Благослови своих демонов

      Моего брата застрелили, но никто не знал, что это значило для меня на самом деле.       Мы выросли на окраине Нью-Йорка, старшие братья оба погибли на войне, а отец вернулся и устроился на мебельный завод. Ни его, ни мать никогда по-настоящему не заботила семья, хотя они любили рассказывать, что это главное!       Нам с Джонни тогда было по пятнадцать. Двойняшки, не очень-то похожие друг на друга. Он — рослый и смуглый, а я тощая с бледной кожей.       Мать заставляла нас молиться каждый вечер, а найденную у меня помаду со скандалом выкинула, заявив, что это для шлюх. Когда нам было шестнадцать, мы с братом сбежали.       Джонни всегда умел держать нос по ветру. У него было потрясающее чутье ставить на то, что точно выгорит. И он умел рисковать — может, даже слишком. И пока я подрабатывала в кафе, брат ввязался в бутлегерство. К двадцати годам у него был уже собственный спикизи, где стала работать и я.       Сухой закон диктовал свои правила, но вот распивать алкоголь он не запрещал, так что заведения, подобные нашему, только процветали. Постучать в нужную дверь, почти что секретный код, причастность к чему-то таинственному — и вот уже маленький зал нашего спикизи, алкоголь на любой вкус и хлесткие ритмы джаза. Мы могли себе позволить живую музыку.       Я в то время выглядела сущим сорванцом: коротко стриглась по моде, тощая и плоская. Зато платья я носила такие короткие, что из-под бахромы порой виднелся пояс чулок, а красилась настолько ярко, насколько брат считал не вульгарным. Он ничего не запрещал, но я доверяла его вкусу: если Джонни, прищурившись, сообщал на мой вопрос «чуть-чуть переборщила», значит, дело было плохо.       Он дарил мне невесомые шелковые платья, нарядные туфельки, украшенные стразами, а когда я решила, что хочу курить, как все, не стал креститься, как точно сделала бы мать.       — Только кури хорошее, моя дорогая Мэгги.       Он любил громко хохотать и знакомить меня со своими пассиями. Тут уже я прищуривалась, оценивая их — и Джонни всегда прислушивался к моему мнению. Девиц вокруг него хватало: он умел быть обаятельным, чуточку безбашенным и ему чертовски шли костюмы.              Я знала, что-то не так, когда возвращалась домой. Чувствовала. То, что Джонни не было дома, хотя сегодня он не собирался гулять, тоже насторожило. А потом прибежал Тед, который работал у нас, и срывающимся голосом рассказал, что Джонни застрелили.       Я не знала, как это произошло. Одно из приличных заведений ниже по улице, Джонни иногда заходил к ним поужинать и поболтать. Говорили, то ли пьяная драка, то ли что-то не поделили, то ли чья-то красотка слишком откровенно флиртовала с Джонни, а его кавалеру это не понравилось. У него нашелся револьвер, и шальная пуля очень неудачно задела шею.       Джонни умер за несколько минут, истек кровью на месте.              За прошедшие два года я сильно изменилась. Перестала быть похожей на мальчишку, носила все подаренные Джонни платья, которые до этого казались слишком вычурными. Я завивала волосы и томно курила, закинув ногу на ногу. Разобралась в финансах и документах — ведь Джонни оставил наше заведение мне, а я просто не могла допустить, чтобы всё развалилось.       Мне пришлось даже узнать тонкости общения с нашими не очень-то законными поставщиками и приплачивать полиции, чтобы они закрывали глаза на всю мою деятельность.       А еще я искала.       Очаровывала мужчин, чтобы выведать информацию. Чтобы один пьяный проболтался и указал на другого, чтобы ниточки наконец-то привели меня к тому, в чьих руках был револьвер в тот вечер, когда умер брат.       Гилберт Грейвз, ревнивый сукин сын.       Добиться его внимания не составило труда. Я очаровала его, а он уже смотрел зверем на любого, кто оказывался рядом со мной. Так было и в тот вечер: пьяный Гилберт попросту приревновал к Джонни какую-то взбалмошную блондинку, с которой спал. А папочка Гилберта тоже был не последним человеком в городе, содержал несколько спикизи и помог всё замять.              Сегодня Гилберт придет в маленькую комнатку за баром. Уже порядком пьяный, я об этом позабочусь. Начнет лапать, стягивать платье, хватать за грудь.       Я не буду рассказывать ему, что это платье подарил брат, которого он убил.       Не стану швырять ему в лицо обвинения или зло спрашивать, помнит ли он, как истекал кровью Джонни после его пули?       Даже не скажу, что отец больше ничем ему не поможет: я позаботилась, чтобы этим вечером полицейские рейды устремились в заведения Грейвзов.       Я ничего не скажу, потому что у меня другая цель. Просто незаметно достану собственный револьвер и выпущу все пули ему в грудь.       Надеюсь, он не умрет сразу. А будет захлебываться кровью, как Джонни. Осознавать, что никто ему не поможет.       А позже верные мне люди за определенную плату выбросят тело в Гудзон. Никто никогда не найдет Гилберта Грейвза.