Миры и Грани Шестигранника. История 25. "Дети вырастают"

Сигеллу исполнилось четыре года, когда Савиор начал собираться в путь. Все это время он учился, не покладая рук. Впихивал в голову языки, руны, заклинания, безмолвную магию, магию Смерти. Тренировался и в людском облике — с кнутом и кинжалом, выкованным специально под левую руку для него Вэром. И в облике барса, обретя легкость движений, мощь, грациозность и смертоносность. — Я буду очень скучать по вам обоим. — Будь осторожен, Сави. Если тебе будет нужна помощь — любая — просто наступи на тень или дотронься до нее и позови. Найди их, я верю, что ты сможешь. — Я смогу, не переживай. Скоро у тебя будут все четыре Стража. Он уехал в начале лета. В Байрэсский каганат — именно там затерялись следы обоих старших. Разыскивать их Савиор начал просто и безыскусно: упокоил древнее поле битвы, отпустив души погибших воинов. — Знак подал… Теперь оставалось только ждать, заодно пытаясь разузнать, не было ли в каганате каких-то странных чудес, выбивающихся за грани возможностей обычных магов. Как учил Вэр, он отправился по стране «челночком», наметив на карте путь. Из одного края в другой, от постоялого двора до деревни, от хутора до трактира. Прожив половину жизни в лесах, вторую он начал в них же, а здесь… бескрайнее поле — где рожь, где пшеница, а где и дикая степь, от веку непаханая. Это все было в новинку. И сам он тоже был здесь весьма приметен, особенно в облике белого пятнистого кота, жарящегося на солнце. Коту никуда не хотелось бежать. Он забирался в воду, если находил ее, по самый нос и обреченно прикрывал глаза. Шерсть — зимнее сверкающее великолепие — лезла клочьями, особенно нежный пуховый подшерсток. — Как же тут жарко, совсем нет тени, — Савиор выбрался из воды и встряхнулся. Прошелся боком по стволу древней ивы, росшей в этой балке с незапамятных времен, охраняя источник. На кору налипла мокрая шерсть. Савиор повернулся другим боком и зачесался, издавая довольные урчащие постанывания. Кольнуло в сердце сожалением: Вэр бы сейчас прошелся по его шкуре частым гребнем, вычесал, превращая шерсть в блестящий шелк. Но он обещал Вэру найти братьев. На землю упала тень крыльев, в небе парила какая-то птица. «Селамир — оборотень-орел» — всплывали в памяти слова любимого. А какой орел — и не спросил. Чернохвостый? Рыболов? Пестрошеий? Какие еще водятся на континенте… Может, это и есть братец? Почесал бы спину. Птица ходила в вышине кругами. «Закрой глаза и почувствуй свою Силу, как струну. Заставь ее звучать — и слушай отклик мира. Если кто-то из братьев рядом — он отзовется». Савиор зажмурился и настроился на свои умения, вслушиваясь в отзвуки пространства рядом. Смерть звучала неожиданно тонко, нежно. Как кнут в руках Вэра, когда он показывал особенно заковыристый удар. «Я не могу подчинить себе одновременно все Силы. Но, обучая вас, способен дать не только теорию. Хотя не-Стражу это очень тяжело», — говорил он. Потом в этот звук вплелся еще один, низкий, раскатистый. Савиор от неожиданности дернулся. Надежда? Так звучал Надежда? Орел сужал круги, стремительно спускаясь по спирали вниз. Савиор переступал с лапы на лапу. Потом прыгнул, ловя снизившегося орла. — Бр-р-ратик! Не успел: на месте птицы уже оказался рослый широкоплечий воин, рыжий, как огонь — уроженец Свёртхольма. А в его руках — сияющий и переливающийся радужными всполохами лук: плечи из цельных изогнутых рогов тирских быков, тетива — алая, как кровь: волосы Вэра Савиор узнал бы и не принюхиваясь. И льдистые всполохи пробегают по острию стрелы. — Кто ты? Почему я тебя чувствую? — Во-первых, я твой брат. Во-вторых, не тычь в меня оружием. В-третьих, где еще один? Почему вы бросили отца? Почеши спину, не дотягиваюсь. От обилия странных для него вопросов рыжий растерялся, но лук не опустил, точнее, не сразу. — Брат? Но у меня нет братьев! И отца нет. Я сирота. — Слышал бы тебя Вэрилан… Или ты и его не помнишь? — К-кого? Да кто ты такой, демоны тебя возьми?! Савиор сел на задницу и почесал шею. — Страж мира. Один из четырех. Как и ты. — Но это ж просто сказка… Тебе темечко напекло? И превратись уже в человека, четверолапое. — Это тебе на темечко что-то свалилось, — Савиор поднялся человеком. Сейчас он порадовался, что Вэр вынужден был остаться дома с Гелли. Его бедное сердце слова беспамятного Стража взрезали бы как бритвы. Все, что случалось с приемными сыновьями, Тень переживал очень остро. Даже если это всего лишь крапива, в которую глупый мальчишка влез сам и по самые уши. — И как вернуть тебе память… По голове постучать? Вэр бы нашел выход если и не сразу, то очень быстро. Но Вэру про такое говорить нельзя. — Где старший? Солар. Где он? Ты хоть свое имя-то помнишь? Селамир кивнул, назвался. — Я Савиор. Так… Солара, значит, ты тоже не помнишь? И мир не слышишь? — Мир… я слышу странное: чувства людей, их чаяния, надежды… Это безумие? — Нет. Ты — Страж. Надежда. Я Смерть. — Смерть, Надежда… А остальные? Я ничего не понимаю. Как я могу быть Надеждой? Откуда у меня отец, если я всю жизнь прожил здесь, в Урка-Матане? Сперва подкидышем, потом батраком, потом, как научился охотиться… — А лук у тебя откуда, дятел ты! Кто б тебе, кроме Вэра, из собственных волос тетиву сплел?! Ради тебя, дурака, под золотые рога тирцев полез?! — Савиор не выдержал, схватил его за грудки, за кожаную жилетку, тряхнул так, что едва не оторвалась голова. Селамир, вырвавшись, посмотрел на свой лук, нахмурился. — Он… Он… Не помню. Савиор заставил себя унять злость. — Этот лук — Радугу — тебе своими руками делал отец. Посмотри, его кровью руны на ложе выписаны. Он тебя с пяти лет выхаживал, учил, растил. И Солара, нашего старшего брата. Как же тебе вернуть память… Как назло, ничего, кроме «постучать об иву лбом», не придумывалось. Может, так и надо? Или кнутом средненького огреть, рукоятью — да по лбу? А что, вполне себе мысль. Змея, учил Вэр, убивает, но иногда вовсе не в том смысле, что обрывает жизнь. Довольно бывает и того, что отомрет что-то наносное, лишнее. — Не шевелись. Врезать братцу по лбу оказалось неожиданно приятно. Когда пальцы смыкались на рукояти, оплетенной белой кожей — он словно чувствовал нежное пожатие родной руки. Сейчас же эта рука влепила Селамиру хор-р-рошую такую, отцовскую затрещину. Тот аж вскрикнул, с размаху грянулся оземь коленями, выронив и лук, и стрелу, так и не убранную в тул. — Полегчало или добавить? Зазвенело на грани слышимости… и с головы Селамира упал, раскалываясь на мелкие, чернеющие на глазах куски, тонкий обруч. У Надежды хлынула носом кровь, да нехорошая такая, густая и аж черная. Савиор насторожился, разглядывая ее. — Как чувствуешь-то себя? Собой? — Демоны… Где это я? Ты… — Селамир поднял голову, сощурился, разглядывая Смерть. — Брат? Неужто? — Так, сработало. Может, еще разок? Эффект закрепить… — Постой, — Сель, как ласково называл его Вэр, выставил вперед ладонь. — Мне надо умыться. Потом сядем и обо всем поговорим. — Давай, — согласился Савиор, убираясь в тень. Разговор вышел долгим. До ночи, под уютное потрескивание костерка, под травяной напиток, над которым Селамир едва не расплакался: вспомнил вкус, отчетливо, словно все было вчера, вспомнилось, как прощался с отцом, обещая, что скоро вернется. — И пропали, оба. Гады вы. — Мы попали под заклинание. — Где старшенький? Пора вернуть ему разум. — Со мной его не было. Последний раз я видел его на границе каганата. Мы условились разъехаться. Мы ведь не просто так уезжали, а за подарками отцу. Оба прослышали, что появился какой-то новый ученый, книги пишет о мироустройстве, вот и рванули искать их. — Хорош подарок сделали отцу — сгинули без вести! — пробурчал Савиор. — Он, я вижу, нашел тебя и утешился, — уязвленно вскинулся Селамир. Смерть без долгих раздумий засветил ему в глаз. Надежда в ответ врезать то ли побоялся, то ли понял, что зря язык распустил. А Савиор понял: Вэр сам не станет рассказывать, как метался по материку, да только Тени подвластно слышать Стражей лишь в начале их жизни. И если будут совсем рядом, как он. И обстоятельно, стараясь не упустить ничего, рассказал сам — как искал их отец, как нашел новорожденного Смерть, да только воплощение попалось гнилое, человечье в нем возобладало или Сила ошиблась, не того выбрала. Как мучился Тень, привязанный страшной магией подчинения, порождением злого разума — а людского ли? Не зря ли чуял Тень отголосок силы Врага? Может, и на Трилло тот накинул какое-то злое колдовство? — Значит, надо разыскать старшего и поскорее вернуться к отцу, — Селамир хмурился. — Разыщем и вернемся. Вдвоем ведь легче. Ты тут, охотник великий, еще не женился, часом? — насмешливо скривил губы Савиор. — Да нет, жениться не успел, хоть и подумывал. — А я не спросил у Вэра, женились ли наши прошлые воплощения… — Нет, никогда. Пока Враг набирает силу — нам ее тоже растрачивать не стоит, да и привязываться к тем, кто сгорит через две сотни лет, ну, три? — Ладно. Тем более, я и так не женюсь. — Угу, — с такой знакомой насмешкой хмыкнул Селамир. — Что значит это твое «угу»? — Савиор перекинулся в барса и встопорщился. — Забыл, кто я? — Надежда лениво отмахнулся. — Я чую все надежды и все сильные чувства разумных этого мира. От тебя просто полыхает любовью, и любовью разделенной. Я вспомнил: с самого начала замечал, что о третьем Страже отец говорил с особенным чувством. И даже понял, отчего так. У вас с ним направленность Сил совпадает больше. Тень всегда учил нас по сути одному: как убить Врага. Он воин, создан таким. Защитник, нянька, родитель — но первое и главное то, что он наш наставник. А ты — Смерть, ты ближе ему, чем все трое остальных. — Кстати, Жизнь такой забавный. Мелкий. — Младшенький, — протянул Селамир. — Хочу уже увидеть его, потискать. У меня с Жизнью тоже направленность близка. Солар — он одиночка, звезда в небе. — И искать его придется не меньше, чем считать звезды. — Найдем. Или мы не братья? — Селамир сграбастал барса и принялся тискать и чесать. Савиор только позавидовал такой легкости характера. У самого он был не сладкий, обиды некромант помнил долго, прощать не умел категорически, затаивая зло и обдумывая месть. А Селамир оскорбил и его, и отца. Но через пару дней с удивлением констатировал, что от обиды на брата не осталось и следа. Таково уж было одно из умений Стража-Надежды. Старшего пришлось искать в самом деле долго, они проехали и каганат, и сопредельные мелкие княжества, добравшись до самого края материка. А отыскался он практически волею случая. И где! В самом грязном притоне трущоб портового городка на побережье Зеленого моря. И это им с Надеждой в самом деле очень повезло: пиратский корабль, на котором Солнце состоял в абордажной команде, прибыл в порт два дня назад, пираты гуляли, пропивая богатую добычу, и в море не собирались, пока не уляжется бушующий все это время шторм. Солар мрачно наливался дешевым пойлом. Савиор оценил всю диковатую прелесть брата, притягивавшую к нему взгляды, даже когда он был сильно не в духе и вдрызг пьян. Солнечный блондин, что уже само по себе в этих краях было редкостью, с глазами бездонной небесной синевы, с таким разворотом плеч, что позавидует любой. И вся эта красота подчеркнута золотистым шелком сорочки, а узкая талия — алым поясом с кистями, а стройные, мускулистые бедра — кожаными штанами, почти неприлично обтягивающими их. Через грудь тянулась перевязь, украшенная драгоценными золотыми бляшками, варварски-вычурными. С нею резко контрастировал очень простой на вид черен двуручного меча, выглядывавший из-за плеча. Двуручники так обычно не носил никто, больно доставать из ножен долго. Но тут, как Савиор знал по рассказам Вэрилана, а теперь и видел, ножны были не простые, а магический «капкан» — раскрывались двумя створками по всей длине, стоило хозяину меча взяться за рукоять. И сами притягивали лезвие, стоило поднести его к ним. Подарок Вэра был воистину драгоценен — секрет изготовления каррирской стали был утерян вместе с самим Карриром, а этот восточный город-государство был разрушен более полутысячи лет назад страшным землетрясением. И все же Вэр где-то отыскал мастера-кузнеца, что хранил тайну изготовления узорчатого булата, равного которому в мире нет, выучился у него и сковал Луч. И на что же тратится сила божественного оружия? На грабежи и убийства! Должно быть, на то, чтоб лишить Солара памяти так глубоко, чтоб он и отцовские наставления забыл, у Врага ушла уйма сил. Одним ударом Змеи тут не обойтись точно. Выпороть мерзавца! От команды его оттаскивать Савиор взялся самым простым способом — нагло плюхнулся на колени, обнял за шею, одарил ласковейшим взглядом и сообщил, что сейчас это солнышко идет с ним. А уж чем заняться, они найдут. Пьяный в дупель, в подметку, до полного изумления, Солар даже не удивился, только взглянул мрачно, с затаенным глухим непониманием в глубине зрачков. Поднялся, перехватив далеко не легкого и не хрупко-тонкостанного молодого мужчину так, как привык, должно быть, за добрую сотню лет: через плечо, как добычу с чужого борта. Почти безучастно огладил по заду под хохот команды и пьяные пожелания вытрахать из чернокосого душу. Селамир, скрытый темным плащом, капюшон которого так и не откинул, вышел впереди них, выскользнул немой тенью. Знал — застать старшего врасплох, огреть по затылку и уволочь будет невозможно — выучка отца вбита в самые кости, даже если забылся Вэрилан — она не забыта. Не дастся. — Куда? — разлепил губы Солар, пророкотал, словно морской вал. — В переулок, не хочу в эти вонючие комнаты, — Савиор не отказал себе в удовольствии брата погладить по заду. — Красавец-то какой, золотое солнышко. Летний полдень. Откуда ты такой красивый и взялся? — Море подкинуло, — равнодушно отозвался Солар. Каким бы пьяным ни был — шел ровно, даже не враскачку, как бывалые моряки, а так, словно на шелке танцевал. Нет, не забыта отцовская наука. Как же сладить с ним? В переулке Савиор извернулся по-кошачьи, обхватил ногами бедра Солара, чтобы висеть было удобнее, уставился ему в глаза. И попросил мир отозваться, показать Солару его же собственную магию. Вышло даже получше, чем если б огрели дубиной по затылку, как хотелось: брат пошатнулся, раскрыл изумленно глаза, полыхнувшие на миг солнечным пламенем, и рухнул колодой чуть не в сточную канаву. У самой земли подхватили. — Тяж-ж-желый, скотина, — весело возмутился Селамир. — Тащи, давай… Куда вот только. А хорош братец, хорош, — Савиор аж облизнулся. — Красивый такой, золотце наше. — Кобелина он наш. Одиночка, зато огонь — все, кто послабее, на него летят, — хмыкнул Селамир. Он знал, о чем говорил: сам не устоял, влюбился в первый раз именно в Сола, чуть не до сумасшествия. Потом, спасибо отцу, понял, пережил, перегорел — ясно, пламенно, в легкий пепел — и отпустил. — Ну не в переулок же. Тут склады, частью заброшенные, надо найти такой. — Погоди, еще кое-что… Савиор наклонился в тень, отбрасываемую стеной. — Нашел обоих, — шепнул он. Оттуда, из тени, пришел ответ, незримым легким пером по коже: «Спасибо, малыш. Жду тебя с ними». Не «вас», а вот так. Выделяя. Под сердцем потеплело. — Сказал Вэру, что нашел вас, пускай радуется. Больше ничего не сообщил… Такие вещи лучше лицом к лицу. — Спасибо, — без всегдашней улыбки кивнул Селамир. — Идем, постараемся вернуть ему память. — Да что возвращать — все внутри. Только заперто. Склад отыскался на самом берегу — полузатопленный, воняющий тухлой рыбой и гнилыми водорослями. В глубине нашлось местечко посуше, туда и свалили кулем Солара. — Так, как же ему память-то вернуть. Ну не по лбу же его огревать… — Да уж, мало — по лбу, — зло сказал Савиор, снимая с пояса Змею. — Отойди. Неслышно распустились кольца кнута, рукоять приласкала теплом пальцы. — Только не пришиби, — взволновался Надежда. — За кого ты меня принимаешь — за Врага? — вознегодовал на мгновение Савиор. Но в Смерти нет места лишним чувствам. Распахнуть душу, направить Силу в гибкое тело кнута, прикрыть глаза, чтобы остался зрячим только дух. Взвыл застоявшийся, вонючий воздух, кнут разорвал золотой шелк, лишь слегка коснувшись кожи. И потек над землей гул, словно от соприкосновения с доспехом. — Ага, — сам себе сказал Савиор и ударил еще раз, крепче, с оттяжкой, полосуя на лоскуты одежду и рассекая до крови плоть. Незримые оковы корчились, сминались, трещали. Наконец, стекла с Солара вся черная муть, оставляя лишь алые полосы от кнута на теле. И только тогда застонал, хрипло, сорвано — словно все время кричал молча. Селамир кинулся к нему, бережно перевернул, встречая мутный, пьяный — но полный узнавания взгляд. — Брат… Что со мной? — Так, вроде узнает, — обрадовался Савиор, перекинулся в барса и подошел. От шибанувшей в чувствительный нос вони — тухлятины, водорослей, перегара — хотелось закрыть морду лапой и чихать. — Барс? Брат? — Смерть, — просто ответил Селамир. — Вставай, пьянь здоровущая. Нужно отсюда выбираться, я скоро сблюю от вони. Савиор расчихался, сидя на заднице, обрычал Солара. Того пришлось укутывать в плащ Селамира — изо всей одежды уцелели только сапоги, остальное, даже штаны, осталось на грязном полу полузатопленного склада клоками, в которых поди признай вещь. Савиор шел позади и давил в себе смешки, глядя, как мелькают под плащом голые икры в густой золотистой поросли. — Надо бы тебе одежду прикупить, братец. Я б свои штаны дал, но не влезешь же. — Все будет, и штаны, и подштанники, — Надежда искренне хохотал, не мороча себе голову тем, обидит ли. — Идем к нам, в «Белый штурвал». — Нашли, где останавливаться, — буркнул Солар. — В клопиной дыре… В «Королеву волн» надо было. — Перебраться всегда успеем. И, как и с Селамиром, был долгий разговор. Солар, вымытый от крови, намазанный снадобьями, которые для сыновей готовили руки Вэра, голышом сидел на постели, пил подкисленную воду и рассказывал, рассказывал. Багровел от стыда за свою глупость, но все равно говорил. Спрашивал об отце, сжимал кулаки, слушая его историю. Несмело улыбнулся, услышав о младшем. Над морем угас шторм, и рассвет занимался умытый, солнечный. Савиор улегся спать, свернулся клубком между братьями, урчал во сне и дергал лапами — снилось, что он бегает по цветущему лугу. Через некоторое время с ним рядом, почти на спине, закопавшись в мех, уснул и орел, распушив перья. Человек посидел еще немного, потом встал, выглянул в забранное мутным стеклом окно, раскрыл скрипучую створку. Пахло морем, солью, рыбой, сточными канавами, свежей выпечкой, жареной салакой. Обычный запах маленького городка, пиратского порта. Такого же, как и прочие — Солар видел их сотни за все годы беспамятства. Оставаться здесь не хотелось ни часом дольше, но следовало проспаться самому и дать отдохнуть братьям. А еще — сказать капитану, что уходит. Савиор взвизгнул особо возмущенно, дернул лапами и проснулся. — А ты чего не спишь? — он подошел к Солару. — Не привык, день уже. Но ты прав, надо было бы… «Нахалка», наверное, выйдет в море с приливом, до этого надо найти капитана и сказать, что списываюсь на твердь. — Составлю компанию. А то пропадешь. — Да уж, — хмыкнул Солар. — Поспим потом? — Отоспимся дома, — отрезал Савиор. — Идем. И поскорее, пока Сель дрыхнет. Прям как не орел, а филин. Солар кивнул и направился следом за братом, готовясь его оберегать. Как бы Смерть себя ни вел, а все же он в этом краю чужак. Слишком странный, уверенный, дерзкий чужак. Идти пришлось опять голым под плащом, правда, не так далеко — до той самой «Королевы волн», где у Солара была своя, выкупленная давным-давно каморка, чтоб сложить вещи, поспать или привести шлюху, если «Нахалка» оставалась в порту хотя бы на пару дней. Он быстро натянул на себя ставшие привычными вещи, практически такие же, как те, что пали под ударами кнута: шелковую сорочку, на сей раз алую, темно-синий пояс, расшитый золотыми узорами, кожаные штаны и такую же жилетку. Поверх легла привычная перевязь с ножнами. — Вот теперь в «Бешеную каракатицу», уверен, что команда еще там. — Идем. А потом домой. Вэр по вам так скучал… — Мы виноваты перед ним. — Виновен Враг, но и вы, конечно, тоже — проворонили, поддались. Солар сокрушенно вздохнул. Капитан был в таверне. Еще в сиську пьяный — или уже? Солар не понял, дошло ли до него, что старшина его абордажной команды уходит, или залитые дрянным вином мозги были на это не способны. — Еще на «Нахалку», я должен там кое-что забрать. И можно уезжать. — Давай, — кивнул Савиор. — Пока братец спит, завершим все. И домой. Я по младшему соскучился. На борт он не пошел — корабль, пиратская шхуна, казался ему ненадежным, грязным, похожим на больного пса, которого надо бы прирезать из жалости, да противно касаться корост и сочащихся гноем язв. Почему-то он был уверен: из следующего рейда «Нахалка» не вернется. Просто потому, что на ее борту больше не будет Солнца. Вернувшегося Солара он увлек подальше как можно скорее, чтобы не ранить свой нюх и взгляд. На постоялый двор они вернулись как раз вовремя, Селамир проснулся и беспокойно бегал по комнате. — Где вы были, демоны вас возьми?! — Улаживали все дела, — Савиор улыбнулся. — Все в порядке. Возвращаемся домой. Обниму мелкого… Интересно, он уже подрос? — И давно ты нас ищешь? Савиор посчитал месяцы на пальцах. — Селя нашел быстро, а вот за тобой мы уже вместе с ним охотились год и еще месяц с того дня, как я отправился искать вас. — Тогда Жизнь точно подрос. — Значит, сейчас ему пять. Ух, приеду — снова будет проситься на кисоньке прокатиться. — А что, кисонька его часто катала? — усмехнулся Солар. Савиор только фыркнул. Не так уж часто, ведь пока сам в барсьем облике подрос, перелинял, научился лапы переставлять… Но год точно катал. — Ладно, кисонька, идем. Обратный путь словно бы раза в три сократился. Или это Савиору только казалось? Он и хотел бы позвать Вэра, тот перенес бы их тенями в один миг. Но давал братьям настроиться перед встречей с отцом. И все же дорога сама ложилась под ноги, легко и без препон. Наконец, ожидание стало нестерпимым. — Вэр, забери нас уже! Его собственная тень под ногами словно бы выросла, налилась силой и превратилась в проход, в коридор. И все трое вместе с лошадями ступили в него. Миг — и вот уже прямо перед ними добротный — от волков — тын ставшей родным домом избушки на отшибе Оленьего Брода. — Малыш, где ты! — сразу гаркнул Савиор. — Я тебе тут птичку добыл. — Сави-и-и! Сави вернулся! — и полетела из-за дома русоголовая маленькая комета. Савиор шагнул навстречу, подхватил, закружил, прижал к себе, умирая от желания прижать другого, запустить руку в другие волосы, ощутить не нежный детский запах — другой, жаркий, острый: крови, стали, тумана и трав. — Смотри, вон, еще братцев привез тебе. Это Солар, это Селамир. Жизнь только радостно угукнул, на означенных братьев взглянул немного застенчиво, но вцепился в косу Савиора — и хоть вместе с ней отрывай. — Они очень милые, — принялся его уговаривать Смерть. — Смотри, какие два солнышка. Иди, познакомься. — Я соскучился. По тебе, — упрямо уточнил мальчишка. — Покататься на кисоньке хочешь? — Хочу! — сразу заерзал Сигелл. Савиор перекинулся и подставил ему спину. Все четверо неторопливо ступили за калитку, когда на крыльцо вышел Вэрилан. И старшие, не сговариваясь, кинулись вперед, чтобы упасть на колени перед ним. — Отец… — Мы так виноваты! — наперебой. Савиор неспешно катал младшего на спине и косился на этот миг семейного воссоединения. — Я поговорю с вами позже. Марш мыться, колодец там, — Вэр махнул рукой в сторону козьего загона. На братьев почти и не глянул, выдерживал характер, вернее, свою роль: он строгий отец, он сердится на двух великовозрастных оболтусов. Они бросились отмываться. Савиор подошел, облизнулся. — Гелли, ступай в дом, выставь на стол чашки и ложки. Скоро будем кушать. Сигелл послушно слез с барса и умчался исполнять просьбу. — Сави, малыш. Савиор сгреб его в охапку, моментально перекинувшись. Казалось — готов сожрать, проглотить или врасти в него, вдавиться под белую кожу, которую никакой загар не брал. Но пока даже не целовал — просто обнимал так, словно мираж удержать пытался. Или тень. — Все хорошо, малыш. Ты вернулся. Все хорошо, — гладила по спине теплая ладонь, и оттаивало сердце. — Ночью хочу тебя себе, — предупредил Савиор. Вэр только улыбнулся и поцеловал — с обещанием, что все так и будет. — А теперь иди к колодцу и проверь, помыты ли у этих обормотов уши и шеи. Тебя тоже касается. — Я вылизался! — Сави, ты собираешься со мной спорить? Барс мгновенно ретировался — купаться так купаться. С Вэром он спорить не хотел. Тень же расседлал лошадей, отвел в пристроенную позади дома конюшню. Там сейчас обитала только одна лошадка — та, что была куплена пять лет назад вместе с телегой. Двух верховых, спертых еще с храмовой конюшни, Савиор забирал с собой. Теперь к ним прибавился купленный Соларом жеребец. От колодца несся страдальческий крик купаемого барса. Вэр сел на колоду, где обычно рубил дрова, закрыл глаза на мгновение, прижав руку к груди, чтоб унять невесть с чего забившееся до боли сердце. Они дома. Все четверо. Его мальчики, сыновья, Стражи. Его семья — единственно возможная. — Папа, а когда мы будем ужинать? — Гелли, постреленок. Пришлось вставать, идти в дом, доставать из печи казан с тушеным мясом и овощами. Как чуял — сварил полный доверху. А может и чуял. В дом ввалились трое старших, и сразу стало понятно: за последний месяц лета надо отстраиваться. Потому что ехать отсюда никуда не хочется, а крохотной избушки на пятерых мужиков, даже если одному из них пока только пять лет, не хватает. Савиор забился со своей миской в угол, урчал над ужином и косился на Вэрилана, размышляя, где они эту самую ночь проведут. Ночи теплые — только-только вершина лета миновала. Уйти в лес? Полог меховой прихватить и уйти, на берег реки. Смертным кругом огородиться — и никакая живность не тронет, и гнус нипочем. А холодно им не будет, он был уверен — будет жарко. После ужина он забегал кругами по избе. — Все разговоры — завтра, — веско сказал Вэр и указал старшим на широкую кровать: — Ложитесь, отдыхайте. Гелли, ты уже зеваешь, тоже в постель. Спал Сигелл в подвесной кровати вроде матросского гамака, привык к колыбели, в которой помещался до двух лет, что она покачивается. Безропотно разделся, забрался с отцовской помощью и почти мигом уснул, засопел тихонько. — Отец, а вы… — Спите, — властным жестом оборвал все разговоры Вэр. Савиор выскользнул из дома, уселся на собственный хвост, ожидая. Хотелось бежать, прыгать, кататься по траве и петь, низко и завораживающе. Только он прекрасно знал свои певческие таланты и больше не позорился, пытаясь очаровать ими Вэра. Тот вышел из дому через пару минут со свертком под мышкой. — Ну, веди, малыш. Савиор припустил к лесу, отбежал, вернулся, снова отбежал. Вэр только улыбался, предчувствуя бессонную ночь. И трогал сунутую в сверток плошку с мазью. Барс его только что зубами за собой не волок, поскуливая от нетерпения. Едва дождался, пока сшитый из волчьих шкур полог ляжет на землю, обернулся и налетел, повалил в мех, не столько целуя, сколько кусая губы, шею, плечи, рванул шнуровку сорочки, мысленно пообещав потом все зашить, если будет, что зашивать. — Как же я скучал… Я так скучал… Каждую ночь во сне видел… — Тише, малыш… Ох… Сави! Но Вэрилан прекрасно понимал, что остановить Савиора сейчас попросту не сможет, остается расслабиться и поддаться его желанию, помочь, направить, гореть вместе с ним. Пережить первый порыв — и заласкать самому, ведь тоже скучал, ждал, но не мог увидеть даже во сне. Савиор щедро украшал его укусами и следами горячих поцелуев. Хватило выдержки даже на то, чтобы воспользоваться мазью — а дальше закрутило, заставляя рычать на весь лес, доказывая: мой! Пусть даже никто и не отнимал. После первого соития Савиор немного успокоился, лежал рядом с Вэриланом и ластился. Немного виновато: на белой коже места живого не было от синяков и следов укусов. А Вэр тихо смеялся и целовал его, ласково, нежно, не давая остыть. Перекатился, прижал всем телом, согревая, переплел пальцы. — Малыш мой, горячий мой. — Люблю тебя, — Савиор обнял его. — Больше жизни. Вэру хотелось запретить ему так говорить… Но не мог — понимал, что будет неправдой, ведь и сам он чувствует то же. Больше жизни, бессмертного своего существования, он любил их — своих приемышей, детей, а этого — пришедшего уже взрослым — еще крепче. Савиор стиснул его в объятиях. — И мы никогда не расстанемся. — Люблю тебя, Сави. И плыла над лесом короткая летняя ночь, и ущербная луна любопытно поглядывала сквозь ветви, как сплетались в одно два тела, смешивая дыхание и тихие стоны.