С теми, кого любишь

*** — Привет, друг. Чушь какая! Возможно, стоит дать тебе имя? Но это скользкая дорожка: ты ведь только у меня в голове. Не стоит это забывать. Чёрт! Это моя любимая мысленная присказка, прости. Я и правда всё ещё думаю, что говорю с воображаемым человеком, — Эллиот рассмеялся, насколько это слово вообще могло быть к нему применимо. Скорее — ухмыльнулся мрачно, глядя на Акменра. — Мне в самом деле будет как-то легче всё это переваривать, если я постоянно буду напоминать себе, что говорю с тем, кто существует только в моём восприятии. Ты будешь моим воображаемым другом. Тем более что и имя тебе давать не надо, оно у тебя уже есть. Повтори ещё раз? — Акменра. Четвёртый фараон четвёртой династии, правитель страны моих предков. — Ну да. Фараон — это хорошо. Это достаточная дистанция для того, чтобы я окончательно понял, что ты моё второе я и что я окончательно сошёл с ума. Знаешь — шизофрения, раздвоение личности и всё такое? Это мне тоже говорят иногда. Но куда чаще заявляют, что я социопат. — Что-то слышал и о том, и о другом, но судя по тому, что мне попадалось — до всего этого тебе далеко. Ты просто... особенный. Нестандартный. Не такой, как большинство. Кстати, Ларри мне давно говорил, что быть нестандартным и ненормальным в какой-то мере даже легче: когда сталкиваешься с чем-то непривычным, не вписывающимся в рамки всего того, что ты раньше видел — проще сказать себе: я это вижу потому, что я ненормальный. И отвяжитесь от меня. — Логично, — кивнул Эллиот. — Вдруг то, что мы видим, не настоящий мир, а лишь игра нашего воображения? Что, если мы видим лишь искаженную картинку, которую нам никогда до конца не разобрать? Может, никакой нормальности вовсе нет? Может, кроме наших мыслей ничего нет? Да если бы я был нормальным, я бы не смог ни с тобой разговаривать сейчас, ни с этим вот работать, — он кивнул на скрижаль. — Ларри так же говорит, — кивнул Акменра. — Что если бы он стремился быть нормальным — он бы не пошёл работать в музей и не увидел бы всего этого. И мы бы... но это неважно, да. — Ларри — это ваш ночной сторож? Акменра коротко кивнул. — Ты странно покраснел, — вдруг заметил Эллиот. — Любопытно, как краснеют смуглые люди: не так, как бледные. — Кто тебе вообще сказал, что ты социопат? Для социопата ты слишком много интереса проявляешь к другим людям. — Я программист. Это моя работа — всё замечать и анализировать. Кроме того, кибербезопасность... — Да, а кибербезопасность — это что? Я ещё не совсем понимаю это слово. — Защита информации. Да, по поводу защиты: тебе что-нибудь известно про хакеров? — Нет пока. А что это? — Не что, а кто. Хакер — это компьютерный взломщик. Фактически это я. Вначале я охраняю безопасность информации, а потом — её нарушаю. Потому что знаю принципы защиты. И потому мне легко это делать. Точно по поговорке «что охраняешь, то и имеешь». — Как? — Ты опять так странно покраснел. Как обычный человек. Вообще так любопытно, что ты — фараон. Я даже готов в это поверить. Но я уже предупреждал: на всякий дворцовый политес у меня нет ни сил, ни времени. Ты будешь моим воображаемым другом. — А зачем дворцовый политес? Мы же не в Древнем Египте. И Ларри говорит... — Слушай, Ак, — вдруг произнёс Эллиот, — ведь тебя можно коротко так называть? А то у меня ресурсов не хватает запомнить это твоё... полное имя. — Это ещё не полное, — улыбнулся Акменра. — Полное я тогда тебе вообще не буду называть: а то, как Ларри говорит, мозг взорвётся. А твой мозг нам сейчас очень нужен. — Ага, договорились. Так вот. Иногда мне хочется знать, что ты скрываешь. Какую маску носишь ты? Мне это важно. Поэтому скажи сразу, что у тебя с этим Ларри. Акменра какое-то время молчал. Потом произнёс: — Я не знаю. Потому что всё это очень странно. — Я надеюсь, он не твой воображаемый друг? — Нет, не воображаемый, — ответил Акменра. — И не только друг. — А. Понятно. А что в этом странного? — Как бы тебе сказать... я же рассказывал, когда говорили про скрижаль. Пока она не зависла, я мог быть живым человеком только ночью. От заката и до восхода. А всё остальное время я был мумией. И лежал вот здесь, — Акменра похлопал по саркофагу, на котором сидели они с Эллиотом. — Ларри меня отсюда выпустил потом. Случайно. И вначале очень испугался. Меня, да. — Если ты не гонишь, я бы тоже испугался, — сказал Эллиот. — Меня в детстве пугали: если я буду плохо себя вести, за мной придёт чёрный человек. Вот, кажется, я дорвался — он за мной пришёл! — Почему-то меня все поначалу боялись. Всё ждали, когда я начну... доказывать, что я древнее зло. А я... а я вот, — Акменра встал и крутанулся вокруг себя. А потом уселся обратно на саркофаг. — Так страшно сейчас, если честно. — Почему? — Мне всегда страшно, когда я чего-то не понимаю. А сейчас мне совершенно непонятно, что происходит. — Ну, пока что я выяснил, что ваша скрижаль — это какая-то сложная высокоулавливающая система со своими программными кодами, которые в последнее время подверглись существенному изменению из-за внешних воздействий. Но из-за каких именно — пока неясно. Но они точно есть, я сейчас пытаюсь их определить. — Ты серьёзно? — Только не смотри на меня так, а то я поверю, что ты древнее зло, и я с тобой вместе. Ты говорил, что раньше был живым только ночью, а днём нет? Ха, я ещё вчера так и подумал сразу: может быть, не зря мы с тобой так похожи. Потому что я тоже только днём — обычный инженер кибербезопасности, сотрудник номер е-эр двадцать восемь-ноль шесть-пятьдесят два. А ночью я хакер. — Компьютерный взломщик? — Да. Мститель. Как говорится, мир — опасное место не из-за тех, кто делает зло, а из-за тех, кто смотрит и ничего не делает. — Действительно? А кому и за что ты мстишь? — Это долгая история. Но тебе я расскажу. Потому что ты — воображаемый друг и не будешь ржать надо мной, что я параноик. С нормальными людьми обо всём этом просто невозможно разговаривать. А для меня нет такого понятия, как «нормальность». — Знаешь, соглашусь с тобой. И что? — Всегда хочется ошибиться насчёт тех, кого я взламываю, но люди неизменно находят способ разочаровать. Это если кратко. А если в подробностях... Существует заговор против всех нас. Мощная группа людей тайно управляет всем миром. Я называю ее — империя зла. В общем, такая корпорация — «Эвил импери» — реально есть, и я ума не приложу, чем они думали, выбирая себе такое название. Но это их проблемы. Факт в том, что эти люди, стремящиеся достичь господства... их в реальности крайне мало, один процент из одного процента, но они решили поиграть в богов. Ты понимаешь, о чем я говорю? — Да, практически всё. Но ведь играть в богов очень опасно? — Вот и я о том же, — лицо Эллиота стало менее напряжённым. — Любопытно: тебе про всё это рассказывать у меня получается. — Я просто знаю, что в них можно заиграться, и реальные боги не простят этого. Конечно, с учётом современности и моего нынешнего личного скепсиса, как говорит Ларри, понятие «богов» сейчас для меня довольно неоднозначно, но... — Кстати, ты мне так и не ответил, что у тебя с этим Ларри. — Я ответил. Я не знаю, как это назвать. И он тоже не знает. Потому что, пока не зависла скрижаль, мы... не говорили об этом. Видишь ли: есть проблема. Он реальный живой человек. Его жизнь конечна. Он стареет. А я — нет. Когда я умер, мне было всего двадцать. Ну, почти двадцать один. Без двух недель. И когда я каждую ночь становился живым — мой возраст не менялся. Мне всегда будет двадцать. Пока работает скрижаль. А Ларри... он... — Гм-м. Понятно. А скажи, Ак: ты хотел бы стать снова живым? Как остальные люди? Как твой Ларри? Акменра помолчал. — Честно? — Конечно. Мне это сейчас важно: пока не буду говорить, почему. — Я никогда в жизни ничего так не хотел, Эллиот. Но... думаю, что сейчас это невозможно. — Ясно. В общем, ладно. Пока не загоняйся. — Не буду. Если я правильно понял это слово — не буду. Так про мстителя: ты мстишь им на уровне компьютеров? — Так в компьютерах подчас вся их жизнь, — кивнул Эллиот. — Человек сейчас не может прожить, не наследив в логах сети или в журнале своего компа. А я могу всё это взломать и прочесть, даже если он за собой прибрал. Через пароли, через защиты... через всё. За три минуты я способен разрушить жизнь и бизнес практически любого человека. — Эллиот, я начинаю тебя бояться, — сказал Акменра с притворным ужасом. — А тебе-то чего меня бояться? У тебя ведь пока нет компьютерной жизни. — Думаю, что нет, — Акменра вздохнул. — Вся моя жизнь пока в этом, — он кивнул на скрижаль. — Кстати, всё хочу тебе сказать: твой отец, видимо, тоже был крутой хакер, если сумел сгенерировать такую сложную программную систему. И если ты в него, то у тебя тоже есть компьютерные мозги. Вот, например, смотри, — Эллиот дотянулся до ноутбука и снова сел рядом с Акменра. — Видишь? Это командная строка. Я тебе вчера уже показывал: на всякий случай, если хочешь обрушить кому-то комп, выходишь в этот режим вот так, а потом набираешь здесь вот так, вот так и вот так. Запомнил? — Эллиот, прекрати, — отмахнулся Акменра. Но взгляда от набранных символов не отводил. — А то я начну рассказывать тебе про древние жреческие ритуалы. — Про что? — Фараон в Древнем Египте был не только верховным правителем, но и верховным жрецом. А значит, должен был уметь совершать определённые ритуалы. — Интересно. А например? — Например... Вообще жрецы — это те, кто был наделён способностью накапливать и передавать людям полученные от богов знания. Один из самых востребованных ритуалов — это ритуал погребения. Когда человек умирал, жрецы читали над ним молитвы и заклинания. Потом умершего обмывали и проводили обряд очищения в специальном покое — ибу. Потом тело поступало в уабет — мастерскую бальзамирования. Внутренние органы извлекались и хранились в канопах — сосудах с крышками, в виде голов определённых божеств. Мозг вынимался довольно неприятным способом — в нос умершему помещали раскалённую кочергу, пробивали перегородку, «взбивали» мозг и вынимали его через ноздри. Через несколько дней внутренние полости тела заполнялись опилками, смолой и другими веществами. Затем тело заворачивали в льняные покровы, между которых клали различные амулеты и драгоценности. — Ого! Хорошо, что я с утра не ел. И ты всё это умеешь делать? — Немножко, — Акменра развёл руками. — В общих чертах. — Круто. А чему тебя ещё учили у вас там? — Много чему, — сказал Акменра. — Вообще у нашего народа есть поговорка: «Знай, нет другого такого занятия, при котором не приходилось бы подчиняться; только учёному все подчиняются». Для древних египтян знания были самой большой ценностью на земле. Стяжать мудрость значило приобрести сокровище на всю жизнь. Ведь мудрец, владеющий знаниями, приносит огромную пользу обществу. Более того, чем бы он ни занимался — копированием текстов, преподаванием, лекарским делом или отправлением религиозных обрядов, — он имеет немалую власть над людьми. А значит, фараон должен был знать и уметь больше других людей. Намного больше. — Ничего себе, — только и смог проговорить Эллиот. — Жаль, что я не жил в ваше время. Акменра тактично умолчал о том, что в его время знания были сокровищем, доступным далеко не всем. Он продолжал рассказывать о себе, словно не заметив реплики Эллиота. — В Древнем Египте существовало несколько видов обучения. Дети фараона, а также некоторые избранные представители господствующего класса получали образование во дворце, где у них были свои наставники. Но в большинстве случаев знания передавались от отца к сыну. «Каменная статуя — вот что такое этот маленький глупец, которого не наставлял его отец»! — произнёс Акменра с неподражаемым сарказмом. — Поэтому мой отец наставлял меня лично, несмотря на своё царственное происхождение. Иногда мне даже влетало от него, но мама его за это ругала. А ещё у меня был старший брат Камунра. Он... — Что? Акменра посмотрел на Эллиота: — Он меня в итоге и убил. Ножом в грудь. Во сне. — Упс. Прости. — Ничего, — Акменра пожал плечами. — Это уже как-то... не так актуально сейчас. — Как говорит мой психолог — ты это уже проработал? — Ты ходишь к психологу? — Заставляют. Потому что у меня это... диссоциальное расстройство личности. Короче говоря — я ненормальный, я не умею общаться со стандартными людьми и всё такое. Вот тебя ещё вижу, например. — Так я же реально есть, — Акменра снова протянул Эллиоту руку. — Я же тебе с самого начала предлагал: потрогай. Эллиот робко дотронулся до смуглой кожи. — Да... и правда настоящий. Настоящий воображаемый друг. Ларри не будет возражать, что я тебя так называю? — А Ларри тоже ненормальный, — рассмеялся Акменра. — Если бы я в этом сомневался, я бы... наверное, мы бы вообще... веришь, даже не знаю, как сказать! — А я понял, — кивнул Эллиот. — Так вот, давай снова вернёмся к теории того, как работает скрижаль. Значит, она управляется набором определённых элементов — комбинацией — и голосом? — Да, — Акменра взял скрижаль в руки и выпрямился. — Если я произнесу... — Тихо! — Эллиот метнулся к нему и вырвал скрижаль из рук. Фараон недоуменно смотрел на него. А Эллиот говорил с явным волнением: — Я тебе недавно сказал, что у тебя есть мозги? Беру свои слова обратно! Мы ещё вчера с тобой выясняли, какой ты был кретин, когда начал ковырять эту штуку, зависшую, днём! Заклинания всякие, пальцами в элементы тыкал... а если бы она отвисла? А если бы она сейчас отвисла, когда ты приготовился ляпнуть свои заклинания? — Я просто переволновался. — Ты? Ты же фараон. Тебе не положено волноваться. — Не положено, да. Но иногда... очень редко... случается. Очень редко, — повторил Акменра. — А ты разве не волнуешься? Никогда? — Я? Нет уж. Я другой. Но ты не переживай, Ак, — вдруг сказал Эллиот, — кое в чём я уже разобрался. Открою тебе секрет: судя по тому, что я видел, эта штука на сей раз зависла весьма надёжно. Но мы отсюда не выйдем, пока не разберёмся во всём досконально. Пока что не совсем понял, по какой системе тут идёт программный код. Вот когда я разберусь, — а я разберусь, ты не сомневайся, принципы я уже примерно представляю, — мы сможем делать с этой пластиной что угодно. И сможем добиться от неё практически чего захотим. — Правда? — Не знаю пока. Помолчи секунду, ты мне мешаешь, — Эллиот склонился над ноутбуком, пальцы побежали по клавиатуре. — Я кое-что всё-таки зафиксирую для себя, чтобы ночью попробовать. Вот не пойму никак, зачем Гидеон освободил меня от работы? Да, жить тут у вас в музее прикольно, к тому же здесь меня точно никто не найдёт: но какой смысл, если мы днём всё равно не можем ничего сделать с этой штукой? — Ну... может быть, чтобы ты днём мог отдыхать? Выспаться, например? — Вот не хочу спать. Когда стоит интересная нестандартная задача — никогда спать не хочу. — А я хочу, — неожиданно признался Акменра. — Это так странно пока, если честно. Я ведь раньше тоже никогда не хотел спать. Условно говоря — я спал весь день в саркофаге. А сейчас я уже второй день существую как настоящий живой человек: после такого перерыва, а? Это так здорово... и так непривычно. Ты не возражаешь, если я пойду посплю пару часов? А то глаза слипаются просто. В этот момент со стороны входной галереи послышались возмущённые крики: — Безобразие! Что это такое! Уже второй день зал закрыт по техническим причинам! Сколько можно приходить сюда впустую? Где фараон? Его опять увезли в Британский музей без ведома посетителей?! — Великая Исида, чтоб вас всех, — вздохнул Акменра. — Видимо, мне всё-таки придётся пойти поработать. А я так спать хочу! — И в чём заключается твоя работа? — вдруг спросил Эллиот. — Выходить к людям и делать умное лицо. Иногда что-то произносить... на древнеегипетском. — Пф-ф, — ухмыльнулся Эллиот. — Не думаю, что твои древнеегипетские словечки труднее компьютерных терминов. Я к чему: может, наконец стоит воспользоваться тем, что мы с тобой так похожи? Давай мне свои тряпки и иди спать. А я вместо тебя выйду. Во-первых, мне страшно хочется чем-нибудь таким развлечься. Всё равно мне по сути днём делать тут нечего. Во-вторых, я иногда люблю надевать всякие маски. Только так можно защитить себя, не показывать свой исходный код, отгородиться, создать лабиринт, в котором меня никто не найдёт. И в-третьих... — Ты серьёзно? — Серьёзнее некуда. Ты наденешь мои шмотки и пойдёшь спать, а я пойду изображать тебя. Думаешь, не смогу? — Так в-третьих? Прости, я тебя перебил. — В-третьих, я хочу попробовать: будет ли мне страшно среди людей в чужой одежде. И нет, даже не так: в чужой личности, которая совсем на меня не похожа. Которая совсем не я. И ещё, Ак, называй меня Эл, если тебе не сложно. — Хорошо, Эл, — Акменра улыбнулся и начал стаскивать плащ. — Давай, я тебе на первый раз помогу в это всё одеться. Они стояли перед зеркалом и не могли сдержать улыбки. Оба. — Как у Марка Твена — принц и нищий, — сказал Эллиот. — Я в детстве читал. А ты ещё нет? Я тебе скачаю. Ты читаешь с компа? — Читаю, спасибо. Да, вот что: прежде всего — держи осанку. Ты же фараон! Во-от, примерно так. Тут есть небольшая хитрость: если фараон будет горбиться, с него свалится дешрет, и это будет позор на весь Древний Египет. — Свалится что? — Головной убор. Корона с уреем. — Тьфу! С чем? — Урей — это изображение кобры на короне: вот здесь, видишь? Символ власти фараона. — Ух ты. Такой символ мне нравится. Тихий и незаметный, как хакерство. — Да. Что-то общее есть. Кстати, погоди: почему у тебя верхнее схенти набок? — Что верхнее набок? — Схенти. — Ак, ты задрал! Так и скажи: вот эта длинная плиссированная юбка с поясом, на котором длинная висюлька, и которая надевается сверху нижней тряпочки, прикрывающей яйца. Слава богу, что эту нижнюю тряпочку ты не заставил меня надеть! — У меня, конечно, есть запасная, но... я подумал, что тебе с непривычки в твоём нынешнем белье будет удобнее. А висюлька на поясе, как ты выражаешься, должна висеть ровно по центру, как раз на... ну, я не могу сказать «на яйцах», потому что её задача — обозначать не яйца, а то, что к ним прикреплено. — Член, что ли? — Именно. Это символ власти и жизни. Половой член поверженного врага считался почётным воинским трофеем, как скальп у индейцев. Например, я недавно читал, что один наш фараон, правда, девятнадцатой династии, рассказывая о поражении, нанесённом им ливийцам, называет в числе трофеев более шести тысяч половых членов ливийских воинов, а также сыновей и братьев вождей и жрецов. — Буэ-э-э, — шутливо согнулся Эллиот. — Теперь уже я начинаю тебя бояться. — Тебе главное — со мной не ссориться, — усмехнулся Акменра. — Так мы продолжаем: особое значение в культе власти придавалось напряжённому половому члену, вид которого, согласно верованиям многих народов, должен внушать окружающим страх и почтение. И кстати, тонкость: эта длинная центральная полоса ткани в костюме фараона порой должна не подчёркивать эрекцию, а скрывать её отсутствие, особенно у правителей в возрасте. Чтобы подданные не увидели, что у фараона кончилась жизненная сила, и не захотели свергнуть его. — Погоди, скрывать что? — Эл, теперь ты меня, как ты говоришь, задрал. Погугли. Эрекция — это когда член стоит. — Никогда не думал, что доживу до времени, когда живой фараон скажет мне — погугли! Спасибо, я знаю про эрекцию. Просто ты — и вдруг в таких современных терминах, вместе с этими своими, про уреи и дешреты всякие. Кстати, что ты говорил? Что у меня верхнее схенти набок? — Набок, а надо вот так, и пояс по центру, — Акменра ловко повернул на Эллиоте свои одеяния. — Осанку держи, дешрет свалится! Коброй вперёд, голову поднимаешь, подбородок вверх — пошёл! В наряде фараона Эллиот и вправду почувствовал себя в безопасности среди остальных людей. Впервые в жизни. Он царственно кивал, улыбался всем и постоянно следил, чтобы голова торчала вверх: корона и правда была тяжёлая, и буквально вынуждала держать осанку. «Интересная система», — периодически проносилось у Эллиота в голове. А самое интересное — он никогда не ощущал себя под такой защитой чужой маски и чужой личности. Была даже уверенность, что те, кто следит за ним, уж в этом-то прикиде его подавно не узнают никогда. «И вообще — это не я. Это Акменра, четвёртый фараон четвёртой династии, правитель страны моих — то есть его — предков». Даже экспонаты музея, и то постоянно его окликали: «Привет, Акменра! Ну как там дела, а где Эл?» На что он отвечал: «Эл работает, просил не мешать». И величественно шёл дальше. Когда он уже нагулялся и отправился назад к египетскому залу, в галерее внезапно появился черноволосый мужик. «Ларри, — вспомнил Эллиот. — Ну, сейчас начнётся». — Привет, Эл, — неожиданно произнёс Ларри. — А где Акменра? — Ы-ы-ы, — только и вырвалось у Эллиота. — А как вы... ты... В смысле — меня никто не узнавал во всём музее! Кроме тебя. Интересно, почему? Ларри почесал в затылке. — Видишь ли, Эл... Для начала я расскажу тебе о древних преданиях. — Как, и ты тоже? Вы с Аком оба чокнутые, это точно. — А я разве спорю? — пожал плечами Ларри. — В общем, я давно понял, что предания и легенды разных народов, особенно повторяющиеся, возникают совершенно не зря. И несут какой-то общий посыл. Вот среди этих сценариев, наличествующих в разных культурах, есть такой: некие злые силы берут в заложники... то есть крадут... захватывают... одного человека, неважно даже, какого пола, а тому, кто его лю... в общем, кто его близкий, предлагают узнать этого человека среди разных клонов. Выпускают множество одинаковых похожих лиц, среди этих лиц выводят того человека и говорят: узнаешь свою или своего — отпустим вас обоих. А не узнаешь — он или она останется у нас навсегда. — И что? — И ничего, — Ларри улыбнулся. — Это я к тому, что даже если ты в одеждах фараона и буквально на одно лицо с Аком — я всё равно вижу... чувствую, что ты — не он. Просто он — Акменра, а ты — нет. Вот и всё. — Ни хрена себе, — выдохнул Эллиот. — Это что же, всё так серьёзно? Ларри молчал. — Я его сегодня спрашивал, что у него... — Эллиот запнулся. — С тобой. А он говорит — не знаю! Что, мол, раньше он был живой только ночью, — несло Эллиота, — и вообще ты стареешь, а он нет, и поэтому вы пока не знаете, как всё это назвать... Эллиот остановился и посмотрел на собеседника. На то, как изменилось его лицо. — Чёрт. Прости. Я грёбаный социопат. — Как иногда говорит наш ковбой Джедидайя — только дураки на правду-то обижаются, — вымученно улыбнулся Ларри. — И действительно, я тоже не знаю толком, как это называется: то, что у нас с ним. Не с Джедидайей, конечно, ясное дело, — он ещё пытался шутить. Эллиот тоже молчал какое-то время. Потом решился. — А ты бы хотел, чтобы Акменра стал живым? Настоящим, реальным, в том числе и днём? Ларри ответил не сразу. — Я начну с весьма неожиданной вещи, — осторожно начал он. — Просто чтобы не было недомолвок: ты вместо него не подойдёшь. Я уже сказал, почему. — Ерунду не неси, — грубо оборвал его Эллиот. — Я не про себя. Я про него. Хотел бы ты, чтобы он реально стал живым? По-настоящему? — Можно подумать, это возможно, — вновь не сразу отозвался Ларри. Но Эллиот услышал в его голосе не только защитный скепсис, но ещё и немножко надежду. — Пока точно не могу сказать. Но... Я Аку говорил сегодня, так, вскользь, потому что сам ещё не уверен, но вероятность такая есть. Большая. Очень. Первое: ваша пластина на этот раз зависла надёжно, более того: что-то или кто-то подвешивает её со стороны и не даёт отвиснуть. Идёт какой-то мощный силовой поток. Или информационный. Я пока не понимаю, какой и откуда, но точно идёт. Но второе, что я сумел понять — сейчас в информационном коде пластины появились дыры. Как говорил Ак со слов своего отца — от длительного контакта с современной реальностью. И если будет нужно, и кто-то захочет, теоретически я могу в эти дыры влезть. И кое-что, даже довольно многое, поменять в этом коде... и в вашей жизни. Пока это так, для информации. Но подумай. И он пусть подумает. Хотя он мне уже сказал фактически напрямую. Что он ничего больше так не хотел. Никогда.