Осколки стереотипов

Аннабет.

— У мамы развилось тревожное расстройство. Кто-нибудь из вас имеет малейшее представление, что это такое? Навязчивые мысли, страхи, панические атаки и полное отсутствие спокойствия. Рассказ Люка получился, на удивление всех присутствующих, довольно-таки эмоциональным, поэтому в какой-то момент он уже стоял, со скрипом отодвинув стул назад. А его взгляд, полный смеси презрения или даже ненависти, то и дело замирал на ком-то, кто сидит за столом. И совсем неудивительно, что практически все сидели, потупив взгляд. — Я жил в своём маленьком персональном аду почти три года, — шипит парень. — Отец не задавал лишних вопросов, пытался извиняться, но однажды в стену рядом с ним полетела полупустая бутылка коньяка, и даже эти попытки сошли на нет. Тем не менее, всё постепенно приходило в норму. Визиты Оливера стали реже, и я даже решил, что теперь точно всё будет хорошо. Но буквально в начале этого октября Гермес пропустил ужин. Сказал, что нехорошо себя чувствует. Мама просто захотела узнать, как он… — на этих словах Кастеллан шумно выдыхает и одним резким движением опрокидывает в себя чуть ли не до краев наполненный им самим бокал скотча. — Проще говоря, я ошибся, отпустив её туда одну, и все началось заново, — я чувствую, как в уголках глаз собираются слезы, и с силой стискиваю зубы. Боги. Я просто в очередной раз убеждаюсь в том, что не имею ни малейшего понятия о том, чем живут люди за этим столом. Что их объединяет? И что сделало такими, какие они есть сейчас? И теперь даже не уверена, что действительно хочу знать ответы на эти вопросы. Если каждая вторая история будет заканчиваться так же, как у близнецов и Люка, если в конце раз за разом будет появлятся это ощущение полной опустошённости вместо проблеска надежды, как случилось после рассказа Фрэнка, то вряд ли я буду в состоянии контролировать свои эмоции. Да я уже сейчас с трудом способна взять себя в руки. Это все кажется мне слишком… просто слишком. То, через что, как оказалось, прошел Люк. И то, что за всё это время ему, по сути, не с кем было об этом поговорить. Держать подобное в себе, да еще и отталкивать всех, кто пытается достучаться, вряд ли было легко. За столом уже в который раз за вечер повисает давящая на всех без исключения тишина. Когда Чжан договорил, я даже выдавила из себя полную глупого воодушевления улыбку. А потом, подобно грому среди ясного неба, прогремел обманчиво спокойный голос Кастеллана. Кажется, оглядев наши загоревшиеся надеждой лица, он вышел из себя. И я не могу — да и не хочу — его за это осуждать. Скорее, даже наоборот, сейчас, сжимая край своей кофты, я начинаю сомневаться, что было хорошей идеей, пусть и не совсем осознанно, провоцировать парня рассказывать обо всём. Ведь мы в какой-то степени просто заставили его прочувствовать весь этот кошмар снова. И по виноватому выражению лица Перси, взгляд которого сфокусирован где-то над головой уже опустившегося на своё место Люка, я понимаю, что не единственная, кто пришёл к этому выводу. — Кастеллан, послушай, мы… — Нет, это ты меня послушай, Джексон, — резко обрывает его принц, взгляд голубых глаз которого вновь становится уже привычно холодным и отстранённым. Он снова пытается надеть маску. — Я рассказал это не для того, чтобы вы, кучка максималистов, пожалели меня. Кто-то просто уже очень давно должен был вдолбить в ваши головы, что на одной симпатии — может быть, влюблённости — далеко не уедешь. Все эти заморочки со свадьбой… — Все эти заморочки со свадьбой — полный бред, — не терпящий возражений голос Нико не дает ему договорить, — и ты сам это прекрасно знаешь. — Не тебе судить, Ди Анджело, — хмыкает Люк в ответ. — По крайней мере, не пока ты, единственный, у кого есть возможность, этот так называемый бред игнорировать, бросаешься в него с головой, — его глаза, до ужаса напоминающие мне сейчас два кусочка льда, смотрят на Талию в упор. — И выбираешь ту, чья свадьба состоится через чёртов месяц. Кто-то за столом удивленно ахнул, а я лишь шумно вздыхаю. — Это совсем тебя не касается, — шипит Нико, сдвинув брови. — Вот именно в этом ваша проблема! — снова взрывается Кастеллан. — Это касается абсолютно всех нас. Ваши отношения, ваши признания и желание пойти против системы рано или поздно прилетят кому-нибудь чёртовым ножом в спину! Вы все что, действительно хотите закончить так же, как Одиннадцатое и Двенадцатое королевство? — Но у них ещё есть шанс, — вдруг подает голос Рейна, и я могу ошибаться, но, кажется, это заставляет Люка немного расслабиться: его плечи, возможно, не совсем осознанно, но опускаются. — Скоро Чарльз станет королём и остановит все это. — А кто остановит то, что может начаться из-за вас? — Кастеллан хмуро оглядывает Перси, Нико и Талию. В конце, когда его взгляд задерживается на мне, он продолжает, пусть и уже немного спокойнее, но с таким же надрывом: — Допустим, Джексон оказался полным кретином и расторгнул помолвку. Ты, Талия, ручаешься, что твой отец не объявит ему войну из-за не сдержанного обещания? Тебе нет двадцати одного, Джейсону всего девятнадцать, — как, чёрт бы вас побрал, ты сможешь ему помешать? Первое королевство достаточно сильно, чтобы он решился на подобный шаг. Плюс ко всему, я слышал, что он очень импульсивен и имеет склонность принимать решения в гневе.  — Ты всё-таки говоришь о живом человеке, а не пересказываешь статью из жёлтой прессы, — подает голос Калипсо, которая, несмотря на то, что еще несколько минут назад была в таком же озадаченном состоянии, как и все, сейчас кажется раздражённой. — Я не сказал ничего, что было бы неправдой, — он закатывает глаза. — Ты говоришь только то, что основано на твоём неудачном опыте. Ты даже не попытался представить, что все может сложиться по-другому, — пытается возразить один из близнецов. — Неудачный опыт? — странно сверкнув глазами, переспрашивает Люк. — Стоулл, в тот день погибло восемнадцать человек. И их всех ждали дома: родственники, женщины и дети. Я был там и ненавижу себя за то, что ничего не мог сделать. — Но мы, в свое время, можем сделать многое, ты просто не хочешь этого принять, — говорит Дрю. — Как бы глупо это ни прозвучало… — Но это в любом случае прозвучит глупо, Маклин, — обрывает её блондин. — Люди за этим столом ещё не привыкли к твоим проявлениям умственных способностей. — Не набрасывайся на неё, Кастеллан, — Пайпер хмурит брови, а я, даже не поворачивая головы, чувствую, как напрягся Эндрю. — К тебе, как не к полному придурку, тоже ещё никто не привык. — Почему мне кажется, что я единственный понимаю, как это всё глупо? — подает голос до этого молчавший Уилл, брови которого, кажется, скоро окажутся у него на макушке. — Не подумайте ничего такого, я уважаю ваш жизненный опыт и тому подобное, но вы хотя бы сами понимаете, что несете? Ничего не получится решить и дальше оскорбляя друг друга. — Это называется переход на личности, Солас, — вдруг раздраженно фыркает Нико. — Мы слишком давно не общались нормально, чтобы обойтись без этого. — Возможно, нам всем стоит успокоиться, — решаюсь подать голос я, пока обстановка не накалилась окончательно. — Всё равно такими темпами мы ни к чему не придём. — Мы и так ни к чему не придём, — Перси устало опускает плечи и откидываетя на спинку стула. — Мы только и можем, что спорить. На несколько мгновений все замолкают, и я пытаюсь понять, как можно заставить этих, и так уже не раз переступивших через себя людей, оставить попытки вновь натянуть маски. За ними, судя по всему, жутко удобно прятаться, но сейчас совсем не подходящий момент. Боль, навсегда поселившаяся в глазах близнецов; презрение, что порой отключает здравый смысл Люка; и постоянная нужда скрываться даже от собственных родителей, которая не дает покоя Фрэнку, — от этого не получится избавиться, но кто сказал, что невозможно заглушить? Трэвис никогда не прекратит любить Кэти, Чжан не позволит Хейзел снова уйти от него из страха быть пойманными, а Кастеллан не забудет о случае, произошедшем столько лет назад на военной базе, оставивший отпечаток не только на его лице, но и в душе. Хотя теперь мне начинает казаться, что ни один из них даже не пытался отпустить ситуацию, словно считая, что мучать себя воспоминаниями — единственно верный путь. — А я вот думаю, что вы сумасшедшие, — говорит Эндрю, несильно ударив ладонью о поверхность стола. — И всё происходящее — сумашествие. Люди должны жениться по любви, а то, о чём вы говорите, больше напоминает фабрику по изготовлению идеальных семей. Никто ему не отвечает, но, я уверена, все более чем согласны. В отчаянии я смотрю на Перси, который всё это время не оставлял попыток подбодрить меня вдруг смягчившимся взглядом зелёных глаз и уже такой дорогой сердцу улыбкой, и пытаюсь послать ему телепатический сигнал о том, что пришло самое время заканчивать. Ведь, кажется, если мы продолжим в том же духе, то уже очень скоро даже о мечтах наладить отношения между принцами и принцессами можно будет забыть. Всё-таки Персей сам сказал, что они лишь спорят. И мне чертовски не хочется, чтобы подобные споры болезненно переносились хоть кем-то из присутствующих здесь. Потому что, как это ни странно, мне больше совсем не хочется убеждаться в своей правоте относительно них. Я уже давно поняла, как ошибалась. И что всё становится ясным только при детальном рассмотрении. Построенное на стереотипах мнение по определению не могло быть верным. А казавшиеся мне такими зазнавшимися и самодовольными люди оказались такими же, как и все. Со своими тараканами, которых порой страшно даже пытаться травить, со своей болью. Просто их попытки спрятаться за высокими воротами дворцов, толстыми кошельками родителей и социальным статусом все же смогли пустить пыль в глаза. И, как выяснилось, не только мне.  — В какой-то степени ты прав, — после недолгого молчания грустно усмехается Джейсон, задумчиво потирая переносицу. — Вот только если бы эта фабрика ещё и работала исправно и не губила жизни своих работников. — А я в детстве мечтал работать на фабрике или заводе, — не совсем в тему высказывается Лео, что вызывает улыбку практически у всех. — Мне всегда хотелось что-то делать руками. Но родители просто купили мне пластлин и набор игрушечных инструментов, что бы я не приставал. Как будто это одно и то же. — А я думаю, что тебе нравились эти глупости, Вальдес, не смей отрицать, — Чжан фыркает. — Он получал явное наслаждение, когда прилепил на мои волосы кусок голубого пластилина, — морщится Талия. — Да ладно тебе! — Лео вскидывает руки, защищаясь. — Мне кажется, что именно после этого ты начала с завидной регулярностью перекрашивать волосы. — А ты с такой же регулярностью пытался не попадаться Грейс на глаза, — усмехается Перси. — Я всегда знал, что ты боялся её. — Я бы попросил, — его эльфийские уши начинают краснеть то ли от злобы, то ли от смущения. А то и от всего вместе. — Я больше боялся за свои инструменты! — Просто признай уже, что в семь лет я могла легко надрать тебе зад, — принцесса, что кажется непривычным для меня, задорно улыбается парню. — И ты выглядишь слишком довольным, Джексон. Если что, Аннабет, — девушка смотрит на меня и подмигивает, — то Перси тоже когда-то меня боялся. — Не верь ей, Чейз, — принц Второго королевства смотрит на меня так, что на лице непроизвольно расцветвет улыбка, — у меня просто очень хорошо развит инстинкт самосохранения. — О, с этим я бы поспорил, — вставляет Люк, который теперь выглядит даже в какой-то степени расслабленным. И я не уверена, что этому поспособствовало, но придаю лицу дружелюбное выражение, когда наши взгляды встречаются. Удивительно — чертовски удивительно, я бы сказала — но в ответ парень мне улыбается. И это не привычная ядовитая ухмылка, а по-настоящая улыбка: кривоватая, но непринужденная. — А вам, смотрю, по-прежнему доставляет удовольствие ставить кого-то в неловкое положение, — Уилл прыскает со смеху, а я тем временем смеюсь уже в открытую. — Мне совсем не неловко, — качает головой Персей. — Так всё ведь можно устроить! — воодушевленно произносит Грейс. — Я знаю о тебе предостаточно для этого. — Ди Анджело, какого черта ты с ней сделал? — Джексон складывает руки на груди. — Даже раньше я не замечал, чтобы Талии так нравилось кого-нибудь подначивать. — Значит, ты просто плохо наблюдал, — проведя рукой по волосам, отвечает Нико. — Еще как нравилось! — одновременно закивали Стоуллы. — Даже мы не доставали никого так сильно. — А ведь очень старались, — закатывает глаза Джейсон. — Я всё ещё побаиваюсь пауков из-за вас. — Это всё твоя неустойчивая нервная система, а не мы, — лица обоих близнецов буквально светятся, когда они вспоминают о каком-то из своих розыгрышей, и парни дают друг другу «пять». — Судя по всему, вы и сделали её неустойчивой, — высказывает предположение Рейна, которая тоже уже не в силах сдерживать улыбку. — Одиннадцать с половиной, — вдруг произносит Перси, и его взгляд устремляется прямо на меня. Я не поняла, что он имел ввиду, как, видимо, и все остальные, но ничего не спрашиваю. Мне почему-то очень не хочется разрывать этот зрительный контакт, потому что на какое-то мгновение, сейчас, в этой комнате, показалось, что, как советовала мне думать Талия, всё обязательно будет хорошо. И я была готова поверить в это, наблюдая за тем, как меняются лица этих вечно хмурых в присутствии друг друга принцев и принцесс, когда разговор зашёл о детстве. Об их общем детстве. О времени, когда проблемы взрослых казались таким пустяком, а подшучивания друг над другом — лучшим развлечением. О времени, когда они были друзьями. — Почти одиннадцать с половиной лет мы не собирались все вместе вот так, — поясняет Джексон, когда все переводят вопросительные взгляды в его сторону. Но он всё ещё смотрит на меня, — просто, чтобы пообщаться. А по поджатым губам сестёр Маклин, разгладившимся лицам Нико и Талии, беззлобной усмешке Люка и мягким улыбкам остальных, я делаю простой вывод — они все скучают по тому времени. Все эти тринадцать таких разных, ощетинившихся на весь мир человек. Скучают. И даже не просто по времени. Они скучают ещё и друг по другу. И, да, я больше чем уверена, что они никогда этого не признают. Но никто всё равно не сможет разубедить меня в этом. — Ностальгия — это, конечно, хорошо, Перси, — говорит Люк после непродолжительного молчания, начиная подниматься с места. — Но те времена уже давно прошли. — Подожди, — кажется, даже не совсем осознанно, произносит Рейна и почему-то подается вперед. — Тебе совсем не обязательно уходить. — Я не верю, что говорю это, Кастеллан, — хмыкает Талия, — но будет лучше, если ты останешься. — Если это, конечно, не было угрозой, то я польщен, Грейс, — криво улыбается Люк. — Но у нас отлично получалось держать дистанцию все это время, и я не жаловался. — Тебе просто было страшно говорить правду, Люк, — отзывается Трэвис. — Но уже слишком много сказано, чтобы теперь так просто слать нас к чёрту. — Ещё этим утром вы не выносили меня, — закатывает глаза блондин. — Ещё три недели назад я не выносила его, — Талия кивает в сторону Нико, а после вновь начинает нервно теребить кольцо на цепочке. И только сейчас я узнаю его. Это перстень. Но не просто перстень, а фамильный перстень семьи Ди Анджело. Я снова расплываюсь в глупой улыбке, заметив, как лицо моего лучшего друга принимает непроницаемое выражение, когда Пайпер удивленно вздыхает, глядя туда же, куда и я. — Теперь это кажется мне чертовски убедительным аргументом, — тихо произносит Маклин. Но все слышат её. — Наблюдать за тем, как ты думаешь, не очень весело, — делает беззлобное замечание Лео. — Я бы лучше перекусил. — Ужин был немногим больше часа назад, — усмехается Ди Анджело. — Талия что-то говорила про лимонный пирог, который приготовила какая-то Лу, — кажется, едва сдерживаясь от того, чтобы в превдкушении потирать руки, отвечает Вальдес под насмешливым и немного недовольным взглядом Калипсо. — Он никогда не бывает лишним, — в детстве ты всегда этим и оправдывался. — Но детство кончилось, — стоит на своем Люк, и его упертость даже начинает порядком раздражать. — И мы больше не дети. — Знаю, — отвечает Перси тоном, не терпящим возражений. А потом произносит то, от чего у меня — и я уверена, что не у меня одной — все переворачивается, — но это не значит, что мы не можем хотя бы попытаться быть друзьями.