Взорви мои мысли

      — Хватит, Беатрис, я понял… Вернусь не позже шести… Да, именно потому, что твои родители сегодня у нас ужинают… — тяжело вздыхаю, представляя, как сегодня будет «весело» в нашем доме.       Каждый раз этот безумный рассказ, как моя Беатрис была младенцем и какой красавицей она восседала на горшке, при том, что этот послушный ребёнок умудрился сломать руку, и не один, а два раза. Но выбора не было, я обожал свою жену и терпел её родителей. Наши дети пошли в мамочку, старшая Катрин реальная копия Беатрис. Эти мальчишеские выходки иногда заставляли меня задуматься: а не перепутал господь её пол при рождении. Младшая Сью с нежными каштановыми кудряшками — противоположность своей сестре — очаровательный ребёнком, которого я люблю и балую без меры. Характер все же она унаследовала у своей матери.       На часах, висевших на стене в моём кабинете, чёрные стрелки показывали без четверти два. Я тихонько постукивал кончиком ручки по крышке полированного стола, расположенного возле окна, из которого была видна подъездная дорожка к зданию частной клиники Св. Женуария. Здесь я, Бернар Тэлью, работаю психологом.       Массивная дверь кабинета приоткрылась, и в неё просунулась миленькая головка с чёрными как смоль волосами. Это была наша новенькая медсестра, кажется, её зовут Кристель. Осмотревшись, она вошла в кабинет, где посередине стоял кожаный диван и кресло для меня и пациентов. За ними стол, о котором я уже говорил, и слева от него у стены — огромный шкаф, набитый доверху книгами по психологии, психоанализу, гипнозу и ещё какой-то бесполезной макулатурой.       — Вы свободны, доктор? — я повёл ленивым взглядом по кабинету, показывая, что здесь один и у меня нет пациентов.       — Что ты хотела? — она скромно улыбнулась. Я хмыкнул, понимая, что этой юной особе я приглянулся и, проведя рукой по непослушным, слегка вьющимся волосам, сжал губы и немного опустил ресницы.       — Пришёл парень на приём к Вам, но он не записан. На заданный мной вопрос, кто его направил, он молчит, — она, осмелев, очень быстро затараторила, а я в удивлении открыл глаза, а правая бровь приподнялась чуть выше. — Вы примете его? — она опять опустила глаза, и её щёки стали пунцовыми. Вот наивные дурочки, увидев красивую внешность, сразу млеют.       — Хорошо, пока я свободен, можно принять. Только вот… — она перебивает меня.       — Он оплатил всё, не волнуйтесь!       — Да я не об этом. Мне нужна история, — она смотрит на меня, и я не понимаю её взгляд, — данные о его болезни, — добавляю. Она сразу улыбается и качает утвердительно головой.       Через две минуты на моём столе лежала небольшая красная папка, в которой я нашёл историю болезни нового пациента. Лёгкий стук в дверь, который можно было даже не услышать, если бы не ждал, что двадцатидвухлетний Луи Рюмье должен в ней появиться.       Я приподнял взгляд и стал наблюдать за тем, кто стоит сейчас на пороге моего кабинета.       Парень закрыл за собой двери и стал нервно перебирать пальцы рук. Лицо было немного опущено, но разглядеть я его всё-таки смог. Рыжеволосый парень с вьющимися до плеч волосами, зелёными глазами и нежно-розовыми, чуть пухлыми губами, которые бывают у молоденьких девушек, а тут такие… и у парня. Я поправил воротник рубашки и слегка прочистил горло.       — Проходи. Присаживайся, — он осмотрелся. И лёгкой поступью подошёл к дивану. Потом присел практически на край, тут я заметил шрамы на его запястьях.       Самое время было посмотреть его диагноз. Пролистав несколько страниц, я в удивлении посмотрел на этого симпатичного парня, понимая, что внешность бывает обманчивой.       Биполярное аффективное расстройство — таков был его диагноз, и это могло навести на мысль, что болезнь стала прогрессировать. Что же могло произойти, чтобы он смог попасть под влияние подобного расстройства, к тому же он был склонен к суициду. А уж это было написано двумя светло-красными полосами на его запястьях.       — Луи, расскажи мне, что привело тебя ко мне. Поделись своими сомнениями, — я привычным голосом начал разговор с парнем, но мои слова так и остались лишь монологом, повисшим в воздухе.       Я встал из-за стола и подошёл к креслу. Он лишь подвинулся дальше от меня и ниже опустил голову. Волнистые волосы вместе с ней опустились вперёд, прикрывая лицо. Щёки слегка покрыл румянец, а я подумал о том, что его кожа очень нежная для парня, видимо, он никогда физически ничего не делал. Эти тонкие длинные пальцы на руках, интересно, каково их прикосновение к коже. Я сел в кресло и попытался отогнать странные мысли.       — Так и будешь молчать? — Луи слегка приподнял голову, но так и не сказал ни слова. Его правая рука поднялась, чтобы заправить за ухо отливавшую золотом рыжую прядь. — Хорошо ты молчишь, а мне необходимо услышать и понять, какие у тебя проблемы, — теперь он посмотрел на меня своими зелёными, словно изумруды, глазами. Я заметил влагу, собравшуюся в уголках, и подумал, что парень сейчас опять сорвётся. — Успокойся, пожалуйста, я не буду давить на тебя, — и придвинулся ближе. В этот раз он сидел не шелохнувшись и, не опуская взгляд, наблюдал за мной, словно ожидая чего-то. — Ты не против гипноза? Может, так я смогу что-либо узнать, — парень согласно покачал головой, но ни один звук так и не слетел с его губ.       Я молча встал с кресла и подошёл ближе к парню. Мои глаза, не отрываясь, смотрели в его. Я словно мантру повторял: «Ты спокоен. Расслаблен. Твои веки наливаются свинцом. И ты засыпаешь».       Его ресницы подрагивали на щеках, а я наблюдал за этим и любовался необычайно красивым лицом. Его умиротворенность завораживала. А тонкие розовые губы так и манили коснуться их кончиками пальцев. «Какое странное желание».       Отдёргиваю руку, которая практически дотронулась до его губ. Передёрнув плечами, продолжил сеанс, потому что Луи уже был готов отвечать на мои вопросы.       — Тебе семь лет, — говорю я спокойным глубоким голосом. — Что сейчас происходит в твоей жизни?       Он сводит брови, потом напрягается, но через секунду, полностью расслабившись, на его губах появляется улыбка.       — Я с мамой, она мне купила новый свитер, он очень красивый. А какой мягкий, — неописуемый восторг в голосе. В каком голосе! У меня даже руки затряслись от этого и я судорожно сглотнул. Его пальцы сминают ткань на рубашке. — Отец тоже что-то принёс в коробке, — Луи молчит, а потом широкая улыбка расплывается на его лице, — это ролики, я ведь так мечтал. Спасибо, папа! — эти радостные слова так и повисли в воздухе. Я тихим голосом перевожу его воспоминания на два года вперёд.       — Луи, теперь тебе девять лет, что вокруг происходит? — мой голос — полушёпот.       — У меня маленький брат, — он говорит сначала умилённо, а потом переходит на шёпот, видимо, боясь разбудить в своих видениях малыша. — Он так улыбается, — рука отпускает рубашку, и он тихо вздыхает, — отец почему-то хмурый. Я не могу понять, почему он кричит на меня. И мама с малышом, защищая, становится перед ним.       Парень словно от удара сжимается, его руки обхватывают плечи, ресницы вздрагивают и, увлажняясь, становятся ещё длиннее. Я сглатываю от этого вида и подавляю в себе очередное желание стереть пальцами эти слёзы, не понимая своей реакции.       — Я никогда не думал, что отец может поднять руку на нас. На меня, на маму, — протяжный всхлип, парень замолкает. Я, потерев переносицу, переношу парня на два года вперёд.       — Теперь тебе одиннадцать, расскажи, что сейчас в твоей семье? — он лежит тихо, а я вглядываюсь в его лицо, на котором совсем отсутствуют эмоции. Луи молчит. Я, не понимая, пытаюсь вытащить из него хоть какую-нибудь информацию. — Что ты сейчас видишь?       — Ничего, темнота. Вокруг голоса, но не знаю, где я, — он вздрагивает, а потом подскакивает, словно тело, которого коснулись «электрошоком». Глубокий вздох, его ресницы опять трепещут на щеках, а я с замиранием сердца наблюдаю за ними. «И почему такая красота досталась парню?» Он опять вздрагивает и, расслабив тонкие пальцы, кладёт руки на диван, вдоль тела.       — Луи, ты понимаешь, где ты находишься? — он сводит брови, потом приоткрывает рот, но снова ни одного слова. — Где твоя мама?       — Я не знаю, — он шепчет, а голос совершенно не его. — Я боюсь, тут темно, и я не могу шевелиться. И запах какой-то стерильный, может, я в больнице. Хотя всё равно ничего не вижу.       — Ладно, давай на два дня назад, — он снова затихает и только кончики пальцев на руках изредка вздрагивают. Вдруг парень поднимает руку и словно пытается кого-то схватить, но она так и опускается ни с чем. — Что происходит? — он дрожит всем телом, потом всхлипывает и затихает. Я, видя его реакцию, уже боюсь продолжать сеанс, хотя из всего вышесказанного определённые выводы мне сделать трудно, скажу больше — невозможно.       — Мы не дома, какие-то люди, они меня успокаивают, — он стал говорить, а я с замиранием сердца слушать. Он жмурится, потом опять всхлип, и на лице появляется боль. Я чувствую эту боль, она разрывает меня на части, но понять её причин пока не в силах. — Мамы больше нет и Андре… Машина… Авария… Трупы… — моё сердце уже в который раз за сегодня сжимается. А Луи опять замолкает.       Мне становится плохо от понимания его состояния, и, тем более, это ребёнок, которому всего одиннадцать лет. Но что могло подтолкнуть его к суициду теперь, ведь прошло уже столько лет. Необходимо перешагнуть сразу несколько лет.       — Луи тебе сейчас шестнадцать, — я говорю чуть громче, чем в прошлый раз. — Что с тобой сейчас? — опять две минуты в тишине. И никаких эмоций. Я жду, часы на стене тихо передвигают свои стрелки, а мы так и не пришли ни к чему. — Луи, ты меня слышишь? — никакой реакции не последовало. Парень лежит тихо, и только еле заметные вздрагивания ресниц на его щеках давали мне понять, что он ещё здесь со мной. Я чувствовал, что парень закрылся от чего-то или от кого-то, поэтому, приняв на данный момент самое правильное решение, начал обратный отсчёт: десять, девять, восемь… Ты спокоен, тело наполняется жизнью… Семь, шесть, пять… Твои пальцы чувствуют прикосновения… Четыре, три… Ты начинаешь просыпаться… Два… На счёт «один» ты полностью проснёшься… Один…       Ресницы парня, за которыми так восторженно наблюдал, взмахнули вверх. В тусклом свете приближающегося вечера я увидел этот взгляд его зелёных глаз. Непонятное томление скрутило низ живота, заставляя быстро встать и пройти к столу. «Жаль, я не курю, а так сейчас было необходимо отвлечься». Через минуту, придя в себя, повернулся к парню и, сложив перед собой руки, закрываясь от него этим движением, сказал:       — Ты должен прийти завтра в семь, — потом, выдохнув, продолжил: — Почему ты закрылся, когда мы подошли к рубежу твоего шестнадцатилетия? — он опустил глаза. А мне так хотелось услышать этот голос, почувствовать бархатистые нотки в нём, которые обволакивают моё сознание. Но нет, он опять молчит.       Повернувшись к столу, я взял небольшой прямоугольный листочек и, подойдя к нему ближе, протянул ему.       — Это визитка, если понадоблюсь, позвони, — он поднял глаза, полные недоверия, но тут же это чувство сменилось благодарностью, парень поднялся с дивана и стал идти в направлении дверей. Я, осмотрев его, сдвинул брови и, поняв, что, видимо, он так и пришёл сюда, спросил вдогонку:       — У тебя что, нет куртки? — он обернулся и отрицательно мотнул головой.       Я чертыхнулся про себя и пошёл следом. Проходя мимо, заметил, как парень вздрогнул, но потом расслабился, когда, всё же не останавливаясь, подошёл к стоящему возле дверей шкафу и вытащив оттуда свою лёгкую куртку, протянул ему.       — Потом вернёшь, — он качнул головой и натянул её поверх своей рубашки, потом найдя боковой карман, сунул туда мою визитку, вызвав во мне облегчённый вздох. Это заставило парня поднять глаза и посмотреть на меня.       А я так и стоял, наблюдая за ним и не произнося ни слова. Мой мозг взрывался и крошился на мелкие кусочки, доводя до медленного помутнения собственного рассудка. Мне хотелось стать этой курткой, чтобы обнять, почувствовать его тепло, вздохнуть его запах. Мой разум был затуманен и я совершенно не понимал, что притягивало меня к этому мальчишке, которого я видел впервые, да к тому же он был… парнем.       — Иди, — я сглотнул и отвернулся от него, боясь, что он может прочитать мои мысли. — Завтра увидимся, — голос предательски дрожал. Я услышал, как щёлкнула ручка на дверях, и понял, что остался один.