С теми, кого любишь

*** Следующей ночью обитатели музея снова прикорнули кто где — всё-таки многие успели отвыкнуть от образа жизни обычных людей. Октавиус и Джедидайя ночевали по очереди то в покоях императора Рима, то в ковбойской палатке. Оба смеялись, что давно хотели вспомнить, как оно у большинства гиганторов. В смысле — днём работать, а ночью спать! — Вам это скоро надоест, — говорил им Ларри. — Вот мне — так достаточно быстро надоело! — Мы ведь только развлечься, Гигантор, — успокаивал его Джедидайя. — Мы же теперь никогда уже не станем нормальными! И не хотим, верно, Окти? Октавиус шутливо кивал в ответ. Акменра спал урывками в комнате охраны, но чаще ночами бродил вместе с Ларри по музею. Уже стало таким обыденным, что они словно вправду работают вдвоём: тем более что Эллиот днём периодически «подменял» фараона, и Акменра тогда мог поспать. — Ему так нравится ходить в моем образе, — рассказывал он. — И знаешь, я понимаю. Мне вот тоже в своё время нравилось ходить по городу в твоей одежде... да вообще в современной одежде, в другой, непривычной. Словно становишься другим человеком. А если бы у меня было ещё и чувство — или даже убеждение! — что за мной следят, я бы из этой одежды просто не вылезал. Вот, ищут древнеегипетского фараона — а нету его. Есть обычный тип в джинсах и толстовке. А здесь наоборот: ищут программиста Эллиота — а нету его! Есть древнеегипетский фараон Акменра. С которым лучше не связываться! — А его ищут? Эллиота? — Точно не знаю, но, как ты же сам говорил мне месяц назад, «если у вас паранойя, это ещё не значит, что за вами не следят». Эллиот хакер, у него идея мести тем, кто заигрался в богов и хочет подчинить себе весь мир. Он взламывает чужие компьютеры и таким образом рушит чужой бизнес и чужие жизни. Он рискует, Ларри, и не исключено, что кто-то может просто мечтать, чтобы он куда-нибудь пропал. Надолго. Может, навсегда. — И даже так? — Думаю, что да. Тем более что — насколько я могу представить, хотя я в этом совершенно ничего не соображаю! — он очень, очень грамотный специалист. И существенная доля его грамотности и даже гениальности — в том, что он нестандартно смотрит на вещи и нестандартно подходит к решениям задач. — Ты заговорил совсем как современный человек, Ак, — отозвался Ларри не сразу. Ему хотелось просто любоваться фараоном, произносящим такие речи. Акменра действительно очень изменился за последние годы. И Ларри в который раз подумал — наверное, теперь бы Ак запросто сумел адаптироваться в нынешних реалиях, если бы вдруг стал настоящим живым человеком. Но... «Не будем о грустном. Хотя что там Эллиот говорил на эту тему вчера?» — Эй, Хранитель Бруклина! Ты где?.. Ларри очнулся. Акменра стоял рядом и тряс его за плечо. — Прости, Ак, задумался. Ну что, зайдём сперва навестим мамонтов, потом посмотрим, всё ли тихо у майя, а потом заглянем к Эллиоту? Эллиот тоже не спал. Сидел на крышке саркофага, подогнув ноги по-турецки, и сосредоточенно набирал что-то на ноуте. Скрижаль лежала рядом: тёплая, светящаяся, безмолвная. Ларри и Акменра остановились на пороге египетского зала, наблюдая за сосредоточенной работой программиста. — Он сказал — не мешать, — шёпотом сообщил Акменра. — И вообще велел, чтобы я убрался отсюда и не появлялся до утра. Что я могу заниматься чем мне угодно, только бы не мелькал у него перед глазами и не приставал с глупыми вопросами. — Однако, какое непочтение к хозяину экспозиции, да что там — к целому фараону! — шёпотом же весело хмыкнул Ларри. — Одежду он уже у тебя начал забирать, а теперь и тебя самого выгнал... может, он и в саркофаге устроится вместо тебя?.. — Вот знаешь, не то чтобы я возражал, — в тон сторожу ответил Акменра. — У меня этот саркофаг за всё это время вот тут уже сидит, — он провёл ребром ладони по своей крепкой смуглой шее. — Пойдём тогда к тебе, если мы всё осмотрели? Если честно, — Акменра сглотнул и сделал паузу, — я по тебе зверски соскучился. — Я тоже, — кивнул Ларри. — Но тут такое дело: я сейчас здесь ощущаю себя так же, как в те годы, когда Ник был маленьким. Когда ребёнок спит — вроде всё спокойно, и родители могут заняться своей личной жизнью. Но ребёнок однажды может проснуться, и побежать... куда? К родителям. И может им... э-э-э... помешать. Раньше, когда наши экспонаты просто бодрствовали по ночам, они — пусть не все! — осознавали, что в комнату охраны без надобности лучше не соваться. А сейчас я уже не могу гарантировать ничего подобного. Но знаешь, — Ларри улыбнулся, — я договорился с Тедди: мы завтра сбежим опять ко мне домой. Пусть хоть на немножечко. Спроси у Эллиота, когда он закончит, нужен ли ты будешь ему днём? Я думаю, этот вопрос можно будет задать, он вряд ли глупый. — Хорошо, — кивнул Акменра. — Если честно, у тебя дома оно даже удобнее. Потому что... — Ясное дело, дома нет такого количества любопытных глаз и ушей. А кроме того — да, в диване в комнате охраны торчит пружина, которая всё время колет в поясницу. Но вот знаешь, Ак, если бы у меня была сейчас возможность отправиться с тобой на этот диван — я бы и на пружину не посмотрел: в конце концов, устроились бы так, чтобы она мне в поясницу колола, и всё тут. Однако эта возможность, как ты помнишь, сейчас некоторым образом ограничена, поэтому давай уж потерпим до завтрашнего дня. Они прошлись по музейным залам, навели порядок, где необходимо — хотя бы в общем. Нужды в этом теперь особо не было, почти все экспонаты спали. — Идиллия, — улыбнулся Ларри. Когда они вошли в египетский зал через пару часов, то остолбенели от неожиданности. Эллиот Алдерсон лежал у саркофага на полу. Всё его тело вздрагивало, тряслось и изгибалось так, словно кто-то невидимый пытал его, выворачивая руки и ноги из суставов. На коже выступил обильный пот, глаза были полуприкрыты, губы закушены, изо рта раздавался только еле слышный хрип и негромкие стоны. — Эллиот! — Ларри опомнился первым и подбежал ближе. — Эл, что с тобой? Эл, ты меня слышишь? — Ларри, что это? — рядом встал Акменра, ощутимо перепуганный. — Что с ним? Я не понимаю, Ларри... — Ак, подержи ему голову, сможешь? Я глаза посмотрю. Стоило только слегка оттянуть веки, как Ларри практически всё понял. — Это какой-то яд?.. — спрашивал Акменра, не отпуская головы Эллиота. — Хуже. Это наркотическая ломка. Чёрт! Сможешь пойти и разбудить Сакаджавею? Пусть срочно идёт сюда. — Какая ломка? — Ак, прости, некогда сейчас! Если коротко — это последствия употребления того, что ваши жрецы называли радостью. Опиум. Морфин — главный алкалоид опия. — Опиум? Обезболивающее? — Ак, всё потом! Беги за Сакаджавеей, вот ей можешь сказать про опиум. Сам Ларри сел на пол рядом с Эллиотом: — Эл! Эл, слышишь меня? — Да... слышу... кто здесь... — Всё хорошо, Эл, здесь твои друзья. — У меня нет... друзей... Ак сказал — я особенный... Я не особенный, я простой аноним, простой одиночка... Ненавижу, когда одиночество становится невыносимым... — Эл, тихо, тихо, — повторял Ларри как заведённый, уже не пытаясь даже придержать руки парня. Того выкручивало как на дыбе, он стонал и метался. Дьявол, где же Ак? Наконец вслед за фараоном прибежала сонная Сакаджавея с какими-то полотняными мешочками. — Дайте воду, — коротко сказала она. — И то, из чего пить. Акменра схватил со столика стакан, из которого сам же Эллиот недавно пил колу: — Подойдёт? Индианка кивнула. Ларри бросил через плечо: — У тебя здесь где-то есть бутылки с водой. Я тебе оставлял, помнишь? — Конечно, — Акменра уже притащил одну бутылку. Вот как знали ведь, ещё пару недель назад Ак жаловался, что кондиционеры в музее забиты, что в зале душно, и когда просыпаешься — так хорошо бы хоть глоток воды! Сакаджавея сосредоточенно что-то размешивала в наполненном стакане деревянной палочкой. Потом протянула стакан Ларри: — Вот, дай ему. Пусть выпьет. Ларри приподнял Эллиоту голову и поднёс стакан к губам. Зубы Эла стучали по стакану, он не мог сделать ни глотка. Внезапно подошёл Акменра: — Ларри, дай я. Он ловко, несмотря на спутывавшую ноги одежду, уселся на пол и положил голову Эллиота к себе на колени. Потом подложил ему руку под затылок, приподнял голову, вторую руку протянул за стаканом — Ларри молча подал — и каким-то резким, но точным движением влил содержимое парню в рот, а потом быстро нажал на горло. Эллиот глотнул, закашлялся, черты лица разгладились, тело перестало дрожать. — Ого! — выдохнул Ларри. — Ак, это ты где так научился? — Я вчера ему говорил, — Акменра кивнул на Эллиота. — Фараон — не только правитель, но и верховный жрец. А жрец — одновременно лекарь. Я умею немного, но то, что умею, помню хорошо. Если бы я сразу понял, что это опиумный отходняк! Ларри не выдержал и улыбнулся. Таким смешным диссонансом прозвучало современное жаргонное «отходняк» в устах фараона в полном облачении. — Давай подумаем, куда его положить, — продолжал Акменра. — Оставить на полу — не годится. Положить на саркофаг — жёстко, и он может упасть. Давай отнесём его к тебе на диван? — На одеяле? — Зачем? На руках. Я отнесу, — Акменра оглянулся: Сакаджавея всё ещё стояла за его спиной. — Сак, спасибо тебе огромное! Прости, что разбудили. Ты можешь дальше идти отдыхать, теперь мы справимся. Индианка опять кивнула и молча ушла. Хотя Ларри мог поклясться, что на её губах промелькнула понимающая улыбка. Когда девушка удалилась, Акменра продолжил: — У меня силы хватит. Ты же помнишь, я даже тебя могу удержать. Ларри покраснел. Да уж, это был экспириенс, как говорит современная молодёжь. Там, в Британском музее, куда он сорвался почти через месяц, не выдержав, и где они с Аком буквально не могли в результате отцепиться друг от друга. В архивной подсобке — больше просто негде было укрыться — оказалось в принципе невозможно ни лечь, ни сесть, и в итоге Акменра держал Ларри на руках. Стоя, прижимая его к стене. Ларри тогда сразу сказал: «Я тебя так не удержу». И услышал в ответ: «А я удержу». В общем-то, для того, кто сумел запустить тяжёлую внутреннюю крышку собственного саркофага в дальний угол зала, подобные вещи теоретически вполне реальны. И даже практически, как оказалось! Ак ещё давно, после этой крышки, когда вернулись в музей, помнится, говорил смущённо: «Наверное, это всё из-за скрижали, она придаёт мне силы, и... я не слишком повредил музейное имущество?» Ларри тогда подумал, с улыбкой покачав головой в ответ, что такая сила может еще где-нибудь пригодиться. Но в то время ему даже в голову не могло прийти, где и как это позже понадобится им обоим! И он до сих пор помнит, как Акменра возбуждённо шептал ему на ухо в этой чёртовой подсобке: «Обхвати меня ногами и держись за шею, сможешь?» Конечно, после таких опытов дотащить тщедушного морфиниста на соседний этаж — в самом деле раз плюнуть. — Ну, неси тогда, — кивнул Ларри. — Я приготовлю плед и подушку. Когда Эллиот оказался на диване в комнате охраны, он медленно открыл глаза. — Чёрт! Где это я? — У меня, — улыбнулся Ларри. — Полежишь, отдохнёшь... Тебя ломало, Эл. Только не спрашивай, как я это определил. У меня сын немногим моложе тебя, и нет, он не наркоман, но на всякий случай в плане всякой теории я подковался хорошо. Так ты морфинист? Эллиот помолчал. Потом коротко кивнул. — Эл, а можно спросить? — Акменра подошёл и сел на краешек дивана. — Зачем тебе это? — Тебе — скажу, — произнёс Эллиот негромко. — И ему скажу, — он мотнул головой в сторону Ларри. — Как воображаемым друзьям. Он сделал паузу, переглотнул. — Вот возьмем простой ритуал рукопожатия... между двумя людьми: то же самое происходит... при соединении клиента с сервером... — Ещё пауза: было видно, что Эллиоту трудно говорить в таком состоянии, но сказать при этом хочется много. Слова словно выплёскивались, накопившись внутри, и перехлёстывали через край. — Всё зависит от первого рукопожатия и... само собой из него вытекает у большинства людей. А я... — ещё пауза, глубокий вдох, — я, похоже, не могу усвоить... правила. Я не понимаю этих правил... и, наверное, потому одинок. Ларри и Акменра молчали, боясь прервать его. — Ненавижу, когда одиночество становится невыносимым, — бормотал Эллиот. — С каждой неделей я всё чаще плачу по ночам. Как с таким справляются другие люди? Наверное, звонят друзьям и родным. А я так не могу. И потому... Это опасно, я знаю. Но... я предпринимал меры, чтобы не впасть в зависимость, — он улыбнулся потрескавшимися губами. — Правда... иногда эти меры дают сбой. Вот, как сейчас. Но тут приходится рисковать... потому что мне... очень больно. От того, что я... никак не могу стать нормальным. Эллиот сделал паузу, вопросительно глянул. — Самое грустное, что всё равно это ни черта не решает никаких проблем. Только временно притупляет боль, а потом всё повторяется снова, — продолжал он. — И... я вас подвёл, понимаю. Хорошо, что ваша девушка меня спасла... и ты спас, — он благодарно посмотрел на фараона. — Правда, я чуть не захлебнулся этим пойлом! — Чуть — не считается, — Акменра ладонью накрыл руку Эллиота. — Кое-что я умею. Ты бы не захлебнулся. — Да уж, ещё чего не хватало, — усмехнулся Ларри. — Тебе ещё с нашей пластиной разбираться!.. А потом Акменра сказал: — Эл. Можешь поверить моему опыту... — Твоему опыту? — перебил Эллиот, не сдержавшись. Но Акменра только улыбнулся краешком губ: — ...моему четырехтысячелетнему опыту, — уточнил он с той же легкой усмешкой, — цивилизацию делают нестандартные люди. А разрушают её те, кто пытается затолкать всех этих людей в единые стандарты. Потому что когда единственной нормой становится «то, как у большинства» — это страшно. Понимаешь? Эллиот молча кивнул. — И вообще, — продолжал Акменра, — когда человек пытается стать стандартным вместо того, чтобы оставаться самим собой — это... опасно для него. По многим причинам. Вот ты меня спрашивал: что у нас с Ларри. Так вот, у нас с Ларри всё, в том числе и постель. И не так давно Ларри... — Акменра улыбнулся и посмотрел на сторожа — тот кивнул в ответ, — не так давно Ларри тоже напрягался на тему всяких норм и прочего. Он оставил меня с родными в Британском музее, потому что думал, что это позволит ему перестать спать с древнеегипетской мумией, — последние слова Акменра произнёс издевательским тоном, словно передразнивая какого-то внешнего оценщика. — Просто совесть ему твердила, оказывается, что это ненормально и нехорошо. Это была его последняя попытка стать нормальным. Кончилось тем, что он примчался в тот музей через месяц... Акменра сделал паузу, и Ларри подхватил: — Да уж, примчался в музей, еле дождался захода солнца, и... В общем, я тогда боялся, что мы реально разнесём им архивную подсобку: особенно ты, Ак, со своим молодым рвением и нечеловеческой силой. — Серьёзно? — пробормотал Эллиот. — Клянусь, — отозвался Акменра, прикладывая свободную руку ладонью к груди. — И знаешь, нам обоим что-то не хочется больше становиться нормальными. Это вредно для здоровья. Во всех отношениях! Тут заулыбались все трое. Это был прогресс. — Это так классно, что есть вы, — сказал Эллиот. — Раньше у меня была только дневная работа, ночная работа, депрессия, запутанные отношения и груз ответственности. Если я закрою глаза, каким будет моё будущее? Смогу ли я открыться тем, кто мне дорог? Увижу ли, как любимые люди обретают счастье? Будущее, в котором не будет одиноко. Будущее, в котором будут друзья и семья. Даже вы оба там будете. Мир, который я всегда желал. И знаете, я очень хочу за него сражаться. — Эл, ты вполне можешь считать, что мы теперь у тебя есть, — негромко сказал Акменра. — Можешь также считать, что мы ненастоящие. Я так уж точно, — он усмехнулся. — Да и Ларри тоже: мы уже с ним договорились, что он ненормальный и больше никогда не будет пытаться это изменить. — Я хакнул систему больницы, где меня проверяли на наркотики, — продолжал Эллиот. — Чтобы подменять результаты своих тестов на отрицательные. Но сейчас... три дня назад была последняя дорожка. Обещаю. — Сложно бывает сдерживать такие обещания, — покачал головой Акменра. — Но чтобы их сдерживать, наверное, важно понимать, что ты приобретаешь, делая это. Я ведь не просто так спрашивал тебя — зачем тебе морфин? Потому что опиаты разрушают мозг: мои прежние соотечественники, к сожалению, этого не знали. У тебя есть мозг, Эл, мозг довольно мощный, нестандартный, и если хочешь — в этом стандартном мире мозг — твоё спасение. А наркотики по сути продырявливают твой спасательный круг, который будет держать тебя на плаву. Зачем? И я не к тому, что ты вроде как должен с помощью этого мозга разобраться с нашей скрижалью, это была только шутка, — Акменра посмотрел на Ларри, и тот кивнул, — но в принципе — зачем оглуплять себя, пусть и на время? Да, то, про что ты сейчас рассказываешь — больно. Тяжело терпеть боль, так хочется иногда срочно сделать что-то, чтобы вот сейчас, прямо сейчас перестало болеть. Акменра сделал паузу, чтобы перевести дух. Эллиот смотрел на него во все глаза. — Но если ты точно представляешь, что для тебя будет счастьем — для тебя лично, не для кого-то другого, — снова заговорил Акменра, — одиночество не будет так болезненно. Это будет уже не одиночество, а уединение, может — временное, пока ты не найдёшь того, с кем рядом тебе будет безопасно. Может быть даже, что в итоге это вообще окажешься только ты сам, и больше тебе никто не будет нужен. Главное, чтобы рядом с тобой в твоей жизни не было случайных, чужих людей. А вообще, как говорит один наш коллега, Теодор Рузвельт, счастье — это делать то, что любишь, с теми, кого любишь. Может быть, иногда и с самим собой, если не нужно никого больше. Он снова посмотрел на Ларри. А Ларри — на него. — Я бы отдал сейчас очень многое за то, чтобы иметь возможность это делать всегда, — продолжал Акменра. Эллиот заворожённо слушал. — И я благодарю богов — во всей их современной неоднозначности — за то, что в последнее время мне хотя бы по ночам удавалось делать то, что я люблю, с тем, кого я люблю. Что с нами будет дальше, учитывая то, что происходит со скрижалью — я не знаю, и скажу честно: это меня тревожит. Но это такое счастье, оказывается — находиться рядом тогда, когда хочется, и ночью, и днём. Пусть даже это ненадолго, но всё-таки. — Подожди, Ак, — Эллиот встряхнул головой, высвободил руку и сел. — Я же самое главное с этой всей ерундой забыл вам сказать. Мне удалось наконец сопрячь пластину со своим ноутбуком. Я добрался до её исходных кодов.