***
- Ненавижу зиму, - клацает зубами Юра, захлопывая дверцу автомобиля. К счастью, Отабеков шевроле оснащен системой дистанционного запуска двигателя, поэтому в салоне тепло. Юра блаженно растекается по переднему сидению и шевелит замерзшими руками. - Потому что нужно было надеть перчатки, - замечает его пассы Отабек и смотрит в зеркало заднего вида. - Ты тоже без перчаток! – возмущается Юра, и чтобы доказать свою правоту, цапает Алтына за правую руку, расслаблено лежащую на переключателе скорости. В отличие от его собственных, пальцы Отабека почти горячие, и Плисецкий почти мурлычет от растекающегося по ладони тепла. - Юра, мы не уедем далеко, если я не смогу переключать скорости, - мягко произносит Отабек, но руку не отнимает. - Значит, поедем через минуту, - нахально заявляет Плисецкий, чувствуя, как заполошно бьется сердце от собственной наглости. Отабек внимательно смотрит на него, но не успевает ничего сказать, когда раздается мелодия звонка его телефона. Он ловко вытаскивает сотовый левой рукой, и отвечает на вызов. - Да. Из трубки доносится бойкое бормотание, Отабек хмурится, и Юра тоже – не за компанию, а потому что долетающие до него слова… английские? - Жан-Жак, говори по-русски, - просит Алтын, и хмурится еще сильнее. – Да, я в городе, но нет, я не могу встретиться с тобой. А не тот ли это американец, что раньше с ним работал? Кажется, что-то такое говорила Милка. Некто, работающий с Отабеком по программе обмена опытом. - ЖаЖа, послушай… - начинает Алтын, но его тут же перебивают и он чуть закатывает глаза. – Хорошо-хорошо, я слушаю. Юре начинает очень сильно не нравится этот таинственный американец. Что это вообще за «Хорошо-хорошо, я слушаю»? - Как насчет выходных? – предлагает Отабек, и Плисецкий тут же строит коварные планы, чем можно отвлечь его. Выйти на работу? Впасть в депрессию? Пообещать наложить на себя руки? – ЖаЖа, мне неудобно говорить. Телефон продолжает издавать жизнерадостные звуки, и тут происходит совсем уж возмутительная вещь – Отабек рассеяно улыбается. Дальнейшее Юра помнит плохо – сначала его захлестывает волна негодования, следом за ней – редкостная неприязнь к таинственному ЖаЖа, а потом он цапает Отабека зубами за костяшку указательного пальца. Следующие минуты две в машине не раздается ни звука. Только урчит двигатель и невидимый Жан-Жак что-то жизнерадостно болтает, мешая русские и английские слова. - Юра? – растерянно зовет Отабек. – Что ты делаешь? - Не знаю, - так же растерянно отзывается Плисецкий, разжав зубы. Он так-то сам в шоке от подобного ебантизма со своей стороны. Давненько подобного не было. Лет, эдак, с пятнадцати. Телефон надрывается, поэтому Алтын, не отрывая от Юры взгляд, коротко говорит «Я перезвоню». Они еще некоторое время сидят молча: Отабек переводит взгляд на собственную руку и изучает её с интересом первооткрывателя, а Юра пытается подавить надвигающуюся панику. - Я так понимаю, дело не в том, что у тебя зачесались клыки? – уточняет Алтын с таким серьезным видом, словно действительно допускает эту возможность. Юра молчит. Откровенно говоря, он собирается молчать до конца своих дней. - Хорошо. Не будем это обсуждать, - внезапно говорит Отабек и наконец-то выезжает со служебной стоянки.***
Николаю Алтын нравится. Это проявляется в том, что он позволяет парню сесть на его любимый стул с мягкой спинкой и наливает чай в «праздничную» чашку с золотым ободком и аляповатыми алыми цветами. - Значит, учишь моего внука уму-разуму? – одобрительно спрашивает он, пододвигая поближе к гостю тарелку с пирожками. - Скорее, просто иногда помогаю, - улыбается Отабек. Ему Николай тоже нравится – еще с тех времен, когда он был ребенком. - Я ведь и не помню тебя почти, - кряхтит Николай. – Юра рассказывал, что ты меня сразу вспомнил. А я только подумал, что имя-фамилия больно уж знакомые. - Ничего удивительного, - пожимает плечами Алтын. – Мне же лет семь было, когда мы из Москвы в Алматы уехали. Ах, да, вспоминает Юра, точно. Он же говорил, что переехал в Москву из-за учебы. А кабы не ВУЗ – так и сидел бы в своем Казахстане. А Юра сидел бы здесь. Свихнулся бы годам к тридцати и, возможно, повесился бы, случись какая хуйня. Просто потому, что не выдержал бы. Юра вздыхает и мотает головой – ни к чему сейчас мысли о Филиппове, совсем ни к чему. - Юрочка каждый день рассказывает, как ему нравится у вас работать, - сдает его дед, и Плисецкий-младший утыкается в чашку с чаем. - Я не работаю там, деда. Просто практику прохожу. - Думаю, не совру, если скажу за всех, что нам тоже нравится работать с Юрой, - мягко улыбается ему Отабек. Юра моргает, сопит, заливается румянцем и обреченно закрывает глаза. Все хуево. - Кстати, как там Яков? Совсем не звонит, старый черт… Юра вполуха слушает разговор деда с Отабеком и машинально прихлебывает чай. Ему в данный момент хочется только одного: завалиться в кровать, укутаться в одеяло и продолжать активно жалеть себя. Почему жалеть? Да просто чтобы не думать о другом. Об Отабеке, например. О том, как объяснить ему свое поведение. Еще неплохо бы подумать, как самому себе объяснить свое поведение, но с этим можно повременить. - Юра? Он вскидывается и видит, что и дед, и Отабек смотрят на него с одинаковым вопросительным выражением лиц. - Э-э, да? - Юрочка, у тебя такое лицо, словно ты увидел привидение, - смеется дед, а Отабек улыбается так… Словно это не его пальцы были час назад слегка погрызены Юрой. "Ой, в пизду", думает Плисецкий и резко встает со стула. - Деда, я забираю Бека. В конце концов, он пришел, чтобы решать со мной серьезные, рабочие вопросы, - тараторит он, перегибается через стол и тянет растерянного Алтына за руку. - Пирожки с собой возьмите! – кричит ему дед, но Плисецкий уже хлопает дверью своей комнаты. - Не думал, что когда-нибудь скажу это, но ты меня пугаешь, - признается Отабек, наблюдая, как Юра закрывает комнату на замок. - Это ты меня пять лет назад не видел, - рассеяно отвечает Юра, занятый своими мыслями. - Почему же? Видел, - спокойно сообщает ему Отабек и садится на кровать. Юра пялится на парня во все глаза. - Не понял? - Когда учился на втором курсе, знакомая, увлекающаяся фигурным катанием, позвала посмотреть на выступления юниоров. Ты был там. - И-и, почему ты мне не говорил об этом? – заикается Плисецкий, не зная, что делать: злиться или вопить от радости, что Алтын видел то, в чем он действительно был хорош. - Не сразу понял, что это ты. Пять лет прошло, все-таки, - разъясняет Отабек и вдруг грустнеет: – Понял, только когда ты рассказал про травму. И учитывая общую атмосферу того нашего разговора, как-то не в тему было изливать на тебя свои восторги. - Восторги? – хрипло переспрашивает Юра. Он растерянно стоит перед коллегой, не зная, что делать и что думать. - Твоё выступление – лучшее, что я видел, - честно признается Отабек. – Знакомая сказала, что мне так показалось, потому что я впервые увидел вживую выступление на льду. Но больше никто из фигуристов не вызвал у меня таких эмоций. Я впервые узнал, КАК может двигаться человек на льду. – Он вдруг замолкает, а потом грустно улыбается, - я тогда еще до конца не отошел от травмы. Рука часто тряслась, сама, без причины. К байку своему я на километр не подходил. А ты когда катался, я почему-то подумал, что ты, наверное, испытываешь то самое чувство, что я когда-то, - во время поездки, за рулем байка. И… Юра? Юра плачет. Не потому, что его умилили слова Отабека, не потому, что он гордится собой, а потому, что он тоже помнит, каково это – находиться на льду. Откатывать программу. «Быть за рулем байка». Юра плачет, а Отабек молча обнимает его, и кажется, понимает все без слов.