A New Game

Девять месяцев назад Их лица обращены друг к другу; один стоит прямо, и из его разбитого алого рта вырывается раскатистый смех, другой же — на четвереньках, его голова разрывается и ноет от наводняющих её мыслей. Вокруг них — дождь и кровь. Земля, стававшая их ареной боя столько раз, что уже и не сосчитать, превращается в грязное месиво. Их тела усыпаны синяками и гематомами, мускулы дрожат от напряжения, грудь тяжело вздымается и падает, а с кулаков капает чужая кровь. Кап-кап, кап-кап. Оба устали, измучились, но ни один не хочет уступить, признать поражение, пока то, что выглядит, как начало гибели и сожаление, безмолвной тенью висит между ними. И стоящий на коленях мужчина вынужден задать себе вопрос, который неустанно мучит его. Как так вышло? Ведь так было не всегда. Человек, чьи руки теперь неизгладимо запятнаны смертью, начал свою карьеру не более чем с мелкого вора. Его целью были банки и ювелирные изделия, свисающие с шей милых дам и позвякивающие на их запястьях. Когда единственными жертвами были кошельки и капитал людей, когда чувство вины, появляющееся от неудач, не резало так глубоко, тогда было намного легче, проще. А теперь все это только сильнее угнетает Брюса, заставляя испытывать ненависть за каждый полученный всплеск адреналина, за то, как ускорялся его пульс, стоило лишь услышать знакомое имя, за то рвение, с каким он бросался на вызовы клоуна, и за то, что позволил тому так глубоко пробраться себе под кожу. Как неизлечимый мор, сжирающий по кусочкам тело и при этом не перестающий безумно смеяться. Брюс ненавидит Джокера за это, но, видимо, недостаточно, чтобы остановить его. Он знает, что это неправильно; худший вид лицемерия чувствовать все, что угодно, кроме острой ненависти и отвращения к подобному человеку. Сегодня вечером погибло еще четыре мужчины, чья единственная ошибка заключалась в том, что они оказались в неправильном месте и в неподходящее время. Их существование свелось не более чем к пустым пешкам с трагической судьбою на кровавой шахматной доске. Их лица въедаются в память Брюса. Как и все, чьи жизни отобрал клоун. Они постоянно насмехаются над ним, шепчутся и пробираются в мысли, чтобы превратить его сны в кошмары. Он не помнит, когда в последний раз крепко спал, и думает, что это справедливо. Хороший сон для тех, кто его заслуживает. Ботинок, когда-то черный, а теперь мутно-коричневый, попадает ему в живот, и Джокер разражается хохотом, когда из легких Брюса вырывается весь воздух, и он пытается снова вдохнуть.  — Что… что случилось, Бэт? — спрашивает Джокер, слова с трудом пробиваются сквозь непрекращающийся смех. — Старость… уже догоняет тебя? Он опять бьет его ногой, заставляя Брюса снова упасть на мокрую землю. Джокер смотрит, наблюдает, его смех опять прорезает шум дождя и грохочет в ушах Брюса. Он пытается игнорировать протесты своего тела, когда заставляет его двигаться. Это длится уже несколько часов. Битва даже по их стандартам жестокая. С каждым ответным ударом гнев наполняет тело Брюса все сильнее, каждое столкновение кулаков сопровождается воспоминанием о чей-то утерянной жизни. Ни один из них не сдерживается, они бросают друг на друга все, что у них есть, пытаясь одержать верх, пытаясь победить. Выиграть… словно это игра. Игра, в которую, независимо от последствий, Брюс никогда не прекращал играть.  — Быть может, тебе стоит подумать о досрочном выходе на пенсию, — насмехается Джокер, голос режет, как лезвие бритвы. — Так отдай маску какому-нибудь другому сорванцу, который сможет тягаться со мной! Руки Брюса погружаются в грязь, пальцы скручиваются и сжимаются в кулаки, когда он опирается на них, снова поднимаясь на колени, чтобы немного передохнуть. Его грудь тяжело вздымается и падает, заставляя кислород пробиваться в легкие. Дождь заливает глаза, размывая видение, отчего Брюсу приходится встряхнуть головой. От этого под его череп закрадывается пульсирующая боль, но он игнорирует её.  — Возможно, он смог бы остановить меня, — продолжает этот неумолимый, безумный, раздражающий голос. — И не забудь сохранить эти свои вещички на память. Брюс ничего не говорит и продолжает дышать, не заботясь о том, что такое его безропотное положение делает его открытым для больших атак. Каждая его частичка тела ноет, а колебание и задержка ударов ног Джокера означает, что клоуну не лучше. Разница между ними только в том, что Джокер питается болью, тогда как Брюс начинает чувствовать, что достиг своего предела. И не только в этом. Он больше не может этого делать. Спустя почти два десятилетия траектория их пути достигла поразительной ясности, и этот исход Брюс отчаянно избегает, даже когда глубоко внутри до дрожи опасается, что другого финала для них нет. Так или иначе, когда-нибудь они просто поубивают друг друга. Но… почему? Зачем им это нужно? Почему не может быть другого способа, другого конца, который не зароет бы их под шестью футами земли. Между ними так долго не были ничего, кроме насилия и агрессии, и все же… Были и те моменты, короткие промежутки времени, где они не рвали друг друга на клочья. Как правило такие минуты происходили, когда Брюс вел Джокера в Аркхэм или в любое другое место, где его можно было закрыть. Тогда они вместо кулаков использовали слова. И именно в эти моменты Брюсу удавалось разглядеть за злобой задорный блеск глаз, а за клоуном — другого человека. Однажды они даже посмеялись вместе. Брюс запоминает каждый такой момент, чтобы пересматривать каждый раз, когда чувствует особенно сильные угрызения совести. Если бы он только мог обратиться к той стороне Джокера, если бы только мог отбросить всю враждебность и просто… поговорить. Возможно, тогда у них был бы шанс. Возможно, они избежали бы практически верную смерть. Может быть… И вот сейчас, когда с небес льет дождь, грязь мнется между пальцами, а с кожи капает кровь, Брюс принимает решение. То, о котором он часто думал в прошлом, но никогда не имел достаточно смелости решиться на это. То решение, которое либо спасет их… либо окончательно добьёт. Джокер все еще насмехается над ним, не подозревая о том сражении, которое ведется в голове у Брюса.  — Ну? — требует он, когда Брюс так и не двигается. — Чего же ты ждешь? Вставай! Джокер делает выпад вперед, ударяя ногой в бок Брюса, но тому удается удержаться и не упасть. Он все еще не говорит и не предпринимает никаких действий.  — Я сказал, вставай! Брюс ловит предназначенный в шею удар ногой и отталкивает её от себя, заставляя Джокера отступить. Тот хихикает, удерживая равновесие.  — Это уже на что-то похоже, — говорит он, когда Брюс поднимается на ноги. — Знаешь, я немного даже поволноваться успел! Брюс, наконец, выпрямляется, и последние резервы его сил уходят на то, чтобы сохранить эту прямую стойку. Джокер пожимает плечами, кроваво улыбаясь.  — Давай покончим с этим, да? Брюс наблюдает, как Джокер готовится к последнему рывку, делая то же самое. Хотя, это не то, что ожидает Джокер, поскольку Брюс глубоко вздыхает и говорит:  — Нет. Джокер хмурится и выгибает брови.  — Повтори? Взгляд Брюса неуклонно следит за Джокером.  — Я сказал нет. Тот корчится, словно сказанные только что слова глубоко оскорбили его.  — Что еще за «нет»?  — Я имею в виду, — говорит Брюс тихим, ровным, решительным голосом. — Хватит. Это конец.  — Кто сказал? — спрашивает Джокер, оглядываясь, будто пытается найти того, кто заставляет Брюса говорить это.  — Я сказал. На лице Джокера появляется выражение, которое на каком-нибудь другом лице можно было бы посчитать симпатичным.  — О, дорогой, — усмехается он. — Ты же знаешь, что это работает не так. Конца не будет, пока я не скажу. Брюс качает головой.  — Я не говорю о драке, Джокер, — говорит он таким же тихим и ровным голосом, надеясь, что в нем достаточно искренности, чтобы Джокер смог понять его. — Я говорю об этом, — он указывает жестом на них. — Этому конец. Больше никаких боев, никакого насилия. Все, финиш. На протяжении долгой минуты Джокер остается неподвижным. А затем откидывает голову назад и хохочет, заставляя этим Брюса до скрипа сжать зубы.  — Звучишь, как самый заядлый пьяница, дорогой. В следующий раз мне придется быть чуточку полегче с тобой.  — Следующего раза не будет, — заявляет Брюс.  — Нет, будет, — немедленно отвечает Джокер с абсолютной уверенностью, которая подсказывает Брюсу, что тот собирается стоять на своем упорнее, чем он подозревал сначала. — Даже если тебе удастся запереть меня, ты же знаешь, что я, рано или поздно, сбегу, и все вернется на круги своя. Брюс только хочет опять сказать «нет», но останавливается, потому что такая тактика, похоже, не работает. Поэтому он лишь вызывающе смотрит на Джокера, слушая свое сердцебиение и пытаясь предсказать, чем это все закончится. Джокер возвращает ему внимательный, изучающий взгляд и хихикает.  — Нужна передышка? — спрашивает он. — Вот, о чем ты? — Джокер широко раскрывает руки. — Ну, почему же ты сразу не сказал-то? Я с удовольствием изменю планы! Я имею в виду, мое расписание немного скомкано, но, скажем, следующая пятница тебе подойдет? У меня там запланировано подорвать парочку детских домов, но, уверен, после обеда я смогу выделить тебе минутку.  — Я серьезно, — говорит Брюс под аккомпанемент смеха. Джокер вздыхает, руки опускаются к бокам.  — А ты когда-нибудь не был? Брюс хмурится от упорного нежелания Джокера принять то, что он слышит, но сдаваться он тоже не собирается. Не может. В противном случае, он знает, что их следующая стычка вполне может быть последней, и холодок, пробежавший по позвоночнику от этой мысли, заставляет его вздрогнуть. Брюс делает шаг вперед и видит, как руки Джокера сжимаются в кулаки, глаза сверкают, насмехаются я же предупреждал, но дальше ничего не происходит, а на лице Джокера снова появляется кислое выражение.  — Нет, не был, — отвечает Брюс на вопрос. — Так что, когда я говорю, что всё кончено, ты должен понимать, что именно это я и имею в виду.  — А я бы не был настолько уверен, — хитро говорит Джокер, сузив глаза. — Но я знаю, что все, что так внезапно свалилось на твою маленькую симпатичную попку, должно свалить оттуда обратно, потому что это становится скучным, и, если бы я этого хотел, я бы навестил старого Джимбо! Брюс ничего не говорит ему в ответ, и Джокер рычит.  — О, да ладно, Бэтс! — кричит он. — У нас все было так хорошо! Ты чуть не сломал мне руку и все такое. Не разрушай это сейчас. Просто давай снова драться, мы даже притворимся, что этого маленького… — он оживленно жестикулирует рукой, пытаясь найти подходящее слово, — недоразумения никогда не было. Брюс снова не поддается на уловку, и Джокер наблюдает за ним, кулаки и ноги, которые совсем недавно избивали Брюса, не двигаются, и Брюс уверен, Джокер размышляет следует ли ему снова применить их. Но, видимо, что-то идет не так, так как на лице Джокера появляется разочарование. С еще одним раздраженным вздохом и закатыванием глаз, Джокер засовывает руку в карман пиджака, бормоча что-то о том, что все приходится делать самостоятельно. Когда дуло пистолета направляется в его сторону, Брюс чувствует, что его уже и так сорвавшееся на бешенный ритм сердце начинает стучать еще быстрее. Он пытается не показывать этого, но он устал и ослаб и не может остановить рваный выдох. Джокер, конечно же, замечает его, и, когда он чуть наклоняет голову, по его губам медленно расползается ухмылка.  — Что ж, реакция есть? — ухмылка расширяется до полноценной улыбки. — Большому Бэту никогда не нравились пушки. Брюс силится удержать, успокоить свое сердце. Он всегда ненавидел огнестрельное оружие по-видимым на то причинам, но, как Бэтмен, он пытается не показывать этого. Но Джокер всегда видел то, что не могли другие, и Брюс не хочет позволить своей неприязни показаться ему. Он и раньше сталкивался с пистолетами и, если он выживет сегодня, столкнется с ними снова и не раз. Так что Джокеру придется очень постараться, чтобы сломать его решимость.  — Я не буду драться с тобой.  — Ты это уже говорил, — отвечает Джокер. — Но уверен, я смогу убедить тебя в обратном.  — Не так.  — Тогда как? — Джокер наклоняется вперед. — Почему бы тебе не сказать мне, чтобы мы снова могли вернуться к веселью, а?  — Нет. Все кончено.  — Нет, — настаивает Джокер. — Не кончено. Брюс качает головой и слышит, как с пистолета убирается предохранитель.  — Осторожно, милый, — голос Джокера понижается — признак того, что все только ухудшится. — Ты испытываешь мое терпение, а ты прекрасно знаешь, что происходит с теми, кто так делает.  — Застрелишь меня? Это одновременно и вопрос, и вызов, который Джокер, не колеблясь, принимает, его глаза наполняются ядом.  — Я делал это раньше. Брюс смотрит на Джокера, человека, который так долго мучил и восхищал его, что он едва помнит, как жил без него раньше. Он промок, волосы запутались и приклеились к коже, его лицо покрыто смертельной бледностью и синяками. Фиолетовый костюм свободно свисает с плеч, а рука, держащая пистолет, дрожит. Джокер так же устал, как и Брюс, и последний задается вопросом, почему тот просто не сдался. Почему все должно быть именно так? В чем смысл? Они оба усеяны шрамами, оставленными друг другом, и Брюс не сможет даже сосчитать, сколько костей переломал ему. Как так вышло? Брюс не может ответить на это, не так, как он хотел бы. Он вспоминает события, которые привели их сюда, но не причину. Или, может быть, Брюс может вспомнить, но не может заставить себя признать это. В любом случае, в конце концов, с прошлым он поделать ничего не может. То, что сейчас действительно важно, — будущее, и Брюс скорее встретит свою судьбу из дула пистолета, чем позволит ему сделать хотя бы еще один шаг к самоуничтожению. Брюс ступает вперед, и, в отличие от прошлого раза, в глазах Джокера нет блеска, потому что намерение Брюса очевидно. Он продолжает двигаться, сокращая расстояние между ними до тех пор, пока ствол пистолета не касается грудной пластины его брони. Брюс останавливается и молча ждет, а Джокер… На протяжении долгого, напряженного момента Джокер не отвечает, и Брюс знает, почему. Все это не должно было быть так. Между ними уже давно установлен порядок, которому, независимо понимают ли они этого или нет, они с самого начала добросовестно следовали. Но теперь Брюс отступает от сценария, и Джокер не готов к этому. Что-то вспыхивает в его глазах, что-то очень близкое к гневу, но с примесью замешательства. Джокеру нужно время подумать над ответом. Брюс дает ему его, холодная сталь дула царапает броню с каждым вдохом и выдохом. Джокер видит в этом вызов, но теперь в его взгляде проскальзывает сомнение, которого раньше не было.  — Думаешь, я не выстрелю? — сейчас голос Джокера очень тихий и улыбки в нем уже нет.  — Вот и посмотрим. Это безрассудно и безумно — обе вещи, которые отлично понимает Джокер и которые обычно не проявляет Бэтмен, и Брюс может сказать, что не уверен, что делать с таким изменением.  — Шутки лучше оставь мне, дорогой, — в конце концов говорит Джокер, его голос крепчает, как и хватка на пистолете. — Над твоим чувством юмора нужно еще поработать. Брюс не отвечает, он всегда был лучше в действиях, чем в словах, и, повинуясь вспышке колоссальной храбрости или огромной глупости, он поднимает руку и оборачивает пальцы вокруг ствола пистолета. Другой рукой Брюс со щелчком приподнимает грудную пластину, чтобы засунуть дуло под неё. Он может чувствовать холодный металл даже сквозь тонкую сетчатую ткань и свое грохочущее за ребрами сердце, готовое вот-вот принять в себя пулю. Брюс просто отдал свою жизнь в руки Джокера, и крошечный оттенок здравого смысла, который все еще остался, вопит, что это того не стоит. Глаза Джокера удивленно распахиваются, и он смотрит на Брюса. Это неправильно. Брюс ясно, как день, видит проносящиеся в его голове мысли. Быть тем, кто сумел обескуражить Джокера, довольно непривычно, даже ново.  — Что ты делаешь? — возмущается Джокер.  — Прекращаю игру, — объясняет Брюс. — Она закончится сегодня по-любому. Взгляд Джокера падает на пистолет, и он пытается оттянуть его, но Брюс крепко удерживает его на месте. Их взгляды снова встречаются, и Брюс видит, как в глазах напротив пробегает неуверенность. Когда Джокер пытается отпустить приклад, другая рука Брюса обхватывает его запястье, заставляя оставаться на месте.  — Что… — Джокер смотрит на сине-черные пальцы в перчатке, сжимающие его руку. Он пытается вырваться. — Что ты… А ну отпусти! — он начинает вырывать руку, используя свободную вторую, но схватка Брюса только усиливается. Джокер опять поднимает взгляд на Брюса, силясь узнать, почему тот это делает.  — Если ты собрался угрожать человеку пистолетом, — удивительно спокойно говорит Брюс. — Тогда ты должен быть готовым его использовать. Джокер хмурится сильнее, и Брюс видит, что он борется с собой.  — А в чем дело? — спрашивает он, в голосе — ни капли веселости. — Сдают нервы? Из уст Джокера вырывается недоверчивый смех. Он вовсе не считает это смешным, и он решает обратить внимание Брюса на это.  — Не думаю.  — Тогда в чем смысл?  — Смысл… — начинает Брюс, но запинается, когда вдруг осознает, что не знает ответа. Он просто уверен, что все должно измениться, потому что в противном случае оно погубит их обоих, а он не может позволить им свести друг друга в могилу, не попытавшись в последний раз. В конце концов, Брюс хотя бы поступает добросовестно.  — Я так больше не могу, — говорит он, — прошло восемнадцать лет, Джокер. Восемнадцать лет крови и боли, и с того момента мы не продвинулись ни на йоту дальше. Мы вредим друг другу, рушим, ломаем, уничтожаем, и единственное, что меняется, — количество мертвых тел за нами. Он глубоко вдыхает ночной воздух и продолжает:  — И я говорю «мы», потому что понимаю, что тут столько же моей вины, как и твоей. Я позволил этому случиться, позволил этой игре продолжаться так долго. Слишком долго. Я так сосредоточился на победе, на охоте на тебя, что ни разу не подумал о её цене. Это почти признание, признание о той вине, висящей над ним в течение многих лет, которая с каждой их встречей становится все тяжелее и тяжелее. Брюс ждет, позволяя этой вине наводниться, переполнить их, надеясь, что Джокер поймет, о чем он.  — Но я не могу победить. Что бы я ни делал, ничего не меняется и никогда не изменится. Между ними снова воцаряется тишина. Джокер, известный тем, что не упускает ни единого шанса пустить в ход свою улыбку, на этот раз становится нехарактерно тихим. Он впивается в Брюса взглядом, пытаясь отыскать подвох, но, ничего не найдя, опускает взгляд на пистолет. Он все еще плотно прижат к груди Брюса, и Брюс не совсем уверен, что они оба хотят, чтобы он опустился.  — Пока…  — Пока мы не изменим это, — заканчивает Брюс. — Вместе. Брюс не может сказать, сколько времени проходит, как это слово зависает между ними. Он задается вопросом о правильности выбора, может еще слишком рано говорить об этом, но никакого более подходящего слова Брюс все равно подобрать не смог бы. Это всегда было так. И никак иначе, всегда вместе. После стольких лет игнорирования и «отодвигания» на второй план, Брюс чувствует прилив страха, смешанный с волнением от того, что он, наконец, произнес его вслух. По лицу Джокера мало, что понятно, но, когда он говорит, его голос мягкий:  — И зачем мне это делать? — спрашивает он, наклоняясь вперед, чтобы подчеркнуть свои следующие слова. — Мне нравится наша игра. Я наслаждаюсь ею. А что ты можешь предложить вместо этого? Слова вслух не произносятся, но Брюс отчетливо слышит их, как и прижатое к груди дуло пистолета. Он распрямляет плечи.  — Ты, может, и наслаждаешься, а я нет, уже нет. И что бы ни случилось сегодня, я больше не играю. Челюсть Джокера напрягается.  — Таким образом, у нас есть всего два пути, Джокер, — продолжает Брюс. — Либо мы останавливаемся…  — Либо?  — Либо ты можешь жать на курок. В глазах Джокера вспыхивают что-то, то, чему Брюс не может дать название. Металл пистолета начинает углубляться в броню. Мозг Брюса делится напополам: одна его часть уверена в том, что Джокер не убьет его, в то время как другая половина готовится к яркой вспышки боли, которая последует за выпущенной пулей. Все это может свернуть в другое русло, но то, что происходит дальше, — Брюс ожидать никак не мог. Джокер поднимает руку к тому месту, где отделяется пластина брони, и скользит под неё. Брюс чувствует, как дуло пистолета немного сдвигается вбок, когда ладонь Джокера прижимается к тому месту, где толкается его сердце. Указательный палец начинает набивать быстрый, но устойчивый ритм, соответствующий темпу пульса Брюса, и Брюс хочет узнать его мысли. О чем ты думаешь? Но он не достаточно смел, чтобы спросить.  — Удивительная вещь — сердце, не так ли? — говорит Джокер, наблюдая, как его рука двигается с чужим дыханием. Его голос мягкий, как коснувшееся щеки Брюса дыхание. Их лица так близко друг к другу, что носы соприкасаются. — Такое хрупкое, но такое важное для человека. Кажется немного глупым сделать что-то важное настолько деликатным. А оно действительно деликатно, его так легко сломать. Одна пуля… — пистолет сильнее нажимает на грудь. — Но есть и много других способов, которым оружие ни к чему. Стресс — один из самых сильных убийц. А ты знал, что были те люди, которые умерли от разбитого сердца? Теперь это действительно смешно. Брюс слушает, пока Джокер продолжает свой монолог, задаваясь вопросом, куда все это приведет. А затем рука соскальзывает с его груди, и дуло пистолета возвращается на свое место. Металл снова упирается в сетку, и, чувствуя, как застывает в жилах кровь, Брюс думает, стоит ли ему мысленно попрощаться с его близкими людьми, включая и Джокера.  — Я думал о твоем убийстве, — продолжает Джокер, поглаживая пальцем курок. — Много, много раз. Было бы намного легче, если бы я это все-таки сделал. С твоим уходом никто бы не смог остановить меня, не было бы ни единого человека в нелепом костюмчике, который мог бы испортить мои планы на день. Я мог бы делать все, что хочу, всякий раз, когда захочу, этот город бы просто стоял передо мною на коленях. Клоун-принц стал бы королем, — он широко улыбается Брюсу. — Это было бы славно, — но затем улыбка исчезает, а взгляд Джокера опускается на пистолет. — Но бессмысленно. Брюс продолжает молчать, не в силах произнести ни слова, да и не зная, что мог бы сказать.  — Что ты хочешь? — спрашивает Джокер, ища на лице Брюса ответ на свой вопрос, и Брюс не думает, что во вселенной найдется столько времени, чтобы ответить, но он заставляет себя втиснуть все это в одну короткую реплику.  — Я хочу помочь тебе. Джокер фыркает.  — И как же ты можешь мне помочь? Так далеко Брюс еще не заглядывал, сейчас он слишком занят, пытаясь предугадать, что произойдет после, и как себя вести. Честность, похоже, работает, поэтому он решает придерживаться её.  — Понятия не имею, но я сделаю все, что смогу, дам тебе все, что нужно. Я буду рядом, от начала и до конца, шаг за шагом. Джокер жует внутреннюю часть щеки и не отвечает гораздо дольше, чем Брюс любит давать ответы.  — Не знаю, Бэтс, — говорит он, медленно покачивая головой. — Трудно отказаться от привычки, которая вырабатывалась всю жизнь.  — Без труда нет плода. Джокер фыркает, его губы дергаются, но улыбка так и не появляется.  — Кто бы подумал, что Бэтмен может быть таким красноречивым? «Отчаянные времена требуют отчаянных действий», — думает Брюс, но вслух об этом не говорит. Его сердце стучит так сильно, что он задается вопросом, может ли это проиллюстрировать ссылку Джокера на опасность стресса. Брюс все еще держится за дуло пистолета и запястье Джокера, и Джокер пока не пытается вырваться, решая, какое будущее он предпочел бы. И в то время, как Брюс собирается потребовать ответа, он чувствует, что давление на его груди слабеет, и Джокер старается вытащить пистолет, но, на его удивление, хватка Брюса опять усиливается.  — Дорогой, — говорит Джокер. — Я не смогу опустить пистолет, если ты не отпустишь меня. Теперь очередь Брюса рассматривать Джокера. Он встречается с ним взглядом, с его невозможно зелеными глазами, в которых так трудно что-нибудь прочесть.  — Конечно, если ты не хочешь быть застреленным? Брови Джокера ползут вверх, и Брюс наконец разжимает пальцы. Джокер приближает пистолет к себе и, рассмотрев его, поворачивается к Брюсу спиной. Затем он выставляет руку вперед и, размахнувшись настолько, насколько только позволяет ему его избитое тело, бросает пистолет. А затем Джокер снова поворачивается к Брюсу, поправляя пиджак, и Брюс чувствует облегчение, когда реальность того, как близко он был к смерти, настигает его. Она вьется лентой между ними, как единственная самая идиотская вещь, которую он когда-либо делал. Оба долго молчат.  — Джокер? — тихо и неуверенно говорит Брюс в конце концов.  — Не волнуйся, Бэтси, — отвечает тот, откидывая с лица волосы. — Быть может, я и не хочу тебя убивать, но это не значит, что я принимаю твое предложение. Брюс пытается скрыть своё разочарование, но голова все-таки чуть наклоняется в сторону. На секунду он почти осмелился надеяться.  — Но это и не отказ. Взгляд Брюса тут же вперивается в Джокера, и Брюс пытается игнорировать ковыряющую нутро надежду.  — Что это значит? Джокер делает глубокий вдох и смотрит в сторону, сосредотачиваясь на чем-то далеком.  — Мне нужно время, — говорит он, его руки ныряют в карманы брюк. — Это не то решение, которое принимается быстро и легко, — его взгляд, оторвавшись от горизонта, снова возвращается к Брюсу. — Я имею в виду, ты только что почти был готов умереть за него. И это еще меня называют сумасшедшим! Джокер посмеивается, и Брюс чувствует, как и его рот дергается в улыбке. Шаркнув ногой и издав длинный вздох, Джокер продолжает:  — Не думаю, что ты решил пропустить ту часть, где ты запихиваешь меня в психушку? Брюс качает головой, еле сумев сдержать крутящиеся на кончике языка слова извинения. Джокер пожимает плечами и высовывает руки из карманов, протягивая их вперед.  — Стоит попробовать. Путешествие в Аркхэм проходит в глухой тишине. Как сказал Джокер, Бэтмен редко бывает красноречив, так что непривычка вытягивает из него слишком много сил. Но, если повезет, его усилия будут того стоить, потому что Джокер согласился хотя бы подумать о предложении, и, возможно, оно и не идеально — Брюс никогда не был так растерян, — но это хотя бы начало, и самое лучшее, что может быть сейчас для него, быть терпеливым. Джокер скоро даст ему ответ. Они подъезжают к дверям Аркхэма, и Брюс помогает Джокеру выбраться из машины. Шокированные выражения лиц персонала не удивляют. Брюс знает, как плохо они оба выглядят. Джокер не пытается вывернуться из хватки, которая чуть свободнее обычной, и приветствует работников, как старых друзей. И хотя перемены в настоянии Джокера никогда не перестанут нервировать, благодаря годам практики Брюс научился отделять ложь от правды и наоборот. Сейчас он может сказать, что его поведение чисто для публики, но взгляд, который тот бросает на него, подлинный, настоящий, и Брюс не нарушает зрительный контакт, аж пока Джокер не исчезнет из поля зрения.

***

Брюс смотрел в потолок, наблюдая, как люстра едва заметно покачивалась из стороны в сторону. Он знал, что это время ночи было слишком холодным, как и само время года, чтобы держать окна открытыми, но его это не волновало. Иногда ему нужен был глоток морозного воздуха, чтобы очистить голову, отвлечься от любых ночных кошмаров, решивших навестить его. Но на этот дело было не в кошмарах, а в памяти. Она снова и снова напоминала ему о прошедшем, крутилась скользким вьюном в голове с самого момента пробуждения. «Я подумываю принять такое любезное предложение, которое ты сделал мне пару месяцев назад». Эти слова преследовали Брюса весь день. Джокер думал о нем, о предложении, действительно думал, мужчина, с которым восемнадцать лет воевал Брюс, был, наконец-то, готов отступить. Возможно. И после всего этого ожидания и надежд, шанс, что Брюс, наконец, сможет получить то, что ему нужно, можно было попробовать на вкус, ощутить. Но, как всегда, разумная — или скорее циничная — часть Брюса, которая шлифовала его мысли, говорила ему успокоится и напоминала, что Джокер все еще не сказал своего «да». Они стали на шаг ближе друг к другу, но впереди еще был долгий путь и многое могло пойти не так, как надо. Но цинизма все-таки не хватило, чтобы вырвать надежду с корнем, так что вместо того, чтобы тратить на это энергию, Брюс мысленно вернулся к Аркхэму. Завтра вечером он планировал посетить лечебницу. Он уже обсудил с Люциусом всё, что ему было нужно, и тот сказал, что это будет несложно, но рискованно. У компьютеров, содержащих тяжелые зашифрованные файлы, будет хорошая защита, но как только начнется поиск информации много времени сломать её не потребуется. Это означало, что они должны были получить как можно больше информации в кратчайшие сроки. Брюс надеялся, что этого будет достаточно. Взгляд поймал вспышку света, и, повернувшись лицом к окну, Брюс увидел в небе знакомый знак. Пора было приступать к работе.