ли там на самом деле — или же плод твоего воображения. По крайней мере если это на самом деле я — то изменился я, конечно, колоссально за столько-то лет. И мои уголки губ ползут в вверх. Мой врач медленно поднимается, подходит ко мне впритык и устало опускается на кровать рядом со мной, его светлые глаза смотрят на меня устало и с какой-то долей тоски, а его ладонь опускается на мое плечо и аккуратно его сжимает.       Я медленно поворачиваю свою голову к нему, смотрю на его лицо, и первое, что я замечаю — шрамы, это я их тогда оставил еще давным-давно. И что самое забавное — он совершенно на меня не злиться, для него это будто в порядке вещей. Он смотрит на меня пристально, а после я ощущаю, как его пальцы накрывают мои, я непроизвольно вздрагиваю, и он сразу же хмурится — взгляд не отводит. Сглатывает и пальцами второй ладони аккуратно дотрагивается до моей щеки и проводит по ней подушечками, рассматривая мой цвет кожи. Мы оба молчим — мы сидим в тишине. Он так хочет вернуть меня — но, наверное, не понимает, что того, кого он ищет во мне, не то что бы не вернуть уже — его просто никогда не существовало во мне. Он придумал себе образ, который с моей помощью жил какое-то время, но так и не стал существенным и настоящим. И мы оба это понимаем.       — Мне очень сильно не хватает тебя, — я вижу, как он смотрит на меня, и зрачки его произвольно расширяются, если прислушаться, наверное, можно и услышать, как ускоряется темп его сердца. Я смотрю на него спокойно. На нем нет никакого халата сейчас, только черная водолазка и такие же черные брюки, и ему идет черный цвет. Если же черный цвет стал для меня чем-то вроде второй кожи, и мое исхудавшее тело, вероятно, выглядит угловатым под черными красками, — ему же наоборот идет, он и больше меня и крупнее и намного здоровее, по крайней мере на первый взгляд. Я молчу. Не потому, что я не знаю, что на это ответить, а потому, что я знаю, что ответить, и на девяносто девять процентов знаю реакцию на свои слова, а если ты в чем-то настолько уверен, то зачем на это тратить свое время.       — Скажи, что я еще должен сделать, чтобы тебя вернуть? Скажи, я сделаю что угодно, только чтобы ты был здоров, и мы наконец-то вернулись домой, наконец-то оба убежали подальше из этого кошмара, — взгляд становится почти прозрачным, и он крепко сжимает ткань на моем плече.       — Почему ты говоришь так, словно мы с тобой знакомы давно? — моя бровь ползет вверх, и я щурюсь, пытаясь сдержать порыв какой-то странной агрессии и желания сейчас не оттолкнуть его. Последнее время из-за своих соображений и обиды я лично сделал выбор в его пользу, и теперь я позволяю себя трогать, себя любить и относиться ко мне так, как он этого хочет. А все потому что Итачи. Итачи бросил меня. Итачи променял меня — Итачи никогда не полюбит меня так же, как своего младшего брата, и меня это так сильно.       Раздражает. Я получаю обожание от своего врача, которого я шпынял, над которым я издевался, как мог, отталкивал его и кричал ему в лицо, чтобы он привел мне Итачи, — но он никуда так и не ушел. Я отношусь к нему как к псине, — а он все еще у моих ног. Послушная собачка, — а главное удобная. Ты ей даешь приказ, — она выполняет, ты только позволяешь нечто большее, чем до этого, и видишь счастье, ты говоришь: «сидеть», и собачка сидит, ты говоришь: «лежать» — и она лежит. Иными словами абсолютная власть. И что самое смешное, — по обоюдному согласию. Он молчит, отводит взгляд немного в сторону и прикусывает пухлую губу, и мои глаза скользят по нему от этого произвольного движения, признаться честно, он красив, и он привлекает меня физически. Но привлекать физически — желать секса с кем-то, чтобы почувствовать прилив адреналина и любить — две разные вещи. Они с Итачи очень разные, колоссально, как луна и солнце. Совершенно непохожие друг на друга. Но тем не менее — желание к нему у меня в силу последних событий присутствует. И я уже сам точно не знаю назло или нет..       — Потому что… — его ресницы на пару мгновений вздрогнули, и он опять замолкает. У нас происходит так часто — я часто задаю ему множество вопросов с тех самых пор, как мы вроде стали с ним общаться более менее дружелюбно и вроде как близко, но он не отвечает мне на них внятно. Он почему-то мне не может сказать множество вещей или просто не может, я не знаю, вероятно, мы уже оба ничего не знаем.       — Потому что это так, — он не смотрит на меня, смотрит в какую-то одну точку и хмурится. И опять мы молчим, пауза затягивается и становится слышно, как за окном задувает шумный ветер, от перебоев с электричеством начинает мигать настольная лампа, и где-то вдалеке слышится тихий скрип деревянного пола, по которому кто-то в ночи ступает. Давно уже находясь в этом странном месте. Прекращаешь обращать попросту внимание на такого рода вещи. Потому что действительно чего здесь стоит бояться, так это — тишины. Ее бояться надо панически. Со всем остальным можно еще справиться, все остальное стало чем-то привычным и предсказуемым, чем-то уже родным. Находясь в этой занимательной психиатрической больнице, ты становишься ее частью, ты становишься словно частью грибницы, маленьким грибочком, который синхронизуется с другими и уже заранее знает, когда один из его сородичей куда-то пропадет или кто-то чужой придет на их территорию. И в какой-то момент психика играет с тобой очень интересную вещь — не важно, больной ты или нет, тебе надо или подыгрывать или поверить в то, что ты больной, или ты, просто от всего увиденного здесь, из всего сделанного с тобой, попросту сойдешь с ума. Окончательно. Как сказала когда-то Сакура: «В этой больнице есть одно простое правило — или борись или беги» На этот раз подношу к его щеке свою руку уже я, и вижу, как его плечи на автомате напрягаются как и спина, расширенный зрачок глаза проскальзывает по моим пальцам, ресницы прикрывают глаза, и он поджимает губы. Каждый раз у него такое вот странное выражение лица. Я смотрю на него продолжительно и подушечкой пальца провожу по уголку губ, надавливаю, пытаясь проникнуть вовнутрь, на что вижу в глазах сначала страх, после недоумение и уже потом проскальзывающую злость в перемешку с сожалением. Он вяло пытается с горечью во взгляде отпихнуть от себя мою руку, немного даже грубо, но я лишь усмехаюсь и перехватывая его руку резко сажусь на его ноги, зажимая его ноги своими. Наклоняюсь и вижу, как мой врач рефлекторно ставит руки назад и старается максимально отдалиться от меня, старается отвести взгляд.       — Н… — он сглатывает, — не надо. Не надо? Но ты же так этого хотел. Разве нет? Мои пальцы перемещаются на его подбородок и сжимают его грубо, резким движением поворачивают на себя. И смотря своими темными глазами в его потемневшие, я, приближаясь ближе, провожу своим языком по его губам. Он дергается словно в судороге и так мило тянется ко мне с прикрытыми глазами, но я лишь аккуратно кладу свой палец на его губы и выдерживаю паузу.       — Мне нужна твоя помощь, — я говорю тихо, слышно, как в грудной клетке напротив бешено бьется сердце.       — Какая? — он сглатывает и облизывает свои пересохшие губы. За окном начинает мигать фонарь. Опять. Я замолкаю и, словно ненароком задевая его достоинство своим, и подношу кисть руки в задумчивом жесте, закусываю кусок кожи на пальце.       — Ты говоришь, что мы давно знакомы да?       Он кивает.       — И все, что ты говорил мне про «нас» раньше — правда? — уточняю более спокойно.       — Да.       Он прикрывает глаза и усмехается, думает о чем-то, вспоминает. — Мы с тобой кое-чем похожи, — неоднозначно произнес Обито.       — Мы с тобой кое-чем похожи, — я поднимаю свои веки и выдыхаю, смотря прямо в его глаза.  — Чем? — я действительно не понимал, чем я могу быть похож на этого человека, который пережил все это столько лет назад и сейчас сидит перед мной.       — Чем? — свой же вопрос я слышу из уст другого человека, и это не может не вызвать у меня легкую полуулыбку.       — Болью, — я отвечаю, смотря прямо ему в глаза, и не могу сдержать своей радости. — И я прошу тебя об одной услуге. — Болью, — Обито улыбнулся. — И я прошу тебя об одной услуге, — Обито резко повернул голову в сторону дверей, будто проверяя, не подслушивает ли кто-то наш разговор.       — Какой? — Какой? — Когда ты будешь готов, не сейчас… это может быть через пару лет, а, может, и десяток. Сожги здесь все дотла, двор и это здание. Очисти это место, только после этого этот замкнутый круг развеется, и все погребенные здесь, наконец, упокоятся с миром. Стань именно тем Отцом, который сможет дать покой своим детям. Я не смог сделать до конца, надеюсь, сможешь ты. И я, наконец-то, встречусь с Рин, — Обито шумно выдохнул. — Она не…? Я нехотя отстраняюсь от его губ и, наконец, встаю. После чего подхожу к окну, на котором давно нет никаких решеток, хотя, когда они были — всегда было весьма занимательно наблюдать за тем, как при определенном нажатии их можно сломать, словно меня это вообще остановить может, если бы я этого захотел.       — Мне нужна будет твоя помощь, — я говорю медленно, рассматривая за окном свет фонаря, который через стекло отображается в моих зрачках. — Скажи, ты никогда не хотел уничтожить это здание? — я задаю вопрос с подвохом, заранее знаю его реакцию. — Нет. Я ни разу ее не видел. Здесь остались все кроме Рин. Такая вот… Ирония судьбы, — криво усмехнулся Обито.       — Я? — уставший взгляд моего собеседника резко меняется и становится обеспокоенным. — Нет… я… почему ты спрашиваешь? — Я навечно погребен заживо с человеком, которого убил, который отнял у меня все, и я обречен видеть его каждый день. Ведь именно из-за нас двоих в этом заведении погибло столько людей, такое, своего рода, наказание. Думаю, теперь ты понимаешь, почему я ненавижу Орочимару? — Обито опять усмехнулся.       — Я навечно погребен заживо здесь, с человеком, которого ненавижу, который отнял у меня все, и я обречен видеть его каждый день, — я говорю это без каких-либо эмоций, протягивая руку чуть вперед в сторону фонаря, и начинаю сжимать ее в кулак.       Тем временем лампочка начинает медленно мигать.       — Из-за нас двоих погибло столько людей, — я не могу сдержать усмешки, — хотя, думаю, из-за него одного, нежели из-за меня, — я хмурюсь и отгоняю какую-то навязчивую мысль в сторону, — что я уже сам не понимаю, наказание это или же благо, но как бы то не было, — я поворачиваюсь обратно к мужчине на диване и смотрю на него пристально. — Я очень хочу начать новую жизнь с кем-то другим, — мой взгляд скользит по его скулам, — и поскорее выздороветь, но чтобы это сделать, мне надо избавиться и от этого человека и от этого заведения — они плохо на меня влияются и лишь гробят меня — тянут за собой словно под странную воду вниз. Ты понимаешь, о чем я?       — Понимаю. Я облизываю губы.       — Ты поможешь мне? — Так ты согласен на мои условия? — Я… мне надо подумать, — только и смог я выдавить из себя. — Я не готов убить столько людей.       — Я… я не. Мне надо подумать… И. Ты же знаешь, что это опасно и я, — его взгляд начинает метаться из стороны в сторону, он боится смотреть мне в глаза.       — Ты любишь меня? — я задал вопрос в лоб. Сейчас не время ходить вокруг да около.       — Да, — он словно потух и отвечает почти бесцветным голосом, — но я. Я не готов убивать столько людей. Это неправильно и… — Тебе и не надо, — Обито нахмурился. — Ты должен вывести отсюда всех живых, с остальными я разберусь сам. Наши нерешенные проблемы никаким образом не должны касаться живых людей. Просто это здание должно перестать существовать, если ты, конечно, не хочешь, чтобы ни в чем неповинные люди здесь попросту умирали.       — Тебе и не надо, — я подхожу к нему и резко тяну его на себя, от чего сам падаю на диван, и он, чтобы не упасть на меня полностью, упирается своими ладонями о края дивана. Я смотрю ему прямо в глаза и, приближаясь, кусаю за губу, прокусывая ее насквозь, и вижу как крупинки страсти появляются в его взгляде. Он тянется за очередным поцелуем, но я резко отстраняюсь от него. Не все сразу.       — Ты должен вывести отсюда всех живых, с остальными я разберусь сам. Наши нерешенные проблемы никаким образом не должны касаться живых людей. Просто это здание должно перестать существовать, если ты, конечно, не хочешь, чтобы ни в чем неповинные люди здесь попросту умирали. — О чем ты говоришь? — я опять потерял логическую нить суждения.       — О чем ты говоришь? — он опять хмурится, но я лишь успокаивающе глажу его своей ледяной ладонью по макушке волос и, аккуратно сжимая затылок, тяну к себе и на последок говорю слова Обито. — Ты вскоре поймешь, о чем я, — Обито опять повернулся к двери. — А пока. Шион, ну хватит уже прятаться за дверью, заходи к нам.       — Ты вскоре поймешь, о чем я. Так ты обещаешь мне, что поможешь мне?       — Обещаю.       — Хороший мальчик, — мой взгляд меняется, и я рукой провожу вдоль его груди останавливая ладонь на брюках. Он не сдерживается и накрывает мои губы своими, зажимая мои руки над головой и углубляет поцелуй. И фонарь на улице гаснет.

***

Хидан потерял дар речи, кажется, на пару мгновений, но почему-то даже ему — человеку, который относился ко времени с явным пренебрежительным и снисходительным отношением, эти пару секунд показались чем-то сроду вечности. Такой тягучей, давящей и полностью пожирающей его своей вязкостью сполна. Он пару раз моргает и пытается сглотнуть подступивший к горлу ком, но не может, потому что в глазах навеки отпечатывается этот взгляд Неджи, который впервые смотрит на него с каким-то полным признанием и пониманием, в то время как через слуховые перепонки его заливистый смех проникает глубже и дальше, словно удавка на шее, которая напрочь перекрывает какой-либо поступающий в легкие кислород. Полностью и со всей силы давит на мышцы шеи и сжимает, и у тебя создаётся полное, но в тоже время иллюзорное ощущение, будто вся земля уходит из-под твоих ног, и ты прямо сейчас рухнешь непонятно куда. Ты сделаешь еще один шаг и рухнешь на пол как мешок картошки, который осмотрительный хозяин поставил на пол в темном углу, пытаясь отладить свои запасы на зиму. Неджи заливисто смеется, его грудь поднимается вверх словно в приступе истерии, и он дрожащей рукой пытается прикрыть свои глаза, которые по его ощущениям сейчас выпадут из орбит, и ему так весело. Его в прямом смысле этого слова трясет. Руки дрожат, и от вида впавшего в полную прострацию Хидана становится еще смешнее. Он же не ожидал, нет, не так, когда он ставил ему условия, он даже и не дал возможности зародиться в своей голове, что Хьюга действительно сделает это. Он не мог в это поверить, не мог осознать тот факт, что это когда-либо случится. Да что тут греха таить, Неджи и сам не знал и не осознавал, что когда-либо решится на это и не мог даже представить в своей голове причину — почему. Но он сделал это так просто, так легко и без каких-либо колебаний и сейчас впервые за свою ничтожную жизнь, которую будто кто-то до этого момента проживал за него, словно переключился и решил взять в свои руки. И проснулся будто после долгого сна, будто наконец перестал выполнять свою предначертанную роль жертвы и показал свою истинную натуру. И стало так легко, когда нет больше граней, когда нет больше стандартов или каких-то уставновленных кем-то рамок поведения и понятия того, что правильно, а что нет, как именно ему нужно было себя вести, потому что это кому-то было нужно. Неджи сдерживает подступающий к горлу ком и смотрит на Хидана с усмешкой, его глаза горят.       — Ты чего, язык проглотил там? — руки все так же дрожат, но он сжимает их до боли, чтобы хоть как-то вернуть себе контроль, снять окончательно с себя кандалы старой роли и дать миру увидеть его полноценное и новое настоящее лицо. Усмехается опять от молчания и выдает тихо:       — Думал, я не смогу? А я вот выполнил обещание, — он начинает смеяться опять, а после затихает почему-то, смотрит с каким-то пренебрежением на тело, толи отвращением.— Забирай и делай с ней что хочешь, или клянусь тебе твоим сатаной, я сам сейчас не знаю, что могу сделать в следующий момент, и кто знает, может, я тут решу растаскать ее остатки по всему твоему кабинету и развесить на люстру, ибо, боюсь, меня, если я буду смотреть на нее еще пару часов — точно вывернет наизнанку. Глаза девушки уже приобрели стеклянный вид, и ее голова криво откинута назад, пока руки и ноги как-то стали искусственно вытянуты и остались лежать на полу. Она уже холодная, вся когда-то согревающая ее кровь давно уже вытекла на пол и на одежду Неджи, отчего цвет кожи начал приобреть синеватый оттенок.       — Уебок, — Хидан наконец выдавливает из себя хоть какие-то слова, собирается с мыслью и выходит из прострации, полностью давая команду телу придать более расслабленный вид. Хватит стоять столбом, времени у них действительно мало. — Я рад, что ты, наконец, собрал яйца в кулак и все такое, но, признаюсь честно, такого вот твоего появления даже я не ожидал. Буду честен, на пару секунд я охуел, но, — его рука перемещается на его глаза, и он будто растирая их пальцами улыбается. — …я рад, что ты смог. Правда, рад. Неджи слушает его внимательно и издает смешок. Так странно, но именно сейчас ничего кроме мата в его лексиконе подстать его другу у него попросту не осталось, и именно после этого совершенного убийства он будто впитывает в свой характер часть Хидана, в свою новую структуру личности и поведения.       — Да я сам охуел, что тут скрывать-то, ну что, большой брат, я сделал все, что мог, моя крыша окончательно, видимо, поехала — дело осталось лишь за тобой, — губы опять трогает улыбка, и он, последний раз смотря на Хидана, пока перед глазами все не начинает плыть и его мутит колосально, выдает, — спасай меня, Хидан, ибо, кажется, мне действиетльно теперь понадобиться твоя помощь в принятии всего и наставления того, как мне теперь со всем этим жить, ибо я в душе не ебу, кто я, что я и мне кажется, что сейчас — я и есть ты, — он выговаривает это голосом Хидана и в следующим момент отключается прямо у стены. Его бьет лихорадка, и температура явно подскочила.       Хочешь понять монстра — стань им.       — И все-таки это воистину пиздец, — Хидан по-доброму улыбается и, переступая через стол грубо, направляется в сторону своего горе-ученика, психика которого, не выдержав такого напряжения, взяла заслуженный отгул. Смотрит на труп девушки и цокает языком. Прибрать бы тут — не помешало бы. Останавливается, подходит в сторону телефона и набирает номер. Слышаться гудки.       — Привет, извини за столь. Да, я в курсе сколько времени, — он закатывает глаза, — да-да, да понял, я, понял, — он хмурится. — В общем я чего звоню тебе. Помощь твоя нужна, да помощь, говорю, причем срочно. В трубке что-то говорят.       — А, ну мелочи, от трупа всего лишь избавиться, — абсолютно спокойным голосом говорит мужчина. — Нет, я не шучу, не важно откуда он. Ты поможешь мне или нет?       В трубке опять что-то говорят.       — Ну хорошо, сколько ты хочешь? — его губы расплываются в улыбке, — продажная ты сучка моя. Да шучу, я, шучу, хорошо, ну придется тебе опять сюда вернуться. Ну, а что поделать. Я помню, что тебе как и мне тут не нравилось, но мы же друзья и все такое… Я не виноват что из нас двоих утилизатор — ты.       — … завтра днем приедешь? — его взгляд опять перемещается на мертвую девушку. — Ты только это, на этот раз придумай историю более правдоподобную, и не. Нет, не надо его звать, я говорю тебе не надо его, мне и так тут хватает людей. Да подожди ты! Господи, блядь, — Хидан даже присел. — Господи, пиздец какой-то, ты собираешься всех сюда притащить что-ли? Я уже жалею, что вообще тебе позвонил! Блядь, давай, Кисаме останется дома, мне только тут этого пиздеца с Итачи опять не хватает и. Блядь это он что ли там на заднем фоне говорит? Хидан шумно выдыхает, и его взгляд меняется.       — Если что-то пойдет не так, я прирежу вас обоих — это ясно? — голос становится сухим и безликим. Пальцами левой руки он оттягивает кожу под глазами и резко отпускает обратно. — До завтра. Нажимает кнопку отбоя и поворачивается к двум телам на полу — одному живому, другому мне очень. — Ну что, уебушек, — усмехается Хидан в очередной раз, — настало время знакомства тебя с моей семьей. Думаю, ты будешь под большим впечатлением. Типа знакомство с родителями ей богу. Неджи никак не реагирует как и Тен Тен, а Хидан закусывает губу и смотрит на часы. Дел у них заметно увеличилось и разговоров на ближайшее будущее тоже.

***

Наруто смутно помнил, как он, пугаясь каждого шороха и скрипа в том темном коридоре, дошел до своей палаты, лег туда спустя столько времени и попросту постарался уснуть. Гаара лежал на своей кровати и мирно спал. Будто Наруто и не пропадал никуда на столько времени и будто все это время они и не заметили разлуки и явно испортившегося общения. Он не проснулся, не вздрогнул от скрипа двери, что было странно, учитывая приступы страха его друга от голосов по ночам, ничего, никакой реакции. Наруто просто лег на свою кровать, пытался концентрироваться и разложить все на какие-то внутренние полки осознаности и анализа, что вообще тут происходит, но из-за полученной информации в силу последних событий была полнейшая каша и никакой логичной связи. Он смотрит на потолок с пару минут и пытается вспомнить, как он вообще сюда попал, почему до сих пор отсюда не ушел и что же его здесь держит. И каждый раз его мысли возвращаются к Саске. Саске словно какая-то болезнь или как в народе говорят — запретный плод, который всегда сладок. Но он уже и не помнит — когда они поменялись местами и менялись ли на самом деле. Или ему так кажется? Очень хотелось выкинуть все это со своего головы и попросту поговорить с Шикамару или с Гаарой. Он и сам не заметил, как настолько отдалился от них за все это время, и теперь не знал, как в принципе начать с ними свое общение заново. Было как-то неловко что ли, он бросил людей, которые были добры к нему и внимательны, ради тени прошлого, которая прямым текстом послала его из своей жизни, и это так раздражает. С одной стороны — по правильному и логичному варианту, надо отпустить уже свои воспоминания детства, которые поголовно связаны с Саске и его братом, больным на голову. Наруто знал, что Итачи больной на голову, и как бы тот не промыл мозги Саске — Наруто он их не промоет никогда. Дать им жить вдвоем и отойти в сторону. Но с другой стороны — это было уже дело принципа. Он же обещал ему и себе. Он должен спасти Саске от его брата, потому что Саске не понимает, в какую яму он упал и продолжает падать. Он должен это сделать и вернуть все на прежние места — как было когда-то. И вот такой вот внутри из-за этого возникает диссонанс. У Узумаки уже в голове не укладывается, кто в этой больнице есть кто, и у кого какая мотивация. Здесь не все такое — каким кажется. Пациенты могут оказаться спокойно врачами — врачи — пациентами. И как понять, что здесь происходит и почему, а как не сойти с ума от всего этого цирка — остается под большим вопросом. Спектакль какого-то одного актера или же режиссера все-таки? Который дергает всех за ниточки и почему-то все считают нужным ему подчиняться. Наруто не спиться совершено, он включает настольную лампу, находит какой-то запачканный листок бумаги с непонятного происхождения пятнами, берет ручку и пытается писать хотя бы список людей, которых он тут встретил и узнал, чтобы составить план хотя бы приблизительно — что тут происходит. Но больше всего ему не дает покоя — кто был сегодня перед ним. Если это не Саске, и он не сошел с ума — то кто это?

***

Хидан решил держать Неджи следующее неизвестное количество дней в своих покоях, чтобы следить за его состоянием самому и ненароком не потерять в противном случае, как это здесь часто бывает. Поэтому, если говорить простым языком, Хидан тупо запер Неджи в своем кабинете на кушетке, принося ему воды и таблетки с едой по необходимости, и на всякий случай еще и привязал рукой к ножке дивана. На всякий случай. Мало ли. Оставалось разобраться с телом, которое уже Хидану начинало доставать приличное количество хлопот. К примеру — оно постепенно начало из-за тепла разносить крайне неприятный запах, который как-то слишком быстро распростронялся по всему помещению, поэтому мужчина не придумал ничего лучшего кроме как отнести тело в тот самый подвал, в котором он в последний раз был с Неджи. По крайней мере — это самое «безопасное» место и для трупа и для него. Долго стоял и думал над тем — положить в мешок это или нести просто так — на спине. Идея с мешком была весьма привлекательной не считая того факта, что мешка таких размеров под рукой попросту не оказалось. Спрашивать помощи у, так сказать, товарищей по несчастью, было чревато последствиями, хотя бы потому что, одним из ключевых правил их «кружка по интересам» в виде ролевой игры в отцов, было: 1) Не убивать без приказа. 2) Не заводить учеников. 3) Не заводить любимчиков. 4) Не делать что-либо без указания Отца. И как мы понимаем — Хидан нарушил все четыре пункта сразу, и перспектива, мягко, говоря, складывалась не очень. И именно поэтому, пока все нормальные люди, если так этих людей можно назвать, спят, Хидан несет в подвал труп. Прекрасное ночепровождение — а, главное, продуктивное. Когда он уже все-таки донес свою ношу и скинул подальше в очередном из проемов коридора, матерясь триста раз от того, что тело так и наровилось сползти с его плеч и создать лишний шум, сел на развалины и закурил. Курить захотелось как-то слишком сильно. Так он и сидел на своих же развалинах. Когда сигарета была уже докурена, мужчина, наконец собравшись с мыслями, пошел в сторону выхода, держа зажженный факел, который организовал на всякий случай, и уже дойдя почти до последней части дороги, резко в кого-то врезается.       — Блядь, — вскрикивает Хидан и отступает на пару шагов назад, а после поднимает свой взгляд и встречается с глазами женщины.       — Так и знала, что найду тебя тут, — сухо говорит Конан.       — Так и до инфаркта довести можно, господи, блядь, Конан, не делай так больше, — выдыхает мужчина и уже начинает обходить ее стороной, но внезапно женщина хватает его за руку и слишком сильно ее сжимает для женской хватки. Хидан останавливается и в его взгляде витает молчаливый вопрос.       — Где Нагато? — Конан спрашивает с нажимом и смотрит прямо в глаза своего коллеги.       — Не знаю, — быстро бросает Хидан и отводит взгляд в сторону руки, начинает ее трясти, — отпусти меня, милая, у меня там ребенок болеет.       — Боюсь, что ты как раз таки знаешь. И какой еще ребенок? — глаза девушки сужаются, и она сжимает руку сильнее.       — Не твое дело, — Хидан отвечает в тон, — руку отпусти, по-хорошему прошу.       — Где Яхико? — задаёт девушка следующий вопрос, и теперь Хидан чувствует настоящую боль, которая разносится по кисти его руки. Хватка для женщины у нее железная.       — Конан, я сказал тебе — я не знаю, где твой ебарь и тв… — он не успевает договорить, как со всей силы получает пощечину, которая моментально откидывает его голову назад. Хидан на пару секунд теряет равновесие и выдает: Хороший удар, уважаю.       — Я еще раз спрашиваю: где Яхико, Хидан? Где Нагато? Почему я не могу найти не их ни Орочимару, куда этот ублюдок их засунул и какого хрена? У нас был уговор, — она говорит голосом на тон ниже. — Я знаю, что ты прекрасно знаешь, где они, избавляться от мусора — твоя работа. Скажи мне, где мои близкие, или я начну действовать, и от этой больнице нихрена не останется.       — Руку отпусти, — говорит уже совершенно другим голосом Хидан и смотрит на крепкие пальцы женщины. — Считаю до трех, больше просить не буду. Конан разжимает его кисть, от чего на руке сразу же остаются ужасные синяки. Слишком сильная хватка для женщины, ненормально сильная, и Хидан прекрасно знает почему. Он трет руку и нехотя переводит взгляд на женщину, которая исподлобья сверлит его взглядом.       — Милая, я правда не знаю, где Нагато и…       — Ты ему угрожал, мне Дейдара уже все рассказал! После этого он исчез! — ее зрачки сужаются. — И ты думаешь, я тебе поверю?!       — Мне глубоко насрать поверишь ты мне или нет, — Хидан фыркает, — у нас были разногласия из-за его крысяческого поведения, так как он никак не мог определиться на какой, он, мать его, стороне… — повисает пауза, — я не знаю, где Нагато, и куда этот педофил его засунул для своих опытов. Советую обратиться к Сасори, они у нас врачи по образованию. А Яхико выписали и.       — Ты тоже. — в тон говорит Конан, — не пудри мне мозги, я знаю, Хидан, кто ты на самом деле, — она делает пару шагов вперед. — Я не дура.       — Да ты что, — Хидан моментально меняется в лице, и его взгляд становится крайне специфическим, — и кто же я?       — Я долго не могла понять, — Конан переступает с ноги на ногу и поправляет свои волосы, — откуда у тебя, такого опасного пациента да еще и оккультиста такая вседозволенность. Почему Итачи или тот же самый Орочимару на тебя не влияются, или Саске, к примеру, Данзо или Отец. А потом проследив за тобой, и за твоим спектаклем, который ты играешь на ура, за это отдельная похвала, это и Дейдара заметил, твои резкие перепады настроения или иными словами падения привычной маски, — она выдержала паузу, смотря в глаза Хидана, который совершенно спокойно в ответ глядел на нее.       — Меня так же очень удивило увидеть тебя в нашем кругу по интересам в числе отцов, а также тот факт, что Саске попросил тебя о помощи этому мальчишке, — Конан говорит сухо. — А еще меня крайне смущал один факт, дорогой мой, почему же ни Мадара, ни Итачи тебя не трогают, а потом я поняла — ты врач. И все твои оккультические замашки или фарс или тебе в этом никоим образом не мешают. Не так ли? Только у меня один вопрос: зачем? Зачем тебе этот спектакль и вечное вранье — какая тебе с этого выгода, и что ты тут делаешь? Но и это еще не все. На губах Хидана появляется усмешка.       — Да тебе в следователи надо, милая.       — Если бы ты был бы просто врачом под прикрытием — это полбеды, — Конан подходит впритык и, смотря в глаза, задает ему вопрос, — знаешь, что я еще узнала? Бьюсь об заклад, об этом ты умолчал, сладкий. Конан кладет руку на его плечо и сжимает его так, что слышится хруст. После на цыпочках приближается и шепчет ему на ухо свой ответ. Отстраняется и смотрит с ухмылкой. Хидан напрягается.       — И поэтому я предлагаю тебе со мной сотрудничать и помочь мне. Мне как и тебе все это нахрен не сдалось, если хочешь, чтобы ты и твой новый друг остались живыми, помоги и мне найти своих. И мы с обоюдной помощью в итоге останемся в выигрыше, и, когда настанет тот день, уедем отсюда. Меня никто кроме них здесь не интересует. У нас с Саем разве что поручение не дать Узумаки окончательно рехнуться, хотя, это уже под вопросом.       — Вы понимаете, с чем играете, не выполняя приказы? — спокойно спрашивает Хидан.       — Хидан, мы похожи больше, чем ты думаешь, поверь, мальчик о себе позаботиться и без моей помощи.       — Кто еще знает? — ровным голосом спрашивает Хидан.       — Сай, — девушка потирает глаза, — Хаку уже не вернуть, хотя Сай еще точно не понял.       — И зачем я вам нужен? — Хидан поднимает бровь.       — Чем больше союзников — тем лучше. Так ты поможешь мне взамен на мое хранение твоего маленького секрета? — она отпускает его плечо и отходит на пару шагов подальше на всякий случай. Хадин задумывается.       — Скажи, девочка, почему бы мне тебя сейчас просто не убить и не ебать себе всем этим голову, раз ты уже полезла туда, куда тебе лезть не надо было? — теперь перед ней стоит настоящий Хидан. Его взгляд совершенно спокойный, зрачки сужены, тембр голоса низкий и он наклоняет голову в бок, пока волосы спадают чуть на лоб, и на губах расцветает добродушная улыбка, словно подснежник ранней весной.       — Можешь, только тебе надо будет еще убить как минимум двоих.       — Ты думаешь, для меня это проблема? — он прикрывает свои глаза и мотает головой. — Видимо, ты все-таки недостаточно обо мне узнала, душка.       — Нет, — Конан усмехается, после чего достает телефон и показывает экран, на котором изображен спящий Неджи и Сай, который стоит около него держа над его шеей нож. — Для него проблема. Убьешь меня или Сая — он умрет, хочется тебе это или нет.       — Пусть умирает, — пожимает плечами мужчина и смотрит в экран телефона. — Если ты думала меня провоцировать этим пацаном — мне поебать. Конан замирает и потом хлопает глазами в растерянности. — Но… тогда. Зачем тебе все это и. Ни один мускул на лице Хидана не дрогнул, и он резко хватает девушку за горло, вбивая ее в стену, от чего она вскрикивает и роняет телефон из рук, тот падает на землю. После наклоняется к ее уху, пока она, вцепившись в его сильную руку, пытается ослабить его хватку, и с садистским удовольсвием говорит:       — Как ты думаешь, учитывая все то, что ты обо мне знаешь и какую угрозу ты мне представляешь, будет ли меня гложить совесть, если я раздавлю твое горло сейчас? Девушка кашляет и пытается брыкаться.       — А после, — в его глазах появляется странный огонек, — я выебу твой труп, принесу его в дань своему богу и пущу по кругу своим друзьям, который скоро должны пожаловать на нашу вечеринку. Как тебе такая перспектива? Сая выпотрошу своей косой и развешу его внутренности как рождественские украшения на елку, которая в нашем холле еще стоит. И ты серьезно думаешь, что я вас, каких-то двух букашек — испугался? Если ты знаешь, кто я — то ты дура, Конан. Я и буду ради какого-то пацана с проблемами в башке подставлять себя? — он начинает смеяться. — Ты серьезно так думаешь?       — О… отпусти, — она кашляет и задыхается, — я поняла… п-пожалуйста.       — Хорошая девочка, — Хидан резко отпускает девушку, от чего та падает на пол. После чего берёт телефон Конан и с невозмутимым видом говорит в микрофон, пока оттуда что-то говорит Сай.       — Привет, сладкий, — начинает Хидан проводя языком по зубам. — Такой расклад в общем, ты, конечно, можешь прирезать уебка и тем самым избавить меня от массы проблем, — его голос теплеет, — но знаешь, что сладкий? — его дружелюбный голос меняется на сухой. — Я терпеть не могу таких вот пидарасов как ты, который нападают на беззащитных людей, ты не будь сыклом и, — губы Хидана расплываются в усмешке, — разбуди его… Губы расплываются в усмешке от понимания того, каким Неджи сейчас проснётся, и какое может быть теперь веселье.       — … или ты можешь, конечно же, его прирезать, сладкий, но я обещаю тебе, что в течении дня я тебя найду и выпотрошу. Как я уже сказал твой «мамочке» — убью, выебу бутылкой перед тем как выпотрошу, а после развешу твои внутренности на елку или люстру, к примеру… Он переводит взгляд на Конан, которая все еще кашляет и смотрит на него со злостью.       — …или мы по-хорошему расходимся, и больше вы не злите папочку Хидана, который очень страшен, когда ему портят настроение. Мир, дружба, жвачка и все такое — и все живы. Выбирай. Конан я еще не убил, но выбор, впрочем, за тобой.       — Третье, — доносится с телефона.       — Ну вот и хорошо, мой сладкий, спокойной ночи тебе, любовь моя, — Хидан нажимает на кнопку скинуть вызов, наклоняется к Конан и протягивает руку ей. Девушка смотрит с настороженностью, но, встречая опять привычную добродушную улыбку на лице Хидана, которая снова появилась, ловит волну мурашек по телу от ужаса, но руку все-таки протягивает. Он помогает ей встать, и они молча идут в сторону выхода. Хидан напоследок оборачивается и говорит одну лишь фразу: — Наверху. От чего Конан замирает и медленно поворачивается, смотря в спину удаляющемуся мужчине.       — Сукин ты сын, — она усмехается. — Все-таки ты знал.

***

Мужчина сонно открыл свои глаза, и зевота резко заставила его даже растянуться на своей кровати. Такая сладкая истома, когда ты позволяешь каждой мышце вытянуться, чувствуя, как тело напрягается, после чего резко расслабиться и выдохнуть. Наруто сонно открыл один глаз, и роговицу резко обожгло синим светом, исходящим от цифр будильника — на часах было около шести часов утра. А, если быть точным, шесть часов и шесть минут. Наруто выдохнул и, переборов зевоту опять, он в одних трусах, которые почти свисали с его бедер, поплелся в сторону кухни в их квартире. Обычный день, обычный понедельник. За окном еще темно, луна освещает дороги за окном, по которым люди в спешке ездят по своим делам. Наруто опять с минуту смотрел на улицу и медленно подошёл к чайнику. Нужно было заварить себе утренний кофе и сделать что-нибудь перекусить. В холодильнике было как раз все, что нужно, для обычных тостов и утреннего омлета. В душевой кабине, как обычно, шумела вода, на которую Наруто не обратил никакого внимания. Обычное утро, обычное утро понедельника. Мужчина взял две кружки красного цвета и налил в них кипяток, размешивая гранулы заварного кофе ложкой. Утро понедельника выдалось каким-то чересчур тревожным. Наруто проснулся от сильного толчка в руку и первым, кого перед собой увидел, был Шикамару. С просони не понял, что именно здесь тот забыл, но, не успев ничего спросить, почувствовал, как его тянут за локоть в сторону двери. В палате пахло кофе.       — Просыпайся и пошли.       — Куда? — во рту отдало чем-то кислым, и Узумаки, запутавшись ногами в одеяле, попросту свалился на пол. Шикамару лишь фыркнул и отошел в сторону, присел на стул и стал выжидающе сверлить друга взглядом.       — Приводи себя в порядок, мне надо тебе кое-то показать в библиотеке, — он скучающе провел взглядом по их палате и переключил внимание на окно.       — Как ты вообще попал сюда, и где Гаара? Где ты сам вообще пропадал? — Наруто поднялся на ноги и первым делом, что увидел, так это абсолютно пустая кровать рядом с ним и в очередной раз нахмурился. Создавалось такое впечатление, словно Гаара действительно стал его избегать. Кровать заправлена, хотя на часах только десять. Наруто наконец-то поднимается на ноги и плетется в сторону раковины, чтобы хотя бы умыться.       — У вас дверь была открыта, — спокойно отвечает Нара и пожимает плечами. — Где Гаара я понятия не имею, а сам же я был занят книгами, и, наконец, нашел кое-что весьма занимательное, что хотел бы тебе показать. Поэтому собирайся, пожалуйста, скорее. А еще пришло время сыграть с тобой игру.       — Игру? Ты о чем вообще сейчас говоришь? — доносится голос со стороны шкафа, но Шикамару не обращает на это никакого внимания и предпочитает лишь деликатно промолчать.       — Ну я готов, — говорит полусонный Узумаки и кричит от резкой боли внутри. Воспаление не до конца еще прошло. Но, на удивление, он совершенно уже о нем забыл, и оно словно прошло каким-то образом само. Чудеса да и только.       Обычное утро. Обычное утро понедельника. Будильник так и показывал время шесть утра шесть минут. Шикамару лишь хватает Наруто за руку и опять куда-то быстро тащит за собой. Они спускаются на второй этаж, откуда выходит Мадара, и Наруто, встречаясь с ним взглядом, отводит его, под натиском внимательных глаз. Мадара с кем-то разговаривает в проеме своего кабинета, и следом за ним выходит какой-то светловолосый мужчина из его кабинета, волосы которого напоминают ранний снег зимой, и смеясь, подносит свою ладонь к губам. Странно — Наруто видит этого человека впервые, может, друг какой-то? Шикамару тащит его опять за собой, на что тот от неожиданности охает и прибавляет шагу. Они спускаются на первый этаж по лестнице и перед ними предстает такая вот картина. Впервые в их дурдом пожаловал кто-то новый. В фойе стоит мужчина с очень похожим на него толи подростком, то ли непонятно кем, которых смутно ему знакомый психолог, кажется, его звали Какаши, вместе с Орочимару приветливо встречают и о чем-то с ними беседуют. Одеты эти люди крайне странно — в два ярко-зеленых костюма с ярко оранжевыми вставками. Наруто успевает только встретиться взглядом с этим подростком, который внимательно смотрит на него, но Шикамару поспешно уводит его оттуда. Надо же — или новые пациенты или новые специалисты. Так или иначе — бедные люди. Они идут вдоль коридоров куда-то в самую глубь здания, проходя мимо картин, мимо той самой палаты, мимо столовой и зала и наконец сворачивают налево. Останавливаются, Шикамару надавливает своим весом на массивную дверь, которая с ужасным скрипом начинает двигаться, и, когда дверь отошла на приличное расстояние, они могут зайти во внутрь.       — Не знал, что тут есть библиотека, — тихо говорит Наруто, проходя вовнутрь и осматривая книжные стеллажи. — Сколько тут пыли, — он рассматривает песчинки в воздухе, которые отлично видно из-за проникающих лучей солнца сквозь массивные деревянные окна. — Тут никто лет пять точно не убирал. Шикамару с трудом задвигает за собой дверь на прежнее место и показывая жест рукой — идти за собой, скрывается за стелажами. Наруто озадаченно следует за ним, то и дело чихая или начиная кашлять от потоков пыли. Идут они как-то по ощущениям долго, и в голове начинают возникать вопросы, насколько же большая эта чертова библиотека на самом-то деле. Наконец доходят до огромного, продолговатого стола, на котором раскинуто множество папок, книг и всего прочего в хаотичном порядке. Шикамару садится на стул и, зевая, начинает искать нужную ему папку.       — Что это? — Узумаки облокачивается о стол и вскоре садится на него, внимательно наблюдая за действиями Шикамару.       — Сейчас, подожди, — мужчина нервно перелистывает страницы и пальцем водит по строкам, словно что-то потерял. Раздается какой-то шум, словно упала книга с полки, и Наруто резко дергается и вскакивает, но ловит на себе пристальный взгляд Шикамару, сразу же смущается и отводит взгляд.       — Тут такое часто происходит, — без каких-либо эмоций продолжает Шикамару, — не обращай внимания, вероятно, из-за времени дерево начинает гнить в стеллажах и книги попросту выпадают.       — Или нет, — нервно перебивает его Наруто, смотря в сторону звука.       — Или нет, — пожимает плечами Нара, — впрочем без разницы, как я понял, если это не человек, ночью он тебя не тронет. А вот если человек.       — Что ты имеешь в виду — если человек, — Наруто издает нервный смешок и все-таки решается от греха подальше не сидеть спиной к шумам, несмотря на дневное время суток и присаживается поближе к Наре.       — К примеру те дети, Анко, Орочимару, Какаши, — он говорит это ровным тоном, от которого Наруто становится не по себе, — Обито Учиха, Рин Нохара, Шион и другие, но имена я пока не нашел. Шикамару продолжает перебирать бумаги, хмурится и что-то бубнит себе под нос, пока Наруто словно завис и смотрит в одну точку. Такое странное состояние, до него только сейчас начинает доходить, что он очнь плохо помнит вообще все время проведенное здесь, оно словно в какой-то момент после встречи с Саске превратилось в какой-то психотический кошмар. Словно, как их когда-то учили, что при столкновении с высокофункционирующим психопатом или же пограничным больным, ты в какой-то момент и сам становишься таким же, наступая на поле, к которому тебе не надо даже подходить. Он, правда, не понимает, что было с ним все это время. Почему это было и было ли это на самом деле. Словно ему мало того, что приписали несуществующую ему болезнь, так еще и сразу же окунули в самую глубокую ее стадию.       — Шикамару, напомни мне пожалуйста, ты почему тут оказался? — отстраненно спрашивает Узумаки смотря в стену.       — Аутизм в перемешку с депрессией — дело гиблое, — с иронией в голосе отвечает мужчина и, наконец, вытаскивает нужный ему лист наружу.       — Какова вероятность того, что я перенял на себя какой-то общий психоз и сам того не заметил? — у Наруто взгляд пустой, и он поднимает брови вверх. — Я не помню, чтобы у меня когда-либо вообще были такого рода проблемы, все это кажется мне каким-то абсурдным. Я не понимаю. Шикамару с интересом смотрит на него, но лишь пожимает плечами. Опять слышится какой-то странного характера грохот, и блондин поворачиваясь к Шикамару, понимает — тот попросту не слышит его. Получается — только он один слышит его? Грохот усиливается, и Наруто уже открывает свой рот, чтобы что-то сказать по этому поводу, но, видя, как Шикамару невозмутимо водит пальцем по листам бумаги, лишь закрывает его обратно. Аккуратно спрыгивает со стола и медленно идет в сторону шума, стараясь максимально наступать на пол тише и аккуратней, чтобы не издавать лишних звуков. Подходит к стеллажам и, заворачивая за угол, видит как в конце словно промелькнула тень, которая как подол платья скользит по пыльному полу и изчезает. Наруто хмурится опять. Слышится грохот, и на пол прямо перед ним падает книга. Наруто резко делает пару шагов назад от испуга, закусив губы, чтобы не закричать.       — Господи, надо же так перепугаться какой-то книги, — тихо выдает Наруто и, мотая головой из стороны в сторону, поражаясь собственной глупости, садиться на корточки и рассматривает обложку. Книга старая, от удара на землю вокруг нее стоит огромное облако из частиц пыли, и название давно уже стерто. Наруто долго мается и вскоре не смог перебороть инетерса берет ее в руки. Тяжелая.       — Ты точно уверен, что тебе стоит смотреть, что там внутри? Наруто закусывает губу, но берет книгу в руки и несет ее в сторону Шикамару, который словно и не заметил его отсутствия. Шикамару, наконец, протягивает ему листы бумаги, на которых написаны даты смерти тех самых детей снаружи.       — Анко Митараши, Шион, Орочимару и Обито Учиха и еще двое неизвестных пациентов. Смотри. Первые умерли в этом году, — его палец ударяет по даре, — и тут вопросов нет, из-за несчастного случая как бы, меня смущает дальше, что тут написано — они умерли все в один день. Наруто с полнейшим непониманием смотрит на бумаги и хлопает глазами, отложив в сторону книгу. — То есть ты мне хочешь сказать, что наш с тобой врач ходячий трупак? Да это же бред какой-то.       — Смотри дальше, — Нара протягивает ему выписки из газет, где сказано, что сгорела больница, в которой они находятся.       — Я не понимаю, что ты мне всем этим хочешь показать, если честно. Хотя я уже ничего не понимаю.       — Я хочу сказать, — Шикамару наконец откладывает в сторону листы и скрещивает руки перед собой в замок, — если все они умерли и больница сгорела, в том числе записи и все книги, то, — он делает паузу. — Откуда эти записи, кто их делал и откуда все эти книги, а, главное, кто реставрировал больницу и мог помнить, как она выглядела досконально?       — Я не знаю.       — И еще кое-что, тут сказано, — Шикамару открывает самую последнюю папку с именем Орочимару, — мало того, что он сам когда-то был пациентом здесь и его врач неизвестен, — он усмехается, — в раннем дестве был, я не понимаю, откуда вообще взялась эта больница, и кто ее хозяин. Наступает тишина.       — Ты все это время эти бумаги искал? — Наруто спрашивает сконфуженно.       — Я пытаюсь понять, — Шикамару закуривает без какого-либо смущения, — написано владельцы клиника семья Учиха и Орочимару — почему так? Это первый вопрос, кому она принадлежала раньше — два, кто ее реставрировал и как, — три, если род Обито на тот момент весь умер, судя по записям от несчастного случая, а после и болезни. Конечно, у них много ветвей, но меня много в этом смущает, но и это еще не все, — Шикамару выдыхает дым и стучит пальцами по столу. — У Орочимару было двое детей — сын и дочь. И про них никакой информации. Ты понимаешь? — Тут Наруто потерял дар речи.       — Чего? У него были дети, но как же. Если он… Это сделал с Обито и другими. Я не понимаю.       — Здесь написано, его фамилия Учиха, Наруто, — Шикамару выдает коронную фразу и протягивает ему листок бумаги, — посмотри. Дата рождения и ФИО, то есть по моим подсчетам, он мёртвый Учиха (учиха трупах???), полностью ебнутый на голову, любил ставить опыты на людях, ему около двухсот лет. Это как вообще возможно? Можно списать все на психоз, но я точно знаю, что эти книги реальны, я уже проверил.       — Я не понимаю, — Наруто присел даже.       — Вот и я не понимаю, — Шикамару кривится и выкидывает бенчик в стакан с водой. — Я не нашел ни одного фото их внешности в этих папках, словно их вырвали или же украли, но что-то мне кажется никакая больница никогда не сгорала, а если она не сгорала, то что тогда произошло. А если и сгорела — то каким образом я не понимаю тоже. Они молчат, у Наруто начинает покалывать голова.       — Но если все это время тут всех хорошо наебывают, я не понимаю, зачем и как такое вообще возможно. Вот это я и хотел тебе показать. Наруто как-то странно смотрит на него и поджимает губы. Книга лежит на стуле, и Шикамару, словно зная, что она там, задает вопрос:       — Что за книгу нашел? Наруто хлопает пару раз ресницами и, сначала не понимая, о чем тот, смотрит в его глаза, а после перемещается в сторону табурета. Точно. Книга.       — История какая-то, почитаю, — Узумаки отвечает беспринужденно, врет и совершенно не краснеет. Ловит на губах Шикамару снисходительную улыбку, и на секунду кажется, словно в глазах загорается какая-то искра.       — Почитай. Опять затихают. Становится как-то холодно и ладони рук прячутся в карман, непонятный озноб идет по всему телу, хотя окна тут совершенно везде закрыты. А открыть бы может и стоило бы.       — Наруто?       — М? Шикамару вдруг встает, как-то слишком резко, обходит стол и подходит впритык к своему другу, от чего тот начинает пятиться назад из-за какого-то чувства нарушения личного пространства, но упирается руками о стол, и его лицо приобретает какое-то смешанное выражение. Шикамару словно игнорирует его панику и задает свой вопроc:       — Ты мне ничего не хочешь сказать, Наруто? Пауза. Тяжелая пауза, и они смотрят глаза в глаза друг другу.       — А должен?       — Не знаю, — Шикамару усмехается и прикрывает свои глаза, — поэтому и спрашиваю тебя.       — Да нет, вроде.       — Ты в этом точно уверен? — Шикамару внимательно впитывает каждое изменение в лице Наруто и с каким-то разочарованием отходит в сторону.       — Да, — Наруто отвечает совершенно спокойно, смотря с каким-то интересом на друга, и в глазах пробегает что-то и сразу же потухает.       — Ну тогда ладно. Наруто не помнит, сколько времени не был в этой столовой как нормальный человек. Не помнит, сколько времени не сидел за этим столом, за которым они все дружно сидели тогда — в начале зимы, когда он только сюда попал. Странно было подойти к этому самому месту и понять, что они с Шикамару остались там только вдвоем. Ино — умерла, Хината — тоже, Неджи пропал неизвестно куда, Гаара тоже, и по сути на этом их компания и заканчивалась. Мужчина оборачивается на тот самый соседний стол и встречается взглядом с Конан, которая кивает ему и отводит взгляд в сторону Сая, о чем-то разговаривают. И там тоже больше никого. Спустя какое-то время к ним подсаживаются Дейдара и Сасори, взяв по кофе, и о чем-то рассказывают с особым энтузиазмом. За другим столом сидит Орочимару, полностью погруженный в беседу с новенькими, рядом с которым крутится Данзо, Какаши. Два новых человека, и Наруто пока понять не может, кто они. Все выглядят крайне спокойно, хотя парень что-то периодически вскрикивает и, наконец, затихает. Взгляд скользит в самую глубину столовой, и он опять видит черную макушку, от чего по спине пробегает дрожь. Не Итачи, не Саске — Мадара. И рядом с ним сидит этот совершенно незнакомый человек. Первая мысль, которая приходит в голову Наруто — он красивый. Острый подбородок, светлые ресницы прикрывают красноватые зрачки, видимо, линзы, и в тон такие же светлые волосы. Одет он в рубашку винного цвета и серые брюки, на руке огромные часы, и он спокойно отпивает кофе, слушая Мадару.       Саске и Итачи нигде нет. Вчера еще были здесь — а сегодня уже нет. Если разделять больницу на группы — он не сможет приписать Саске к ним же, потому что Саске был в совершенно другой категории, в которую входил автоматом и Итачи. Опять Итачи. Наруто понимал, что если делить всю больницу на компании или же группы, братья будут в исключительно одной, хотя и каждый может косвенно относиться к другим тоже. И это ужасно раздражало. Он не заметил, как это произошло и почему. Точнее, не так, он понимал, почему это произошло еще в детстве, но не понимал, почему это появилось опять.       — Узумаки, — Шикамару зовет его тихо, и Наруто нехотя поворачивается. — Не хочешь поиграть сегодня в Шахматы вечером? На губах появляется немного смущенная улыбка, и Наруто, прикрывая свои глаза рукой от яркого солнца, слепящего из окна, лучи которого купаются в его волосах, щурится и тихо выдает:       — Я не умею, но с удовольствием научусь.       Шикамару кивает и уходит сделать себе кофе, как я встречаюсь взглядом с этим юношей, который пристально смотрит на меня, словно изучает, и на губах Узумаки появляется легкая улыбка, в то время как тот самый юноша словно замирает. Наруто и сам не знал почему, но подмигнув ему, пошел в сторону Шикамару больше не оборачиваясь. Для начала процедуры. Надо было вернуться к реальности, посещать опять свои уколы, может, действительно стоит обратиться к врачу после всех этих эмоциональных горок, которые пришлось пережить ему за последние пару месяцев. В висках начинает колоть опять. Где-то отдаленно слышится смутно-знакомый голос, а после и вовсе заглухает, оставляя после себя лишь призрачную дымку послевкусия. В тот день, когда я впервые увидел Итачи Учиха в своей жизни, я долго думал об этом человеке. После завтрака ко мне, как обычно, подошли мои смотрительницы и вежливо попросили меня пройти на процедуры по анализу крови, после чего можно было приступить к различного рода занятиям. Сам того не понимая почему, я выбрал игру в шахматы, которым обучал местный мужчина, которого, кажется, звали Асума. Потому что в какой-то момент уже сомневаешься, после всего, что ты видел — здоров ты на самом деле или уже нет. А если все это состояние служит причиной того, что ты попросту не принимал лекарства, думая, что с тобой все в порядке, то тут больше и говорить не о чем. И светящее солнце за окном словно мотивировало — начинать жизнь с чистого листа. Мужчина был всегда очень вежлив и внимателен к пациентам, за которыми он смотрел. Врач был обычным неврологом, который, казалось, уже настолько прочувствовал атмосферу данной больницы и решил попросту не терроризировать пациентов своими проверками, а обучать чему-то, что могло бы поспособствовать их умственному развитию. Асума показался мне вполне приятным человеком, поэтому я даже немного обрадовался тому, что моим учителям станет именно он. Захотелось вернуть все старые связи. Началом послужило общение с Шикамару, его предложение игры в шахматы. Далее надо бы найти Неджи, поговорить с ним по душам и обсудить все, с Гаарой помириться, с которым лично для него вышла непонятная ситуация. И этим он и собирался заняться сегодня. Мужчина предложил мне играть партию шахмат каждый день по два часа, постепенно обучая меня. Ведь, признаться честно, я хоть и слышал о шахматах и даже видел, как в них играли, но сам то ли боялся, то ли просто не находил подходящего момента, чтобы научиться играть самому. Сакура, после нашего очередного разговора, когда её тонкие пальцы вонзились в мою вену иглу, которая вытягивала из меня кровь, предложила мне занять себя чем-то совершенно новым. Предложение этой девушки не казалось мне чем-то глупым или странным — как это пациент будет учиться играть в шахматы? Наоборот, поблагодарил её за предложение и поинтересовался, кто же сможет меня научить этой интеллектуальной игре. Именно она меня и познакомила с этим пожилым человеком, который стал для меня личным учителем.       — Как вы себя чувствуете? — спрашивает медсестра, которая аккуратно вводит иглу в вену Узумаки для внутримышечной инъекции. — Давно вас не было видно, молодой человек. Наруто виновато улыбается, но взгляда от проколотой кожи, из которой торчит игла — не отводит.       — На странность хорошо, — его мысли возвращаются к книге, которую он на всякий случай засунул под кровать, и блондин опять старается отогнать их в сторону. — Словно заново родился. Ай, — он шипит от неприятного ощущения, покалывания, и девушка сразу же ему прикладывает ватку на ранку.       — Рада слышать. Сегодня отличная погода на улице, советую вам прогуляться, — Сакура убирает шприц и отодвигает со своего лица маску, улыбается.       — Я еще не до конца здоров, — Наруто пытается уйти от темы, — мне нежелательно выходить на улицу, я лучше схожу на какое-то занятие или.       — Как вы относитесь к фехтованию? — внезапно спрашивает девушка с заметным интересом.       У Наруто словно упало что-то внутри и хаотичные картины закружились в голове.       — Я. Я пока не в форме, знаете, — взгляд начал бегать по полу, — Шикамару предложил мне поиграть в шахматы, я думаю, что.       — Впочем шахматы тоде отличная идея, — девушка улыбается и кивает ему, — извините, у меня работа еще сегодня, — она протягивает ему склянку, — вот ваши таблетки, как обычно перед сном и утром по три. Наруто благодарит ее и выходит за дверь. Сначала я просто без какого-либо понимая крутил странную на вид фигурку в пальцах, напоминающую коня. Я совершенно не имел понятия ни то, как эти фигуры ходят по шахматной доске, ни то, какие вообще присутствуют правила в этой игре. Первое занятие прошло хорошо. Метод Асумы был весьма специфическим — вместо того, чтобы мне показывать, как нужно играть, давая мне возможность наблюдать за его игрой с кем-то другим, Асума коротко мне рассказал о том, как кто ходит, наивно полагая, что я запомню и расставил фигурки на доске. Впервые за неопределенное количество времени — день пролетел совершенно спокойно и по ощущениям — легко. Словно, всех событий и не было вовсе, которые происходили за последнее время и весьма негативно влияли и на продуктивность жизни, и на общее эмоциональное как и моральное состояние. А теперь, сидя на полу в большом зале, который освещали одинокие лампочки по бокам, скрестив ноги по-турецки и попивая теплый чай из маленьких кружек, которые где-то достал Нара, — Наруто начинал ощущать что-то сроду гармонии. И это были очень странные ощущения. После такой динамики вокруг резко остановился, словно до этого куда-то бежал и наконец-то огляделся вокруг. За окном снег растаял, и весна все-таки решила прийти в их округ чуточку раньше, нежели обычно. Перед его взором на полу лежала шахматная доска, на которой были расставлены черные и белые фигурки. Нара рассказывал ему спокойно правила игры своим мелодичным голосом, а Наруто сквозь клубящийся пар из кружки рассматривал фигурку, которую Шикамару называл — конем. Понимания игры не было — но всегда интересно научиться чему-то новому. — Ходи, — мужчина улыбнулся и спокойно откинулся в кресле, делая очередной глоток горячего чая.       — Ходи, — Нара, наконец, закончил свой рассказ краткого введения в игру и, лениво зевнув, прикрыл рот рукой и вскоре перевел взгляд на кружку чая, которая стояла неподалеку. — Но я… не знаю как! — я немного смутился и поднёс руку к фигурке, которая имела странное название «пешка» и, будто обжигаясь, оттянул руку назад.       — Но я не знаю как, — Узумаки произнес это как-то совсем уныло и еще раз повернул фигурку лицевой стороной к себе. Она и притягивала и отталкивала одновременно.  — Я же совершенно ничего не запомнил!       — Столько много информации, что мне, если честно, трудно запомнить, — Наруто добавляет еще тише и отводит стыдливо взгляд. — Может это. В другую игру сыграем, ну, может, попроще есть что-то?  — Научиться игре в шахматы можно, только играя в них. Я могу читать тебе теории о техниках и прочем бесконечное количество раз, но толку-то, если ты так и будешь продолжать сидеть? — мужчина усмехнулся.       — Наруто, — немного нервно выдыхает Шикамару и чуть качает головой из стороны в сторону, после отпивает еще чая и смотрит блекло на часы, — научиться игре в шахматы можно только одним способом.       — Каким?       — Набивать руку и играть в них, — на губах собеседника появляется легкая улыбка, и он завязывает резинкой до сих пор распущенные, длинные волосы в высокий хвост. Небрежно, но все же. — Поэтому не тяни время, пожалуйста, по другому никак не получится. — Верно, — я кивнул, всё-таки взял первую фигурку и поставил её на одну клетку вперед.       — Да, ты прав, — Наруто, кажется, еще больше приуныл. Но фигурку все-таки поставил. Шикамару делает свой шаг сразу, и они сидят молча около десяти минут. Часы тикают и Наруто делает следующий шаг.       — Наруто?       — М?       Шикамару смотрит на него пару минут молча, а после выдает то, чего Наруто никаким образом не ожидал от него услышать.       — Ты хочешь вернуть Саске? Обыграть его и вставить ему мозги на место, я прав? — он смотрит спокойно, делая свой следующий шаг, пока Узумаки ловит конфуз и беспомощно хлопает глазами. Откуда он? Наруто делает свой следующий шаг, не подумав, и его фигурка летит в коллекцию Нары.       — Но ты не знаешь как, ибо не можешь предугадать его мысли и действия, а еще у тебя есть своеобразная проблема в виде другого человека, и все это тебе знатно давит на голову… Но, несмотря на это, ты ведь на все готов ради своего за-, — тут у Шикамару губы расплываются в усмешке, и он говорит уже более тихим голосом, — ради своей цели, верно?       — Я не совсем понимаю, к чему ты ведешь, — Наруто полностью концентрируется на шахматной доске и впервые за час игры забирает фигурку Шикамару себе. — Цель этой игры в том, чтобы ты начал думать как противник. Ты должен постепенно начинать понимать то, как он будет ходить, после чего делать свой следующий шаг, — мужчина взял свою пешку и поставил тоже на клетку вперед. Шикамару отпивает чая еще и внимательно осматривает поле, потирает подбородок:        — Представь, что ты сейчас не играешь в шахматы, а играешь с Саске в ваши… — он опять пытается подавить усмешку, — в общем ты понял. Цель этой игры в том, чтобы ты начал думать как противник. Ты должен постепенно начинать понимать то, как он будет ходить, после чего делать свой следующий шаг, — мужчина взял свою пешку и поставил тоже на клетку вперед.       Наруто заметно напрягается, но слушает внимательно. — Тоже самое и в настоящей жизни, только тщательный анализ противника поможет тебе победить в конечном счете. Конечно, если противник не будет умнее тебя. Но стоит тебе найти равного — и ты не сможешь оторваться уже от вашей общей с ним игры, — Асума сделал свой следующий ход после моего блеклого. — А теперь, я похожу конём! — он лучезарно улыбается, и моя первая пешка летит в его коллекцию. — Твой следующий шаг.       — Тоже самое и в настоящей жизни, только тщательный анализ противника поможет тебе победить в конечном счете. Конечно, если противник не будет умнее тебя. Поэтому, — Шикамару отводит взгляд куда-то в сторону и опять на Наруто, — пытаться выиграть ту самую помеху не советую… Они оба понимают о ком сейчас говорит Нара. Без лишних слов.       — …. все-таки я сам видел КАК он играет и ДЛЯ ЧЕГО. Поэтому не стоит, мой учитель обучал когда-то лучшего противника Итачи, — взгляд Шикамару опять меняется, и он отпивает чай, словно стараясь максимально не сказать ничего лишнего.       — Противника Итачи? — Наруто хмурится… — это ты о ком сейчас? Повисает пауза, и внезапно Шикамару резко наклоняется к Наруто лицом, сжимая своими пальцами доску настолько крепко, словно она служит ему единственной опорой, и почему-то его волосы опять падают на глаза, в то время как в зрачках отображается тусклый свет лампочек, и на губах расплывается какая-то ироничная усмешка. Которую очень непривычно видеть на почти всегда флегматичном выражении лица. Его глаза горят, и он выдает эти слова со странной интонацией в голосе:       — А ты хочешь мне сказать, что не знаешь? — он смотрит испытывающе на Наруто. — Ты можешь обманывать кого-угодно, Наруто, в том числе себя, но меня не надо. Я все знаю. И думаю, ты тоже все знаешь и прекрасно понимаешь, о чем я сейчас говорю, не так ли? Наруто поджимает губы, смотрит в глаза       Шикамару смотрит прямо и молчит. Шикамару проводит взглядом по его лицу — глаза, после нос и губы, и, наконец, возвращается назад в привычную позу и словно моментально меняется в своем поведении.       — Но стоит тебе найти равного — и ты не сможешь оторваться уже от вашей общей с ним игры, — Шикамару сделал свой следующий. — А теперь, я похожу конём! — он лучезарно улыбается, и пешка Наруто летит в его коллекцию. — Твой следующий шаг.       — Твой следующий шаг? После очередной партии в шахматы я очень устал, ведь меня, откровенно говоря, раздражало каждый раз проигрывать Асуме, но я сдержанно выдыхал воздух из легких, прикрывал глаза и резко открывал их. Я реагировал спокойно. Великая Китайская стена тоже строилась не сразу, всему свое время, да, именно, надо лишь иметь терпение. Иногда, когда я брал в руки фигуры у меня возникало смутное чувство дежавю, будто я уже когда-то с кем-то играл в эту настольную игру, но как бы я не старался вспомнить эти фрагменты прошлого в своих лабиринтах памяти — у меня не получалось. Ну и ладно, возможно, это просто химические вещества так странно воздействуют на мое восприятие реальности и восприятие событий прошлого, которые попросту накладываются друг на друга. Я всегда возвращался в свою палату номер 166 и спокойно ложился на кровать у стены. Так я и лежал там неизвестное количество мне времени, пока туда не заходил Обито и не садился на свой стул у стены, он часто молчал и о чем-то думал. О чем-то своем. После очередной партии в шахматы, которая Наруто давалась с превеликим трудом, они наконец-то решили на сегодня закончить и все-таки разойтись по своим палатам. Долгая концентрация приводит к последствиям замыливания взгляда, да и в который раз оставаться дураком не совсем радовала Узумаки. Но, а что поделать? Реагировал спокойно. Великая Китайская стена тоже строилась не сразу, всему свое время, да, именно, надо лишь иметь терпение. Под конец Наруто все-таки взял в руки фигуры и у него возникало смутное чувство дежавю, будто он уже когда-то с кем-то играл в эту настольную игру, но как бы он не старался вспомнить эти фрагменты прошлого в своих лабиринтах памяти — у меня не получалось. Может они с Саске когда-то играли?       Единственное, что помнит, как мама Саске и Мадара учили их фехтованию когда-то в детстве, когда они сидели тогда на том холодном полу, и то он не совсем горел желанием присоединяться к ним, в то время как Итачи был первый, кто вытянул руку, когда спросили — кто желающий? Мужчина старается отбросить все эти навязчивые мысли в сторону и, заворачивая за угол, буквально врезается в кого-то. Щурится, потирая затылок, и рассматривает того, кто стоит перед ним. — Обито? — я, как обычно, поворачиваю свою голову в сторону своего нового друга. Он сначала молчит, смотря в окно, и, после этого, поворачивает ко мне свою голову. В эти моменты он всегда напевает странную мелодию, которая тоже мне кажется знакомой, себе под нос и отвечает мне.       — Г…гаара? — его лицо вытягивается от радости, и он уже хочет его обнять, наконец-то поговорить с ним и все обсудить, вернуть все на прежние места, или хотя бы попытаться.       Но встречаясь взглядом с карими глазами, понимает — что-то не так. На его старом друге нет лица от слова совсем, он бледный как полотно и смотрит будто сквозь Наруто.  — Да, Отец?       — Узумаки? Это обозначение уже не так сильно режет мне ухо, это может показаться чем-то сроду сумасшествием, но я будто уже принял тот факт, что данное обозначение постепенно начинает становиться частью меня. Это слово имеет какую-то особую силу, которая воздействует на мое восприятие самого себя же. Наруто моментально напрягается от звучания своей фамилии так неожиданно из уст его сопалатника и делает шаг навстречу, тихо спрашивает:       — С тобой все в порядке? На тебе лица нет. Что-то случилось? Гаара молчит, а после словно в какой-то прострации разворачивается и идет в другую сторону. Наруто от недоумевания запинается, а вскоре, помотав головой, зовет его опять. — Наруто, ты Гааре перезвонил? — напоследок напомнил ему Учиха и спокойно улыбнулся .       — Точно! — Наруто хлопнул себя по лбу. — Я совсем забыл! Спасибо что напомнил.       — Подожди! — Узумаки окликнул своего мужчину, на что тот повернулся. Он быстрым движением руки поправил его галстук и, отойдя на метр, оценивающе смерил узел взглядом. — Так-то лучше.       — Подожди! — Наруто срывается с места и бежит следом, — Гаара, стой! Да подожди ты, говорю! Но Гаара его словно совершенно не слышит. Мужчина идет погруженный в свои мысли, которые его возвращают и возвращают к недавнему разговору.       — Гаара, послушайте, я понимаю, что такие новости не всегда слышать приятно, но... После чего показал на время и как бы намекнул, что пора уже идти по своим делам. Узумаки на прощание чмокнул Учиху в щеку и удалился в сторону кабинета Мадары. По дороге он как раз набрал номер Гаары, чтобы перезвонить своему лучшему другу, который только вчера вернулся из очередной командировки и, видимо, хотел поделиться своими успехами в очередной деловой сделке. Раздались гудки.       — Гаара, да стой ты! Я понимаю, ты обижен, извини, я просто был занят. Подожди. Извини.       — … вы только не волнуйтесь, хорошо? На него смотрят с сожалением и почему-то на стол кладут пару таблеток фиолетового цвета. Данзо стоит около окна и смотрит в сторону.       — Мы знаем, у вас с Тен Тен были очень близкие отношения, мы понимаем, что такое слышать тяжело но.. — Алло, Гаара? Дружище, я был занят немного, извини, что сразу не ответил, у нас тут с утра комод сломался, ну, ты же знаешь, у Саске как всегда руки из жопы растут. Это он на работе такой весь спокойный и сдержанный, а дома… ну, ты помнишь, да, как мы тогда выпили и сломали стол… ахааха.       — … но она умерла сегодня ночью, — протягивает Мадара спокойно. — Мои соболезнования —       — Ч…что? — только и может выдавить из себя мужчина, который не может понять и принять смысл сказанных только что ему слов от двоих врачей, которые выглядят весьма расстроенными и напряженными. В дверь стучаться.       — Нам очень жаль. Серьезно?       — Нам очень-очень жаль…       — Как?       — Простите? — Данзо, наконец, перенимает инициативу разговора на себя, Мадара же встает и садиться за свой стол, устало потирая свои глаза.       — Как она умерла? — только и может выдавить из себя Гаара, охрипшим голосом. Во рту резко пересохло.       — Несчастный случай, — спокойно ему отвечает врач и мотает головой. — Она поскользнулась в душевой кабинке и ударилась головой об кафель, тело нашли утром.       — Нам очень-очень-очень жаль. — Поздравляю, дружище! Гаара не слышит Наруто, не хочет слышать — голова до сих пор ватная и нет четкого понимая того, что ему сказали пару часов назад. Нет понятия, как реагировать на это, как вести себя — ничего нет. Пустота. — Как милая Хината? Как дети? Ой здорово! За это надо выпить! Может, вы к нам заедете на выходные или мы к Вам? Да? Да, давай. И положил трубку.       — Как Тен-Тен там? Как Неджи? Все хорошо? Может… может, мы посидим завтра все и поиграем в нарды? — Наруто догоняет его, хватает за руку и уже улыбается от того, что Гаара повернулся к нему. Пока в следующий момент кулак не летит ему в лицо. Обычный день. Все как обычно и совершенно спокойно.

***

Когда Саске был маленький — сон его был тревожный. Практически постоянно тревожный до просыпаний с криком или слезами, ровным счетом до того момента, пока старший брат не приходил в его комнату, не ложился рядом, не сжимал его в охапку и, нашептывая слова успокоения, гладил большим пальцем по пухленькой щеке, и не целовал Саске в макушку, чтобы тот успокоился. Руки старшего брата блуждали в успокоительных жестах по всему телу, поглаживая и нажимая, пока маленький Саске не утыкался в грудь Итачи своим в основном горячим лбом, и одежда брата не намокала моментально. Саске ужасно боялся спать один, Саске всегда просил оставлять включенный свет в коридоре особенно после того, как родители умерли — Саске не мог уснуть вообще. Он до сих пор, беседуя с психологами, по которым таскал его с детства дядя Мадара, не мог точно описать и вспомнить, что же он видел той ночью. Он не помнит, до какого возраста спал с Итачи вместе. Но когда Саске стукнуло двенадцать — Итачи стал часто уходить в свою комнату. Саске стукнуло шестнадцать, и как бы он не просил брата остаться — Итачи лишь качал головой и только изредка оставался или же приходил к брату, когда тому приснился очередной кошмар. Но каждый раз, когда пытался — впадал в какое-то странное состояние на грани с истерикой и с улыбкой на глазах, из которых лились слезы отвечал, понимал, что боится самого себя. А точнее своих воспоминаний. Скользкий и немного влажный язык скользит по солоноватой коже, на которой появляется испарина от страха, и дрожь гусиной кожей отдается по всем нервным окончаниям. Пальцы рук вздрагивают, и мальчик пытается закрыть свои глаза, хотя в комнате и так темно, глаза по сути нет никакого смысла закрыть, но даже если в комнате темно, ты бы хотел, чтобы в комнате было еще темнее. Потому что, несмотря на то, что в комнате темно — мальчик все равно видит слишком четко, и от этого какое-то жалобное скуление вырывается из грудной клетке. Саске пытается поднять руку хотя бы немного, но его движение резко прерывается чужой рукой, которая с глухим ударом хватает тонкую кисть и вбивает с нажимом в мягкую простынь. Слышится рычание и сглатывание слюны.       — Чем больше не сопротивляешься, тем больше меня это заводит, — какой-то чуждый ему голос звучит отдаленно, и Саске хочется прикрыть свои уши ладошками, лишь бы не слышать. Не слышать, и не слышать. Ты понимаешь это? Чужие пальцы сжимают твои кисти рук до синяков, и вторая ладонь скользит по бледной коже. Тело выгибается на простынях и от странного чувства отвращения и жуткого страха хочется закричать, глаза постепенно наполняеются влагой от ощущения нарастающей паники и какого-то такого напряженного чувства в области живота, которое тебя попросту разрывает на несколько частей. Словно пульсация разносится по внутренним органам своей собственной эмоцией. Он смаргивает раз, смаргивает два и, наконец, ощущает кожей своих щек, как по ним скользит прямо вдоль шеи солоноватая жидкость, пытается унять дрожь, но она только нарастает.       — П, — первые нотки голоса отдаются каким-то глухим звуком, словно во рту пересохло, а голос и вовсе пропал, — пожа, — нервный ком застревает где-то в области гортани, и почему-то никак не хочет опускаться дальше или наоборот подниматься ввысь, чтобы под стать птицей, расправить свои крылья и вылететь из твоей глотки произнося очередной звук. Собираешься с силами еще раз и выдаешь тихое:       — Пожалуйста, не надо. Человек над ним наклоняется и аккуратно стирает скатившиеся слезинки с щек. Нежно и в тоже время грубо хватая подбородок, накрывает его губы своими. Саске что-то мычит и упирается руками в грудную клетку человека над ним и пытается отпихнуться. Пытается, но, видимо, не особо хотя. А, может, просто силы неравные. Человек улыбается через поцелуй и, нехотя отстраняясь, ведет по телу юноши рукой и, доходя до нижнего белья, останавливается, сжимая ткань.       — Не надо что? — звучит спокойный голос, в котором проскальзывает усмешка, и он приближается обратно и втягивает ноздрями запах. — Я же с тобой ничего не делаю, просто дай мне немного ласки, и мы обойдемся только этим.       — Я не… — Саске, кажется, задыхается от пристального взгляда и специфический запах ударяет ему в ноздри. Очень странный запах — незнакомый, чем-то похож на запах его семьи, мамы, папы и Итачи, но что-то не то. Что-то отличается.       — Ты же не хочешь, чтобы твой брат узнал? А если он проснется, то что скажет? — усмешка становится шире, и человек проводит ногтями по бледному животу юноши. В глазах Саске появляется ужас, и его нижняя губа начинает дрожать, он жмурится, а после начинает дрожать. Хочется закричать. Но он прекрасно понимает, что бестолку. Никто не поможет.       — Я всего лишь хочу твоего тепла. Или тебе не нравится? — Саске ощущает, как чужие пальцы сжимают кожу и прикусывают ее в определенном участке, целует ее, и после рука медленно опускается туда —между его ног.       — Нет, — Учиху младшего передергивает, и он ловит ртом воздух. Такое странное чувство стыда вперемешку с чем-то еще.       — Врешь, — его грубо хватают за волосы и накрывают своим телом, пытаясь раздеть, после человек опускается ниже, проводя языком по его животу, и, добравшись до бедер, опускается ниже и сжимает его там рукой. Саске вскрикивает и максимально пытается отпихнуть человека, но лишь слышит раздраженное фырканье, и в следующий момент его обе руки грубо перехватывают и зажимает над головой, а человек садится на него. Его длинные черные волосы щекотят лицо мальчика. Глаза в глаза и Саске зажимает губы, кусает их и начинает кричать резко и звать на помощь своего брата. Тем самым вызывая искренний смех человека напротив.       — Саске-Саске-Саске, я же тебе сказал — Итачи тебе не поможет, потому что его нет, — он резко наклоняется, сжимает до боли руки мальчика и смотрит с какой-то яростью в его глаза, после наклоняется к уху и шепчет:       — Сколько можно врать самому себе, что тебе это не нравится? — он прикусывает мочку уха мальчика, от чего того бьет озноб, и он максимально пытается отодвинуться, на что вторая рука грубо хватает его за подбородок и резко отворачивает в сторону.       — Сейчас, кладя руку на сердце, скажи — что тебе не нравится то, что я делаю, — в голосе опять слышится веселье, и Саске ощущает, как об него начинают толкаться, тереться, пока зубы впиваются в тонкую кожу на шее мальчика, и тело опять бросает в дрожь. Человек покрывает нежными укусами его шею, и Саске пытается не мычать, трение усиливается, и на щеках постепенно появляется румянец от странного нарастающего напряжение внизу живота. Человек сверху издает стон, и Саске вскрикивает.       — Скажи, что тебе не нравится, Саске, давай! А тем временем трение усиливается, и, наконец, резко все заканчивается, Саске открывает свои глаза, которые до этого были зажмурены, и, уже обрадовавшись, что это был всего лишь очередной кошмар, смотря по сторонам и никого не находя. Чувствует, как его плоть накрывают губами и начинают посасывать.       — Не надо, — мальчик пытается сжать ноги, — но его держат крепко, и он начинает метаться по простыням, сжимая пальцами ткань, и чувство отвращения опять накрывает его с головой и к самому себе и к нему. Он глотает свои слезы и жалобно стонет, пока тело начинает реагировать на ласки.       — Это неправильно, прекрати! — он руками пытается отпихнуть человека от себя, но опять выгибается от того, как его плоть заглатывают целиком и полностью выпускают изо рта. Слышится опять смех:       — Саске в любви нет ничего неправильного. Если тебе нравится — значит, я делаю уже все правильно, просто перестань каждый раз закатывать истерику и мешать мне делать тебе приятно. Расслабься. Ты же знаешь насколько я тебя сильно люблю и как расстроится брат, если узнает про это. Ты знаешь, насколько сильно Итачи тебя любит? Если бы Итачи мог бы делать тоже самое с тобой — он был бы так рад, Саске.       — Может, ты бы хотел, чтобы с тобой это Итачи делал, м? Саске глотает слезы и мотает головой.       — Может, ты бы хотел смотреть, как я делаю это с Итачи? —  Ты знаешь, что Итачи тебя очень сильно любит, Саске? Ты же тоже любишь Итачи, Саске? Голос звучит словно в голове.       — Смотри, как тебе хорошо, Саске, ты же хочешь чувствовать себя всегда хорошо?       — Или ты бы хотел, чтобы Итачи делал тебе хорошо, Саске? Он ускоряет движения, и Саске кричит, задыхается и кончает. Его дрожащее тело целуют, и Саске лишь пытается отползти в сторону. Его берут на руки и относят в ванну. Саске лежит комком на кровати в одиночестве, пока человек на кровати курит, и, когда поднимается на локти, смотрит в его глаза, его бьет ужасная дрожь, и в горле образуется ком. Потому что он видит в лице этого человека самого себя, и в тот момент ему кажется, словно он сходит с ума. Когда Саске почти засыпает в пижаме, Итачи приходит к нему уставший и ложится рядом, потому что Саске опять во сне кричал. Он приобнимает брата и медленно гладит его волосы, пока Саске открывает после очередного кошмара свои глаза и первым делом видит его лицо: Это лицо Итачи. Его длинные волосы аккуратно лежат на подушке, рука под щекой, и он с любовью и нежностью смотрит на младшего брата, который пару раз моргает и тянется к нему за поцелуем спросонья. Итачи улыбается, целует мальчика в лоб, и они засыпают в обнимку вместе.       Саске просыпается посреди ночи и сначала не понимает, где он находится. Медленно поворачивает голову — дверь, поворачивает в другую сторону — окно. Значит, в больнице. Не приснилось. После ищет взглядом брата и в следующий момент понимает, что — Ты не меняешься, Итачи, — Саске улыбнулся краем губ и, последний раз повернув голову в сторону брата, убедился, что тот спит, нажал на иконку с сообщениями.       — Ты не меняешься, Итачи, — Саске улыбается и аккуратно убирает со лба длинные пряди волос.       Ты никогда не поменяешься, и я, впрочем, тоже. Итачи, ровным счетом как и он в детстве, лежит на его груди, уткнувшись лбом в его ключицы, и спокойно спит. Его волосы разбросаны по подушке, немного спутались и оголенный силуэт спины освещает лунный свет. Лицо спокойное. Безмятежное. Саске немного любуется такой картиной и ловит на губах усмешку. Итачи, словно чувствуя, что брат проснулся, открывает глаза, сонно смотрит на брата молча. Саске улыбается, приближается — целует Итачи в лоб, как тот в детстве целовал его.       — И они засыпают опять. От Мадары были сообщений двадцать за последние сутки, что Саске сразу не понравилось. Все-таки, он им не отец, не брат и даже не дедушка, чтобы быть настолько настырным в сообщениях и иметь наглость по отношению к свободному времени Итачи. Последнее сообщение было такого формата: «Итачи, как приедешь, будет серьезный разговор». На что Саске лишь нахмурился и начал пальцем водить по экрану, читая дальше. «Почему ты не берешь трубку? Нам надо поговорить.»       От Мадары приходит десятое по счету принятое сообщение.