Благослови своих демонов

      Мы всегда жили в большом красивом доме в стороне от деревни.       Летом мама занималась садом и собирала цветы, из которых потом делала варенье. Я и Крисси помогали ей, а маленький Диди ползал под ногами или пытался поймать бабочек маленькими пухлыми ручками.       В деревне нас любили, мы меняли варенье на нехитрые товары в лавке Томаса, а он иногда давал нам леденцы. В июне мама собирала розы, заливала их маслом и убирала в темные шкафы, где между ее платьями и костюмами отца настаивалась ароматная жидкость.       Иногда мама взбивала яйца с водой, доставала сахар и обмакивала лепестки роз из сада. Выкладывала на застеленном столе и строго велела нам не трогать. Я хорошо помню знойное летнее марево и такие красивые засахаренные лепестки. Крисси тащила один или два, старательно закладывая дырку, чтобы мама не заметила. Я держалась. Помнила, как папа говорил, что надо тренировать силу воли.       Мама читала папины письма и говорила, что скоро он вернется, как только война закончится. Потом пришло другое письмо… сжавшись в своей комнате, мы с Крисси сидели на одной кровати и слушали, как за стенкой плакала мама. Потом она сказала, что папа не вернется.              Я стою перед зеркалом и вешаю на волосы заколки в виде звезд. Мы купили их весной, Крисси тут же сломала одну, и я расплакалась, как будто была такой же маленькой, как Диди.       Цветы на столике завяли, но у меня нет сил сменить воду. Вчера я долго промывала лепестки в воде и мне казалось, что это не брызги полевых цветов, которые станут сладким вареньем, а погребальные цветы.       — Посидишь со мной?       Голос Крисси хрипловатый. Я киваю и, отвернувшись от зеркала, подхожу к кровати. Подхватив цветы со столика, вплетаю их в растрепанную косу сестры. Она прикрывает глаза, и я ложусь рядом.       Сестра кашляет, у нее в горле что-то булькает, а на губах выступает кровь. Я аккуратно стираю ее платком.       Говорят, болезнь охватила всю деревню, поэтому мама, вернувшись из лавки, приказала не выходить за пределы сада. Крисси тогда смахнула с лица непокорную прядь и, щурясь на солнце, заявила, что они переживут пару недель без общества деревенских. Хотя я знала, она продолжала через дырку в заборе бегать к Вику, мальчишке чуть старше ее. Я проследила как-то за сестрой и с удивлением наблюдала в кустах, как эти двое целуются.       Крисси рассказала, в деревне и правда какая-то болезнь, которая не щадит никого.       — Но мама преувеличивает! Вик сказал, старик Томас болел на прошлой неделе, а сегодня уже снова открыл свою лавку.       Потом Вик не пришел: я видела, как Крисси долго ждала его, со злостью обрывая травинки.       Может, первой заболела мама. Или Диди. Я не знаю, она не пускала нас в комнату. Позвала, только когда надреснутым голосом сказала, что надо выкопать могилу.       Мы похоронили Диди под кустами с розами, чьи лепестки засахаренным лакомством лежали на кухне, забытые и ненужные.       Потом умерла мама. Я долго держала ее за руку, надеясь, что мне просто кажется. Крисси отцепила мои пальцы от похолодевшей маминой руки.       Теперь я тоже чувствую слабость, а сестра умирает.       Как скоро кто-то из деревни найдет наши тела? Закопают ли их, или они так и будут истлевать в этом доме?       Мы жили здесь всегда и останемся тут. Соки наших мертвых тел пропитают доски пола, из глазниц Диди вырастут новые розовые кусты. Увидим ли мы отца? Вернулся ли он после смерти сюда?       Может быть, через десятки лет в эти обветшалые стены придут новые люди. Они будут искать призраков и замирать от страха, если не найдут подтверждения тому, что смерть — это не конец. Мы будем нашептывать им свою историю.       О закупоренных в банки воспоминаниях, о летнем зное и засахаренных лепестках, что тают на языке. О вплетенных в волосы звездах. И о тонком запахе разложения, который не скроют никакие цветы.