Осколки стереотипов

Перси.

Мячик с глухим стуком отскакивает от стены и возвращается прямо мне в руку. За дверями вдруг раздаются чьи-то громкие голоса, и кто-то быстрым шагом проносится мимо комнаты, а через секунду в коридоре хлопает дверь. Кто бы это ни был, этому человеку неплохо бы уяснить, что в этом чёртовом крыле тоже живут люди, и они наверняка уже спят. Я снова ловлю мячик и приподнимаю голову. Стрелки показывают почти два часа ночи. По щекам сидящей подле меня Талии катятся крупные слёзы. Грейс не всхлипывает, её плечи не подрагивают: она плачет беззвучно, положив подбородок на колени и уткнувшись пустым взглядом в стену, о которую я уже неопределённое количество времени стучу мячиком. И не собираюсь останавливаться, даже если спящий в соседней комнате Чжан проснётся и будет ломиться в дверь. Размеренный стук нисколько не помогал сосредоточиться и не наводил на нужные мысли. Просто посредством этого я мог занять руки, чтобы не обрушиться с ними на чьё-то лицо. Взвыть, сплюнуть, чтобы не чувствовать этой преследующей меня вот уже весь день горечи, и напиться. Было бы отлично утопить собственное бессилие в алкоголе, но только то, что я варился в нём не один, хоть как-то меня останавливало. Беззвучная истерика Талии, мечущий молнии даже в сторону собственных друзей Ди Анджело, весь день шепчущиеся и ругающиеся по только им известному поводу сёстры Маклин, молчаливые Стоуллы, скорбное выражение на лицах остальных, и Аннабет, о местонахождении и состоянии которой я ни черта не знаю. Последнее душило и постоянно толкало в спину, призывая узнать ответы на все волнующие меня вопросы, но я неустанно отгораживался от этих призывов. И ненавидел себя за это. Грейс сильнее сжимает мою руку своими подрагивающими пальцами и впервые за весь вечер издает звук отдаленно напоминающий всхлип. Я перевожу на неё хмурый взгляд и вижу, как она пытается вытереть слёзы свободной левой рукой, но только ещё больше размазывает косметику по лицу. И снова отворачиваюсь, подавив шумный вздох. Талия ясно дала понять, что она не нуждается в том, чтобы её успокаивали шаблонными фразами, которые, как правило, никогда не помогают. — Я просто хочу, чтобы ты прекратил пытаться и замолчал, — сказала она, когда пришла ко мне в комнату через пару часов после того, как выскользнула из гостиной Южного крыла стоило Люку только войти туда. — Я буду в порядке. Просто не хотелось оставаться одной. Талия отпускает меня и принимается утирать слёзы уже обеими руками, а я, приняв вертикальное положение на кровати, молча наблюдаю за подругой. В одиноком тусклом свете настольной лампы и с потёкшим макияжем она выглядит немного устрашающе, но от этого у меня только растёт беспокойство. — Тал… — Знаешь, а я ведь такая эгоистка, — оборвав меня, вдруг говорит она и поджимает губы. — В Королевствах творится такое, столько людей, возможно, находятся в жуткой опасности, а я реву, как последняя истеричка, потому что в личной жизни из-за этого не ладится. Эгоистка. — Все мы эгоисты, в таком случае, — я пытаюсь выдавить из себя улыбку, но выходит только кривая усмешка. — И это нормально: думать о своих проблемах. — Нет, если ты будущая королева, — Грейс закатывает глаза. — Тебе бы тоже не помешало помнить об этом. — Веришь или нет, но сегодня я помню обо всём и сразу, — я снова хмурюсь. — У нас тоже могут быть свои, отдельные от государственных, проблемы. — Звучит круто, — Талия выдавливает что-то только отдаленно похожее на улыбку и, судя по всему, чисто машинально дотрагивается до длиной цепочки на своей шее. Я отворачиваюсь от неё, почувствовав себя немного неловко, как если бы застал их с Ди Анджело целующимися, и, поднявшись с кровати, подхожу к окну. Небо, неприветливо затянутое облаками, ещё более неприветливо приветствует меня раскатом грома. Припорошённые девственно-чистым снегом деревья и кустарники немного сгибаются под тяжестью, а кованые ворота, забор и скамьи во дворе, покрывшиеся изморозью, влажно поблескивают. Я останавливаю взгляд на одной из скамеек, которая с недавних пор ассоциируется у меня с Аннабет и только с ней. Стоит лишь припомнить, как я нашёл её там немного пьяной с утра пораньше несколько недель назад, которые, кажется, пролетели чертовски быстро, и становится ещё более гадко. Если такое вообще возможно. — Я должна его вернуть, — подает голос Талия, и я, даже не глядя на неё, уже могу понять, что она имеет ввиду. — И что тебе мешает? — Я… я не хочу, — на этих словах я смотрю на неё, возможно, со слишком явной иронией в глазах. Она, видимо, понимает, как нелепо это прозвучало и фыркает от смеха. — Вряд ли я смогу понять, чем Нико руководствовался, когда отдал фамильный перстень тебе, — резонно замечаю я. — Но, видимо, это много значит. — Теперь мне кажется, что это последнее, что нас каким-то образом связывает, — едва шевеля губами поизносит она и поднимает на меня взгляд. — Наверное, именно такие вещи в нашей ситуации тянут назад. Грейс поджимает губы и вздыхает, пряча цепочку под одежду. Я наблюдаю за ней и чувствую себя так, как будто смотрю на тонущего человека, пытающегося ухватиться за спасательный круг, но то и дело соскальзывающего обратно. Под воду. А ведь я всегда любил воду. И до сих пор могу проводить часы в бассейне дома. В детстве мне даже казалось, что я мог бы профессионально заниматься плаванием и мечтал о том, как буду выступать на соревнованиях между Королевствами. Только вот такой возможности, как выяснилось уже потом, никогда не было, пусть родители и не поскупились на тренеров для принца. — Это же всё так глупо, Джексон, — спустя еще несколько мгновений тяжелого молчания говорит Талия. — К чёрту даже наши чувства к другим и всё такое, просто глупо. Я нервно сглатываю и снова отворачиваюсь к окну. Каждый раз, когда разговор с кем бы то ни было заходит о нашей будущей свадьбе, в моей голове всплывает такое огромное количество вопросов сразу, что кажется будто она сейчас же разорвётся. Например, почему я это допустил? Ведь, в отличие от Талии, что жутко на неё непохоже, я хотя бы пытался сопротивляться по началу. Когда наступил этот переломный момент и где именно во мне случился этот перелом? Что заставило меня отступить и сложить оружие? Я ведь всегда знал, как отношусь к Талии, а она не скрывала своих дружеских — и только — чувств ко мне. Даже несмотря на все убеждения родителей относительно того, что любовь ещё придет, надо только дать этим отношениям шанс и время, что-то внутри меня упёрто шептало, что этого никогда не случится. Потому что я и без этого любил Талию Грейс. Только совсем не так, как от нас этого ждут. — Зато правильно, — я хмыкаю и слышу, как Талия, встав с кровати, почти бесшумно идёт по ковру в мою сторону. А потом, когда Грейс привстает на носочки, её острый подбородок утыкается в мое правое плечо, а рука опускается на левое. Мы стоим так, молча наблюдая за тем, как плывут по небу облака и иногда из-за них выглядывает, будто бы подмигивая, светящийся лунный диск. А потом, словно наконец решившись на что-то, Талия глубоко вздыхает и практически не ощутимо касается губами моей щеки. Я подавляю разыгравшееся воображение, которое вдруг подкинуло мысль по поводу того, что бы сделал Нико, увидев нас сейчас, но не двигаюсь. — Ничего? — спустя некоторое время спрашивает она и, насколько позволяет небольшой рост, смотрит на меня из-за плеча.  — Ничего. Талия издает горький смешок и, отстранившись, проходит вперёд и садится на подоконник, притянув к себе одну ногу. — И у меня тоже. Ни туго стягивающегося узла где-то внизу живота, ни приятных, пусть и сбивающих с толку, мурашек, ни опьяняющей радости. Абсолютное, большое и безнадежное ничего. Ничего из того, что я чувствую возле Чейз. А возле неё я чувствую себя подростком, который впервые остался наедине с девушкой. И именно сейчас я особенно остро ощутил, как под кожу иглами проникает очередная, но в этот раз намного более четкая иллюстрация нашей с Грейс совместной жизни после свадьбы. Сначала нас будут объединять воспоминания о былой дружбе и мысли о том, что мы чувствуем одно и то же, что мы единственные, кто понимает друг друга. А потом на смену им придёт холодное и вымученное безразличие. Совсем как этот поцелуй. — Хочешь есть? Или пить? — выпаливаю я, вдруг ощутив необоснованное желание выйти из этой комнаты, которая, несмотря на размеры, показалась жутко тесной. — Я хочу чай, — ответила Талия, приглаживая растрёпанные волосы и одёргивая края своей голубой футболки. — Зелёный. Сделаешь? — В лучшем виде, Грейс, не сомневайся, — я щёлкнул её по носу, вызвав улыбку. — Скоро вернусь. И я, по дороге взяв с кресла серую толстовку, направился к двери. Но уже аккуратно прикрывая её, я обернулся, чтобы увидеть, как девушка с синей прядью в волосах и без следа веселости на лице снова вертит в пальцах фамильный перстень семьи, частью которой ей уже не стать. *** Мне пришлось довольно-таки долго побродить по Западному крылу в поисках королевской кухни. Пару раз свернув не туда, я окончательно запутался, но уже через пару минут бесцельной ходьбы по коридору услышал тихие перешёптывания и, решив попытать удачу, пошёл на голоса. Через стекло в двери спортивного зала я разглядел в приглушённом свете двух парней, которые негромко о чем-то переговаривались. С одним из них, Эндрю, мы встречались на ужине, но я был слишком увлечён Аннабет и её реакцией, чтобы заводить новые знакомства. А второго, кажется, Криса, я уже видел сегодня, когда тот повздорил с Ди Анджело, а я оказался недалеко как раз вовремя, чтобы не дать этому закончиться ещё хуже. Я не уверен, что именно произошло между ними, но оба выглядели чертовски злыми и с разницей в какие-то ничтожные пару минут повылетали из общей комнаты Восточного крыла в разном направлении. А подруга Аннабет по имени Кларисса, которая при нашей первой встрече прозрачно намекнула на то, что не прочь меня ударить, выглядела растерянной и даже напуганной. Единственное, что я услышал от неё прежде, чем и она выбежала из комнаты было: — Раньше Нико никогда не заводился и не начинал махать кулаками из-за такой глупости. Тем более, с Крисом, — Кларисса сверкнула глазами в мою сторону. — Вот до чего доводят болезненные расставания. Я так и остался смотреть на дверь, которая оглушительно захлопнулась целых три раза на протяжении всего нескольких минут. И думать. Думать, размышлять, переваривать, пытаться заключить сделку с совестью — называть можно как угодно. Только вот легче всё равно не становится. Возможно, именно поэтому я пришёл к выводу, что и Аннабет легче не станет. Пытаясь понять, зачем я вообще решил отыскать её этим утром, я только завёл себя в тупик. Кстати, там же я до сих пор и остался. Долгие разговоры, обдумывание и пересматривание ситуации, пусть и сообща, вряд ли дали бы нам хоть что-то. А видеть в глазах Чейз то же, отголоски чего я смог разглядеть под почти непроницаемой маской Ди Анджело, было выше моих сил. Легче вспоминать обо всём хорошем, что было между нами, вместо того, чтобы омрачать это прощанием. Как бы сопливо это ни звучало. Найдя, наконец, нужную мне комнату, я толкаю узорчатую деревянную дверь со стеклянными вставками, не заметив, что из-под неё предупреждающе выглядывает полоска света. Я прикрываю за собой дверь и, сделав шаг вперед, замираю на месте. Спиной ко мне сидит женщина, тёмные волосы которой тепло отливают медью под светом лампочек, в ряд развешенных над столом. Крупные волнистые пряди выбиваются из низко собранного хвоста и спадают на тёмно-сиреневый свитер крупной вязки. Она оборачивается, услышав негромкий хлопок закрывшейся двери, и тепло мне улыбается. Я не сдерживаюсь и отвечаю на улыбку. — Не спится? — отрицательно мотнув головой, прохожу вглубь помещения. — А ты почему здесь так поздно? — подхожу к длинному ряду шкафчиков напротив стола и замечаю, что мама зажимает между пальцев обеих рук дымящуюся кружку с чаем. — Мне тоже не спится, — она склоняет голову на бок, наблюдая за тем, как я по очереди открываю дверцы шкафчиков. Это помещение кажется слишком маленьким для королевской кухни и больше напоминает столовую. Приезжая сюда раньше, я часто задавался вопросом, почему оно так мало, пока как-то раз девятилетний Нико, глянув на меня как на круглого идиота, не прошёл дальше в сторону большой холодильной камеры и не толкнул не очень приметную, практически сливающуюся со стеной дверь. В тот день там работало пугающе много для мальчиков нашего возраста людей в красно-чёрной униформе, которые выкрикивали друг другу на ходу указания, кто-то мог с чувством выругаться, но всё выглядело так слаженно, что походило на чётко отработанный механизм. Не прошло и минуты, как нас заметила и прогнала оттуда розовощёкая женщина, которую Ди Анджело после называл Лу.  Впоследствии мне ни разу не удалось побывать на кухне у себя дома — там строго настрого было запрещено появлятся «маленькому принцу», но воспоминания о работе поваров в Третьем королевстве меня до определённого возраста почему-то восхищали. — Что ты ищешь? — Талия попросила заварить чай, — не обернувшись, машинально выпаливаю я в ответ и практически сразу спохватываюсь, но уже оказывается поздно. — Талия? — что-то в её голосе всё же заставляет меня обернуться, и я вижу, как мама поджимает губы. — Совсем не то, о чём ты думаешь, мам. — Я ни о чём таком не думаю, Перси, Только то, что ты хороший… друг. — её глаза блестят в свете ламп. — Чай в крайнем шкафчике, на второй полке. Кружки там же, на первой. — Ты могла попросить кого-нибудь и тебе бы принесли в комнату, — я киваю на её кружку, наливая в ещё одну кипяток из термопота. — Ты имеешь ввиду, приказать кому-нибудь? — Салли хмурится, когда я оборачиваюсь с дымящейся кружкой в руках. — Сейчас третий час ночи, а я ещё не настолько стара, и могу сама заварить себе чай, мой дорогой. — Я всегда поражался тому, как тебе это удается, — присаживаюсь на стул по правую руку от мамы. — Что именно? — Не злоупотреблять. — Это совсем не сложно, — мама издаёт смешок, но её взгляд практически сразу же становится серьёзнее, и женщина проницательно смотрит на меня так, что кажется, будто бы видит насквозь. Хотя порой, в глубине души удивляясь тому, как хорошо она меня знает, я даже не сомневался, что так и есть. — Власть очень часто портит людей. В голову сразу приходит отец Кастеллана, и, мысленно содрогнувшись, я могу только кивнуть. — Мы так и не успели поговорить после нашего возвращения. Пожимаю плечами, вспомнив, как, сухо поздоровавшись, шарахнулся в сторону от родителей не так давно вечером и сразу же ушёл. В тот момент все мои мысли занимало произошедшее в Западном крыле. С какой-то жуткой мазохистской упёртостью я продолжал прокручивать слова Клариссы в голове снова и снова, перебирая все «за» и «против», колеблясь и не обращая внимания на происходящее вокруг. Только появление Талии поздно ночью смогло хоть как-то отодвинуть это на задний план. Пусть и ненадолго. — Понимаю, тебе было не совсем до этого, — мама кладет свою тёплую руку поверх моей и заглядывает мне в глаза, — но мне важно знать, что ты в порядке. — Я буду в порядке, мам, — по крайней мере, ради неё я уж точно постараюсь. — Ты… ты не хочешь поговорить о том, что происходит? Я горько усмехаюсь в ответ. — Дело как раз в том, что ничего не происходит. — Это всё из-за той девушки? Аннабет Чейз? Я поднимаю взгляд и, судя по всему, маме всё становится ясно даже без долгих объяснений и поиска правильных слов, потому что её плечи опускаются, а рука покрепче сжимает мою. — Если тебе вдруг интересно, мне она понравилась, — вопросительно вскидываю брови. — Конечно, по одному разговору трудно что-то понять, но Аннабет кажется хорошей девушкой. И я понимаю, почему она тебя заинтересовала. Я так и не узнал, о чём они говорили в тот раз, но светящихся глаз Чейз, в принципе, хватило с лихвой, чтобы удовлетворить моё беспокойство. И подогреть любопытство. — Но? — говорю я. — Обычно после такого всегда идет «но». — Никаких «но» не будет, Перси. Выдержав паузу, достаточную для того, чтобы я начал серьёзно беспокоиться, мама продолжает: — Я не стану говорить тебе о долге перед государством и народом. Во-первых, с этим и без моего вмешательства прекрасно справляется твой отец, а во-вторых, я уверена, что ты и так всё отлично понимаешь, — она отодвигает свою кружку в сторону и теперь сжимает мою ладонь обеими своими. — И в твоём возрасте мне тоже казалось, что любовь будет длиться вечно. На самом деле, даже самые сильные чувства проходят со временем. — Мне не кажется, что наши отношения будут длиться вечно, — я хмыкаю. — Они длятся не так долго, чтобы я мог надеяться на подобное. Мне просто хочется знать, что было бы, если… — Если бы всё шло своим чередом? — уголки губ мамы слегка приподнимаются. — Всё дело в свободе выбора? — Дело всегда было в ней. — Я слишком долго живу в той реальности, которую ты пытаешься отрицать, чтобы утверждать, что понимаю тебя и не чувствовать угрызения совести, — говорит она. — И я бы многое отдала, чтобы мой сын мог хоть немного пожить без постоянного напоминания о том, что будет правильно. — Я знаю, что после произошедшего в Двенадцатом королевстве, это невозможно. Ещё больше невозможно, чем раньше, — резко отзываюсь я, стиснув зубы. — И я ни на что не надеюсь, мам, честно. Она отстраняется и, как-то разочарованно вздохнув, делает глоток своего чая. Проходит несколько долгих мгновений, и я даже практически собираюсь с силами, чтобы подняться и пойти обратно, ведь Талия, наверное, уже заждалась, когда мама вдруг снова начинает говорить. — Ди Анджело с незапамятных времен отличались своей дерзостью, а порой даже наплевательским отношением на некоторые из давно устоявшихся традиций Двенадцати королевств. Одной из тех традиций, которую они осмелились нарушить, были династические браки с представителями правящих династий, как на территории Двенадцати королевств, так и за их пределами. Ди Анджело начали брать в жёны не тех девушек, которых им выбирали ещё до рождения, а тех, к кому действительно испытывали чувства. Пусть и такую девушку они так же почему-то должны были найти до двадцати одного года, — на этих словах она усмехается. — Многие короли говорили, что теперь они точно долго не продержатся на плаву. Без политических союзов удержание власти казалось людям невозможным. Но шли года и ничего не менялось. Ди Анджело продолжали развивать своё государство, побеждать в войнах, и по большей части правда брали обычных девушек, потому что не каждый король был готов отдать дочь тому, чья семья так открыто отрицает привычные всем традиции. Хотя смельчаки находились, — я хмурюсь, продолжая недоумевать, зачем мама рассказывает мне то, что я и так отлично знаю. — Сначала над Ди Анджело насмехались, открыто осуждали и даже презирали люди, глубоко застрявшие в прошлом и отказывающиеся смотреть в будущее. Это всё продолжалось ровно до того момента… до того момента, пока им не стали завидовать. Я откидываюсь на спинку своего стула, сверля маму вопросительным взглядом. Всё то, что она сейчас сказала, напоминало одну из тех исторических справок, которые нас в подростковом возрасте заставляли заучивать точь-в-точь, чтобы мы не опозорились на каком-нибудь важном приёме. Пусть и последнее предложение ненароком наводило на мысль о том, что мама не просто пытается освежить мои знания по истории. — О, пожалуйста, не смотри на меня так, словно я совершила измену, — она издает смешок и снова накрывает мою руку своей. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, сынок, помни об этом. И могу рассказать тебе то, что в своё время оказалось очень полезным для меня. Я улыбаюсь и сжимаю её руку, всем своим видом показывая, что готов слушать. А в следующую секунду мама говорит то, что только в очередной раз подтверждает мою теорию о том, что Салли Джексон всё же видит меня насквозь. — Попрощайся с ней. Если тебе важна, правда важна эта девушка, то не оставляй ее мучаться в сомнениях до конца жизни. — Я решил, что так будет только хуже, — в ответ на её проницательный взгляд говорю я, — нам обоим. — И как сейчас, сидя здесь, ты чувствуешь себя лучше? — мама иронично вздёргивает бровь, и как будто теряет добрых двадцать лет. — Я представления не имею о том, что надо сказать, — выдержав паузу, я сдаюсь, когда желание увидеть Чейз вдруг затмевает и отсеивает все остальные. — Необязательно говорить, Перси, — она улыбается и вдруг поднимается со стула, отодвинув кружку и скептически взглянув на мою. — Сначала сделай Талии еще чай. А потом… — мама заговорщицки мне подмигивает и говорит то, что заставляет меня искренне рассмеяться, возможно, впервые за весь день: — Что скажешь насчёт синего печенья?