***
«Ничего себе», — восхищенно хлопает глазами Донен, когда заходит в палату. Он разных людей видел за свою практику, но этот пациент производит слишком сильное впечатление. Что же, даже очень красивых людей отвергают и заражают цветами. Пациент из палаты 27, Ли Тэен, двадцать два года, в легких - куст ромашек. Ромашки. Как мило. — Здравствуйте, я Ким Донен, Ваш врач. Как Вы себя чувствуете, Тэен-ши? — Словно меня били, — усмехается парень. Он полулежит на кровати и что-то сосредоточенно пишет. — Я умру, доктор? — От Вас зависит. Вы же хотите жить? Тогда… — Не особо. Заготовленная фраза про «раз хотите жить — будете» с треском проваливается. Донен смотрит с интересом, пытаясь понять, что это: обычное позерство или все же что-то посерьезнее. — Что же, я не ожидал такого ответа. Обычно здесь все хотят однажды проснуться здоровыми. Позвольте задать вопрос. Вас нашли в собственной квартире без сознания. Скорую вызвал сосед, сказав, что Вы не отвечаете на звонки и не открываете дверь, хотя и возвращались домой. Еще он сказал, что Вы живете не один. Потому… — Хотите узнать, почему я был совсем один, почему никто не вызвал скорую до этого, кто со мной живет и почему его не было дома, при том, что я больной человек и за мной нужен присмотр, так? — у Тэена глаза совершенно уставшего и глубоко несчастного человека. Он ставит на бумаге пару закорючек и откладывает лист в сторону. — Я живу с другом. Если Вам как-то поможет это, то с человеком, чьи треклятые ромашки раздирают меня на части. Этот человек вчера сломал ногу, пытаясь догнать свою прошлую, по совместительству и нынешнюю, любовь, встретив ее случайно на улице. Он только сегодня должен вернуться домой. И вчера же у меня случился приступ, сознание я потерял почти моментально, очнулся уже здесь, в окружении людей в белых халатах. Такая вот история, совершенно неинтересная. Донен удивляется все больше и больше. Не каждый день ему так спокойно и равнодушно рассказывают что-то настолько личное. Больше его удивляет только самообладание Тэена. Ким не дурак и нотки тоски в голосе ловит моментально, особенно на части про погоню за любовью. — Что же. Я отправлю Вас на обследование, и в зависимости от результатов будем назначать операцию. Тэен послушно кивает. Ничего не спрашивает, не возражает. Ни-че-го. На посту Донен просит Айрин разузнать номер таинственного сожителя Ли Тэена и все ему рассказать. Идея явно не из лучших, но Киму кажется, что так нужно.***
К третьему пациенту пройти не дает толпа из школьников самых разных габаритов, цветов и степени визглявости. Они о чем-то спорят, кто-то картинно вскидывает руки, особо пылкие чуть ли не лезут в драку, а особо храбрые — их разнимать. Киму даже хочется развернуться и скрыться подальше, но клятва Гиппократа, совесть и один особо внимательный ребенок, который его заметил, не дают ему позорно сбежать. Цветастая орава тут же бросается к нему, начиная так громко, неразборчиво и настойчиво у него что-то спрашивать, что звук отбойного молотка показался бы Донену почти симфонией. С этим надо было что-то делать. — А ну тихо! — строго прикрикивает он на толпу и поистине наслаждается произведенным эффектом: малышня затихла, кто-то особо впечатлительный даже пискнул «извините». — Так, а теперь разошлись и дали мне дорогу к кабинету. — И снова чудо: как по волшебству детишки выстроились ровным рядом вдоль стены. — Ничего себе у тебя фанклуб, — посмеивается Донен, заходя в палату, но шутка успеха не имеет. Сидящий на кровати красноволосый парень даже не улыбается на это и продолжает перекладывать в руках мобильный телефон. — Хотите Вам этот фанклуб подарю, доктор? Мне он даром не нужен. — Ну, раз отшучиваешься, то все не так плохо. Донхек, верно? — Ну, раз читать умеете, то все не так плохо, — передразнивает пациент. Ким отчасти даже восхищен такой наглостью. Паренек зевает, всем своим видом показывая, что разговор этот его утомляет. — Скажите родителям, что все со мной в порядке и просто выпишите. Вам же лучше — меньше коек просто так занимают. — Насколько я знаю, не просто так. Ты болен. — Да какой там болен? Это так, дурацкая шутка, пройдет. — Послушай, Донхек, эта болезнь очень тяжело протекает. Родители правильно сделали, что привезли тебя к нам, мы можем тебе помочь. — И каким образом? Вырежете эту гадость из меня? Или напичкаете лекарствами, чтобы не пугал простых смертных в дневное время? Я видел людей с цветением под препаратами. У нас был такой преподаватель, а я не такой слепой, как мои одноклассники. Мне всегда говорили, что я смышленый. Я не видел его с конца учебного года и слишком хорошо понимаю, что с ним стало. Это было ужасно, доктор, но я не такой. Я случайно заболел, это все глупости и обман, это пройдет. Я не болен. Донхек исходится праведным гневом, а Донен понимает, что не собирается выпытывать у пациента наверняка душещипательную историю про красные маки, хотя он готов поспорить, что парнишке хочется ее рассказать. Ким не будет сейчас вытягивать это из взвинченного, язвительного, но потерянного и, без сомнения, испуганного происходящим ребенка. Знает, что нужно дать немного времени и тот сам все выложит. Потому он ждет, пока Донхек отдышится, проводит стандартный опрос, смотрит на часы. Время слегка за полдень, нужно успеть еще к одному новоприбывшему, а потом решать, что делать с тайцем. Ким коротко прощается, обещая зайти попозже, и улыбается, пусть и очень грустно. Мало кто знает, но Донен относится к детям с огромной теплотой, какая не снилась ни одному взрослому, и видеть таких ребят в своем отделении ему безмерно тяжело. Сразу кажется, что сакура под ребрами пробивается. Тот мальчуган любил ликорисы и плохо говорил по-корейски. Тот мальчуган был два года назад. — Доктор. Донхек окликает его в дверях. По младшему видно, что ему тяжело дается такой шаг, он нервничает, но все же несмело, что контрастирует с его недавним поведением, спрашивает: — Доктор, а я жить буду, да? — Захочешь — будешь. Не переживай, мы тебя вылечим. Еще вопросы? — Да, но… — Понял. Я зайду ближе к вечеру, хорошо? Ли кивает. Донен мысленно присваивает себе звание знатока человеческих душ.***
— Вот тебя я здесь увидеть не ожидал совершенно. Вернее, по, скажем так, эту сторону баррикад. Этой фразой Ким пугает Накамото, задремавшего на скамейке у нужной палаты. Тот подскакивает, пытается сфокусировать взгляд, а когда узнает того, кто столь вероломно прерывает его сон, стыдливо отводит взгляд. — Привет, Донен. Ты как всегда внезапен. — Не внезапнее тебя. Ты в курсе, что у меня к тебе очень много вопросов, первый из который звучит как «говнюк, ты почему не приходил на обследования чертовых полгода?» Скажи, у тебя жизнь запасная что ли есть? — Нет. — Эликсир бессмертия нашел? — Нет. — Философский камень создал? — Нет. — Тогда не вижу объективной причины. — Занят был. Вернее, мне было не до того. — И что же тебя так отвлекло от собственной жизни, Юта? — Он, — Накамото кивает на дверь, а Донен вспоминает, что он вообще-то шел к пациенту. Шестеренки в голове начинают шевелиться и тут же выдают самую логичную, но чертовски пугающую и ироничную версию. — Боже. Хочешь сказать, кто-то заболел тобой? — Нет. Система дает сбой, Ким не понимает решительно ничего и выдавливает из себя только одинокое: «Объяснись». — Я не знаю, чьи у него цветы, он не говорил, а я — не говорил, чьи у меня. И… Я его люблю. Очень. Но все еще полон сирени. — Ничего себе, — парадоксальность этой истории тянет на артхаусный фильм с возрастным ограничением 18+, не потому, что постельные сцены, а потому, что сложно и очень больно. А уж если его, Донена, врача, видевшего и слышавшего многое, бросает в дрожь от мысли о двух людях, умирающих друг у друга на руках по вине других людей… Пропуская Кима к двери, Юта просит только об одном. — Донен, ты только… — …не расскажу, чья это сирень. В конце концов, это не моя тайна. Под тихое «спасибо» он заходит в залитую внезапно выглянувшим солнцем палату. В нос бьет сильный запах апельсинов.