Свалка гет-драбблов

      Сокджин давит.       Раздирает маленькую ранку до вспоротой плоти, гноящейся, истекающей кровью. Ему только повод дай — любой твой провал станет причиной насмешки.       Конечно, куда тебе до него. Сокджин идеален. Со своей внешностью, со своим табелем, со своей репутацией. Только, ты знаешь, что этот человек — мерзкий ублюдок, для которого втоптать любого «недостойного» в грязь — любимое дело.       Он издевается, давит морально, а иногда и не только. Как печально, в Корее издевательства подростков над подростками — совсем не новость, а обыденность. Все так делали: кто-то был сильным и властным, а кто-то терпел до окончания, молился на выпуск. Некоторые недотерпевали, потому что человеческое тело хрупкое, а желание жить и того хуже.       И ладно, словесные высмеивания, унижения, порча имущества. Но избиения это страшно, насилие — ещё страшнее. А Сокджин может себе позволить, он король этой школы. Здесь он может всё. Поэтому мерзкое «грязная шлюха» или удар поддых не так пугают, как ухмыляющиеся глаза, пилящие презрением в пустом коридоре. И вот тогда становится страшнее, становится просто ужасно. И единственное, о чём ты можешь думать — господи, пусть лучше изобьёт.       Но Сокджин берёт тебя за руку, заводит в мужской туалет и рывком опускает на колени. Кафель грязный и холодный, а твои колени голые. В тот вечер ты стираешь их в кровавое месиво, пока в твой рот врывается мужской член, тараня горло, заставляя задыхаться, молить о пощаде и желать умереть ещё сильнее. Ким кончает внутрь, вытирает оставшуюся капельку на головке о твои губы и бьёт ладонью по щеке, словно дворняжку — молодец, хорошая девочка.       У тебя ноет горло и щёки, горят от слёз, ты просто не в состоянии поднять глаза, да и вообще подняться. Это было чересчур. Сокджин хмыкает, приводит себя в порядок и говорит омерзительно приторно: «Хоть на что-то сгодилась, грязная блядь, можешь потом подрочить на меня, я разрешаю», а затем плавно выходит из туалета, оставляя тебя одну и давая воплю отчаяния вырваться из горла. Ты кричишь долго, захлёбываясь в рыданиях, воя от беспомощности и понимая — это не конец, это — новый уровень, только начало.       Дальше — ещё хуже.       Когда сил от прошедшей истерики не остаётся, ты поднимаешься медленно, апатично. Двигаться не хочется. Ничего не хочется. Кроме одного. Мести. От этой мысли ты вздрагиваешь, а затем расплываешься в улыбке. На некоторых твоих прядях и немного на воротнике — остатки сокджиновой спермы, которую ты не смогла проглотить, колени стёрты в мясо от трения об кафель. Все поймут, он пожалеет.       В тот вечер ты не приходишь домой, отпрашиваясь у мамы переночевать у лучшей подруги из средней школы. Подруги, которой страшно рассказывать о кошмаре, что творится в старшей школе. Подруге, что пошла в более престижную, дорогую. Подруге, что из тех девушек, кто сам может унизить, кого хочет.       Поразительно, но всё идёт как по маслу. Мама внезапно не против, а подруга готова прикрыть. Верёвка находится на складе спортивного инвентаря, а класс Сокджина — 3B — открыт. Твои губы вновь расплываются в улыбке от мысли, что впервые за долгое время всё так, как нужно. И ты достаёшь канцелярский нож из рюкзака.       Сокджин очень испугается, когда следующим утром придёт в школу и будет ловить на себе испуганные и осуждающие взгляды. У Сокджина подкосятся ноги, когда он увидит столпившихся учеников вокруг своей парты у окна, где на плотной, но тонкой верёвке будет висеть белое девичье тело, — с содранными коленями, каплями спермы и порезанным запястьем — а на парте размазанное и страшное «rapist».