***
Отабек находит его в кафе, где они всегда обедают. Жестом подзывает официанта и садится рядом с Юрой. - Я не додумался запретить им говорить тебе об этом раньше меня. - А чо, что-то изменилось бы, скажи мне это ты, а не они? – апатично спрашивает Юра, размешивая сахар в кофе. - Да, - кивает Отабек. – Это тебе сказал бы я. Юра поднимает на него глаза и чуть хмыкает. Надо же, какие мы уверенные в себе. - К тому же, я бы рассказал, что когда только пришел сюда работать, одна из пенсионерок попала в больницу после суда. Миле регулярно звонят люди, которые просто не в состоянии оплатить штрафы. Георгий судится с компаниями, долги которых превышают миллионы. А Лилия… - Я понял твою мысль, - прерывает его Юра. Он упорно смотрит на стол, не поднимая взгляд. – Заканчивай с сеансом психотерапии. - Я не закончу, пока не пойму, что ты не собираешься винить себя все оставшееся время практики, - отрицательно качает головой Отабек. - Бля, Бека, руки я на себя не наложу, - психует Юра и поднимает, наконец, глаза. – Ну, попереживаю, чего тебе? - Я не хочу, чтобы ты «попереживал», - твердо отвечает Отабек. – Я хочу, чтобы ты рассматривал это как одно из самых неудачных последствий дела. Из разряда, «хуже уже не будет». Плисецкий хмыкает, а потом зло улыбается: - Знаешь, я перед тем, как упал, все никак программу не мог откатать. Дневал и ночевал на этом ебучем катке, и все без толку. Думал тогда, пиздец, хуже и быть не может – у меня выступление скоро, а я не могу нихуя. Ну, а что было дальше, ты знаешь. - Юра, - спокойно одергивает его Отабек. – Это не то же самое. - Вот именно, - тихо отвечает Плисецкий и зарывается руками в волосы. – Вот именно. Отабек тянется к нему и отводит пряди от лица. - Юра, я не собираюсь говорить тебе «забудь обо всем». Человек умер. Да, так бывает. Мы сделали все, что могли: посылали официальные уведомления, предупреждали. Дали время – больше, чем полагается по закону. Что мы не сделали, так это не поняли, что он на грани. Но даже если бы поняли, то какие были бы наши действия? - Хуйня случается, - бубнит Юра и заводит волосы за уши. - Хуйня случается, - соглашается Отабек и снова протягивает к нему руку. Юра почему-то думает, что сейчас тот коснется его губ. Однако, Алтын просто заправляет одну упрямую прядку за левое ухо, легко касаясь хряща. - Простите, что так долго, - раздается запыхавшийся голос официантки. – Что будете заказывать? - Эспрессо, пожалуйста. - Хорошо. Будет через минуту, - кивает девушка и убегает. - Юра? – зовет Отабек, и Плисецкий вздыхает. Чертов казах не отстанет, поэтому он честно прислушивается к себе. Ему не плохо, ему никак. Он не испытывает такой уж нечеловеческой вины за то, что произошло. Он не был знаком с Филипповым, поэтому нет чувства потери. Откровенно говоря, ему просто мерзко. От всей этой ситуации. Отабек, конечно же, чувствует это. Он кладет тяжелую ладонь ему на плечо, и через секунду Юра уже утыкается лбом в мягкий Отабеков свитер. - Ваш кофе! Юра дергается, но Алтын держит его крепко. - Спасибо. - Она не попыталась испепелить тебя взглядом за то, что мы обнимаемся тут с утра пораньше? - бубнит Плисецкий. - Скорее всего, она привыкла к подобному, - смеется Отабек, и Юра чуть замирает, чувствуя, как вибрирует его грудная клетка. – Однажды мы обедали здесь с Лилией, и я попросил поменять столовые приборы, а сам отошел поговорить по телефону. Вернулся как раз в тот момент, когда официант принес вилку с ножом и положил их на стол, со словами «Это для вашего молодого человека». - Как отреагировала Лилия? – с трудом подавляя смех, спрашивает Плисецкий. - Официанту не сказала ничего, а мне пожаловалась, что я совершенно не в ее вкусе. Поэтому ей обидно, что все теперь думают, что я ее кавалер, - усмехается Алтын и Юра хихикает. – Впрочем, когда я приходил сюда с Милой, тот же официант предложил мне заказать чизкейк «Для моей милой дамы». В настоящий момент только Георгий находится вне подозрений. - Да ты Казанова, - продолжает хихикать Юра, а потом ревниво уточняет: – То есть, ты всех в это кафе таскаешь, да? – «А не только меня», вертится у него на языке. - Нет, «притащил» я только тебя, - не соглашается Отабек. – Все остальные «таскались» со мной по собственной инициативе. - Ну-ну, - бурчит Плисецкий и надеется, что Алтын не чувствует его горящие щеки сквозь толстую ткань свитера.***
На работу они возвращаются спустя час, и Юра тут же садится за земли. Уж что-что, а тот факт, что монотонная работа помогает от лишних мыслей, он выучил уже давно. К обеду его мутит от бесконечных гектар и фамилий, зато в голове звенящая пустота. - Я сегодня не усну, - жалуется он Отабеку, пока они снова идут в кафе. – А если усну, то мне будет сниться, как я считаю, сколько гектар в четыреста двух долях, если у десятерых собственников участки по восемнадцать и пять гектаров, а у семерых – по двадцать одному. И у одного, сука, двадцать один гектар. Прям сразу видно, кто особенно качественно сосал у председателя совхоза. - Как цинично с твоей стороны, - хмыкает Отабек. – Может, этот человек старался сильнее других? - А разве я сказал что-то, противоречащее этому? – скалится Юра. В кафе неожиданно обнаруживаются Лилия с Яковом Фельцманом. Отабек кивает им, а Плисецкий бормочет «здрасьте», стараясь не пялиться слишком сильно. Не получается. - Юра, твой прямой взгляд сейчас просверлит в затылке Якова дыру, - информирует его Отабек. - А я чо, я ничо, - бубнит Плисецкий и сердито фыркает. Вот и сиди тут под надзором начальства. И никаких тебе милых дружеских жестов – ни за руку взять, ни коленом коснуться, ни обняться. Да уж, дружеских, что пиздец. - Можно мне солянку, греческий салат и чай по-татарски, - говорит тем временем официантке Отабек и поворачивается к Юре. – Ты что будешь? - Овощное рагу и чай без сахара, - механически отвечает Плисецкий, занятый совсем другими мыслями. Потом до него доходит. Ну надо же, что вспомнил – диетическое меню со времен фигурного катания. - Ты сел на диету? – совершенно серьезно спрашивает у него Отабек. Юра стонет и падает головой на скрещенные руки. - Боже, нет, конечно. Задумался о другом и ляпнул то, что навсегда въелось в голову. Меня от этого рагу блевать тянет до сих пор. Чай без сахара люблю, правда, – он вскидывает голову и встречается взглядом со смеющимися глазами Алтын. Смущается и бубнит. - Бля, а перезаказать можно? - Я съем твоё рагу, - хмыкает Отабек. – У меня нет к нему совершенно никакого предубеждения. А тебе отдам солянку – едва ли она когда-то была включена в твоё меню. - Она была включена в ту часть, которая была под строжайшим запретом. Спасибо, Бека. «Что бы я без тебя делал», не договаривает Юра. Хотя, известно, что – ненавидел бы мир, юриспруденцию, и себя, в частности. - Кстати, - отвлекает его от увлекательнейшего самокопания Отабек. – Приглашение на пирожки еще в силе? Юра щурится. - А что, решил проконтролировать, чтобы я не впал в депрессию дома? - Почти, - не отрицает Алтын. Ждет, пока подошедший официант поставит на стол напитки, и продолжает. – К тому же, если ты достаточно убедительно изобразишь на своем лице страдания и муки совести, то вечером я смогу убедить Лилию, что причина не в мерзком чае из пакетика, а в том, что твоя юная, неокрепшая душа не может смириться с подобным исходом дела. И что мне срочно нужно провести с тобой душеспасительную беседу. И отпустить меня пораньше. В смысле, в то время, когда у всех заканчивается рабочий день. - Ты не Казанова. Ты хренов Эркюль Пуаро, - с восхищением говорит Юра, а потом спохватывается и цепляет на лицо скорбную, как ему кажется, гримасу. - Эркюль Пуаро был детективом, а не интриганом, - сообщает ему Отабек, изображая что-то, что якобы должно быть сочувствием, и накрывает чужую ладонь своей. - Эркюля Пуаро вообще не существовало, - трагично шепчет Плисецкий, с попеременным успехом давя в себе смех, смущение и восторг. Думает секунду, ненатурально всхлипывает и цепляется за ладонь Отабека обеими руками. - Ваш греческий салат, - возмущенно сообщает подошедшая официантка, стукает тарелкой по столу и, кинув на Отабека гневный взгляд, уходит. Несколько секунд они молча смотрят на злополучный салат, а потом Плисецкий растерянно уточняет: - Я щас не понял, но впечатление такое, словно ты изменяешь ей со мной прямо на её же глазах. - Скорее, она подумала, что я изменяю тебе, поэтому ты сидишь с крайне сложным лицом, - задумчиво произносит Отабек. – Хотя, я бы не сказал, что ты выглядишь расстроенным. Скорее, тебе не нравится человек, с которым я тебе изменил. - Конечно не нравится, ты же мне изменил! – ненатурально возмущается Плисецкий, опасаясь, что еще секунда – и его лицо треснет от тщательно сдерживаемого смеха. - Ваша солянка! – теперь возмущенный голос официантки звучит на несколько октав выше, а тарелка встречается с поверхностью стола с громким «хрясть». - Бека, я не буду это есть, - булькающим от смеха голосом, говорит Юра. – Там стопудово мышьяк. Уж лучше рагу. - Что ж, умру с мыслью, что в глазах этой девушки я коварный и бессердечный изменщик, - спокойно заключает Отабек, но на суп смотрит с грустью. Юра падает лицом на их сцепленные руки - их счастье, что столы маленькие - и заходится беззвучным смехом. - Не плачь, любимый, это был первый и последний раз, клянусь, - абсолютно серьезным тоном монотонно бубнит Алтын. Плисецкий как раз пытается прекратить рыдать от смеха, когда рядом с их столиком останавливается Лилия. - Юра, - строго зовет она, но стоит Плисецкому поднять покрасневшее лицо со слезами на глазах, как Барановская сбивается и продолжает уже растерянно. – Мальчик, не стоит так… Близко все воспринимать. Это часть нашей работы. Поэтому соберись. И продолжай делать свое дело. Но сегодня лучше не задерживайся. Отабек, побеседуй с ним после работы. Упомянутый Отабек серьезно кивает, и Лилия, потоптавшись рядом с ними, торопливо касается плеча Юры и уходит. Фельцман уже ждет её у выхода. - Когда я говорил, «Если ты достаточно убедительно изобразишь на своем лице страдания и муки совести», то и представить не мог, насколько ты серьезно подойдешь к этому вопросу, - задумчиво произносит Отабек, но потом не выдерживает и смеется. Юра от него не отстает.***
На работу он возвращается в отличном настроении. Заходит к Миле и Георгию, с трудом спасается от лавины вопросов и сочувствий и спрашивает, не знают ли они, на какое назначены похороны Филиппова. - На пятое, на десять, - растерянно отвечает Мила. – Ты что, собрался идти? - Нет, - пожимает плечами Юра. – Просто хотел узнать. Вернувшись в их с Отабеком кабинет, он с обреченным вздохом смотрит на исписанные его собственной рукой листы бумаги. - Что ж, хуйня случается, - заключает он, и погружается в работу.