Королева Готэма.

… Раздался оглушительный и звонкий хлопок. Девушка не успела договорить, вскрикнула и схватилась за щеку, чувствуя, как та мгновенно запылала. — Ты такая же грязная проститутка, как и все этом месте! Освальд даже и не догадывается, что им крутят, словно марионеткой! Конечно, он же такой доверчивый! — повысила свой сиплый голос Гертруда. На глаза Роуз навернулись слёзы. Не от боли, к подобному она привыкла, нет. От обиды и душераздирающей злости. Не будь эта тряпка матерью Пингвина, маньячка бы, и глазом не моргнув, прикончила ту за слова подобного рода. Пожилая женщина взъерошилась, будто какая-нибудь разъярённая птица, вставшая на защиту своего птенца, а одежда, которую ей предоставили Бабочки взамен её старой, лишь придала ей лохматости. Кажется, эта беззащитная старушка может стать злой, когда хочет. Тая почувствовала, как по рукам пробежалась дрожь. Она может не сдержаться. Девушка дотронулась до лопнувшей губы, из которой уже сочилась тоненькая струйка крови, и подняла глаза на пожилую мать. Удар у неё на редкость сильный. Роуз покрутила головой, разминая шею, пока Гертруда стала метаться по комнате в поисках своей сумочки, чтобы раз и навсегда покинуть грязное заведение. Кровавая Роза медленно вытащила кинжал, висевший на поясе, крепко прикреплённый к чёрным джинсам. На мгновение её взгляд зацепился за серые глаза Гертруды. Нет ничего более неприятного, чем противостояние двух сложных характеров. Тая сделала два шага вперёд и выставила оружие перед собой. — С Вашей стороны, не особо правильно говорить такие слова своей спасительнице… — с оттенком злобы прошипела девушка, чувствуя, как в жилах закипает кровь. — Это из-за тебя я столько времени провела в той камере! — надрываясь, повысила голос Капельпут и заметила предмет в руке ненавистницы, кончик которого очень слабо блеснул, отразив тусклый свет настольной лампы. — А если я скажу, что если бы не Освальд, Вы бы до сих пор там гнили, а, может, даже сдохли. — с усмешкой произнесла убийца. Лицо собеседницы на долю секунды изменилось, но затем на нём снова появился праведный гнев. — А Вам не казалось, что он может любить ещё кого-то, кроме Вас? — Любить такую как ты сможет только идиот, а Освальд не такой! Он в замешательстве. А тебе и хорошо дёргать за ниточки! — вскипела Гертруда и почувствовала опасное острое лезвие прямо около собственной сморщенной шеи, на которой висел миниатюрный кулон на золотой цепочке. — Кто тут ещё за нитки дёргает. — она впилась глазами в мать Пингвина, — Я первая изъявила желание помчаться на вызволение его излюбленной мамаши, которой он готов поклоняться как какому-то божеству, НО Освальд сам запретил мне делать это, он не хотел, чтобы Галаван забрал и меня. Ваш сынок любит меня. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО любит. — на лбу старухи появились холодные капли пота, а холодное оружие только и ждало приказа руки, чтобы перерезать той глотку, — Наверное, ужасно больно осознавать, что твою любовь делят с кем-то ещё? — её глаза казались полностью чёрными, Кровавая Роза наслаждалась своим превосходством. Где-то глубоко в душе верещала умирающая совесть, но Тая не слушала её. Оскорбить маньяка! То же самое, что броситься под скоростную машину. — ТЫ знаешь, сколько мы с ним пережили вместе? Как я тряслась, когда видела его в раздавленном состоянии? Как успокаивала?! — продолжила Роуз. По щеке Гертруды скатилась прозрачная капля. Розу это ни чуть не тронуло, она привыкла видеть своих противников в крови и слезах. — Ты целовалась с одной из этих похотливых и грязных сучек! — сквозь зубы процедила женщина. — Не смей так говорить о них! НЕЛЬЗЯ путать шлюх, которые стоят практически на каждой Готэмской дороге, с обыкновенными танцовщицами. Честнее этих девочек со мной был только твой сын. — жёстко обрезала Тая. — Да, и они намнооого лучше моего сына… — съязвила Капельпут. На секунду девушка увидела её слегка желтоватые зубы, и мелькнувший серый блик в её глазах. Роза отбросила оружие в сторону, не заботясь, куда оно упадёт, и коснулась пальцами горла Гертруды. Зачем пачкаться её кровью? В голове зашептали голоса. Очень не вовремя. — То, что ты видела сейчас — это моё прошлое. Это то, что усиленно отбрасываю от себя назад. — сухие и тонкие пальцы пожилой женщины вцепились в белоснежную рубашку убийцы, — Я ни коем образом не хочу, чтобы моё прошлое мешало нашему с ним будущему… — У него не будет будущего с тобой… Роза вцепилась в глотку пленницы и была готова начать душить, но затем успокоилась и попыталась воззвать к разуму Гертруды. — Все совершают ошибки. Каждый из нас. Нет таких людей, которые не жалели о чём-либо в этой жизни. Я безумная грешница, если рассматривать с позиции религии, и я совершала страшные вещи, из которых любовь с девушками не самое кошмарное, но я этим и не горжусь. — Тая отошла на шаг и подняла с кинжал с паркетного пола, — Не смотря на всё, что я делала, Освальд не отвернулся от меня в самый ужасный момент моей жизни. Он помог мне… — Гертруда поджала губы, — Вы ведь тоже не такая святая мамочка, какой кажетесь всем. Вы тоже совершали ошибки. Поэтому я до сих пор не спрашивала: Почему Вы растили сына одна? — эти слова оказались больнее любой физической раны, которую могла бы нанести убийца. Они то, что миссис Капельпут давно бы хотела забыть и не вспоминать, как страшный сон. В её жизни была одна цель — любить своего единственного ненаглядного сына, которого она всегда представляла рядом с собой, а сейчас появляется эта хамка, жаждущая отобрать у безутешной матери последнее сокровище и радость жизни. Они стояли друг напротив друга, глядя в глаза оппонента, но уже без вызова. Между ними словно выстроилась тонкая невидимая нить. Гертруда почувствовала себя сломленной, схваченной за живое. Против этого у неё нет аргументов. Женщина прикусила тонкую сухую губу, которая мгновенно задрожала. — Я не хотела Вас обидеть. Я сказала обыкновенную правду. — Тая сглотнула, этот разговор дался ей с большим трудом. — Гертруда, я вынуждена попросить Вас молчать… не говорить об этом инциденте Освальду… Если Вы всё же желаете ему добра… Не прошу быть благосклонной ко мне… Женщина смотрела на аккуратные черты лица девушки, на белую кожу и шрам у губы. Чёртова грубиянка. Она замялась, затем вздохнула и произнесла: — Я ни капли тебе не симпатизирую, но мне нравится то, что ты говоришь… Я ничего ему не расскажу… — Гертруда протянула руку убийце и, поджав губы, пожала кисть руки Роуз. Тая взглянула на часы. Ещё минут пять и её вахту сменит Пингвин. Девушка почувствовала странное облегчение, высказав всё это его матери. Конечно, она бы хотела подружиться с Капельпут, но вот характеры их обеих не дадут этого сделать.

***

Освальд дотронулся ладонью до лба. — Вы с ней ссорились? — холодным тоном спросила Гертруда, глядя прямо в глаза любимого сына, словно ища в них малейшую зацепку для того, чтобы продолжить разглагольствование по поводу, ненавистной ей, аловолосой девушки. Пингвин привык доверять матери, делать всё, что она скажет. К его горлу подкатил комок. Она ревнует. Сильно ревнует. Это плохо. Он знал характер матушки и то, как сильно она хочет уберечь его от всяких проблем, которые, по её мнению, грозят ему вокруг. Но с Таей Освальд почувствовал себя совершенно другим человеком. Перестал сильно комплексовать по поводу своей внешности, стал более уверенным в своей силе, нашёл того человека, который смог его любить таким кровожадным психопатом, которым он является, ведь Гертруда и понятия не имела о его садистских наклонностях. Пингвин никогда не хотел разочаровывать маменьку, поэтому и не говорил ей, какого монстра она родила и воспитала. Только Роуз понимала его. Она сама такая. Такая как он. Ради этой девушки он и к чёрту в пекло полезет. Но вставшая ситуация сильно напрягла Освальда. Этакое противостояние между его самыми любимыми женщинами за всю его никчёмную жизнь. — Да… Было пару раз но… Это не серьёзно… — очень скомкано ответил Освальд, поджимая губы и пряча от матери взгляд в раскиданных по полу вещах, которые никто не удосужился убрать. Да, у них с Роуз были размолвки. Естественно, не раз. Чаще всего все они проходили бурно и заканчивались весьма быстро, благодаря характеру Пингвина, его умению налаживать отношения. По его же мнению, подобные моменты лишь укрепляют их связь, но вот мамочка может с этим не согласиться. — Никогда бы не подумала, что у тебя такой вкус. — брюзгливо кривя губы, произнесла на это женщина. В голове, назойливой мухой, крутилась мысль, которая подначивала её сдать сыну произошедший инцидент, но этого не позволяла совесть гордой дамы, которой Гертруда всегда себя считала. Перед глазами всё ещё стояла эта противная картина. — Мам… Это не так… Ты же сама понимаешь… Такой верности я ещё ни от кого не встречал, хотя, видел много девушек. — немного повысил тон Освальд, сомневаясь, может ли он хотя бы раз отстоять свою точку зрения, не цепляясь за её убеждения. Пингвин бережно взял тонкую сухую руку Гертруды Капельпут и поцеловал тонкими губами, заглядывая матери в глаза, в которых сейчас было столько непонятных и смешанных эмоций, что он даже не мог понять, как себя вести в сложившейся ситуации. Женщина сдержано улыбнулась, не выдёргивая руки из рук сына. Сложно видеть, как быстро растут дети, как они падают, затем поднимаются, начинают свою жизнь, от которой в последствии получают множество шишек. Глубоко в душе, Гертруда давно была готова отпустить птенца из гнезда, готова простить его за всё, готова стерпеть даже лесбиянку, так ловко охомутавшую Освальда и влюбившую его в себя. В конце концов, все люди когда-нибудь осознают свои ошибки, даже если это случается за секунду до неизбежной смерти. Но материнская любовь сильнее. Она заставляет её видеть в нём маленького глупого мальчика, которого надо водить за ручку, чтобы тот не упал, заставляет слепо отвергать все обвинения в его сторону, заставляет защищать его от всего вокруг. Её глаза заслезились. — Матушка, не надо… — Освальд обнял её за содрогающиеся острые плечи, заметив, как его собственные руки стали легонько трястись. Он погладил кудрявую копну седых волос матери, которые были слабо перевязаны синей лентой. Аромат её духов был приторным и сладким до тошноты, но для Пингвина этот запах знаком с детства, и являлся тонкой защитой и запахом дома. Мужчина приблизил свои губы к её уху и тихо ободряюще прошептал, — Это всё скоро закончится… Злые люди умрут. Мы снова будем жить вместе… Общаться… Вот прямо как сейчас. А Тая… Я уверен, вы с ней обязательно ещё поладите. — Освальд снова улыбнулся. Гертруда отошла от сына на шаг назад, ободрённая его словами, взяла со стола графин и два причудливых бокала на тонкой ножке, ранее состоявших в сервизе Катрин Мартелло. На стеклянном сосуде красовалось сплетение диковинных цветов и ягод. Его делали по специальному заказу хозяйки заведения, ровно как и бокалы. За стеклом переливалась бордовая жидкость — вино. Женщина разлила напиток и протянула один из бокалов сыну. Скрип двери. Звон разбитого стекла. Вскрик Гертруды.

***

В воздухе пахло гарью и стоял столп чёрного дыма, витавшего над одним из многоэтажных домов. Вокруг собрались люди. Много людей. Все о чём-то говорят, перекрикиваются. Слышен вопль пожарных сирен. Перед выходом из здания уже валяются на асфальте двое людей, чья кожа стала чёрной, словно уголь. Из огромных вышек, которыми был заставлен весь Готэм, нельзя было с земли разглядеть, что происходит. Тая увидела клубы густого дыма и бегом рванула к его источнику. Перед ней плотной стеной стояли люди, кое-где уже успели пристроиться и репортёры. Где-то в груди больно заныло. Страх холодной водой окатил маньяка. Она буквально отшвыривала всех, кто стоял на её пути, пока перед ней не открылась полная картина ситуации. Дом объятый пламенем, алые языки которого уже вовсю пожирали каждое помещение. Тая не видела горящих людей, уже просто выпрыгивающих откуда только можно, но слышала их. Их крики. Прислушивалась, зная, чей голос может услышать. А люди говорили. Шептались. Восклицали. Огонь поднимался с самых нижних этажей. Там находился некогда знаменитейший клуб города — «Ночные бабочки». Стук сердца прекратился. Брови вскинулись к верху, в глазах застыл ужас. Рот открылся, но вместо желаемого вопля, из него вырвался лишь воздух. Горло мгновенно пересохло. «Летающие камни… летающие камни… летающие камни…» — закрутилось в мыслях Роуз, будто на сломанной пластинке. На долю секунды перед ней вновь всплыли очертания взорвавшегося здания, где жила Каллет, но затем, изображение заменилось на ужасающее повторение событий. Девушка хотела было подбежать ближе, раскидать всех к чёртовой матери, ворваться в жаркое удушающее пламя, но чьи-то руки схватили её сначала за плечи, затем закрыли рот и потащили назад от всей этой суматохи. Тая не сопротивлялась, хотя желание вырваться было. Её бесцеремонно закинули в машину с затонированными окнами, от чего та стукнулась затылком об противоположную дверцу. На рту Роуз всё ещё была рука в перчатке. Рядом с ней в машине сидел Ричард, не давая маньячке что-либо сказать. Голубые глаза пустым взглядом смотрели в карие глаза лучшего друга. — Джерри, поехали. — услышала она голос Ричарда. Затарахтел мотор, и автомобиль тронулся. Голд аккуратно убрал руку с губ Таи, которая никак не могла пошевелиться, и, убедившись, что та не рыпается, перебрался на сиденье рядом с водителем. — Куда мы едем? — шёпотом спросила Роуз, повернув голову в его сторону и уставившись на шляпу-котелок. — В школу за Трэверсом. У него уже закончились уроки, и тебе пора его забрать. — ответил Ричард так, будто сейчас ничего и не произошло. — Зачем? — снова спросила Тая, вцепившись одеревеневшими пальцами в сиденье. — Надо. — отрезал парень, — Затем я отвезу вас к тебе домой. — Зачем? — более напористо повторила она, понимая, что оцепенение начало проходить. — Тая, не спрашивай ничего. Ладно? — нервно произнёс Голд. Водитель сидел с каменным лицом, не замечая этого разговора. — Останови машину. — громче сказала Роза. — Останавливай! Я выйду. — Я не дам тебе наделать глупостей. — жёстко отчеканил Голд, глядя в зеркало заднего вида. — Шляпа. — холодно произнесла Тая. Автомобиль дёрнулся и остановился, девушка вновь ощутила затылком стекло. Ричард вышел на улицу, открыл дверь, рядом с которой сидела его подруга, и вытащил её за собой, крепко сжав острый локоть. Тая кинула взгляд на застывшего в одной позе водителя, которого, кажется, ничего вокруг и не интересовало. Он крепко сжимал руками руль, глядя перед собой. Маньячка дёрнулась в сторону, но продюсер не дал ей сделать большего. — Ты туда не пойдёшь. — сказал Ричард, дотягивая Роуз в тень громоздкого здания. — Ты мне не указ. — Там полиция, а они уже объявили твоего птенца в розыск. Если сейчас там появишься и ты, это усложнит дело. Не вмешивайся, пока не просят. — Голд встряхнул лохматую убийцу, взглядом приковывая ту к месту. — Я уже сунулась. Я вытащила Гертруду, запихнула её в этот проклятый клуб, позвала Освальда. Теперь же ты видел — там всё пылает. Они там были. Я уже не говорю о девушках, которые ночевали в заведении, так как не имели другого ночлега. — Тая не шевелилась, но внутри уже всё бурлило, — Я погубила их всех. — Прекрати. Твой друг уже доказал, что способен выживать в самых экстремальных условиях. — От туда не было выхода!

***

Сыро и холодно. Подвал. Освальд стоял перед телевизором и смотрел на бегающие цветные картинки, показывающие нового мэра Готэма — Тео Галавана, злым немигающим взглядом сквозь нахлынувшие слёзы. Уголки его губ нервно дёргались, готовые проклинать манипулятора с экрана всеми известными ему проклятиями мира. Она появилась неожиданно. Табита Галаван. Девушка с тёмной кожей и чёрными волосами, тщательно убранными в хвост, пришла, прикончила его мать словно какое-нибудь животное, чуть не убила самого Пингвина и сожгла «Ночных бабочек». Лишь чудо спасло криволапого мафиози от ужасной участи — быть разорванным на куски, захлебнувшись собственной кровью. Он видел ещё с десяток девушек, пытавшихся выбраться из самого пекла, но не помог. Ни одной из них. В его глазах стояла мать, глаза которой широко раскрыты, как и рот, из которого раздался душераздирающий вопль. Пиджак мужчины был порван, а на правой руке виднелся ожог. Обожженное место болело, но Пингвин не замечал этого. Разум затмила опьяняющая ярость. Хотелось рвать, метать, избивать всех, попадающихся ему на глаза. Рядом с ним ещё есть горстка верных людей. У него есть Зсасз. Ещё ничего не кончено. Убить Галавана. Сегодня же. — Гейб, — окликнул Освальд срывающимся на рыдания голосом, — Мне нужно, чтобы ты кое-кого привёл. Как угодно. Запиской ли, волоком — без разницы. Приведи её живой. И, не дай Бог, с ней что-нибудь случится! Подчинённый мгновенно улетучился, а Освальд со всей силы размахнулся и ударил рукой о бетонную стену, яростно вскрикнув.