Asylum

— Вообще, время посещения начинается гораздо позже, но тут такой случай…       Молоденькая полноватая медсестра вела меня за собой по бесцветным и пропахшим лекарствами коридорам. Девушка изображала сочувствие совершенно неумело, и ей сейчас не поверил бы даже ребенок, но мне было все равно: искренность ее чувств не решала ровным счетом ничего. В ответ я изобразил на лице самое глубокое сожаление, подвластное моей мимике, и время от времени грустно вздыхал.       Разница между санаторием и больницей буквально витала в воздухе и бросалась в глаза на каждом шагу. Здесь мне было столь же неуютно, как и там, но разница была в том, что это чувство сейчас разделил бы со мной кто угодно: очевидно, что эти бесконечные коридоры сводили с ума не меня одного. — Если что, я буду здесь, — девушка остановилась возле двери, покорно склонив голову, от чего мне стало как-то не по себе.       Я ступил за порог, и свет белесыми своими щупальцами обхватил меня так сильно, что я не сразу разглядел ее. — Здравствуй, Кларисса, — я улыбнулся, пусть это и не имело никакого смысла.       Она не ответила мне, но я почему-то знал, что она слышит. Я подошел к кровати и аккуратно присел на ее край, стараясь не потревожить покой женщины, пусть ей было и все равно, чем я там занят. — Еще день, — просипела Паркс в пустоту, отвернувшись от меня.       Она больше не пыталась выглядеть как обычный человек, и я, наконец, смог заметить, насколько плохо обстояли ее дела: белая кожа с выступающими венами, соединяясь с абсолютной слепотой, создавали такой болезненный вид, что Кларисса казалась едва живой. Она дышала глубоко и очень медленно, и я почти что чувствовал, каких усилий стоил каждый из вдохов. — Что? — я из вежливости решил все же уточнить. — Я прожила еще один день, — нотки недовольства отчетливо просквозили в ее голосе. — Разве жизнь не величайший дар на Земле? — я ухмыльнулся, надеясь, что это отразится в интонации. — Для тебя — возможно. Для Анвина — тем более, но для меня каждый день хуже пытки, — она сделала еще один глубокий шумный вздох, а затем добавила: — Зачем ты здесь? Я больше не в силах давать тебе советов. Теперь я простой живой труп. — Может, я хочу поддержать тебя, — мое пребывание превращалось в неловкую процедуру. — Ты проиграл пари и возжелал поддержки? — не то чтобы неверно предположила женщина, — пожалуйста, оставь меня умирать в одиночестве. Никто не должен запомнить меня такой.       Я открыл уже рот, чтобы возразить, но только выдох сорвался с губ — ответ в моей голове не звучал достойно, и я не стал его воспроизводить вслух. Ее слова звучали обидно, но они совершенно не задели меня: ей не было смысла упаковывать правду в красивые обертки, играть метафорами и умничать. Когда каждая твоя секунда — это отчаянная борьба с ветряными мельницами, ты уже ни на что более не способен. — Прости, — просипела Кларисса, нащупывая мою руку.       Ее ледяные пальцы коснулись моего предплечья, и я тут же ответил на это движение, нежно накрыв ее руку своей, словно бы надеясь согреть, однако нет. Это было невозможно. — Не стоит. Я все понимаю, — так и знал, что надо держать рот на замке. — Мне страшно, — как приговор прозвенело в тишине, после чего она перешла на шепот: — мне так и не повезло увидеть этот мир, почувствовать себя его частью.       Она крепко сомкнула веки, и слезы тонкими дорожками побежали к ее ушам. Кларисса выглядела не просто беззащитной — она была истощена и вымотана, словно ее держали в плену последние пару лет. Я не мог поверить, что день за днем сама жизнь убивала эту женщину. — Ты узнала куда больше, чем все мы. До встречи с тобой я и не догадывался, как много деталей ускользает от меня, — я погладил Клариссу по щеке и наклонился, чтобы поцеловать в лоб, — Спасибо тебе за все.       Молчание наполнило комнату естественными звуками: шелест штор, шаги сестер за дверью и наше дыхание. Паркс так и лежала с закрытыми глазами, борясь за каждый свой вздох, а мне пора было уходить. Совсем не важно, о чем был наш диалог и чего мы так и не сказали друг другу. Главное — что каждый из нас смог вынести для себя из факта самой встречи.       Нашей последней встречи.       Дома меня ожидали стерильная чистота и такое же абсолютное беззвучие. Если по дороге мой мозг генерировал планы на день весьма отчетливо, то, перешагнув родной порог, я ощутил на себе давление бессонной ночи и, попрощавшись со всем, что задумывал, отправился прямиком в кровать.       Я зашторил окно, выпил немного джина и прямо так, в чем был, упал лицом в подушку, всецело отдавшись объятиям сумасбродного сна, который постепенно стал моей реальностью.       Именно так. Следующие несколько месяцев больше походили на сон, который ты смотришь каждую ночь уже много лет, но который не приносит тебе ни эмоций, ни осмысления. Я просыпался ближе к полудню, до вечера работал над книгой, позволяя себе время от времени прогуливаться по комнате и отвлекаться на приемы пищи, а перед сном читал книги, либо совершал небольшой променад. Мое тело настолько привыкло к данному расписанию, что я вообще перестал подключать мозг вне работы. Дни сменялись буквально по щелчку пальцев, и все они были настолько одинаковыми, что я едва улавливал какое сегодня число или день недели — только утро отличал от вечера, и это уже было неплохо. Я был чертовски продуктивным и управился с книгой гораздо быстрее ожидаемого, но я не жил — просто существовал, выполнял свои функции. Я не хотел отвлекаться, не хотел задумываться, ведь где-то в глубине души мне было прекрасно известно, к чему ведет даже мимолетная ненужная мысль. Я только и надеялся, что, дописав книгу, смогу оставить все, тяготившее мой все еще активно борющийся разум. — Ты впервые так быстро справился, — Ролланд устроился в кресле напротив меня и, вальяжно закинув ногу на ногу, своей изящной рукой убрал рыжие локоны с лица, — Отсутствие личной жизни, конечно, идет на пользу твоей карьере, но явно не тебе.       Ролланд был моим редактором и настоящей сволочью время от времени. При общении со мной он ни разу не заморочился над тем, чтобы предложить не самую приятную правду под видом очаровательной лжи. Не знаю, было ли это связано с доверием, или же Ролланду просто наплевать, на что я там захочу обидеться, но вся эта его прямолинейность существовала только между нами. — Думаю, я возьму небольшой перерыв, чтобы разобраться, в каком направлении двигаться дальше, — я безуспешно концентрировался на лице редактора, но все равно проваливался в свои мысли. — Насколько небольшой? — мужчина выглядел всерьез озадаченным. — Посмотрим. Боишься остаться без работы? — не дождавшись реакции, я добавил: — Зря. Наверняка другие авторы смогут занять тебя во время моего отсутствия. — Я работаю с тобой уже восемь лет, и ты ни разу не делал перерывов в работе, а тут вдруг решил все бросить на неопределенный срок. Ты же не собираешься спиться или повеситься? — Уволь, Ролланд. Откуда столько недоверия к моей персоне? — мои слова ничуть не убедили его, поэтому пришлось приплести немного правды: — Эта книга далась мне непросто, и я просто хочу некоторое время просыпаться по утрам без мысли, что надо написать еще вот эту деталь вот в той главе. — Ты же знаешь, что я найду тебя даже в самом злачном месте? — поразительно, как долго Ролланд мог не менять выражение лица. — В одном я уже побывал, и, как видишь, мне хватило проворности выбраться оттуда. — Не знаю, что произошло, пока ты был в санатории, но это изменило тебя, — он тяжело вздохнул, скользнув по мне не выражающим никаких эмоций взглядом. — В лучшую сторону, или наоборот? — пожалуй, я все же зря поддерживал эту тему, но она подозрительно грела душу, и я не мог воспротивиться своему желанию. — Это зависит от того, как ты сам чувствуешь, — лишь бросил в ответ Ролланд.       Он поднялся и стал ходить по комнате туда-сюда, словно бы игнорируя мое присутствие, но при этом продолжая общаться со мной. Со стороны это выглядело несколько странно, но к странностям я привык уже давно. — Через три дня у тебя официальная презентация, и я очень надеюсь, что ты появишься на ней. — А если нет? — я настолько долго нормально ни с кем не общался, что даже такие ленивые поддразнивания редактора приносили немалое удовольствие.       Мужчина резко остановился, бросил на меня свой самый леденящий душу взгляд и, прикрепив слегка безумную улыбку, бесцветно произнес: — А если нет, могу повторить свои слова о злачных местах, — и снова продолжил свою прогулку.       Я хмыкнул в ответ, и меня поглотило воспоминание из санатория. Мне понадобилось всего мгновение, чтобы вытолкнуть свой разум в реальность, но я отчетливо увидел лицо Гэри, и теперь никак не мог выветрить его из головы.       Как только я закончил работу над книгой, мой мозг, не обремененный выдумыванием метафор и плетением историй в единую композицию, стал постоянно подбрасывать мне образы и обрывки воспоминаний из той самой недели. И, в конце концов, вышло так, что физически я оставил санаторий, но мыслями остался там. — Так что, надеюсь, ты будешь максимально вежлив с этими людьми, потому что их поддержка нужна нашему издательству как воздух. — Разумеется, — кивнул я, делая вид, что внимательно прослушал монолог Ролланда.       Он закатил глаза, очевидно, раскусив меня. — Ради всего святого, Гарри, после презентации можешь отдыхать хоть полгода, только избавься от тех страданий, что я вижу сейчас, — он подошел ко мне и наклонился, заглядывая прямо в мои глаза: — Пожалуйста.       Обычно я легко выдерживал зрительный контакт, но Ролланд чувствовал больше, чем другие люди, и был куда более догадливым. Правда, я и сам не до конца понимал, о чем он может догадаться.       К счастью, мы с редактором не особо развивали тему моего душевного состояния, обсудив еще раз будущие планы вместо этого, и он вскоре оставил меня. Однако, перед самым своим уходом, мужчина пронзительно посмотрел на меня, чтобы добавить на прощание одну-единственную фразу: — Только ты сам сможешь спасти себя, — и, не ожидая ничего в ответ, просто ушел.       Внутри все дрожало от этих слов. Я чувствовал себя так, словно совершил фатальную ошибку, а теперь наблюдал, как она разрушает мой мир. Быть может, так оно и было, но сейчас что-то исправлять — не лучшая затея, поэтому мне гораздо проще было успокоить себя, чем действовать.       Я побродил по комнатам, бездумно касаясь всего, до чего дотягивались пальцы. Мой собственный дом стал казаться мне чужим жилищем, где я все видел впервые и пытался разгадать характер его владельца. От безвыходности хотелось выпить, чтобы расслабиться, но я ограничил количество алкоголя в последнее время из-за слишком часто возникающего желания убежать от реальности таким образом. Все равно так я не решал проблемы — лишь способствовал алкоголизму.       Из этого транса меня вывела необходимость кому-то выговориться, поэтому я поехал на кладбище к Клариссе Паркс. Он умерла всего через два дня после нашей встречи, о чем я узнал сразу, но на похоронах так и не оказался из-за ее желания. Однако позже мне сообщили, где ее похоронили, и теперь я понял, что настало время посетить ее могилу.       Удивительно, как долго может длиться всего один день. Казалось, я успел перевернуть уже всю жизнь, но когда я оказался возле плиты Паркс, часы показывали только шесть вечера. После того, как я положил букет на могилу, ко мне пришло спокойствие. Я сделал глубокий вздох, прислушиваясь к звукам, доносящимся отовсюду по ветру: шелест листвы и редкие выкрики ворон где-то вдалеке. Мысли обо всем и сразу полностью заполонили мой разум, не позволяя реагировать на реальность, но я упивался этими чувствами.       Написав книгу, я как будто достиг своей главной цели в жизни, и теперь мне некуда было спешить и не к чему стремиться. Я все еще не знал многих вещей, но они перестали казаться мне чем-то важным и значим, и я бы без каких-либо сожалений смог оставить этот мир. — Что за глупости, — пробубнила моя рациональная часть.       Вот уж точно. От скуки задуматься о суициде — воистину решение сознательного мужчины в моем возрасте. — Мне бы сейчас пригодились твои колкие замечания, Кларисса, — я пробежался глазами по имени на плите.       Кларисса не видела с рождения, а последние несколько лет медленно угасала, но даже это не сломило ее дух, и она оставалась сильной до самого конца. В отличие от меня, Паркс не умела сдаваться и не терпела самобичевания. Я же сейчас занимался и тем, и другим по какой-то совершенно нелепой причине, не известной даже мне самому. — Не слишком ли я стар для игр в чувства, как думаешь? — я достал сигарету и неспешно прикурил.       Чаще я курить не стал, но после того случая острой нужды пачка всегда теперь была при мне, чтобы хоть какие-то желания оставались удовлетворенными. — Схожу ли я с ума? Возможно, — я стал рассуждать вслух: вокруг все равно ни души, — Вопрос больше в том, когда это началось и что конкретно стало причиной. Гэрри? Его попытка утопиться? Мой приезд в этот проклятый санаторий?       Я вдыхал мерзковатый дым, выстраивая схемы в голове, ни одна из которых не решала существующих дилемм. Я находился на перепутье, и все варианты выглядели неправильными, ведущими к моему поражению. Я мог оставить все в прошлом, лишая себя, возможно, счастья, а мог ринуться вслед за своей мечтой, но остаться ни с чем. Когда я уезжал из санатория, то был уверен в своем решении, а сейчас ненавижу себя за него. Потрясающе. — Я накручиваю себя как девица, и ты бы сказала мне об этом уже давно, верно? Зря ты чувствовала себя одинокой, Кларисса. Мне правда не хватает тебя.       Количество пальцев на руке превышало количество наших с ней встреч, и Паркс все равно сумела не только расположить меня к себе, но и завоевать то доверие, которого заслуживают самые близкие нам люди. Увы, я познакомился с ней слишком поздно и не успел как следует узнать ее. Так много всего, о чем я сожалею, и так мало того, чем горжусь.       Что ж, пожалуй, выпить сегодня все же стоит. Выпить и выспаться, а там — как уже пойдет. Сделав последнюю затяжку, я по старой привычке с молодости затушил сигарету об подошву ботинка. Как бы ни хотелось, увлекаться курением не стоило: затягивает мгновенно и слишком незаметно.       Домой я шел неспешно, стараясь зацепить как можно больше деталей окружающих меня явлений. Я видел, как молодые родители играли в парке со своим маленьким сыном, как мужчина, засмотревшись на красивую девушку, едва не сбил с ног торговку цветами, как редкие закатные лучики солнца заблестели в лужах — все эти мелочи, на которые обычно редко обращают внимание, теперь полностью завладели мной, и я по-настоящему наслаждался ими. Мир не просто заиграл новым красками — он стал живым, он обрел запахи и позволил мне стать своей частью, и я так и шел, едва сдерживая счастливую улыбку. Было непривычно начать чувствовать так много всего просто так, без какого-либо толчка.       На подходе к своему дому я заметил пса, который сломя голову несся ко мне с высунутым языком, и я сразу узнал его, хоть и видел всего однажды. Это был тот самый мопс, которого я подарил Гэрри. Пес подпрыгивал, цепляясь за штанины, пока я в остолбенении изумленно разглядывал его.       Здесь не могло быть ошибки — это точно тот самый мопс, но мой мозг по какой-то собственной причине все еще отказывался воспринимать такую простую истину, поэтому я даже присел, чтобы коснуться шерсти пса, что все равно не удовлетворило меня. Я не почувствовал внезапного счастья — только сердце колотилось как бешенное, бросая меня в пот и забивая мысли этим безумным стуком. Мне пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы всего-навсего дойти до порога собственного дома.       Гэри дремал сидя на ступенях. Его голова прижималась к перилам, а сам он выглядел слишком уж спокойным для того, кто спит на улице, пусть и в июле. Сам уж не знаю почему, но моей первой мыслью было попросту зайти в дом, так и оставив парня тут. Благо, я все еще не позволял первому попавшемуся чувству управлять собой, поэтому коснулся плеча Гэри в надежде, что тот сразу проснется, что и произошло. — Тебя долго не было, — сонно пробубнил юноша, смотря мне прямо в глаза.       Я едва не подавился от такого умелого начала диалога. Сколько мы не виделись? Месяца три? А сегодня я вышел из дома на пару часов, и это уже оказалось долгое отсутствие. Радует, что хотя бы умение Гэри удивить меня никуда не пропало. — Я мог бы сказать тебе то же самое, — я протянул ему руку, помогая подняться.       Вид Гэри создавал впечатление, что парень шел пешком прямо от санатория, потому что выглядел он более чем просто уставшим: мешки под глазами, осунувшееся лицо и пустой взгляд прямо-таки кричали об этом. Похоже, ему понадобилось время, чтобы понять, кто я вообще такой, когда он не без неуклюжей резкости обнял меня.       Не зная, как верно реагировать на это, я просто положил одну руку ему на спину. От Гэри пахнуло этим странным мылом из санатория, запах которого останется в моей памяти навечно: видимо, они добавляли какую-то траву вроде полыни при его изготовлении. Кто знает, в каких целях это делалось, но все остальные запахи это перебивало точно, хотя и желание его использовать — тоже. — Может, зайдем уже в дом? Тебе нужен отдых, — я убрал свою руку, и Гэри, с некоторой задержкой, тоже отстранился от меня.       Вопросы, один за другим, выстраивались у меня в голове, но я все еще продолжал игнорировать их под фактом неподходящего момента. Нам было что сказать друг другу, и мы обязательно поговорим, только сейчас этим заниматься совсем не обязательно — сначала Гэри должен прийти в себя.