***
Короче, ко дню своего одиннадцатилетия Гарри Поттер считался в Литтл-Уингинге кем-то вроде городского сумасшедшего. «Тихий и почти не буйный (если не считать той пары взрывов в кабинете химии), безусловно с проблесками гениальности, но увы… совершенно невменяемый ребенок!» — так его охарактеризовала однажды директор школы, сплетничая за вечерним чаем с физруком. И невольно попала в самую точку. Гарри Поттер, и правда, был невменяемым. То есть, заставить его делать хоть что-то против его воли было невозможно. Абсолютно. Можно было только попросить. Или попытаться заинтересовать. Тут, правда, существовала другая опасность. Увлекшись чем бы то ни было, Гарри напрочь выпадал из реальности, и оторвать его от интересного занятия не представлялось возможным. Так, однажды, увлекшись решением какой-то головоломной задачки по математике, он исписал вариантами решения не только всю свою тетрадь, но и тетрадь Дадли, сидевшего с ним за одной партой, а затем, когда бумага закончилась, как ни в чем не бывало продолжил писать на парте… Надо ли говорить, что задачка не имела никакого отношения к уроку английского языка, на котором все это происходило?***
И все же, несмотря на то, что племянник категорически не вписывался в их картину мира, Дурсли настороженно отнеслись к письму, которое большая коричневая сова скинула прямо на голову Гарри, сидящему в саду на газоне. Но еще больше их насторожила реакция на письмо самого Гарри. — Смотри-ка, сподобились… После чего он достал из кармана огрызок карандаша, нацарапал что-то на обратной стороне конверта и, ловко привязав послание к лапке совы, усевшейся на заборе, будто в ожидании ответа, с непонятной улыбкой проводил ее взглядом. — Э-э, Гарри, а что это за письмо тебе принесла эта… птица? — Приглашение в школу. Волшебства. — А-а… И что ты? — А я ответил, что согласен. — И-и… что дальше? — Должны прислать сопровождающего. — Откуда ты знаешь? — Знаю. — Слушай, ты можешь хоть раз поговорить с нами по-человечески?! — А я как говорю? По-птичьи? — А ты умеешь? Меня уже ничто не удивит… — Да вроде нет. — Ну слава богу! А ты уверен? — Был бы уверен, не говорил бы «вроде». — Да я про школу! Ты уверен, что хочешь поехать туда? — Я абсолютно уверен, что не хочу. Но надо. — Зачем? — Тетя, вы хорошо ко мне относитесь? — Ну-у… да, конечно… — Тогда вам лучше не знать. — Но, как же… — Знаешь, Петти, что-то мне подсказывает, что он прав! Вернон всегда понимал племянника жены лучше, чем все остальные. Не понимал даже. Чувствовал. И что б ему на месте провалиться, если он сам знал — почему. А между тем, пока Дурсли пытались понять, как им относиться к скорому отъезду племянника, Гарри уже слинял куда-то. Судя по знакомому шебуршанию — в любимый чулан. И действительно, через несколько минут оттуда показалась его взлохмаченная голова с жуткими очками-велосипедами на носу. — Гарри, зачем ты нацепил на себя этот ужас? — Надо. — У тебя ухудшилось зрение? Давай купим тебе нормальные очки! — Не, мне эти нужны. И еще… где старые вещи Дадли? — Господи прости, а они-то тебе зачем? Хотя нет, не отвечай. Сейчас принесу. Петунье все же были дороги ее нервы.***
Впрочем, общественное мнение ей было дорого тоже, а потому… — Только через мой труп! — Тетя… — Гарри, нет! Я не выпущу тебя из дома в таком виде! — Почему? — Что люди подумают?! — А какая вам разница, что о вас подумают «ненормальные» волшебники? — Но… а соседи? — А соседи знают, что обычно я одеваюсь нормально. — Но ты можешь хотя бы объяснить, зачем это все? — Могу. — Но не станешь, верно? — Вам кто-нибудь говорил, что вы очень проницательны? — Не подлизывайся, несносный мальчишка! Это все равно… Высказать все, что она думает о возмутительном новом имидже племянника, Петунье не дал громкий и настойчивый стук в дверь. Предсказанный Гарри сопровождающий все же появился.