Делай что должно, и будь что будет.

      Не то чтобы Юра всерьез думал, что после их разговора что-то изменится. Ничего и не изменилось, по той простой причине, что на них внезапно обрушился аврал. Даже проведя месяц в администрации, Плисецкий так и не понял, каким образом их рутинная работа за час может превратиться в первостепенную задачу для всего района. Однако, вернувшись с обеда, они застают в отделе полнейший раздрай, к которому немедленно присоединяются.       В итоге, вечер пятницы Юра проводит, благодаря бога, что они вообще выжили. Утро субботы начинается поздно – дед буквально силой поднимает его с кровати в двенадцать дня. - Юрочка, у тебя от пересыпа будет болеть голова, ты будешь весь день бухтеть, и к вечеру голова будет болеть у меня, - ворчит Николай, стягивая с внука одеяло. Юра вяло отбивается, но в итоге все же встает и плетется в душ. На кухне его уже ждут чай и блины. - И ничего у меня не болит, - бубнит Плисецкий, жадно принюхиваясь. Крепко же он спал, что даже не почувствовал блинный чад. В животе утробно урчит – вчера Отабек привез его домой ближе к одиннадцати, и Юриных ограниченных сил хватило только на душ. - У тебя ничего не болит, потому, что я тебя вовремя разбудил, - фыркает Николай. – Сегодня хоть на работу не пойдешь? - Неа, - мотает головой Юра, запихивая истекающий медом блинчик в рот. Старательно жует, и объясняет, – мы вчера все сделали что нужно. Если честно, мне кажется, что мы выполнили всю работу на год вперед. Но мне только кажется. - Эх, исхудал ты у меня совсем с этой работой, - сокрушенно качает головой дед. – Говорю я тебе – бери обед с собой! Юра протестующее мычит - говорить мешает второй блин – еще чего не хватало! Дело не в том, что ему придется таскать с собой контейнеры с едой, а в том, что он лишится честно заработанных обедов с Отабеком. Вот уж дудки. - Ну и ладно, вот наживешь себе гастрит, будут тебе ежегодно трубку в желудок пихать, тогда и поговорим, - бубнит Николай и садится за стол с газетой. Наевшись до отвала, Юра снова уползает к себе, клятвенно пообещав деду, что больше не уснет. Он и правда не собирается спать – заходит во все соцсети по очереди, (отмечает, что Отабек «был в сети 5 часов назад», когда выгуливал Жука) думает было включить музыку, но потом решает, что ради разнообразия можно заполнить дневник практики. В конце концов. Впервые за месяц. Впрочем, в тишине это делать скучно, поэтому Юра щелкает по приложению «Радио.ФМ». Из динамиков льется какая-то грустная музыка, и он решает, что для заполнения такой нудятины, как дневник, подходит идеально. Его хватает на час – почти все дни, за исключением последней недели, заполнены. Юра лениво отвечает на сообщение одногруппницы, и тут диктор провозглашает час стихов. - Нет, это уж слишком, - возмущается Юра, и уже думает было выключить радио, но передумывает, и машет рукой. Пусть их читают. «Ты меня не догонишь, друг Как безумец, в слезах примчишься А меня – ни здесь, ни вокруг…» Хименес! Юра поднимает со стола челюсть и недоверчиво косится на ноутбук. Надо же. Это с каких это пор на радио признали не только Пушкина с Есениным, но и зарубежных поэтов. «…Ты не сможешь остаться, друг... Я, возможно, вернусь обратно, а тебя - ни здесь, ни вокруг». Юра пару секунд задумчиво сидит, а потом не выдерживает, и набирает сообщение Отабеку. «Сейчас по радио читали Хименеса». Думает, и добавляет «Доброе утро». В конце концов, спать долго – вредно. Между тем, приятный мужской голос начинает читать «Пророк» Некрасова. «Не говори: "Забыл он осторожность! Он будет сам судьбы своей виной!.." Не хуже нас он видит невозможность Служить добру, не жертвуя собой...» Телефон вибрирует, и Юра тут же хватает его. «Доброе утро. Что именно у Хименеса?» «Одинокий друг. Я разбудил тебя?», печатает Юра, испытывая легкие угрызения совести. «...Так мыслит он - и смерть ему любезна. Не скажет он, что жизнь его нужна, Не скажет он, что гибель бесполезна: Его судьба давно ему ясна...…» Юра вспоминает Маргариту Ивановну, свою учительницу по русскому языку и литературе. «Пророк» не входил в учебную программу, но она все равно зачитала его на уроке. «Некрасов, возможно, так и не смог простить себе того, что не стал, как многие его друзья, революционером… Поэтому посвятил стихотворение Чернышевскому, одному из самых ярых борцов за справедливость того времени…». Маргарита Ивановна выглядела тогда очень грустной, и их класс даже притих перед этим проявлением внезапной печали. «Нет, не разбудил. Стих хороший». Если бы Плисецкий не знал наверняка, что Отабеку свойственна такая рубленая манера общаться в сообщениях, то, пожалуй, даже обиделся бы. Вместо этого он с энтузиазмом забил на дневник и полностью переключился на телефон. «А сейчас был Некрасов, «Пророк» «Его не знаю». Юра ищет в интернете стихотворение, и кидает его Отабеку. Прислушивается и хмурится. Все тот же хриплый голос читает неизвестное ему произведение: «…И ночные рулады лягушек в прудах, И цветение слив в белопенных садах. Огнегрудый комочек слетит на забор И малиновки трель выткнет звонкий узор…» Телефон снова вибрирует, но Юра решает сначала погуглить стих. Кликает по первой выпавшей ссылке. «Будет ласковый дождь» (англ. There Will Come Soft Rains) — короткое двенадцатистрочное стихотворение американской лирической поэтессы Сары Тисдэйл, написанное в 1920 году. Наиболее известно по одноименному произведению Рэя Бредбери. Существует распространённое, но неверное мнение, будто стихотворение принадлежит перу самого Рэя Бредбери.» Творчество Бредбери тоже обошло Юру стороной, поэтому эта информация не дает ему ровным счетом ничего. Приходится обратиться за помощью «к залу». «Бека, ты знаешь стихотворение «Будет ласковый дождь?» На радио побеждает предсказуемость, и звучит Пушкин. «Не наизусть, но знаю. Автора не помню, но читал как-то одноименный рассказ.» «Рэй Бредбери», печатает Юра, а потом честно признается, «а я ни стих ни читал, ни рассказ». «Какие твои годы», приходит в ответ. Да уж. - А сейчас, памяти Евгения Евтушенко, стихотворение «Людей неинтересных в мире нет...» Юра торопливо щелкает по иконке Вайбера, чтобы сделать аудиозапись и отправить ее Отабеку. Не то чтобы он был ценителем именно Евтушенко. Нет. Но вот это стихотворение всегда заставляло его покрываться мурашками. «…Людей неинтересных в мире нет. Их судьбы — как истории планет. У каждой все особое, свое, и нет планет, похожих на нее. А если кто-то незаметно жил и с этой незаметностью дружил, он интересен был среди людей самой неинтересностью своей…» Юра заворожено слушает до конца, и отнимает палец от кнопки записи, только когда объявляют следующего поэта. - И закрывает наш час поэзии победитель зрительского голосования, «Бересклет». Автор – Сола Монова. «Столько лет уже, столько лет А жалею всех, как дитя Покраснел в саду бересклет Утки в небе на юг летят…» Этот стих Плисецкий тоже знает – девчонки в его группе почему-то полюбили вставлять его на свои странички в соцсетях. Но записывать не стал, отправил Отабеку только Евтушенко. Однако, вместо короткой трели смс, телефон разразился громкой мелодией. - Бека? - Ты преувеличиваешь возможности моего мозга с утра, - хмыкает Отабек. Голос хриплый, но не сонный. – Не знаю, что это за радио, но голос у диктора отличный. - А то, - гордо соглашается Юра, словно речь идет минимум о его сыне. – И чего это я преувеличиваю? - Мне пришлось судорожно вспоминать всю школьную программу, чтобы не ударить в грязь лицом перед тобой, - совершенно серьезно отвечает Отабек. Юра чувствует, как лицо заливает краска, и радуется, что по телефонному разговору определить это невозможно. - Можно подумать, - бубнит он, и откашливается. – Кстати, что хотел спросить - у тебя нет книги Бредбери с этим рассказом? - Есть. Но я не уверен, что «будет ласковый дождь» именно в этом сборнике. - Посмотри, пожалуйста? Хочу прочитать, но с ноута неохота. Глаза будут болеть. И в магаз идти не хочется. - Хорошо, - покладисто соглашается Отабек. – Если найду – принесу в понедельник. - А завезти не сможешь? – торопливо спрашивает Юра, чувствуя, как полыхают щеки. – Ну, не специально, а если поедешь в магазин, или еще чего… - Смогу, - Отабек секунду молчит, но потом все же уточняет. – Тебе так сильно хочется прочитать книгу, или встретиться со мной? Юра сопит в подушку. Скрывать-то, как бы, уже нечего, но стремно все равно. - Скажем так, - бубнит он в итоге. – Я никогда не был настолько заядлым читателем, чтобы не потерпеть пару дней. - Это приятно, - мягко отзывается Отабек. Юра закатывает глаза. - Спасибо хоть не сказал, что это очень романтично. - Но это очень романтично. - Это не идет ни в какое сравнение с признанием, что ты курил из-за меня. - Конечно, я же отъявленный сердцеед, казанова и изменщик, - притворно вздыхает Отабек. Юра громко и некультурно ржет, вспомнив официантку и ее серьезные намерения открыть ему глаза. - Ты слишком легкомысленно относишься к моим изменам, - укоряет его Отабек, тщательно сдерживая смех. «Это потому, что я тебя сильно люблю», чуть было не вырывается у Юры, и тут же становится не до смеха. Вот это уже перебор. - Да, я очень лояльный, - прокашливается Плисецкий, и торопливо переводит тему. – О, может вы с Жуком прогуляйтесь до меня вечером? Заодно посмотрю на эту морду. - Боюсь, если мы прогуляемся до тебя, то обратно мне придется его нести. Учитывая, что он весит около пятидесяти кило мне будет не то чтобы тяжело… скорее, неудобно. А морду мою ты и так видишь ежедневно. - Я про собаку, но спутать было легко, - фыркает Юра. – Может, я прогуляюсь до тебя? - Ты просто замерзнешь. На улице минус двадцать. - Ой, ну и ладно, состарюсь неучем, - сдается Юра. - Я могу заехать за тобой, отдать книгу и свозить пообедать, - предлагает Отабек, и Юра почти подпрыгивает на кровати, стараясь не заорать «да!». - А дед утром говорил, что бедный его внук питается в кафе в будние дни, - вздыхает он. – Знал бы, что есть бедный Отабек, который в принципе питается в кафе. - Это значит «нет»? – уточняет Отабек. - Это значит, что ты идиот. – вздыхает Юра. – Конечно «да». ________________________________________________ Все стихотворения идут в порядке очередности. Не стала указывать ссылки, чтобы не отвлекать. ХУАН РАМОН ХИМЕНЕС «ОДИНОКИЙ ДРУГ» Ты меня не догонишь, друг. Как безумец, в слезах примчишься, а меня - ни здесь, ни вокруг. Ужасающие хребты позади себя я воздвигну, чтоб меня не настигнул ты! Постараюсь я все пути позади себя уничтожить, - ты меня, дружище, прости!.. Ты не сможешь остаться, друг... Я, возможно, вернусь обратно, а тебя - ни здесь, ни вокруг. НЕКРАСОВ НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ "ПРОРОК" Не говори: "Забыл он осторожность! Он будет сам судьбы своей виной!.." Не хуже нас он видит невозможность Служить добру, не жертвуя собой. Но любит он возвышенней и шире, В его душе нет помыслов мирских. "Жить для себя возможно только в мире, Но умереть возможно для других!" Так мыслит он - и смерть ему любезна. Не скажет он, что жизнь его нужна, Не скажет он, что гибель бесполезна: Его судьба давно ему ясна... Его еще покамест не распяли, Но час придет - он будет на кресте; Его послал бог Гнева и Печали Рабам земли напомнить о Христе. САРА ТИСДЕЙЛ "БУДЕТ ЛАСКОВЫЙ ДОЖДЬ" Есть два наиболее известных перевода стихотворения. Первым идет тот, что нравится мне, вторым - который просто имеет место быть. (Перевод на русский Льва Жданова) Будет ласковый дождь, будет запах земли, Щебет юрких стрижей от зари до зари, И ночные рулады лягушек в прудах, И цветение слив в белопенных садах. Огнегрудый комочек слетит на забор, И малиновки трель выткет звонкий узор. И никто, и никто не вспомянет войну — Пережито-забыто, ворошить ни к чему. И ни птица, ни ива слезы не прольёт, Если сгинет с Земли человеческий род. И весна… и весна встретит новый рассвет, Не заметив, что нас уже нет. В книгу избранного Сары Тисдейл включён другой перевод этого стихотворения (автор — Михаил Рахунов). Будут сладкими ливни, будет запах полей, И полёт с гордым свистом беспечных стрижей; И лягушки в пруду будут славить ночлег, И деревья в цветы окунутся, как в снег; Свой малиновка красный наденет убор, Запоёт, опустившись на низкий забор; И никто, ни один, знать не будет о том, Что случилась война, и что было потом. Не заметят деревья и птицы вокруг, Если станет золой человечество вдруг, И весна, встав под утро на горло зимы, Вряд ли сможет понять, что исчезли все мы. ЕВТУШЕНКО ЕВГЕНИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ "ЛЮДЕЙ НЕИНТЕРЕСНЫХ В МИРЕ НЕТ" (Посвящено С. Преображенскому) Людей неинтересных в мире нет. Их судьбы — как истории планет. У каждой все особое, свое, и нет планет, похожих на нее. А если кто-то незаметно жил и с этой незаметностью дружил, он интересен был среди людей самой неинтересностью своей. У каждого — свой тайный личный мир. Есть в мире этом самый лучший миг. Есть в мире этом самый страшный час, но это все неведомо для нас. И если умирает человек, с ним умирает первый его снег, и первый поцелуй, и первый бой... Все это забирает он с собой. Да, остаются книги и мосты, машины и художников холсты, да, многому остаться суждено, о что-то ведь уходит все равно! Таков закон безжалостной игры. Не люди умирают, а миры. Людей мы помним, грешных и земных. А что мы знали, в сущности, о них? Что знаем мы про братьев, про друзей, что знаем о единственной своей? И про отца родного своего мы, зная все, не знаем ничего. Уходят люди... Их не возвратить. Их тайные миры не возродить. И каждый раз мне хочется опять от этой невозвратности кричать. 1961