стеклянные цветы

Пакет апельсинов, шоколадка с орехами, чай с виноградом, — список небольшой, но значимый. Все необходимое — за плечами, в черном кожаном рюкзаке, а путь до дома не так долог. Юта пересчитывает оставшиеся деньги. На лекарства хватает, если закончатся раньше, чем планировалось — а так есть немного свободных денег. Дотянуть бы до выходных, а там уже будет легче. Погода портится с потрясающей скоростью, и если еще минут десять назад Накамото было просто холодно, то сейчас, когда в волосах прячутся несколько тяжелых капель, ему адски холодно, сыро и противно. Настолько, что он выуживает из рюкзака один апельсин и вгрызается в яркую кожуру зубами. Немногочисленные прохожие смотрят на него как на идиота, от какой-то девушки он даже слышит короткое «больной», но ему все равно. А цитрус действительно немного притупляет чувство тоски. Ведь разве можно грустить с апельсином в зубах? По дороге, повинуясь порыву, он забегает в цветочный магазин. Хозяйка встречает его радушно, ведь осенью так мало посетителей. — А все эта чертова эпидемия. Что весной, что осенью, — бормочет она, снимая с полки вазу с пионами. — Как обычно, Юта-щи? — Да, спасибо. — Как дела у Сычена? Давно не видела его. — Он простудился, отлеживается дома. А это чтобы подбодрить, — парень кивает на цветы в руках женщины. — Что-то зачастил ты с подбадриваниями. Ничего серьезного? — Нет, тетушка. Обычная простуда, нужно просто переболеть. Сколько я Вам должен? Юта не разделял любви Сычена к пионам. Ему они казались «слишком» — слишком яркие, слишком сильный аромат, слишком много лепестков, что доставляло неудобства, когда они осыпались. Но и сам Сычен был «слишком», чем подкупал. В отличие от пионов, Сычена Юта не любить не мог. В квартиру Накамото заходит тихо, стараясь не шуметь, бесшумно закрывает дверь, так же бесшумно снимает промокший плащ, на цыпочках идет в спальню. — Я думал, что ты спишь, — тут же широко улыбается он. Сычен сидит на подушке, подобрав под себя ноги, и с сосредоточенным лицом разрисовывает картину с совами в раскраске-антистресс. У него на носу забавные круглые очки, сам он в широченном бежевом свитере, домашних шортах и смешных гетрах в полоску. Увидев Юту, младший из серьезно-занятого становится глуповато-радостным. Настолько, что забывает корейский и выдает какую-то очень жизнеутверждающую, судя по интонации, фразу, и только потом по зависшему Накамото понимает, что что-то не так. — Прости. Просто рад очень, что ты вернулся. Не сплю, как видишь. — То, что рад, это хорошо, — Юта приземляется на край кровати рядом и открывает рюкзак. Не успевает он ничего сказать, как Сычен со скоростью Флэша вытаскивает оттуда апельсины и тихонько попискивает от восторга. — Ты принес! Я буду жить! — Там еще шоколад и твой любимый чай. — Ты сегодня щедрый на подарки. Случилось чего? — Нет, просто решил сделать тебе приятное. Младший буквально расцветает после этих слов и с очередной китайской тирадой повисает у Юты на шее. Из всего потока незнакомых слов Накамото выцепляет только «спасибо». Нужно обязательно выяснить, что же Сычен сказал. Наверное. Потом. Не стоит портить момент. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает старший, поглаживая Сычена по голове, пока тот вдохновленно щебечет на своем родном. Парнишка тут же затихает, словно подавившись собственными радостными воскликами, и шмыгает носом. — Ну… Нормально. Хуже не становилось, — Сычен смотрит в сторону, на пакет с апельсинами, потому что на Юту смотреть не может — чувство вины не дает. Да и врать плохо. Очень плохо. — Ты пьешь лекарства? Младший слишком тянет с ответом. — Сычен? — Не пью. Мне от них плохо по ночам становится. — А так тебе плохо круглые сутки. Сычен молчит, а потом просто забирает пакет и уходит на кухню, оставляя Юту одного, но ненадолго, потому как старший срывается следом. Он ловит китайца практически в дверном проеме кухни, резко разворачивает и, не давая опомниться, целует. Младший от неожиданности роняет апельсины, и те с глухим звуком падают на пол. Ту-дун, ту-дун, ту-дун. Сердце Накамото бьется почти так же — глухо, быстро, тяжело. — Юта… — хочет что-то сказать Сычен, отстраняясь и пытаясь отдышаться, но осекается на полуслове, когда Накамото снимает с его губ помятый полупрозрачный цветок. — А говорил, что все нормально, — вздыхает японец. Двулистник Грея. Штука редкая, очень немногие в принципе знают о существовании такого цветка, но, оказывается, какому-то эстету они нравятся. Настолько нравятся, что он заразил ими его Сычена. — Ты так и не расскажешь мне, кто это? Младший качает головой. — Мне очень страшно за тебя. Я люблю тебя, — Накамото понимает, что с легкостью мог бы узнать имя этого человека, если бы чуть сильнее постарался, но он не имеет на это права. Не когда под ребрами начинает предательски щекотать, а дышать становится мучительно больно. Сычен выглядит потерянным и очень хрупким, когда обнимает его и тихо говорит: «Wo ai ni», а потом заходится кашлем и чуть не падает — Юта не дает. — Почему так? Я же люблю тебя, — по щекам младшего катятся слезы, они падают на ворох еще белых цветов и лепестки под действием влаги теряют цвет, становясь стеклянно-прозрачными. — Я же… Почему…? Сычен теперь сам тянется за поцелуем. Причины этому порыву он объяснить не может, да и ему не надо. Юта успокаивающе гладит его по спине, чувствует на губах соль и сам пытается понять почему. Что с ними не так? Наверное, встреться они раньше, не было бы с ними этого кошмара. Были бы солнечные лучи по утрам, чай с апельсинами, поездки в Осаку на каникулы, какая-нибудь забавная собака, скорее всего шиба-ину, и шутки про то, что японцев в масштабах их скромного жилища все больше и больше… Но этого не будет, все похоронено под нежными лепестками цветка-скелета и… — Шесть лепестков. На счастье, — с грустной полуулыбкой говорит Сычен, снимая с собственного языка цветок сирени. Сычен не любит сирень, а Накамото ее просто ненавидит, ровно как и мечтает возненавидеть того, из-за кого у него полные легкие этой гадости и чувства вины пополам с самой нежной влюбленностью к Сычену. — Долго и счастливо… — …пока не утонем в цветах. В прихожей начинает увядать букет розовых пионов.