Глава 5. Староста девочек из Гриффиндора
3 ноября 2017 г. в 15:58
1 сентября 2003 года
Глядя на крыши и дымоходы, которые были видны из окна кухни ее крошечной квартиры, Гермиона поняла, что это было прекрасное утро с безоблачным синим небом. Она облокотилась о подоконник, наслаждаясь легким ветерком, который в конце лета прогнал влажную копоть Лондона. Решительным движением Гермиона перевернула лист календаря, висевшего на холодильнике, с августа на сентябрь. Этот месяц выдался насыщенным, даже слишком по ее мнению.
Ее крестные родители, Венделл и Моника Уилкинс, прибыли из Австралии в первый день августа на месячный отпуск. Они были бездетной парой стоматологов из Брисбена и приехали к своей крестнице, чтобы посетить церемонию по случаю окончания ее учебы в университете, а также наконец встретиться с ее парнем, Энди Маклеодом. Она и Энди встречались уже больше года (и были «друзьями с преимуществами», а до этого «просто друзьями»), но в прошлом году он гостил у своей семьи в то время, когда Уилкинсы приехали навестить крестницу.
В качестве поздравления по поводу окончания университета, Моника и Венделл планировали взять Гермиону и ее парня в Озерный край. Энди просто получил диплом, а Гермиона с отличием закончила две специальности: химию и английский язык. Также она получила стипендию от кафедры химии, чтобы продолжить обучение и получить степень магистра. Именно этим она и будет заниматься весь следующий год.
В день выпускного ее парень был немного не в себе, слишком раздражительный по сравнению со своим обычным беззаботным настроением. Гермиона списала это на стресс из-за знакомства с ее крестными родителями или же на то, что он просто устал ходить целый день в темной академической одежде. Сама Гермиона чувствовала себя естественно в черной мантии.
Когда же Энди исчез с приема, Гермиона забеспокоилась и немного разозлилась. Беспокойство усилилось, а злость уменьшилась, когда он не ответил на ее звонок на мобильный телефон. Вместе со своими крестными она покинула прием пораньше и поехала на квартиру, где они с Энди жили вместе, опасаясь, что ему стало плохо. Стоны, которые она услышала ещё из холла, подтвердили ее опасения, пока она не открыла дверь в квартиру и не увидела своего парня, обнаженного и совершенно здорового, трахающего на полу какую-то блондинку.
Услышав звук открывающейся двери, Энди поднял взгляд. Каштановая челка упала ему на глаза, светившиеся похотью. Он перевернул неизвестную девушку так, чтобы она оседлала его, и улыбнулся, не обращая внимания на возмущенные крики Гермионы и стоящих позади нее родителей.
— Не хочешь снять эти неудобные одежды и оседлать мое лицо, любимая? — спросил он, совершенно не смущаясь того факта, что его застали за изменой.
Гермиона вышла из квартиры и захлопнула дверь с такой яростью, что услышала звук падения шкафа и приятные крики боли Энди и его подружки.
С тех пор она разговаривала с ним только дважды. Гермиона на следующий день дала ему возможность извиниться и попытаться объяснить все это, но его невероятное оправдание, что его заставил сделать это голос в голове, дало ей понять, что он настолько же ненормальный, насколько неверный. После этого они один раз говорили по телефону, чтобы договориться о времени, когда бы она могла забрать свои вещи из квартиры. Затем она заблокировала его номер. Она считала измену непростительным поступком.
Венделл и Моника провели остаток августа, помогая ей прийти в себя и заменяя родителей. Отменив поездку в Озерный край, Венделл вместе с агентом по недвижимости в кратчайшие сроки нашел ей квартиру недалеко от кампуса. Затем он покрасил гостиную в ее любимый оттенок синего, а спальню — в любимый оттенок сиреневого. Кухня стала солнечно-желтой. Также Венделл каждый раз до слез смешил ее, перечисляя все типы стоматологических процедур, которые он бы применил к ее бывшему парню без анестезии.
Моника поочередно предоставляла Гермионе материнское плечо, чтобы поплакать, и оживленно помогала ей обставить новую квартиру. Она подарила Гермионе прекрасный спальный гарнитур цвета слоновой кости, который они оставили на хранение в Лондоне, когда переехали в Австралию в 1997 году. Он напоминал ей о комнате, в которой она выросла, а инкрустированный письменный стол напоминал тот, который был у ее бабушки. С этими дополнениями в своей новой квартире она чувствовала себя как дома.
Потом ее крестные родители настаивали на совместной поездке на юг Франции и север Испании во второй половине августа. Но Гермиона отказывалась, утверждая, что они и так слишком много для нее сделали, и она не хочет мешать их отпуску.
— Чепуха, Гермиона, — смеялся Венделл. — Твои мама и папа не сделали бы нас твоими крестными, если бы не хотели, чтобы мы немножко испортили тебя. Они были нашими лучшими друзьями в стоматологическом колледже, поэтому прекрасно знали, как мы будем тебя баловать!
Моника же была более серьезной.
— Ты для нас как дочь, которой у нас никогда не будет, дорогая. Мы редко видимся, но, я надеюсь, ты знаешь о том, что мы сделаем для тебя что угодно.
И Гермиона это знала. Когда она проснулась в больнице Уилтшира чуть больше четырех лет назад, сбитая неудачливым водителем, Моника и Венделл уже прилетели из Австралии и сидели у ее кровати. Ее воспоминания до того несчастного случая были весьма туманны, но она знала, что ее крестные всегда были важной частью ее жизни. И даже теперь, когда она стала взрослой, они таковыми оставались.
Венделл и Моника для нее были самыми близкими людьми после родителей, которых она потеряла, о чем она и сказала им, прощаясь в зале аэропорта. Она навестит их в Брисбене после Рождества, но сейчас это казалось так нескоро.
С возвращением ее крестных родителей в Австралию и отправкой Энди в список персон нон-грата, Гермиона почувствовала себя свободней. Несмотря на то, что занятия начнутся только через пару недель, она уже начала готовиться к ним, так как тема ее исследования уже была одобрена руководителем кафедры химии. Она могла бы начать рассматривать варианты тем для докторской диссертации, но их выдадут лишь к декабрю, поэтому в этот светлый сентябрьский день на нее ничего не давило.
Гермиона решила прогуляться, поддавшись хорошей погоде. Она бродила по Риджентс-парк, взобралась на Примроуз-Хилл и прошлась вдоль канала, пока ее ноги не повернули на юг, мимо Пенкрас-роуд, к вокзалу Кингс-Кросс.
Уже было достаточно позднее утро, и пассажиров было немного, но все равно на вокзале стоял гул от обилия детей, которые направлялись в школы-интернаты в северных районах Шотландии. Гермиона смутно помнила, что когда-то училась в такой школе, и ностальгически улыбалась, глядя на форму и груженые чемоданами тележки, стоя возле киоска с кофе в конце восьмой платформы.
Она с изумлением проследила за коричневой совой в клетке на одной из тележек, но моргнула и поняла, что это всего лишь попугай. Странно, что школа позволяет брать с собой пернатых питомцев, но, по крайней мере, это не нарушает закон о защите животных. Владелица птицы, русоволосая девушка, поймала ее взгляд и улыбнулась.
Гермиона уже собиралась заплатить за капучино, но покрытая веснушками рука остановила ее и протянула продавцу смятую купюру.
— За мой счет, — сказала русоволосая девушка. — Это меньшее, что я могу для тебя сделать.
— Нет, это вовсе не обязательно, — начала протестовать Гермиона, но девушка была весьма настойчива, а длинная очередь за ними с каждой минутой становилась все больше и больше.
Когда они отошли от киоска, Гермиона увидела блестящий значок на серой форме девушки.
— Ты староста! Поздравляю!
Девушка, широко раскрыв глаза, с надеждой посмотрела на нее.
— Ты меня помнишь? Брайди Финниган. Я поступила, когда ты уже была на последнем курсе. Мы учились на одном факультете, — сказала она, указывая на свой красно-золотой галстук.
Гермиона с сожалением покачала головой.
— Боюсь, что нет...
Брайди перебила ее, настороженно вглядываясь в толпу. Русоволосая женщина средних лет, которая стояла возле ее тележки, быстро кивнула девушке.
— А что насчет моего брата Симуса? Вы учились вместе на Гриффиндоре. Ты должна его помнить.
Гермиона попыталась унять возрастающее беспокойство, которое вызывали у нее эти вопросы.
— Конечно, как поживает Симус? — она блефовала. В голове у нее возник смутный образ драчливой мужской версии стоящей перед ней девушки. Но ничего конкретного она вспомнить не могла.
Лицо Брайди озарилось, когда она поняла, что Гермиона вспомнила ее брата, несмотря на мрачные новости, о которых она собиралась сказать.
— Его рука так и не зажила до конца, но достаточно для того, чтобы наполнить стакан. Симус проводит слишком много времени в пабе с тех пор, как Сама-Знаешь-Кто убил наших.
Гермиона непонимающе смотрела на девушку. Нет, она не знала кто. Девушка выглядела расстроенной.
— Боюсь, моя память не настолько хороша, — извинилась Гермиона, чувствуя все большую неловкость. Она не любила напоминания о несчастном случае и том ущербе, который он нанес ее воспоминаниям.
— Я на секунду подумала, что ты... Неважно, мы помним тебя. Такие люди, как Симус, я и моя мама, мы... мы не забудем то, что ты сделала, и мы очень благодарны. И этот закон, на который согласилось Министерство, это фарс.
— Перестань приставать к бедной девушке, Брайди! — русоволосая женщина оставила тележку и взяла дочь за руку. — Тебе нужно идти, иначе пропустишь поезд. И ты должна выполнять свои обязанности, чтобы не потерять значок, который ты с таким трудом получила.
Девушка печально посмотрела на Гермиону.
— Она не помнит, мама.
— Ты попадешь в беду, если попытаешься ей помочь, — женщина прошептала дочери то, что, видимо, не предназначалось для ушей Гермионы.
Ее дочь закатила глаза в типичной подростковой манере и задала Гермионе еще один вопрос:
— Должна ли я передать привет профессору Макгонагалл?
Имя всколыхнуло память девушки, принеся картинку худой пожилой женщины со скрученными в гульку седыми волосами.
— Пожалуйста, передай! Она была моим любимым учителем, — выпалила Гермиона, понимая, что это действительно так, но будучи весьма расстроенной тем, что не в силах вспомнить почему.
Брайди просияла.
— Я передам, обещаю! — затем она послушно подошла к тележке и толкнула ее перед собой, одной рукой махая на прощание. — Пока-пока, Гермиона! Будешь в Дублине, загляни в «Красный Лев», если захочешь увидеть Симуса.
Когда ее дочь ушла, русоволосая женщина посмотрела на Гермиону с болью и жалостью в зеленых глазах. Эти глаза напомнили ей о ком-то еще, хотя его глаза были темнее. Гарри.
Женщина заговорила, но Гермиона все еще наполовину была в своих воспоминаниях.
— У нас, ирландцев, есть поговорка, — сказала она. — Никогда не забывай то, что стоит помнить, и никогда не вспоминай то, что стоит забыть.
Она тяжело вздохнула, все еще глядя в глаза Гермионы.
— Ты была проклята первым, но благословлена вторым. Возможно, это к лучшему, дорогая.
С этой странной фразой женщина резко развернулась на пятках и исчезла в толпе, прежде чем Гермиона успела спросить, что та имела в виду.