Об итальянской лексике

Neve — снег.

Они сбегают с рождественского ужина на десять минут, никого даже не предупредив. Непривычно крепкий для Турина мороз щиплет щеки, хмелит и обжигает быстрее, чем ударившее в голову дорогое шампанское. Альваро недовольно кутается в шарф, прячет нос в его теплую ткань, по хрустящему свежему снегу тихо шагает к Клаудио. — Ты с ума сошел? — испанец хмурится, косится недовольно на распахнутое пальто Маркизио и глубоко вздыхает. — Хватит стоять тут, замерзнешь же. В ответ на него смотрят с таким показным равнодушием, что аж просто противно. Альваро морщится, качает головой и раздраженно фыркает. Ревностью Маркизио можно измерять космос. — Ладно, хорошо, я дурак и я виноват, — мысли и слова путаются, как краски в калейдоскопе, и снежинки нахально летят в рот. Не надо было целоваться с Аличе, не надо было — не пришлось бы сейчас, как провинившемуся школьнику, мяться с ноги на ногу и мямлить свои неловкие извинения. — Давай, кончай дуться, я смотреть не могу, как ты тут на морозе стоишь. Клаудио удивленно приподнимает бровь и все еще упрямо молчит, но почему-то когда Мората хватает его за запястье и сжимает холодную ладонь в такой горячей своей, даже не сопротивляется. — Слушай, я обещаю, — темные глаза Альваро смотрят несмело и виновато, и уголки губ все же невольно приподнимаются в полуусмешке, — если ты перестанешь на меня злиться и вернешься обратно в зал, мы приедем домой и я попрошу прощения еще раз — как тебе будет угодно. Маркизио выдерживает еще пару секунд и вдруг улыбается — хитро и невероятно самодовольно. — А ты умеешь уговаривать, Варо. С темного, затянутого густой дымкой неба медленно падает снег, и совсем рядом, над их головами, вместо звезд ярко горит оранжевым светом фонарь. Маркизио целуется жадно и не спеша, давая понять, что все доставшееся полчаса назад Кампелло он потребует возместить втройне.