Осколки стереотипов

Талия.

Я знала много всего — странного и не очень — про Перси Джексона. Например, в далёком детстве где-то до четырёх с небольшим лет у него был воображаемый друг по имени Нептун. Позже он по секрету сказал мне, искренне верившей в существование этого друга, что Нептуна на самом деле не существует. Так же раньше Перси увлекался плаванием, проводил часы в воде, а иногда и говорил с ней, хотя это больше пугало, чем забавляло. Ещё он терпеть не может варёный картофель и когда его называют полным именем, Персей. Потому что так к нему обращается отец, и то, в те минуты, когда выходил из себя. Я знала, кто был первым объектом симпатии Джексона, — главная героиня того фильма, который мы вместе смотрели, когда нам едва ли было больше двенадцати: жгучая блондинка с острым носом и блеклыми зелёными глазами. Я знала, как Перси нашёл общий язык с братьями Стоулл и Чжаном, — вероятно, потому, что сыграла в этом свою, пусть и косвенную, роль. Приём в Восьмом королевстве состоялся как раз в тот год, когда было объявлено о нашей помолвке, и мы вынуждены были выслушивать шутки близнецов каждый день. Перси особенно остро переживал происходящее, в то время как я уже успешно играла роль идеальной дочери и будущей жены. Поэтому было удивительно обнаружить его, Фрэнка, Трэвиса и Коннора как-то утром выходящими из огромной кухни в приподнятом настроении и с полупустой бутылкой виски. Все выглядели немного озадаченными, но зато после разговора, который случился той ночью, Джексон стал более-менее приходить в себя. О его содержании мне довелось узнать относительно недавно. Перси вытаскивал меня из всевозможных передряг, в которые я имела глупость ввязываться раньше. Он видел меня пьяную, заплаканную, даже бьющуюся в истерике, с растёкшимся макияжем и напоминающую в таком виде максимум енота, но далеко не принцессу. Я в свою очередь видела его злым, разбивающим костяшки рук в кровь, будучи не в состоянии контролировать свои эмоции после очередного скандала с отцом, испуганным, потерянным и с жутким похмельем, ругающегося абсолютно не по-королевски. Мы ничего не осуждали и даже иногда не спрашивали; порой без слов, но всегда были рядом друг для друга. И я была готова выслушать и поддержать его сейчас. В любое время суток. Перси знал об этом не хуже меня, но не спешил делиться своими переживаниями, если не считать того короткого разговора прошлой ночью, когда говорила по большей части я и в основном о своих проблемах. После того, как Джексон ушел, оставив мне чай, я уснула далеко не сразу, так и не притронувшись к кружке. Не знаю, где Перси провёл всю ночь, но когда я проснулась в начале девятого, его до сих пор не было. Или, может быть, уже не было. Хлебнув остывшего чая, я направилась в Южное крыло полная решимости сделать то, что нужно было сделать сразу же, как стало известно о случившемся в Двенадцатом королевстве. Я знала, что, вероятнее всего, Ди Анджело ещё спит, а дверь его кабинета всегда открыта (что, по моему скромному мнению, довольно-таки глупо), поэтому без всякого сомнения толкнула её и вошла внутрь. Мне вдруг пришло в голову, что ещё несколько дней назад я так же решительно толкнула дверь, уверенная, что увижу лишь Нико. Вместо этого на меня тогда удивлённо уставились Перси со сложенными на груди руками, явно не понимающая, что происходит, Аннабет и хмурый Ди Анджело. Прошлым же утром не было никого. Только воспоминания, я и дорогая мебель. И конечно же, сама причина моего прихода сюда. Облизнув искусанные губы, я сняла перстень с цепочки и с минуту буравила взглядом отполированную поверхность обсидиана, словно надеясь рассмотреть там все ответы. Но так ничего и не увидев, быстро положила перстень прямо посреди стола на место, свободное от различных бумаг и папок. И быстрым шагом, ни разу не обернувшись, покинула Южное крыло, не чувствуя и намека на облегчение. Зато чувствуя себя невообразимо паршиво. Даже сейчас моя рука невольно тянется к одинокой цепочке на шее, но я вовремя останавливаю себя. Резко тряхнув головой в попытке прогнать все ненужные мысли, я снова поворачиваюсь к кровати и скептически оглядываю разбросанные на ней вещи. Декабрьское солнце, такое же бесполезное, как и мои старания сейчас, почти скрылось за линией горизонта, а я так и не приняла решение относительно своего наряда на бал. На бал, который, чёрт его подери, состоится уже завтра. И меня всё больше одолевало отчаяние и полное нежелание покидать эту комнату. Ни завтра, ни когда-либо ещё до отъезда. Но это не повод, по которому можно проигнорировать, наверное, самое важное мероприятие уходящего года в Третьем королевстве. По крайней мере, не для Геры. Мачеха огорошила меня своим неожиданным появлением в моей комнате сразу же после завтрака, на который я не явилась, попросив какую-то миловидную горничную принести мне еду в комнату. Вернее сказать, сначала в двери появилась огромных размеров двойная вешалка на колёсиках, а потом уже горящее, кажется, искренним воодушевлением лицо Геры. На плечиках раскачивались, подобно мешкам для трупов, чёрные чехлы, которых оказалось без малого десять штук. И во всех были платья. Разных цветов, длины, с рукавами, на бретелях, расшитые бисером и даже кружевом. Каждое до безобразия красивое и, естественно, с подходящей ему маской. На самом деле, меня даже позабавила тематика, выбранная для бала Ди Анджело. Потому что это было так иронично, что хотелось в голос рассмеяться, и так удручающе, что хотелось плакать навзрыд. Но я отлично контролировала свои эмоции, выдавив лишь короткую улыбку, когда Гера объявила об этом и добавила, что очень хочет помочь. Мы никогда не были близки, и я пресекала любые её попытки сблизиться, потому что сначала жутко злилась на отца из-за того, как быстро после смерти мамы он решил жениться. А после нескольких месяцев моей неприкрытой неприязни и язвительных замечаний, которые летели в сторону новой жены моего отца подобно пулям, Гера перестала даже пытаться. Уже потом я поняла, как отвратительно себя повела, даже не попробовав дать женщине шанса, но было слишком поздно. У меня появились новые проблемы, и я просто позволила всему оставаться так, как есть. И если говорить откровенно, по-прежнему недолюбливала Геру. Поэтому её утреннее заявление, мягко говоря, сильно меня удивило. Я предполагала, что пойду на бал в том же чёрном платье, которое надевала на первый ужин здесь, и даже уже нашла подходящую маску (не обошлось без помощи Бьянки). Но глядя на то, как старается Гера, решила промолчать и дала всему этому шанс, хотя язык чесался поинтересоваться, откуда у неё нашлось столько восхитительных платьев моего размера да ещё и так скоро после объявления темы бала. И честно сказать, я неплохо проводила время, ненадолго позабыв о Ди Анджело и увлёкшись примеркой. Гера настаивала, что мне очень идёт длинное красное платье со спущенными плечами, гипюровыми рукавами-буфами, красиво расшитое бисером в районе пояса. К нему шла симпатичная красная кружевная маска, и я не могла не признать, что выгляжу отлично. Выгляжу — да, но чувствую себя далеко не так. Наряд подчёркивал достоинства моей фигуры и скрывал недостатки, но этого было недостаточно. Я выглядела достойно, можно даже сказать, по-королевски, но совсем не как Талия Грейс. Трудно было не заметить, как у меня подрагивают руки, или что мои плечи опущены, даже несмотря на идеально ровную спину. Губы совсем не привлекательно искусаны, а синяя прядь выглядит до ужаса нелепо, выделяясь на этом кроваво-красном фоне. Думаю, заметив моё замешательство или почувствовав повисшее в воздухе отчаяние, Гера решила, что со всей этой игрой в добрую фею-крестную пора заканчивать. Хотя бы ненадолго. Поэтому, быстро сказав, что ей пора идти и пообещав вернуться после ужина, чтобы проверить мои успехи, она ушла, когда стрелки часов едва перевалили за три часа дня, а до вышеупомянутого ужина оставалось ещё добрых полдня. И как ни странно, я была ей благодарна. За то, что она, казалось, поняла всё без лишних слов. За то, что не стала задавать вопросов. За то, что оказалась намного более чуткой и проницательной, чем я думала. Но этот приступ благодарности продолжался не так долго. Потому что сейчас, полностью переодевшись и рассеянно переводя взгляд с окна, за которым медленно затухал очередной день, на три чехла с платьями, к которым я ещё не притрагивалась, я ощущала почти физическую потребность в друге. Да в ком угодно, с кем можно было бы просто поговорить на отвлечённые темы, чтобы эти разговоры заглушили голос моего подсознания, который, к слову, оказался ужасным собеседником. Поэтому сейчас я не возражала бы даже присутствию Геры. Стоит мне только поймать себя на этой мысли и, удивившись ей, усмехнуться, как в мою дверь раздается негромкий, почти неуверенный стук. В два шага оказавшись у двери, я распахиваю её, ожидая увидеть свою мачеху и думаю, как бы объяснить ей, почему за такое приличное количество времени я не продвинулась ни на шаг. А точнее, ни на платье. Но вместо Геры с её немного резкими чертами лица и волосами цвета карамели, я встречаюсь с серыми глазами Аннабет Чейз, которые сегодня темны, словно две тучи на небе перед приближающейся грозой. — Привет. — Привет, — даже не стараясь скрыть своего удивления, я, тем не менее, тепло улыбаюсь девушке. Я действительно рада её видеть: наверное, именно Аннабет — та, с кем сейчас будет приятнее всего поговорить. — Не ожидала тебя здесь увидеть. — Я и сама не ожидала, что приду сюда, — вроде бы больше себе, чем мне, бубнит Чейз. — В любом случае, я этому рада, — открываю дверь шире, пропуская её внутрь. — Заходи. В последнее время, ещё до активизации военных действий, мы не особо много общались. По большей части, потому, что я была слишком увлечена возвратом к своему старому «я» и Нико. Но сейчас оба этих пункта кажутся несусветной глупостью и больно даже думать об этом. Абсолютно очевидно, что Аннабет оказалась здесь как нельзя кстати. Наверное, если бы не все обстоятельства, мы могли бы стать отличными подругами, например, познакомься мы раньше или же будучи обычными людьми. Поэтому почему хотя бы на этот вечер не представить, что один из этих пунктов — правда? Мне как никогда раньше нужен собеседник, иначе я продолжу вариться в собственном отчаянии или даже хуже: расплачусь. С меня слёз и нервных потрясений на этот год более чем достаточно. Потому что следующий вряд ли будет проще. — Ого, — выдыхает Аннабет, разглядывая одежду на моей кровати. — Ещё как, — со вздохом вскидываю брови. — Вся эта чертовщина меня убивает. — А мне теперь кажется глупостью идти завтра, если там все будут в таких нарядах, — она как-то горько усмехается. — Моё платье не идёт в сравнение ни с одним из этих. — Совсем не важно, в каком платье ты появишься, — почувствовав ощутимый укол стыда, я закрываю за собой дверь и тоже подхожу к кровати. — Намного важнее, как ты себя будешь в нём чувствовать. Остальное — игра на публику, уж поверь мне. — Если бы все думали так же, как ты сейчас говоришь, — Аннабет хмыкает и замолкает, пару мгновений что-то обдумывая с озабоченным лицом. А когда она решается снова заговорить, мне кажется, я услышу то, что мне не совсем понравится. — Талия, скажи, ты смотрела конференцию Нико сегодня? — Я… конференцию? — одно упоминание имени этого парня вводит меня в ступор, и это ускользает от взгляда Аннабет. — Чёрт, нет, я совсем забыла о ней. А что? Что-то пошло не так? От мыслей о том, что что-то действительно могло пойти не так и, Боги, что это могло случится хотя бы в какой-то мизерной степени из-за меня, моё сердце пропускает несколько ударов, прежде чем вовсе остановиться. Больше всего я хочу, чтобы то, что происходило в стенах этого дворца, осталось тут же и никак, даже косвенно, не повлияло на жизнь Нико. Или на чью-либо ещё. Потому что с моей судьбой всё решено уже пугающе давно, и вряд ли что-то может измениться, а относительно Ди Анджело сложно говорить однозначно. Взять хотя бы то, что он до сих пор не объявил о своей помолвке и периодически ведёт себя не совсем так, как полагается принцу. Наши недоотношения стали бы любимой темой жёлтой прессы на ближайшие месяцы и отбросили бы огромную тень на репутацию Нико. И пусть иногда этот парень бывает абсолютно невыносим, я не собираюсь отрицать, что волнуюсь о его будущем. Я хочу, чтобы его жизнь сложилась получше, чем у нас с Перси. Даже если нас в ней не будет. — Нет. Конечно, всё в порядке, — спешит успокоить меня Аннабет, заметив выражение моего лица. — Всё прошло отлично. Я просто… — Просто что? — Я просто хотела сказать, что восхищена тем, что ты вернула Нико его перстень, — на одном дыхании скороговоркой проговаривает девушка, и я даже нахожу забавным то, как она волнуется. — Его отсутствие вызвало бы много вопросов. — Нечему восхищаться, — резче, чем хотелось бы, отвечаю я. — Этот перстень не принадлежит мне. — Да, но это все равно достойный поступок, — увереннее заявляет Аннабет, глядя прямо мне в глаза. — Наверное, если ты так считаешь, — пожимаю плечами и выжидающе смотрю на девушку, которая выглядит так, словно хочет сказать мне ещё что-то, но до сих пор раздумывает над этим. — Вообще, я просто хотела узнать, как ты, — наконец, говорит она, и я уверена, что это совсем не то, что мучает её. — С приличной натяжкой, лучше, — выдавливаю из себя улыбку, вдруг почувствовав неожиданный прилив благодарности к Аннабет Чейз. В конце концов, она единственная, кто действительно заинтересовался моим состоянием и даже лично пришел. Остальные и без того погрязли в собственных проблемах и переживаниях, чтобы еще интересоваться проблемами и переживаниями других. И их нельзя за это винить. Пусть Аннабет что-то недоговаривает, — я сомневаюсь, что мне хочется это знать, раз даже она не уверена, — я всё равно благодарна Чейз. И вспомнив, как она говорила о своём платье, я вдруг ощущаю острую необходимость помочь ей. Поэтому я сглатываю ком из сомнений в горле и бодрым голосом говорю: — Не хочешь помочь мне с выбором? — киваю в сторону платьев. — Мне бы не помешало мнение со стороны. — Я не сильна в этих вопросах, но могу попробовать, — она присаживается на край одного из кресел. — Мне не нравится красное. — Забавно, потому что моя мачеха уверяет меня в том, что это лучший из вариантов, — я смотрю на висящее на вешалке платье возле трёх еще не открытых мной чехлов. — Почему? — Оно очень красивое, без сомнений, — отвечает Аннабет. — Просто это… не то, чтобы твой стиль. — Только представь, я думала так же, — мы переглядываемся и смеемся, окончательно избавляясь от неловкости. — А какое тебе нравится? Есть ещё несколько вариантов, но… — Это, — ни секунды не сомневаясь, Чейз указывает на одно из платьев на кровати. Оно глубокого фиалкового цвета. — Восхитительный цвет. Мы с отцом красили стены моей комнаты в такой. И тебе он отлично подойдёт. Хотя, возможно, сначала действительно стоит посмотреть и другие варианты. — Да, давай с этого и начнем. Мы вместе подходим к вешалке и, расстёгивая молнию на первом из оставшихся чехлов, я уже знаю, что буду делать дальше. И догадываюсь, что Аннабет это вряд ли понравится. *** Надев тёплую толстовку, я одёргиваю край задравшихся пижамных шорт и аккуратно протираю полотенцем запотевшее зеркало. Разглядываю своё отражение и, что удивительно, остаюсь относительно довольна собой. Не так хорошо, как хотелось бы, но уже лучше. Да, именно лучше. Рассеянно провожу рукой по мокрым волосам и пытаюсь улыбнуться. Выходит, впрочем, кривовато, зато выходит. Эти пару часов в компании Аннабет, за которые мы успели определиться с платьем — одно из оставшихся трёх покорило меня с первого взгляда — и даже перекусить, потому что на ужин я идти не собиралась, зная, что как раз к нему вернётся Нико, пошли мне на пользу. Пересекаться с Ди Анджело где бы то ни было до его дня рождения у меня не было ни малейшего желания, особенно, если брать в расчёт моё не так давно вернувшееся и всё ещё шаткое спокойствие. Им я дорожу больше, чем удовольствием вновь встретиться взглядом с тёмными глазами этого парня. Приятная дрожь в низу живота и коленках не стоит одной далеко не приятной бессонной ночи и очередного переосмысливания своей жизни. Гера так и не появилась, несмотря на то, что ужин обычно заканчивался около получаса назад, и я пришла к выводу, что это проявление заботы было одноразовым мероприятием, и теперь мы спокойно возвращаемся к игнорированию друг друга. Поэтому, попрощавшись с Аннабет в главном холле, я вернулась в комнату, чтобы быстро упаковать платья обратно в чехлы, развесить их на плечики, отложив два в свой шкаф, и принять душ. Теперь же я была полна решимости закончить этот не такой уж и поганый день в кровати за просмотром сегодняшней конференции Ди Анджело в записи. Естественно, не из праздного любопытства, а чисто из политического интереса. В конце концов, мне тоже надо знать о его планах относительно одного из самых больших королевств. Убедив себя в правдивости всего этого, я решительно киваю своему отражению в зеркале и, щёлкнув выключателем, выхожу из ванной. И в ту же секунду подпрыгиваю на месте, издав нечто среднее между испуганным писком и стоном отчаяния. Это заставляет моего гостя поднять опущенную на руки темноволосую голову, и я с ужасом не наблюдаю на его лице даже намека на удивление, которое могло бы значить, что он, например, просто перепутал комнаты. Меня бы это успокоило. Наверное. Но на лице Нико отражается непривычное ему отчаяние, а в глазах в тусклом свете единственной включенной лампы — горечь. Я нервно сглатываю и жду, что он скажет, потому что уверена: его приход был импульсивным порывом, о котором принц пожалел сразу же, как я вышла из ванной. По крайней мере, будь во мне меньше здравого смысла и больше алкоголя, я бы поступила именно так. Но Нико не выглядит, как человек, сожалеющий о чём-то. Он вообще никак не выглядит: каменное лицо и плотно сжатые губы, подобно плотным шторам, не пропускающим в комнату солнечные лучи, так же не позволяют хоть каким-либо эмоциям отразится на лице принца. — Я ждал тебя. — Глупо с твоей стороны. И снова молчание. Мы оба слишком трусливы, чтобы опять прервать его. Слишком боимся поддаться или ухватиться за незначительную деталь в словах другого и вновь обрести, наверное, самое ужасное, что когда-либо придумывали люди — надежду. Но одновременно с этим мы слишком увязли во всем этом и узнали друг друга слишком хорошо, чтобы вот так молча пялиться. Поэтому я решаю хотя бы попытаться взять ситуацию под контроль. — Зачем ты пришел? — Я… не то, чтобы я знал ответ, если честно, — хрипло отвечает Нико. — Как-то… само собой получилось. Он проводит рукой по темным волосам и камень на кольце, блеснувший в мягком жёлтом свете лампы, невольно заставляет меня поёжиттся. — Ты смотрела конференцию? — Нет. — Почему? — Шутишь? — А что, похоже? Совсем не похоже. Хотя я была бы не против, если бы это всё оказалось шуткой. Плохой шуткой, от повтора которой уже тошнит, но всё же шуткой. По крайней мере, выскочи сейчас кто-нибудь с камерой из шкафа и закричи «Вас разыграли!», всё происходящее хотя бы имело смысл. И наконец закончилось бы. — Я была занята, ладно? — резко, даже слишком, говорю я. — Совсем вылетело из головы. — И чем же ты была занята? — что-то мелькнувшее в его глазах сильно напоминает злость, хотя остальное лицо так и остается непроницаемым. — Это не важно, — ситуация начинает казаться всё менее приемлимой. — Я не обязана перед тобой отчитываться, Ди Анджело. — Я надеялся, что тебе хотя бы будет интересно, — принц стискивает зубы, и я понимаю, что эта злость, почти пробившаяся наружу, вызвана вовсе не тем, что я не удостоила вниманием эту чёртову конференцию. Или не только этим. — Скажи, а ты у всех уже спросил? Решил потешить своё самолюбие? — В данный момент только ты можешь потешить моё самолюбие, — язвительно выплёвывает он, поднимаясь на ноги. Это движение заставляет меня вздрогнуть и отступить назад. Вряд ли произойдет что-то хорошее, окажись мы на расстоянии менее двух метров, потому что даже так я буквально физически ощущаю знакомое тепло. Или чёрт возьми, температура в комнате вдруг взлетела на несколько градусов. Не стоит подходить ближе. Не стоит даже думать об этом. Да и смотреть на него, наверное, не стоит. Но тем не менее, я подмечаю всё. Например, что чёрная рубашка так не кстати расстёгнута на две пуговицы, и из-под неё выглядывает серебряная цепочка, приветливо подмигивая в свете лампы. Что тёмные волосы немного влажные на кончиках, как если бы Нико совсем недавно вышел из душа. Что один из рукавов подвёрнут выше локтя, а второй — ниже. Или что у меня начинают подрагивать пальцы. — Могла бы соврать из вежливости, — хрипло произносит Нико. — А ты мог бы не приходить, — отвечаю я, — из соображений безопасности. — Безопасности чего? — у него даже удивлённо приподнимается бровь. — Моего спокойствия, чтоб тебя, — сквозь зубы шиплю я, вдруг почувствовав, что начинаю злиться. — Все было почти хорошо, пока ты не пришёл. — И ты не хотела, чтобы я приходил? Даже в полутьме комнаты я чётко вижу огонек, мелькнувший в глазах Ди Анджело. Как бы я не ответила на этот вопрос, думаю, он не поверит ничему, потому что знает: вслух я никогда не признаю правды. — Это не имеет значения. — Ещё как… — Нет! — восклицаю я. — Ты не можешь просто так заявиться в мою комнату и копаться в моих чувствах. — А ты не можешь снова их просто так спрятать. — Ты был согласен со мной, когда я сказала, что нам пора остановиться! Не смей отрицать этого, Ди Анджело. — Мне через пару часов исполняется двадцать один, Грейс, — принц горько усмехается. — И что? Тебе захотелось в последний раз насладиться возможностью, которой больше может и не предоставиться? — это предположение показалось мне настолько глупым, невозможным и возмутительным, что я произношу его с плохо скрываемой иронией. Но Нико даже не пытается убедить меня в обратном. Лишь стоит, смотрит мне в глаза абсолютно нечитаемым взглядом и окончательно рушит так старательно возводимую мной эти пару дней стену самообладания. И я позволяю возмущению, злости и душащей боли, перекрывающей поток кислорода в лёгкие, в районе ребер смешаться в один огромный ком и вылиться наружу. — Ты… ты просто эгоистичный придурок! Нельзя прийти, зная обо всём происходящем в мире, попросить принять тебя на пару часов и надеяться на то, что я действительно это сделаю. По-твоему, всё так просто? Мои чёртовы чувства — это мои чёртовы чувства, и я готова разобраться с ними самостоятельно! Притупить, заглушить, задушить! Но я сделаю это сама. И ты справляйся со своими сам! Я тебе не чёртов психолог, мы даже не друзья, поэтому, сделай одолжение… — я замолкаю и делаю глубокий вдох. И только тогда я осознаю, какую огромную ошибку совершила. И не потому, что высказала ему всё это: как раз наоборот, я готова была подписаться под каждым словом. А потому, что лишь замолчав поняла, что теперь стою непозволительно близко к Нико. Настолько, что могу чувствовать его сбившееся, подстать моему, дыхание. Настолько, что между нашими лицами остаются какие-то смешные, ничтожные сантиметры. Настолько, что остаток моей гневной тирады мигом вылетает из головы, как и весь тот гнев, который ещё мгновение назад подталкивал меня всё ближе и ближе к этому парню. Настолько, что если бы я хотела поцеловать Нико Ди Анджело, мне нужно было бы просто немного податься вперёд. И я, конечно же, не хочу его поцеловать. А после того, что я сейчас наговорила, он меня и подавно. Наверное, именно поэтому мы подаёмся вперёд одновременно. Именно поэтому мои руки путаются в волосах цвета вороного крыла, а его — обвивают мою талию, с едва слышным гортанным рыком прижимая к себе до головокружения близко, словно спасательный круг. Нико больно кусает мои губы, но я игнорирую это, только сильнее подаваясь вперёд в ответ. У его губ горьковатый привкус хорошего виски, хотя сейчас я не уверена, кто из нас больше пьян: Ди Анджело от пары глотков крепкого алкоголя, или я от Ди Анджело. Крики здравого смысла о том, что это грёбаное безумие, которое пора остановить, кажется, заглушает мой собственный стон, когда Нико, не разрывая поцелуй, отрывает меня от пола, и мои ноги обвиваются вокруг его талии. Что-то с грохотом падает на пол с комода, когда мы врезаемся в него, и я, не обращая ни малейшего внимания на резкую боль в спине, усаживаюсь на светлую деревянную поверхность. Мои пальцы теряются в волосах парня, а он лихорадочно водит своими по моей талии. Я впервые испытываю нечто подобное: самые разнообразные эмоции и ощущения фейерверком взрываются у меня в голове, посылая электрические разряды по всему телу. Мне уже нечем дышать, но я не в силах остановиться. Я не хочу останавливаться. Даже когда куда-то в сторону летит толстовка, и я остаюсь в одной пижамной футболке и шортах. Потому что знаю: стоит дать себе передышку и задуматься о том, что мы творим, как весь этот удивительный калейдоскоп эмоций испарится, и я вновь почувствую опустошённость. И вроде бы я неплохо справлялась, даже умудряясь забывать обо всём ненадолго. Но после напоминания о том, как было и как могло бы быть, вряд ли захочется возвращаться в суровую реальность. По этой причине, суровая реальность решает взять всё в свои руки и оттягивает меня за шкирку обратно в свои объятия именно в тот момент, когда холодные пальцы Нико, оставляя горячие следы на коже, ныряют под мою футболку. Когда миллионы мурашек пробегаются по моей спине, ногам и рукам. Когда меня наконец бьёт по голове осознание происходящего. Мои глаза широко распахиваются, и я резко отстраняюсь от парня, выставив между нашими разгорячёнными телами руку. Ди Анджело выглядит точно так же, как я себя чувствую: до предела заведённым и напуганным. Не без моей помощи ещё больше растрёпанные волосы, потемневшие и сейчас полностью чёрные глаза, распухшие губы и сбившийся в сторону воротник рубашки. Мы тяжело дышим, снова и снова оглядывая друг друга, будто бы пытаясь понять действительно ли всё это только что произошло или это плод наших, совершенно очевидно, изголодавшихся воображений. И когда я окончательно понимаю, какую глупость себе позволила и как придётся постараться, чтобы о ней забыть или хотя бы перестать ощущать прикосновения Ди Анджело, меня начинает бить крупная дрожь. Чувствуя быстро подбирающуюся истерику, я обвиваю себя руками. — Уходи, — голос дрожит, и я даже не пытаюсь этого скрыть, глядя в одну единственную точку на полу. — Талия… — хрипло начинает Нико, но я не собираюсь давать ему повод задержаться. Потому что теперь абсолютно точно себе не доверяю. По крайней мере, точно не тогда, когда дело касается принца Третьего королевства. — Уходи, — отрезаю я, не сильно оттолкнув его от себя подальше. — Сейчас же. Пожалуйста. И он слушается меня. Он уходит, оставив после себя только знакомый запах туалетной воды и приоткрытую дверь. А мне вдруг становится жутко смешно. Ведь Нико мог уйти ещё когда я попросила его в первый раз. И всего этого могло не случится. Я бы не сидела в полном одиночестве на комоде и не ощущала металлический привкус крови на искусанных губах. Забавно, не так ли? Я спрыгиваю на пол, но не дохожу до кровати, а опускаюсь на подкосившихся ногах на колени. И начинаю смеяться. Даже не смеяться, а просто беззвучно трястись в не контролируемом приступе хохота, который перерастает в такой же беззвучный истерический плач. Плач, от которого горло горит огнём, а глаза практически ничего не видят. Плач, от которого сводит скулы и в груди стягивается тугой узел разочарования и жалости к самой себе. Я обхватываю руками свои плечи и сгибаю ноги в коленях, в провальной попытке успокоиться. Но становится только хуже. Именно в таком положении меня находит Гера. И ни о чём не спрашивает. И я никогда ещё не была так рада её видеть.