С теми, кого любишь

*** В квартире Ларри всё было так же, как и три дня назад: разобранная постель, кавардак в прихожей, посуда в кухонной раковине. В солнечных лучах, пронизывающих комнату, весело танцевали пылинки. Трое суток пришлось провести в музее. Ларри ощущал себя опять же как давным-давно, когда Ника отвезли в больницу: предстояла сложная операция с неизвестным исходом. Тогда Лоуренс Дэйли тоже несколько дней и ночей провёл практически безвылазно в больничном коридоре, потому что в любой момент... в любой момент могло... Вот и в эти дни у него было ровно такое же чувство. Поэтому он решил для себя ещё в самый первый день: из музея ни ногой, особенно днём. Мало ли что. Хорошо ещё, что там есть душ для сотрудников. Правда, когда они с Аком про это говорили, несносный фараон не преминул подколоть: мол, ты относишься ко мне как к сыну? Ларри в свою очередь отшутился: «Только не говори, что ты начал читать труды по психоанализу!» А потом, в более приватном порядке, объяснил бестолковому в некоторых вопросах Аку, что тут даже не в характере привязанностей и влечений дело, а в том, что когда любой очень близкий тебе человек в любую минуту может... А сейчас почему-то в голову лезут какие-то совсем дурацкие мысли: ах, какой остался здесь бардак! — Да уж... как мы отсюда подорвались, помнишь? — в какой-то части своей личности Ларри даже подумывал — не сгореть ли со стыда за весь этот беспорядок? Но другие части уговаривали: наплевать. Тогда — ты помнишь ведь, помнишь? — тогда вам было совершенно не до этого. Акменра, похоже, и сейчас не обращал никакого внимания на то, что вокруг творится. Просто ходил по комнате — как всегда, почти беззвучно — и пытался руками поймать заметную в лучах пыль. Или потрогать сами лучи?.. — У меня в голове... как это? Не укладывается? — обернулся он. — Я... хожу... днём... живой... настоящий... и солнце... — У меня у самого не укладывается, — честно признался Ларри. — Ну что ж... вспоминай потихоньку, какое оно — солнце. Акменра промолчал. Только нахмурился. А потом резко развернулся и сел на незаправленную кровать. — Я боюсь, Ларри. Если честно — я очень боюсь... снова привыкнуть. — Как говорит наш хакер Эллиот — ты же фараон? Тебе не положено бояться. Акменра снова вскочил, выпрямился, поднял голову: — О, да! Я Акменра, четвёртый фараон четвёртой династии, правитель страны моих предков и бла-бла-бла, и я... боюсь. Можешь считать, что мне стыдно. — Перед Эллиотом? Ну, не передо мной же. — Эллиот... он садист самый натуральный, — продолжал Акменра, переминаясь с ноги на ногу. — Вот что ему стоило хотя бы в двух словах рассказать подробности? А то упёрся, как этот... не знаю даже, кто: «Днём ничего не будем делать, ничего не буду рассказывать, ждите захода солнца». Заявил, что устал и спать пойдёт. — Эллиот? Спать? Слушай, Ак, это успех. У него же бессонница была. — Была, да. Но вот — реальный факт: сказал, чтобы мы убирались куда хотим и не приставали к нему до вечера. А вдруг он ошибся? Вдруг он солгал? Вдруг... в общем, ничего у него не получится? Я вообще не понимаю, как можно эту скрижаль связать с современным компьютером и что в результате выйдет! Что он там видит вообще? — Ну... понятно, что ты не понимаешь: именно поэтому он хакер, а ты — нет. У тебя в нашем музее другие задачи. — Что любопытно, — улыбнулся Акменра, снова усаживаясь на кровать, — когда я уходил, он ещё и обиделся. Вот, говорит, уходишь, а я тут буду от скуки в одиночку дрочить, как дурак? — Только не говори, что обычно он дрочит при тебе, и это его развлекает, — не удержался Ларри. — Нет, конечно: это у него сленг такой, как я понимаю. Он имеет в виду — что ему просто будет скучно и он не будет знать, чем заняться. Ну, сходит пару раз в моем обличии прогуляться по музею. Ну вот поспит ещё. Но я тоже оказался не промах: я всё-таки его смутил. — Ак, ты меня пугаешь. Чем смутил? — Я, как ты часто говоришь, привязался к формулировке. И сказал ему, что если он не хочет дрочить как дурак — пусть дрочит как фараон. — Что, прости?.. — А-а-а, я тебе не рассказывал? Хотя вроде как я никому про это особо не рассказывал, и кто специально не интересуется — не знает. В общем, наш народ верил в то, что Вселенная образовалась из хаотического чёрного супа, из которого позднее появилось яйцо. Из этого яйца возник бог Атум, или Ра. По-видимому, первое, чем Атум, он же Ра, занялся, обретя разум, была мастурбация, и из его семени вышла раса богов, которые помогли ему создать Вселенную и властвовать над нею. Идея о том, что эякуляция была движущей силой создания, была у нас такой популярной, что с этим действием Атума даже связывались приливы и отливы Нила. Ты же в курсе, что отлив Нила означал засуху и голод, а прилив — удобренные земли и богатый урожай? Ларри молча кивнул. — Ну так вот, — продолжал Акменра, — поскольку у нас считалось, что фараон — это представитель бога Ра на Земле, его задачей была помощь богам в сохранении равновесия приливов и отливов. Одним из важнейших заданий было ежегодное выполнение ритуала инсценировки акта творения Атумом, чтобы помочь богу поддерживать живительную силу Нила. Во время праздника, посвящённого этому действу, фараон вместе с подданными должен был пойти к берегу Нила, там раздеться, дойти до края берега и, говоря по-научному, совершить акт мастурбации. Особое внимание при этом уделялось тому, чтобы сперма фараона попала в реку, а не на землю. Затем подобное действие совершали и все остальные мужчины, пришедшие на церемонию. У нас верили, что таким образом люди подпитывают силу реки, которая обеспечит хороший урожай на следующий год. Я вот тебе рассказываю сейчас — и мне самому смешно, а ведь тогда я тоже... думал, что это правда. — Ужас какой, — только и сумел сказать Ларри. — Чтобы твой собственный отец у тебя на глазах и при всём честном народе... — Так не про тебя же с Ником речь — прости, если что! Это же другая культура, другие традиции, другая религия, в конце концов. Говоря иными словами — другие «можно» и «нельзя». Хотя я совсем маленький был, когда меня впервые на этот праздник взяли. Помню, что я стоял — и просто раздувался от гордости за собственного отца. А он мне потом говорил, что когда я вырасту, я тоже стану фараоном и буду делать то же самое, поэтому мне надо заранее готовиться. И как ты теперь знаешь, не обманул: мне пришлось заниматься тем же, когда уже я был правителем. Так что можешь сказать спасибо древнеегипетской культуре — за то, что я не получился закомплексованным и стеснительным, как... мгм-м-м... не будем показывать пальцем, нет, не будем ни за что! — Ну, я тебе сейчас... — Ларри усмехнулся и пошёл на Акменра, угрожающе протянув руки. Ак подхватил игру: — Ты? Поднял руку? На правителя Великой страны, сына Солнца? На колени!.. Апчхи! — видимо, в нос сиятельному правителю всё-таки попала пыль с кровати, и он совсем не царственно расчихался. — Погоди, Ак, «на колени» непременно будет, только потом. Ты на самом интересном месте остановился: так что, папа учил тебя мастурбировать? — Ну, не то чтобы сам папа... Хотя его инициатива, конечно, была. Я тебе не рассказывал, что он мне на четырнадцатилетие подарил гарем из ста пятидесяти наложниц? — Охренеть, — честно ответил Ларри. — Мне вот мой папа на четырнадцать лет велосипед подарил. — Если я точно помню, что такое велосипед — можешь считать, что я тебе позавидовал, — вздохнул Акменра. И его отчётливо передёрнуло: от воспоминаний? Но Ларри всё же спросил, хотя не был уверен, что ему хочется это слышать: — И что... это... что ты с ними делал? Акменра помрачнел. Но ответил: — Скорее это они со мной делали. Бр-р. Что они со мной только не делали! Вот если честно, в современных терминах это было больше похоже на изнасилование. И вообще, представь: сто пятьдесят человек нападают на тебя одного! Хотя они не виноваты. Им мой папа велел. Наставить, так сказать, любимого сына правителя на путь истинный. Но вот знаешь... с тех пор прямо какая-то психотравма в этом месте. Не выношу просто на дух, как у вас говорится. — Что? Секс с женщинами? — Нет, секс группой, — с горечью произнёс Акменра. — Так что если у тебя в голове бродили идеи устроить тройничок со мной и Эллиотом... — Как говорил тот же Эллиот — ерунду не неси, — оборвал его Ларри. — Давай лучше вернёмся к нашей изначальной теме, а то нам ещё про «на колени» надо не забыть и всё такое, — он улыбнулся, хотя тему предстояло обсудить сложную. — Ты сказал, что боишься. Чего? — А чего ты боялся, когда сидел в музее безвылазно три дня? — резко бросил фараон в ответ. — Вот и я примерно того же боюсь. Что Эл — не сумеет. Не справится. Что он ляпнул это, как опять же вы говорите, для красного словца. И что я... у меня... мне... не получится, в общем, ничего. Знаешь, это примерно как ребёнок надеется на один рождественский подарок, а в результате получает совершенно другой. Или вообще ничего не получает. Я хочу надеяться — и боюсь надеяться, понимаешь?.. — Ак, — Ларри снова улыбнулся и сел рядом с фараоном на кровать. — Вот опять ты про эти подарки. Я же тебе тогда ещё объяснял: это шутка была. Дурацкая, не спорю! Но ты сам подумай, что я должен был тогда чувствовать? Когда ты — мне! да кто я вообще такой? — преподносишь вдруг скипетр бога Солнца, чуть ли не символ своей династии, который в вашей семье передаётся много тысяч лет из поколения в поколение! Ты хоть мог тогда сообразить своим древнеегипетским умом, что это для меня значит? Это было примерно то же самое, как если бы я был девушкой, и ты бы мне, скажем, преподнёс фамильное кольцо своей матери Шепсехерет, которое она отдала тебе с тем, чтобы ты подарил его своей невесте в знак предложения руки и сердца, а потом бы вы передали его старшему из своих детей! А? Вот как я должен был себя ощущать, когда ты мне делаешь такой подарок? — Ну, именно так и должен, — пожал плечами Акменра. — Вот сколько ни обсуждаем — прости, я не могу понять, что тебя тогда так смутило. Конечно, был бы ты девушкой — ты бы действительно получил драгоценный перстень моей мамы, а так как ты мужчина — ты получил скипетр власти моего папы. Логично же? — К чёртовой матери такую логику, Ак, — пробурчал Ларри. Вот сколько прошло уже времени с этого треклятого Рождества, а он всё не переставал краснеть при воспоминаниях. — То есть я, значит, такой со своей идиотской подушкой, а ты — со скипетром власти! Как минимум, это некультурно, подарки должны быть равноценными. — Ты забываешь, Ларри, что я всё-таки фараон. — А я? — А ты — избранник фараона. И только по этой причине фараон не придушил тебя тогда на месте твоей подушкой. — Да ты просто обиделся, как ребёнок! — Ага. Мне тогда показалось, что эта подушка как бы сообщает мне: лежи подольше в гробу и не приставай ко мне. — Вот какой же ты балбес, Ак, — Ларри придвинулся ближе и обнял Акменра за плечи. — Самый настоящий романтичный балбес! Вот в кого ты такой, скажи мне, пожалуйста? И потом — говорю же, с подушкой — это шутка была. — Да, я помню. Ты мне потом подарил смартфон. Это было неожиданно. — А помнишь, мы потом с тобой смс-ками обменивались? — Ещё бы, — теперь Акменра очаровательно покраснел. — Это было феерично. Правда, мне пришлось Ника просить, чтобы он мне показал, как ставить блокировку от стороннего прочтения, а он мне — «нет, сначала я посмотрю, что там за секреты у тебя!» Уфф, я думал — меня удар на месте хватит. Представляешь, если бы он прочитал? — Да уж, — Ларри смущённо хмыкнул. И подумал, не пора ли перейти к ранее озвученным идеям: «на колени» там и всякое такое. Но Акменра вдруг ощутимо вздрогнул под его рукой и отодвинулся. — И ещё... послушай... Хранитель Бруклина... Ларри сразу весь напрягся, подобрался и сосредоточился: если Ак завёл про «Хранителя Бруклина», да ещё таким серьёзным тоном, значит — сейчас будет что-то важное. Точно. — Я вот Эллиоту вчера рассказывал про твоё стремление быть правильным, — Акменра переглотнул, облизал губы и ещё отодвинулся — чтобы удобнее было смотреть Ларри в глаза. Взгляд у него был пронизывающий, на лице было явно написано: «Я тебе сейчас скажу — и делай потом со мной, что хочешь». — Подкалывал тебя вроде как, прости, если что... Но я сам — думаешь, я тут лучше тебя? Вовсе нет. У меня ведь тоже были свои правила. Довольно жёсткие. В частности — я не мог раньше представить, что смогу пойти против воли отца. Вообще в чём бы то ни было. Это тогда уже, когда я тебе скипетр подарил — это был такой символический акт... отделения, что ли. Ведь по нашим традициям я должен был испросить решения отца — достоин ли одаряемый такого подарка. А я вот... без его позволения, сам решил. — Так и молодец, самостоятельный, — подбодрил его Ларри. — И что? — По нашим традициям это невозможно, понимаешь? Во-первых, фараон может иметь сколько угодно наложников и наложниц, но в итоге он обязан избрать себе в супруги женщину и продолжить род, обзаведясь наследниками. Это первое. А второе — это... скрижаль. Вся судьба её вообще. — В каком смысле? — В том, что... отец ведь сделал её не просто для меня. А для того, чтобы он, мать и я никогда не разлучались. Понимаешь? Никогда. Не. Разлучались, — повторил он с чёткими паузами. — Ак, прости, пока не очень понимаю... — Ты вот смеялся надо мной недавно, а я действительно докопался до трудов по психоанализу и теперь знаю умное слово: сепарация. Это значит — отделение. Для развития и взросления дети должны, вырастая, постепенно, пошагово отделяться от родителей: и от матери, когда перестают питаться её молоком, и от отца, когда перестают нуждаться в его наставлениях. В четырнадцать лет наследник фараона женится и становится самостоятельным мужчиной. Но мой отец сам преступил законы и традиции: он хотел, получается, чтобы я навсегда остался с ним и с матерью. Стал их вещью? Игрушкой? Собственностью? — Э-э-э, Ак, мне кажется, ты преувели... — Ничуть, — запальчиво перебил Акменра. — Поэтому ещё один большой плюс — в том, что ты меня всё-таки увёз из Британского музея. И можешь считать, что я на тебя совсем не обиделся за то, что ты меня там оставил. Я же понимаю, что тогда тебе надо было это сделать. Чтобы успокоить свою совесть: вот, мол, я сделал всё, что мог. Но это оказалось сильнее меня. — Ну да, а потом чуть не разнести подсобку в архиве, — Ларри усмехнулся и слегка покраснел. — Так вот, Хранитель Бруклина, я долго думал о том, что, мечтая стать живым и вообще уйти из отцовского мира в твой, я нарушаю волю отца. А потом я подумал: и что такого? Если он своей волей как раз хочет меня к себе привязать в нарушение всех наших устоев и традиций?.. — Логично, — кивнул Ларри. — Но это, сам понимаешь, стоило мне некоторых усилий и некоторых переживаний. Точно так же, как мальчик, гордящийся тем, что его отец мастурбирует на берегу Нила при всём народе, и готовящийся с радостью когда-то делать то же самое, в сегодняшней реальности довольно быстро превратился в юношу, который носит длинный плащ и прочие многослойные тряпки ниже пояса, чтобы никто не замечал его случайных эрекций, когда ночью по музею ходит один известный тебе ночной сторож. — Ну, Ак, прямо открытие века, — засмеялся Ларри. — Ты думаешь, я не замечал? — А я от тебя, — сказал Акменра, акцентировав последнее слово, — и не прятался. Мне перед остальными было неудобно. Видимо, за четыре тысячи лет даже в гробу в моём мозгу произошли какие-то изменения. Хотя в это время у меня не было мозга... в общем, всё это как-то сложно, да. — Ты просто очень восприимчивый, — сказал Ларри. — А вообще — да, ты сейчас действительно настоящий современный человек. — Кстати о современном человеке, — Акменра опять вскочил с кровати. — Я тебе сейчас покажу кое-что. Закрой глаза? — Рот не открывать? — Пока нет, — фыркнул Акменра. — Пока только покажу. Ларри прикрыл глаза, изо всех сил стараясь не подглядывать. Но Акменра всё равно сказал: — Только по-честному закрой, а то завяжу... Ларри закрыл «по-честному». Даже отвернулся. И только слышал какую-то возню: кажется, Ак снимал джинсы. Интересно. — Всё, смотри! Повернувшись, Ларри на несколько секунд потерял дар речи. — А-а-а... э-э-э... откуда это у тебя? Акменра стоял перед ним... в современных обтягивающих трусах-боксёрах. — У Эллиота одолжил. Вот, кстати: ему, похоже, врут, что он социопат. Я, конечно, в этом пока мало что понимаю, но какой социопат постоянно носит с собой запасную чистую пару нижнего белья? А когда его срочно вызывают куда-то — захватывает с собой ещё одну? — М-м-м... Э-э-э... а схенти где? — Нижнее-то? В музее. Где же ему ещё быть. — А чего это ты вдруг так? — Знаешь, Ларри Дэйли, — произнёс Акменра наставительным тоном, — давай поставим эксперимент: я накручу на тебя аутентичное короткое схенти — так и быть, мы Макфи ничего не скажем, — а поверху ты натянешь свои обычные джинсы и походишь так хотя бы пару часов. А потом мы вместе посмотрим, что после этого у тебя окажется между ног и как скоро ты сможешь начать ходить привычным образом, а не враскорячку. — Мать твою, — хлопнул себя по лбу Ларри, — это мы тогда на тебя джинсы натянули прямо поверх же? — Конечно. Причём ты тогда и вечером, и утром — давай, мол, одевайся быстрей, так я по привычке сначала схенти на себя, а потом штаны сверху, и, о священный Амон-Ра, когда я утром добрался до музея... а ты что думал, с чего я так припустил переодеваться? Думаешь, Макфи испугался? Пфф!.. — Да, это до меня не дошло, Ак, прости, — Ларри почесал в затылке. — Но знаешь... тебе эта современность... неожиданно идёт, да... — Он поёрзал на месте. — И поэтому... кхм... — Давай заведём мне кучу таких, а? Я буду в них в музее ходить. Надеюсь, Макфи не будет заглядывать под мои одеяния, чтобы проверить — по форме я экипирован или не совсем?.. Ларри даже покраснел, стараясь удержаться от хохота: — Ак, прекрати. Я просто не могу, когда ты такие вещи говоришь с серьёзным лицом! И это... ты не возражаешь, если мы сейчас всё-таки это... кхм... снимем? — Что ты, Хранитель Бруклина, я ведь сюда к тебе пришёл поговорить о древнеегипетской культуре!.. ...В этот раз не было того запала, как тогда в Лондоне. Совсем не хотелось ничего разносить в порыве накопившейся страсти. Хотелось медленно смаковать, исследовать, рассматривать — как когда-то давно, в самом начале, но тогда это было возможно только ночью, а сейчас — сейчас за окнами было светло, и не было страшно, не нужно было спешить и смотреть на часы. Господи, какое счастье. Хотя бы на время. Сбросив одежду, оба вначале просто обнялись и стояли молча. Не двигаясь. Теперь, в новом временном измерении, всё ранее знакомое казалось каким-то необычно захватывающим: и поцелуи, и прикосновения, и запахи. Акменра скользнул ладонями по телу Ларри, опускаясь перед ним на колени. — Э-э-э, Ак, — Ларри попытался поймать его за локти, — мы же вроде наоборот договаривались? — А какая разница? — Акменра посмотрел на него снизу вверх, отчего вся кровь бросилась Ларри сперва в голову, а потом ниже пояса. — Если хочешь, считай, что мы с тобой опять играем в фараона и древнеегипетского раба, только теперь твоя очередь быть фараоном. И знаешь, это мысль, надо будет как-нибудь позаимствовать дешрет из музея... для антуража. Тебе пойдёт, м-м-м? От последнего «м-м-м» Ларри едва устоял на ногах, потому что Акменра сказал это уже с полным ртом. Рот был занят торчащим членом Ларри. И даже тут Ак не спешил: он придерживал Ларри за ягодицы мягко, но настойчиво, и не давал никуда отодвинуться, в то время как ртом вытворял совершенно несусветные вещи: и вроде бы не впервые, но привыкнуть к этому, скорее всего, невозможно. Потом одна его рука переместилась на ствол, пальцы сжали и начали движение, язык пошёл по головке, и Ларри затрясло. Он обеими руками вцепился Акменра в волосы, отдаваясь полностью на его волю, но в какой-то момент самого Ларри тоже перемкнуло. — Ак, нет... я так не могу. Ак, пожалуйста... — Что? — прозвучало в ответ встревоженно. — Что-то не так? — Давай... вместе? Давай ляжем, и... В разных умных книжках, которые сейчас издавались в изобилии и столь же обильно присутствовали в сети, Ларри читал, что одновременный оральный секс, называемый ещё позой «шестьдесят девять», часто не нравится партнёрам, потому как один процесс отвлекает от другого и всё такое. Но вот сейчас, на практике — ничто ни от чего не отвлекало. Даже при том, что это был первый такой опыт. Первый! В его возрасте! В голове где-то на задворках сознания вертелась мысль: «Это же сколько лет прошло впустую?» Потому что для Ларри это было что-то крышесносное: когда одновременно можно чувствовать, как тебя ласкают ртом — и тоже делать это. Причём то подлаживаться, повторять движения партнёра, ощущая удивительную синхронность как часть возбуждения, то действовать по собственному желанию, наоборот, не совпадая в ласках, брать то глубже, то только самую головку. Кстати, Ларри уже давно знал, что древние египтяне практиковали обрезание как «посвящение в мужчины» на четырнадцатом году, — вот, можно сказать, и реальное доказательство буквально перед носом; но любопытно, как при таком раскладе взрослому фараону удавалось с такой лёгкостью мастурбировать? Надо будет спросить, пусть поделится опытом. Ведь американских мальчиков, вне зависимости от религиозной принадлежности, когда-то подвергали обрезанию в массовом порядке сразу после рождения, в основном затем, чтобы «не рукоблудили», и Ларри малышом подпал под эту кампанию, а сейчас думается — и слава богу, что всё так случилось, что даже если бы не было этой кампании, еврейского мальчика всё равно бы обрезали на восьмой день; слава богу — потому что действительно, обрезанная головка имеет сниженную чувствительность, и будь у Ларри крайняя плоть, он бы кончал куда быстрее Ака, а сейчас они вполне могут одновременно. Правда, кажется, в этот раз Ларри опять будет первым, потому что чёртов фараон такое выделывает языком и губами — надо как-нибудь попросить, что ли, чтобы прицельно научил, потому что так нечестно и вообще какая ерунда лезет в голову-а-а-а-а!.. После такой разрядки захотелось прикрыть глаза и отключиться, но Ларри удержался: потому что в этот момент Ак вздрогнул, что-то хрипло пробормотал и с негромким стоном вцепился в скомканные простыни. Ларри успел подумать: «Ничего себе, получилось», потом автоматически сглотнул раз, другой... а потом сообразил, что почему-то не подавился, не закашлялся, его не затошнило, и было даже как-то... словно самого снова повело от возбуждения. Неужели это так бывает? Вообще в реальной жизни? Эрика никогда не занималась с ним оральным сексом. Морщила нос и говорила, что это извращение. Интересно, если бы он предложил ей глотать? Наверное, развелись бы они куда раньше. Ларри как-то спрашивал у Ака — не тошнит ли его глотать. Ак тогда посмотрел на него с хитрецой: — Что? В каком смысле не тошнит? — Ну... э-э-э... — Так, понятно, — царственно кивнули ему в ответ. — Комплексы, комплексы, зашоренные взгляды и так далее. А ещё говорят — культурная цивилизация! Они так хохотали тогда. Ларри до сих пор помнит. И в конце концов разобрались: важно, чтобы в принципе от человека в твоей постели не тошнило. А ещё лучше — чтобы влекло. Вообще такое счастье — говорить обо всём, на любые темы. Обсуждать что угодно, совершенно не смущаясь: от той же мастурбации на берегу Нила до собственных страхов. И чувствовать, что рядом — твой человек. И неужели — не только ночью?.. Только бы у Эллиота получилось. Только бы вышло. Пожалуйста.