Делай что должно, и будь что будет.

К обеду Юра твердо знает две вещи: 1) Следующий человек, который спросит, где Отабек и не скучно ли без него – получит в рожу тяжелым предметом; 2) Ему реально скучно без него. На часах двенадцать тридцать, а Юра переделал все свои дела: вылизал все иски, перепроверил даты и фамилии (1), разложил все экземпляры листок к листку, перекрестил и сбрызнул их святой водой. Осталось дойти до суда и всучить всю эту красоту дежурному помощнику. Этот пункт своего плана Юра откладывает на послеобеденное время – людей радует приближающееся окончание дня и сытый желудок, поэтому они более снисходительны и невнимательны. По крайней мере, он надеется на это, потому что в старых документах постоянно, блядь, вылезает какая-то неведомая хуйня. Например, пару часов назад он спешно перепечатывал иск и матерился – один из умерших собственников на проверку оказался Раулем, хотя в свидетельстве было черным по белому написано «Рафаэль». А другая собственница – Мария Ивановна - оказалась Марией Степановной. А один из четверых имеющихся Ивановых умер в июне, а не в июле. Так что, Юра реально заебался. У него давно не было таких напряженных рабочих дней. Обычно он работал в спокойном темпе – том же, что и Отабек. Вот уж кто был богом тайм-менеджмента. Каждый день расписан, но при этом никаких дедлайнов и забытых дел. И всегда есть время на поржать и сходить попить кофе. Плисецкий грустно вздыхает. Без Беки прям херово. Никто не заглядывает через плечо с вопросом «Тебе помочь?», никто не смеется над Юриными дурацкими шутками и возмущениями по поводу тупых людей, никто не рассказывает истории из практики. Но все это блекнет перед осознанием одного-единственного факта – Отабека нет рядом всего четыре часа. Четыре, мать их, часа. А Юра уже готов вернуться к тому состоянию, что было у него четыре года назад. Когда не хотелось не то что просыпаться, а даже открывать глаза утром. Потому что знал, что его ждет – не интересная ему учеба, не интересные ему люди, не интересные ему предложения. Это уже позднее Юра смог собрать себя по кусочкам и вычленить из затягивающего болота повседневности вещи, которые если не приносили радость, то, как минимум помогали не сойти с ума. Так оказалось, что гражданское право весьма интересное. Что некоторые люди – не такое уж и дерьмо. Что отличные книги и фильмы продолжают существовать словно вне их реальности – и потому дарят множество эмоций. Что дедушка Николай, кажется, впервые за долгое время вздохнул спокойно. В итоге, Юра словно бы превратился в барона Мюнхгаузена, который вытягивал самого себя за шиворот из болота. И все бы хорошо, но сам Мюнхгаузен благополучно вытащил себя и бодрым шагом отправился искать новые приключения на свою тощую задницу. Юра же словно так и остался висеть над чертовой лужей, держа себя за шкирку, и задумчиво поглядывая то вверх, то вниз, раздумывая – и где же, блядь, получше-то? А потом на его пути появился Отабек, который аккуратно поставил Плисецкого на твердую землю и избавил от необходимости ежедневно раздумывать – а достаточно ли устала его рука, чтобы наконец-то разжать ее и благополучно утопиться в холодной черной жиже. Юра смотрит в окно на падающий снег и думает – вообще-то, стоять на твердой земле классно. Можно идти вперед. Или назад. Куда угодно, тут главное не направление, а сам факт. Можно идти, не висеть в одном положении, а пиздовать ножками на все четыре стороны. Только вот пока не понятно, как разжать руку – нет, не на собственной шкуре, а на рукаве Отабека, в который он, кажется, вцепился намертво. Так и хочется самого себя спросить, «Юрочка, а тебе для полноценного функционирования обязательно нужно во что-то вцепиться? В родителей, в каток, в собственный шкирняк, в Отабека.» Пока что получается, что да. Юра глубоко вздыхает и стиснув зубы, снова смотрит в окно. Снег, площадь, елки, люди. Смотреть ему на все это еще три месяца. А потом? А хуй его знает, что потом. Может, найдет в себе силы отодрать ладонь от Отабековой куртки. А может и нет. Придется отпиливать руку и нырять в болото – левой рукой сам себя долго не удержишь. Время час, и Юра думает, что когда в голове крутятся цифры, гектары и фамилии – это не так уж и плохо.

***

К концу рабочего дня Плисецкий заебан по самое не хочу. Суд вытряс из него всю душу, и иск пришлось переделывать три раза, чтобы соответствовать желаниям «самого гуманного». Когда Юра третий раз с грохотом кидает на стол кипу бумаги, приставы звонят помощнику без напоминаний. Тот тоже спускается сразу, и разочарованно вздохнув, забирает бумаги, сообщив, что Юре позвонят, когда дата беседы будет назначена. Мир резко становится лучше. А когда звонит телефон и высвечивается номер Отабека, то кажется, что даже солнце начинает греть с утроенной силой. - Бека, привет! Как самочувствие? – улыбается Юра. Идущий на встречу мужчина растерянно улыбается в ответ, и Плисецкий закатывает глаза. Можно подумать, это ему. - Хорошо, - немного хрипло отвечает Отабек. – Проспал почти три часа, а все остальное время развлекался чтением твоих лекций. - Развлекался? – растерянно повторяет Юра и почти падает в снег, поняв, что Алтын имеет в виду. Дело в том, что Плисецкий… не любит писать лекции. Он любит играть в «балду», в «морской бой», рисовать карикатуры на преподов, и даже слагать о них стихи. - Скажи, что ты не дошел до муниципального права, - просит Юра, но судя по смеху Отабека, надежды нет. - Дошел. Думаю, в тебе умер Бродский. В Людмилу Петровну я даже немного влюбился. Людмила Петровна была выдающейся личностью в Юрином институте. Помимо того, что рядом с ней нельзя было находиться во время даже легкой простуды, преподаватель муниципального права ввела свою систему оценок. «С крышечками» и «без крышечек». Поэтому тетрадь Юры пестрела шедеврами вроде: «С Петровною Людмилой Ты воздухом одним дышать достоин лишь тогда Да никогда». «Сынок, ну что сегодня получил ты в институте Спросил меня отец Три с крышечкой Я гордо сообщил Я знал, что ты алкаш Сказал отец.» Особым смыслом стишки не отличались, зато все до одного были в тему. - Бека, отвечаю, я учусь в институте, - бубнит Юра, открывая дверь администрации. - Я верю, - смеется Отабек. – И даже немного завидую – тебе учиться явно веселее, чем было мне. Да пиздец, думает Плисецкий. Веселился дальше некуда. Думал, антидепрессанты придется пить, так весело было. - Кстати, я звоню не для того, чтобы похвалить твои поэтические способности, а чтобы спросить – ты не передумал? Может, тебя все же встретить? - Бека, я не умру, если мне придется пройти десять минут ногами. В конце концов, хожу же я по утрам, - хмыкает Юра и тут же начинает волноваться, потому что молчание в трубке какое-то уж совсем задумчивое. – И это не значит, что меня нужно отвозить на работу! Должен же я хотя бы иногда ходить! - Ну, как скажешь, - с явным сомнением в голосе отвечает Отабек. – Тогда я жду тебя. - Ага, да, - бубнит Юра и радуется, что никто не видит его стремительно покрасневшего лица. - О, Юра! – выскакивает из своего кабинета Мила, - а чего ты такой красный? Хорошо, почти никто.

***

На родной третий этаж Юра поднимается с заходящимся сердцем. И дело не в усталости и одышке, а в осознании того, что он сейчас зайдет домой, а там Отабек. У него дома. Отабек. «Меня должен волновать не этот факт, а моё отношение к этому всему», тоскливо думает Плисецкий, но потом мотает головой. Ну нахуй, хватит с него на сегодня мозгоебства. Итак, выполнил лимит на месяц вперед. Он лезет по привычке в карман, и чертыхается – ключи же у Отабека. Приходится жать на кнопку звонка. - Привет, - улыбается с порога Отабек, и Юра думает о том, кому помолиться и куда заплатить, чтобы эта картина стала ежедневной. – Ты не замерз? Вообще-то, в настоящий момент от Плисецкого можно поджечь пару коробков спичек, но он лишь мотает головой. - Тебе точно лучше? – уточняет он, хотя улучшение самочувствия Отабека налицо – нормальный цвет кожи, глаза без полопавшихся капилляров. - Мне отлично, - серьезно отвечает Алтын. – Твоя кровать и твои стихи обладают прямо-таки чудодейственными свойствами. - Ты ведь теперь постоянно будешь о стихах напоминать, да? – скорбно уточняет Юра и идет за Отабеком на кухню. – А давай сделаем вид, что ты ничего не видел. Хочешь, я за тебя какую-нибудь противную хуйню сделаю? В мировой суд схожу? Буду варить кофе в турке? Сделаю массаж? «Или минет», проносится у него голове, но тут мозг Плисецкого разражается пронзительным возмущенным воплем, и мысль быстро исчезает. Почти исчезает. - Предложения заманчивые, но нет, - с неискренним сожалением качает головой Отабек, и разливает по тарелкам суп. - Стоило попытаться, - бубнит Юра, но все равно не может сдержать улыбку – Отабек очень органично смотрится на их с дедом кухне. - Извини, что командую, но я решил, что коль я лоботрясничал, а ты один держал оборону, стоит поухаживать за тобой, - объясняет Алтын и ставит тарелки на стол. Поворачивается к хлебнице и достает нарезной батон. - Спасибо, милая, - ухмыляется Юра. - Все, чтобы искупить свою измену, - в тон ему вздыхает Отабек, и спустя секунду они хором ржут.

***

Николай звонит ближе к шести вечера, когда они еще сидят на кухне и пьют чай, и виновато говорит, что «совсем чуть-чуть принял на грудь, не ехать же в таком виде домой». - Сиди уже со своим дядей Васей, - хмыкает Юра. – Сам тут справлюсь, не маленький. - Только не забудь поужинать и позавтракать! - Хорошо, хорошо, - закатывает глаза Плисецкий, и завершив вызов, жалуется Отабеку. – Можно подумать, что у деда только один страх – что я не поем. - Моя бабушка до сих пор звонит моей маме с вопросом, хорошо ли она кушает, - кивает с улыбкой Отабек. Он вообще много улыбается сегодня. То есть, Алтын и так не каменная бесчувственная глыба, но сегодня он бьет все рекорды. Юре нравится думать, что в этом есть и его заслуга. - Еще завтра утром позвонит, чтобы проконтролировать, точно ли я не убежал на работу голодным, - качает он головой, и судорожно обдумывает, будет ли окончательной наглостью предложить Отабеку заночевать здесь. Отабек, как всегда, все чувствует. - Если ты не хочешь ночевать один, я могу остаться, - предлагает он, но тут же добавляет. – Только съезжу домой, покормлю и выгуляю Жука. Юра тут же сникает. Он и забыл про Алтыновского пса – Жука, который наверняка ждет, пока его блудный хозяин вернется и насыплет ему корм. О том, чтобы смотаться на другой конец города, почесать собаке холку и приехать обратно и речи не идет. Беку сейчас бы спокойно приехать домой и лечь спать, чтобы мигрень не вернулась. Так что, никаких разъездов. - Нет, - строго качает головой Юра. – И думать забудь. Поезжай к Жуку и отдыхайте на пару. Не мотайся зря. - Мне не сложно, - мягко произносит Отабек и смотрит так… как он обычно на него смотрит. Словно Юра – это не Юра, а какое-то фантастическое существо с возможностью исполнения желаний. Юра почти сожалеет, что это не так. - Мне сложно, - нелогично заявляет он и вздыхает. – Поезжай домой, Бека. Я рад, что тебе стало лучше, и еще сильнее я буду рад, если завтра ты проснешься без мигрени. Отабек еще секунду смотрит на него, а потом медленно кивает. - Спасибо за гостеприимство. - Всегда пожалуйста. Через десять минут Отабек стоит на пороге и зашнуровывает ботинки. - Еще раз спасибо, - говорит он, выпрямляясь. - Без проблем, - улыбается Юра. Ему не хочется, чтобы Отабек уходил, и в то же время, он ждет момента, когда же останется один. Сейчас лучше побыть одному. Залезть в фейсбук, искупаться, посмотреть новую серию «Очень странных дел» и лечь спать. - Нет, правда спасибо, - повторяет Отабек и делает шаг к Юре. Пару секунд не двигается, словно раздумывает… И Юра сам обнимает его. Чувствует, как сердце пытается пробить грудную клетку, но лишь сильнее стискивает пальцы на чужих лопатках. Он чуть ниже Отабека – буквально на пару сантиметров – но этой разницы хватает, чтобы комфортно устроить подбородок на чужом плече. Юра чувствует, как Отабек одной рукой обхватывает его за плечи, а второй перебирает чуть отросшие волосы. А потом понимает – быть может, однажды у него получится разжать руку и отпустить Отабека. Теперь проблема в том, что он совершенно, абсолютно, категорически не хочет этого. 1. Всегда, всегда и везде проверяйте написание вашего ФИО. Вам вполне на законных основаниях могут отказать ВО ВСЕМ, если допущена ошибка в фамилии, имени или отчестве. Запомните, если вы зульфия, а в заграннике у вас по ошибке написана зулфия, это не "просто орфографическая ошибка" это паспорт на другого человека, и выехать из страны вы не сможете ни за что.