* * *
Поначалу Гермиона считала, что роды скорее утомительны, чем болезненны. Схватки, конечно, были неприятными, но не хуже спазмов во время месячных — просто пронзали каждые несколько минут. После того, как они разбудили ее перед рассветом в субботу, она мучилась дома более двенадцати часов, ходила по просторной квартире, поднималась по единственной лестнице и проводила слишком много времени в ванной. Драко составлял ей компанию, мял ее спину и уговаривал съесть хотя бы пару фруктов, чтобы восстановить силы. В конце концов в середине дня она поддалась на его уговоры, и они поехали в больницу, когда у нее отошли воды. Деньги Драко гарантировали им роскошь отдельной палаты, но она была тесной и ужасно простой. Сначала весь процесс казался Гермионе чем-то вроде долгого полета на самолете. Она чувствовала себя неуютно, будучи не в состоянии покинуть относительно небольшое пространство с крошечными окнами и затхлым воздухом. Дерзкая властность медсестер напомнила ей о стюардессах. Но, по крайней мере, рядом был Драко, и она с нетерпением ждала прибытия — не в пункт назначения, а их сына. Если роды были полетом на самолете, то ее полет казался бесконечным. Гермиона могла бы слетать в Мельбурн и уже быть на полпути назад, а Адриан и близко не хотел рождаться. Расширение шейки ее матки остановилось на пяти сантиметрах пару часов назад. В конце концов Гермиона согласилась на капельницу с питоцином, обеспокоенная тем, что ее роды застопорились, и помня о риске заражения Адриана после повреждения околоплодного мешка. От питоцина схватки переместились в область поясницы и усилились до настоящей боли. Тем не менее Гермиона упорно отказывалась от предложений медсестер об эпидуральной анестезии или обезболивающих, прислушиваясь к совету Чо. Драко явно был недоволен ее выбором, но не был настолько глуп, чтобы спорить. И все же в этот момент своей жизни Гермиона ненавидела его, ненавидела так, как и раньше. Она вспомнила об их первой встрече и о том, как ей хотелось ударить по его красивому лицу, чтобы стереть эту ухмылку, расцарапать фарфоровую кожу и дернуть за светлые волосы. Сейчас она хотела причинить ему физическую боль, чтобы он почувствовал все то, что чувствовала она, но удовлетворилась мертвой хваткой на его руке и потребовала, чтобы он покинул комнату. Как только Драко ушел, рыжеволосая медсестра быстро проверила раскрытие шейки матки. — Хорошая новость в том, милая, ты достигла восьми сантиметров, — весело сообщила она. — Плохая новость в том, что переход к десяти сантиметрам — худшая часть родов. У меня самой четверо детей, так что я знаю, о чем говорю. Ты уверена, что не хочешь чего-нибудь, чтобы снять боль? Гермиона покачала головой, упрямо сжав губы. — Нет, спасибо, — выдохнула она, когда началась очередная резкая схватка. — Хорошо, дорогуша. Я позову твоего молодого человека обратно. Ты захочешь, чтобы он был рядом. По правде говоря, Гермиона не хотела, чтобы он был рядом, но нуждалась в этом. По логике вещей она понимала, что два сантиметра — крошечное расстояние, но это были самые длинные два сантиметра в ее жизни. Она тонула в море боли, а руки Драко, разминающие ее спину, были единственным, что удерживало ее на плаву. Однако она боялась, что теряет здравый смысл, сравнивая эту боль со всякими нереалистичными переживаниями. «Это не так больно, как превращение в гибрид кошки и человека, — успокаивал ее разум, когда она кричала от боли. — Однако больнее, чем окаменение от взгляда василиска». «Это и далеко не так страшно, как когда тебя преследуют оборотни или окружают дементоры, — говорило ее подсознание. — И не идет ни в какое сравнение с полетом на драконе или фестрале». Драко шептал ей на ухо какую-то успокаивающую чепуху, когда она всхлипывала и кусала губу, чтобы сдержать крик. Когда-то она ненавидела его тягучий голос, но теперь его слова успокаивали, а не оскорбляли. Внутренний монолог продолжал успокаивать ее. «Я восстановлюсь быстрее, чем от проклятия Долохова. И никаких мерзких зелий!» Ее вырвало в таз, и Драко дал ей немного сока, чтобы прополоскать рот, пробурчав себе под нос что-то, чего Гермиона не смогла разобрать. К ее удивлению, отвратительный привкус во рту исчез. Схватки не прекращались, а волны боли безостановочно прокатывались по ее телу. «По крайней мере, это не так больно, как Круцио», — утверждал ее разум. Гермиона признала, что боль теперь сосредоточилась в нижней части живота и спине, а не во всем теле, но это только усилило агонию. И это продолжалось несколько часов, по сравнению с двадцатью минутами, проведенными под палочкой Беллатрисы. Гермиона закричала, хотя было трудно сказать, от боли или от ужасных воспоминаний. — Давай, Грейнджер, ты сможешь, — хриплым от беспокойства голосом произнес Драко. — Ты проходила через вещи и похуже. Она резко открыла глаза и встретилась со взглядом его серебристо-серых глаз, широко раскрытых от страха за нее. В тот раз он стоял молча и испуганно, боясь лишь за себя. — Не благодаря тебе, — выплюнула она. Драко отпрянул, как будто она дала ему пощечину. — Ты полностью раскрылась, — наконец сказала акушерка. — Пора тужиться. — Стой за моим плечом, — рявкнула Гермиона Драко, когда акушерка подвинула ее на край кровати, согнула ноги в коленях и широко развела их в стороны. Она не хотела, чтобы он видел ее такой уязвимой, хотя, видит Мерлин, он уже наблюдал за подобным ранее. Драко послушно стоял позади, непрерывно массируя ее шею и плечи, останавливаясь только для того, чтобы стереть пот с ее лица носовым платком. Гермиона чувствовала себя животным, грязным животным, когда напрягалась и хрюкала от усилия, больше не контролируя свое тело. — Хорошая девочка, — мягко похвалил Драко ее усилия, делая ошибку. — Отъебись, хорек, — выдохнула она. После этого Драко благоразумно замолчал. — Головка пошла, — объявила акушерка спустя несколько часов. — Теперь давай поспокойнее, иначе порвешься. Гермиона уже и так знала, что ребенок начал выходить, так как ее самая нежная плоть невероятно натянулась. Все тело горело, как в Адском пламени, и ей хотелось поскорее избавиться от ребенка, это желание было почти непреодолимым. Но она сопротивлялась, останавливаясь, неглубоко дышала, дожидаясь следующей схватки, чтобы с медленной мукой вытолкнуть головку Адриана из своего тела. После этого роды пошли легко, и ребенок буквально вывалился из ее тела прямо в руки акушерки. Гермиона услышала, как он заплакал с удивительной громкостью и силой, но не видела его. Она чувствовала себя избитой, физически и морально, и слишком уставшей, чтобы даже просто открыть глаза и посмотреть на Адриана. А часть ее сознания беззвучно кричала, что она не хочет видеть живое доказательство того, что только что родила сына от Драко Малфоя.* * *
— Вот и ваш сын! — сказала акушерка с явным облегчением в голосе после долгих и трудных родов Гермионы. — Какой большой мальчик! Драко видел его между ног Гермионы, покрасневшего и кричащего, яростно отбивающегося маленькими конечностями от этого яркого, холодного нового мира, в который он наконец пришел. Несмотря на слова акушерки, Адриан выглядел невероятно маленьким. На протяжении пары ударов своего сердца Драко не мог ничего сказать, его слишком переполняли эмоции. — О, боги, Гермиона! — воскликнул он, обретя дар речи. — Он идеален! Мы вместе создали самого красивого маленького человечка на свете! — Хотите перерезать пуповину, папаша? — спросила акушерка, протягивая ему ножницы. Драко перевел взгляд с сына на Гермиону, спрашивая разрешения, но ее медово-карие глаза были плотно закрыты. — Это не навредит никому из них, — пообещала рыжеволосая медсестра, не понимая причины его колебаний. — Хорошо, — согласился он, не зная, хочет ли этого Гермиона, но желая поскорее взять на руки своего сына и показать его храброй, измученной матери. Острые лезвия легко разрезали пуповину. Акушерка протянула ему Адриана, и Драко взял его, не обращая внимания на кровь и слизь, все еще покрывающие кожу ребенка. Внезапный крик разорвал воздух, более громкий и отчаянный, чем все те, которые Гермиона издавала за последние часы. Кровь хлынула у нее между ног, а ее тело выгнулось от боли на больничной койке. Акушерка оттолкнула его в сторону, зовя на помощь. Драко крепко сжал Адриана, перенося вес ребенка на правую руку, когда жгучая боль, сравнимая с призывом Темной метки, охватила его левое запястье. Крик Гермионы превратился в слова: — Малфой, пожалуйста! Помоги мне! Пожалуйста! — карие глаза смотрели на него, полные ужаса и боли. Драко почувствовал злобу Темной магии от проклятия, которое разрывало тело Гермионы. По коже побежали мурашки, во рту появился едкий металлический привкус. Его инстинкты кричали, чтобы он защитил ребенка и ее, но Драко знал, что это проклятие было слишком сильным. Он ничего не мог сделать, чтобы спасти Гермиону. Слепо отдав Адриана в руки рыжеволосой медсестры, Драко потянулся за палочкой, чтобы хотя бы наложить обезболивающие чары. Но вместо этого его пальцы наткнулись на обручальное кольцо Гермионы. Она сняла его вместе с браслетом-оберегом еще в квартире перед отъездом в больницу. Драко положил их в карман, беспокоясь о так называемом медицинском совете Чо и о том, что Гермиона не будет носить свои зачарованные украшения на протяжении всего пребывания в больнице. Он надел кольцо ей на палец, не обращая внимания, на какой именно, и пробормотал заклинание, чтобы скрыть его от маггловских глаз. — Все будет хорошо, Грейнджер, — успокаивающе солгал он. В комнату вбежали два санитара, и акушерка вонзила шприц в бедро Гермионы. Та выгнулась на кровати и снова закричала. Кровь продолжала литься из ее тела, окрашивая все вокруг в чертов гриффиндорский цвет. Магглы стремглав выбежали из комнаты, двое мужчин толкали каталку Гермионы. Акушерка бежала рядом, держа полотенца между ее ног в попытках остановить кровотечение и одновременно выкрикивая какие-то инструкции и коды в неизвестное маггловское устройство, которое выглядело как маленькая версия мобильного Драко. Рыжая медсестра вернула ему Адриана. — Сейчас ее будут оперировать, чтобы остановить кровотечение, — объяснила она. — Мне нужно к ним присоединиться. Подождите здесь, кто-нибудь из персонала осмотрит ребенка и помоет его. Драко тупо уставился на нее. В данный момент он ничего не понимал. — Сиди здесь и жди, — приказала медсестра простыми словами, усаживая его на стул. Он сделал все, как ему было сказано, вцепившись в рыдающего Адриана и глядя страдальческими серыми глазами на кровь Гермионы, алыми брызгами покрывающую стены и пол.