стеклянные цветы

— Я не пойду с тобой в разведку! Ты ржешь как чертов конь! — Марк злится. Он в шаге от провала, а все благодаря этому дурачку Джено. Ума ни грамма — все в рост ушло. Марк утаскивает младшего за угол, закрывая ему рот рукой, а уже там дает просмеяться вволю. — Я не завидую тебе, ой не завидую! — заливается Джено, хлопая Марка по плечу. — Кактусы что ли? — Марка аж в дрожь бросает от такой мысли. Хотя, зная Донхека и его специфический характер, кактусы вполне имели место быть. Причем ужасно колючие и с кокетливым красным цветочком на макушке, похожие на этого наглого парня на класс младше, после того, как тот выкрасил волосы. — Не, расслабься. Но тоже невкусно. — Ой, иди к черту. Чтоб я еще раз тебя о чем-то попросил. — Так тебе рассказывать, какие у твоего Донхека любимые цветы? Или все же кактусы? В такие моменты Марку хотелось стукнуть Джено. Не будь тот его другом и не располагай он стратегически важной информацией… Хотя нет, только второе. — Он не мой. Ну, сейчас, — бурчит Марк, оглядываясь. — И мог бы ты не орать? Ради всех святых и грешных. — Чур я грешный, — снова ржет Джено. Старший картинно закатывает глаза и восклицает что-то про «стьюпид пис оф щит». — Ладно, не кипятись, старик. Но это правда очень невкусно. — Да хватит уже. Ты можешь хоть иногда не… — Спрей-розы. Марк подвисает на минуту точно. Слово «спрей» — ладно, «роза» — тоже, а вместе… — Это как? — старший хлопает глазами, словно ему сказали, что школу он закончит на «отлично» и без экзаменов. Джено еле держится, чтобы снова позорно не разразиться смехом. — Ну, розы такие, небольшие. По несколько штук на веточке растут. Красивые такие. — Ну, ты знаешь, как они выглядят? — Да. — Отлично! В цветочный! Когда они идут по улице, притихший Джено снова подает голос, прерывая радостный рассказ Марка о том, как сегодня Донхек помогал ему обработать коленку после физкультуры, а потом зарядил по уху за крайне двусмысленную шутку по поводу собственных ног. — Ну, и я уже собираюсь в лучших традициях сопливых фильмов кидаться за ним, предлагать руку, сердце и себя, как вдруг… — Марк, — Джено серьезен в коем-то веке, и это немного пугает. — Я все еще думаю, что это очень дурная затея. И подлая. — Да расслабься ты. Это… Ну, просто способ подтолкнуть Донхека прямо сюда, — старший картинно раскрывает объятия и улыбается во все тридцать два белоснежных зуба. — Но это же обман. С такими вещами шутить плохо. — Давно ты такой моралист, друг мой? Сам недавно помогал таким нехитрым способом сойтись тем китайцам по обмену. И у них все радужно, словно единорог пробегал и каждого копытцем по счастливому лицу приложил. И да, идею я от тебя и подцепил, так что ты косвенно причастен. — Марк… — Джено, — старший останавливается и поворачивается к своему непривычно серьезному спутнику. В другой раз Джено бы пошутил про их разницу в росте, но ситуация явно не располагала. Марк делает глубокий вдох, чтобы немного поунять раздражение. — Это мои проблемы, ладно? — В которые ты вмешиваешь Донхека. — Потому что он и есть моя проблема, чувак. Я же люблю его, все такое. Марк злится. Ему самому не особо хотелось инсценировать заражение цветами: это дорого, неудобно и очень сложно не спалиться. То ли дело настоящая болезнь. С тех пор, как он с головой упал в Донхека, Марк ждал. Ждал того, безусловно, грустного момента, когда он проснется с бутоном цветка на языке, как придет в школу, такой бледный и сонный, как его скрутит в приступе прямо посреди класса, как девчонки будут испуганно пищать, когда он выплюнет на пол классной комнаты цветок. А потом поползут слухи, и вот уже к концу дня придет Донхек, испуганный и потерянный, и с ужасом узнает в раскрытой ладони старшего свои любимые цветы. И останется с ним, а со временем полюбит, болезнь отступит и они будут счастливы… Но болезнь не пришла ни спустя неделю, ни через месяц, ни через два. Марк ждал, а терпение кончалось. И тогда, со случайной подачки Джено, он решил, что нужно действовать хитростью. До цветочного магазина они добираются уже в полной тишине. Марк выкладывает последние деньги за букет спрей-роз и предвкушает представление. Джено не находит слов, только укоризненно смотрит на нежные розовые цветки, потому как смотреть на Марка не может. — Я… Меня не будет завтра в школе, — мямлит младший, когда они выходят на улицу. — Окей, пропустишь всю мелодраму. Я думал, что ты Донхеку и скажешь. Вы же одноклассники как-никак. — Я маме обещал помочь и… — Да не оправдывайся, я все понял. Даже не обижаюсь. Джено, — Марк хлопает друга по плечу и беззаботно улыбается. — Вот увидишь, мы будем счастливы. И тогда я свожу тебя в кондитерскую, и ты съешь столько, сколько влезет, и все за мой счет. — Я длинный, ты разоришься, — хмыкает Джено. Марк смеется, а младшего немного отпускает. Может, все действительно будет хорошо? События следующего дня он узнает после выходных. В зависимости от того, кто рассказывал, история обрастала новыми и новыми подробностями и красками, но суть оставалась прежней: гениальный план Марка Ли сработал безупречно. Все было так, как друг ему рассказывал: картинный приступ посреди кабинета, перепуганная до смерти учительница, какая-то девчушка даже заплакала. Был медпункт и медсестра с дрожащими руками, которую он чудом уговорил не звонить в больницу, солгав, что родители обо всем знают и они все решат сами, без посторонней суеты. Была совершенно прекрасная картина встречи, как в манге: заходящее солнце, розоватые отсветы на белых стенах, шумящие за окном деревья, пустой коридор, испуганный, растерявший всю свою уверенность и саркастичность Донхек, печальный бледный Марк, держащий в раскрытых ладонях несколько помятых и чуть влажных от слюны розочек. Была слезинка, одинокая, блестящая, которую младший не смог сдержать, когда Марк протянул ему цветки с тихим и хриплым: «Держи, твое». Абсолютно точно сработавший план, как по нотам. В течение следующей недели Марк пускает все карманные на новые и новые цветы и самый светлый тональник, картинно задыхается на переменах, стоит Донхеку показаться в пределах досягаемости и наслаждается его испугом, волнением и заботой. Во вторник младший помогает Марку выйти во двор на свежий воздух во время очередного «приступа», где сидит с ним весь большой перерыв. В среду уже приходит сам, предлагает составить компанию за обедом «вдруг плохо станет», на что Марк еле сдерживается, чтобы не растерять всю ауру страдальца и не отпустить пару шуток, и тихо соглашается с показательно-вымученной улыбкой. В четверг Джено видит их во дворе, за деревом. Марк что-то рассказывает и поправляет красную челку младшего, Донхек смеется. В пятницу старший делится новостью: на выходных они идут в кино. Джено старается максимально радостно отреагировать на это, но в душе что-то противно скребется. В субботу они не видятся, но от Марка приходит сообщение: «Пожелай мне удачи, друг». Почему-то Джено становится легче, и он набирает: «Удачи, друг». — Черт, это были лучшие выходные в моей жизни! — Марк светится как лампочка, когда по пути в школу пересказывает другу подробности удавшегося свидания. — Мы ходили в кино, ели мороженое, уток кормили в парке, зависали в книжном. Вот ты знал, что Донхек любит Паланика и мангу «Клуб свиданий старшей школы Оран»? Сочетание на миллион, но ему очень подходит. Он весь такой рок-н-ролл, а в душе — милашка. На аттракционы мы ходили, на набережную, он очень много говорил. — О чем? — Не знаю. — В смысле? — Ну, он что-то про музыку начал говорить, а я задумался и как-то… — И весь день про музыку говорил? И какая же ему музыка нравится? — Да не помню я, отстань. Нутром Джено чует — что-то не так. Новая неделя проходит примерно так же: Марк показательно страдает, Донхек приходит на помощь и вьется рядом. На выходных Марк уже не просит пожелать ему удачи, но Джено все же пишет ему короткое сообщение, на что не получает ответа. — Он сказал, что любит меня. Марк заставляет Джено этой короткой фразой остолбенеть. — То есть… можно тебя поздравить? — Естественно! Можно больше не облизывать розы и не тратить на них деньги! — Это все? — А, ну и мы теперь пара, получается. Марк с совершенно счастливым лицом выбрасывает из рюкзака помятый пакет с лепестками в ближайшую урну и чуть ли не вприпрыжку идет перед младшим, напевая что-то невероятно оптимистичное. Джено наблюдает за этой картиной и его бросает от чего-то в дрожь. Он скидывает все на паранойю, но очень хочет пойти домой, сославшись на боль в желудке. И видит небо, вечером он будет в первый раз в жизни жалеть, что не послушался внутреннего голоса. Картина, которую они видят, когда подходят к школе, достойна отдельного разворота в самой лучшей манге: столпившиеся в круг люди у входа, девчонки вздыхают и охают, мальчишки перешептываются, со второго этажа на секунду высовывается директор и тут же исчезает в окне. Когда подходит Марк, народ замолкает и через секунду медленно расступается. Джено бросает в дрожь. Они снова друг напротив друга, утреннее теперь солнце скользит по красным волосам Донхека, ветер еле колышет ветки того дерева, где они сидели вдвоем неделю назад. У младшего глаза мокрые, но он уже не плачет, его лицо не выражает ровным счетом ничего. С холодным равнодушием он отнимает руки от груди и протягивает побелевшему Марку ворох его любимых кроваво-красных маков. «Держи, твое, лжец»