Осколки стереотипов

Аннабет.

Я совсем не ожидала, что этим вечером действительно надо будет танцевать. Ведь я до сих пор была довольно-таки неловкой и вечно путалась в том, с какой ноги начинать. Поэтому было совершенно ясно: я с лёгкостью могу провалиться даже исполняя самую простую фигуру. Как и то, что танцевать так или иначе придётся, потому что я в полной мере осознала всю патовость ситуации только тогда, когда мы с Малкольмом остановились среди других пар. Все пути к отступлению были перекрыты множеством улыбающихся лиц и парнем, который продолжал распинаться на тему архитектуры. И его слова были бы очень интересны, если бы возле нас не промелькнуло знакомое чёрно-красное платье и не послышалась шутливо-серьёзная угроза. Это определённо не предназначалось для моих ушей, но было сказано достаточно громко, чтобы я услышала, а после совершила непростительную глупость — посмотрела на пару, уже заранее уверенная в том, кого увижу. Глаза Перси были непривычно тёмными, напоминающими борьбу бушующего моря и одного единственного человека, по глупости решившего, что он способен противостоять стихии. Губы сжаты в тонкую полоску, мышцы лица напряжены. Я привыкла замечать подобные изменения в выражениях и взгляде Джексона за последний месяц, и была неприятно удивлена тем, что гнев, плескавшийся в его глазах, казалось, целиком и полностью направлен на меня. Уголок моих губ невольно приподнимается вверх в немом вопросе, но я возвращаю себе невозмутимое выражение лица, прикусив щёку изнутри, и отворачиваюсь. Не уверена, что именно в очередной раз щёлкнуло в темноволосой голове, повлияв на ход мыслей Перси, но ему требуется пара секунд, чтобы последовать моему примеру. Малкольм, кажется, и вовсе не заметил, что я перестала следить за ходом его мыслей, и я радуюсь этой излишней погружённости в тему разговора, какой бы она ни была. Мои попытки вновь включиться в беседу были лишены всякого смысла, потому что мысли метались в уже и без того переполненной черепной коробке, постоянно возвращаясь к Перси. За весь вечер я обменялась с ним взглядами ровно три раза. По крайней мере, это были те, которые я лучше всего запомнила. Первый — восхищённый. Я остановилась возле дверей, слишком увлечённая столом, заставленным напитками, чтобы заметить его приближение. Да и сомневаюсь, что он узнал меня в маске. Мои руки немного тряслись, а перед глазами всплывало лицо Люка со смесью такого непривычного ему страха, удивления и злости. Эти чувства казались такими отвратительно знакомыми, что их просто необходимо было заглушить чем-нибудь, поэтому я потянулась к бокалу белого вина, не рискнув начинать вечер с виски. Перси подошёл как раз в тот момент, когда я едва не выронила напиток из вспотевших рук. Банальное предупреждение об осторожности застыло на его губах, уже готовых растянуться в вежливой улыбке, когда наши глаза встретились. Второй — заинтересованный. Предварительно оглядевшись на предмет приглашённых репортёров, я налетела на Малкольма с приветственными объятиями. Он появился здесь в компании мистера Ди, который должен был прийти с моим отцом. Папа был слишком занят своим бюро, а мистеру Ди нужен был кто-нибудь, кто отвёз бы его домой в конце вечера. Он пил только в редких случаях, но когда эти редкие случаи наступали — не то чтобы знал меру. Малкольм любезно согласился, пусть и не извлекал из этого никакой выгоды, за исключением, может быть, возможности повидаться со старым другом в моем лице. Когда-то, когда я ещё не знала королевскую семью лично, и внимание прессы в мою сторону не было таким явным, мы учились в одном классе. А после, благодаря своему исключительному упорству и терпению Малкольм получил место ассистента профессора Ди на втором курсе. Именно он помогал мне с некоторыми из его заданий, когда они казались невыполнимыми, а желание бросить самообразование зашкаливало (хотя я, конечно, поначалу отказывалась принимать его помощь, будучи немного заносчивее, чем мне позволяло положение). В любом случае, сейчас я была очень рада ему и не видела смысла этого скрывать. Только Перси об этом не знал. Поэтому его удивлённые и заинтересованные глаза говорили сами за себя, когда он на долю секунды притормозил, проходя мимо нас. И третий — неприкрыто злой, которому я могла найти лишь одно объяснение и решительно отказывалась его признавать. Я вздрагиваю, когда начинается музыка, и произношу заранее извиняющимся тоном: — Просто, чтобы ты знал, Малкольм, я отвратительно танцую. — Что же, — растягивая гласные, говорит он и кладет руку мне на талию, — я рад знать, что нас таких двое. Когда до меня доходит смысл сказанного, я не могу сдержать смешка, заметно, пусть и не полностью, расслабившись. Малкольм танцует заметно лучше, чем я, хотя то и дело смотрит вниз, поэтому у нас выходит довольно-таки слабо на фоне других пар, но я все равно не могу не улыбаться. Возможности продолжить разговор не предоставляется, потому что мы оба слишком увлечены тем, чтобы не отдавить друг другу ноги. Каким-то немыслимым образом мне удаётся параллельно справляться со своей юбкой и даже не запутаться в подоле, поэтому, когда приходит время меняться партнёрами, я чувствую себя более-менее уверенно. Не сговариваясь, мы практически одновременно желаем друг другу удачи, и я последний раз прокручиваюсь под рукой Малкольма. Я удивляюсь, когда в следующее мгновение оказываюсь в руках другого молодого человека, потому что была уверена, что увижу Трэвиса. Он танцевал со своей матерью в нескольких шагах от нас, поэтому я заранее знала, кому предстоит пострадать от моих скудных навыков, и была искренне рада, что это был именно Стоулл, который легко бы перевёл всё в шутку. Но передо мной стоял Перси, и он совсем не выглядел так, будто был в настроении шутить. Мой рот удивлённо приоткрывается, когда Джексон, даже не моргнув, притягивает меня к себе. Вздрагиваю, когда его тёплые пальцы ложатся на оголённый участок кожи, а мурашки пробегают по всей линии позвоночника. И прихожу в себя только тогда, когда у принца оказывается достаточно благоразумия, чтобы убрать руку от выреза на моей спине. Хотя даже опуская руку ему на плечо всё ещё чувствую это прикосновение. У меня не хватает ни мужества, ни воздуха в лёгких, чтобы спросить, что, чёрт возьми, он здесь делает и почему считает нормальным коверкать порядок смены партнёров в танце. Поэтому я лишь стискиваю зубы, будто бы это способно сдержать поток моего немого негодования. Но все же отмечаю, что танцевать с Перси намного легче. Мы проделывали подобное всего один раз до этого, но, кажется, он запомнил всё. И теперь без лишних усилий подстраивался под каждое движение, которое у меня выходило неловко. Я спотыкаюсь, кажется, даже о свою собственную ногу, потому что сейчас всё моё внимание сконцентрировано на руке, лежащей на моей талии, и скуле, на которую я сразу же вперила взгляд, чтобы не встретиться с изумрудными глазами. И даже это не выводит его из равновесия: только пальцы сильнее сжимают ткань платья и притягивают ближе (если такое вообще возможно), не позволяя мне упасть и утянуть своего партнёра за собой. — Не можешь устоять на ногах в моём присутствии, — это больше похоже на утверждение, чем на вопрос, и звучит так самодовольно, что я ещё больше стискиваю зубы, почти до скрипа. — Вижу, ты хорошо проводишь время, — даже не пытается придать голосу более дружелюбный тон. Всё, что я делаю в ответ, — поднимаю на принца взгляд, и надеюсь, что в нём отражается вся палитра моих эмоций и все не произнесённые вслух, но повисшие в воздухе резкие выражения. — Не хочешь ответить мне? — Ты не задавал вопросов. — Теперь это имеет значение? — Так ведётся диалог. — В таком случае, этот абсолютно бессмысленный. Когда я, прокрутившись у Перси под рукой, снова поворачиваюсь к нему, наши лица оказываются в опасной близости. Я предпринимаю попытку увеличить расстояние, испугавшись перспективы быть пойманными чьей-то камерой, но она оказывается провальной. И я очень быстро отодвигаю мысль о том, что так даже лучше, на задний план. — Что, чёрт возьми, ты делаешь? — чуть ли не истеричным шепотом спрашиваю я, полностью доверив ему себя на остаток танца, потому что не чувствую, что способна на какое-либо движение. Всё, что остаётся — смотреть в глаза, такие красивые и до боли знакомые. Глаза, которые смотрят в ответ так же, как ещё несколько дней назад, — открыто и тепло. И именно это тепло перекрывает любую отрицательную эмоцию. Пусть она и не исчезает бесследно. — Хорошо проводишь время? — Ты это уже говорил. — Теперь я спрашиваю, — выделив последнее слово, говорит Джексон. — Да, мне весело, — с каменным выражением лица вру я. — А ты? — Я заметил, — очередной проблеск гнева в его взгляде и голосе выводит меня из равновесия больше, чем я могу себе позволить. — Твоя злость неуместна, — выдавливаю сквозь зубы. — Он неуместен. — Возьми себя в руки, — практически шиплю. — Он мой друг, ты не можешь так говорить. Ответа не следует, поэтому я распаляюсь ещё сильнее, хотя, на самом деле, стоило бы прикусить язык и дождаться очередной смены партнёров в тишине. — Подумай о том, что наши так называемые отношения тоже неуместны и уже закончились. Не аргументируй это Малкольмом или мной, это, чёрт побери, просто не честно. Я считала, мы решили всё ещё несколько дней назад, — хмурюсь и, прежде чем выдать следующую фразу, делаю глубокий вдох: — Не так давно ты поцеловал свою будущую жену на глазах всех этих людей, поэтому не думай, что я не понимаю тебя. Я не видела этого своими глазами, но восторженного шёпота каких-то девушек и поджатых в неком подобии сочувствия губ Рейны было предостаточно. Она подошла перед тем, как я увидела Малкольма, и явно хотела что-то мне сказать, когда проходившая мимо компания из трёх девушек, одетых в одинаковые платья разных цветов, сделала всё за неё. После этого в поле моего зрения попал Малкольм, поэтому на какое-то время произошедшее затмила неожиданная встреча. Рейна невольно оказалась втянута в наше оживлённое обсуждение новостей и успешно сглаживала углы, когда возбуждённый монолог одного молодого репортёра привлек моё внимание. Он щебетал что-то о фотографии будущих короля и королевы Второго королевства, поцелуе под омелой и сенсации. Сложить два и два не составило особого труда, а взгляд Рейны только подтвердил мои догадки. Мысленно я несколько раз поблагодарила богов за то, что оказалась в другом конце зала в тот момент. И, возможно, за этим должно было последовать облегчение, но я чувствовала только огромную волну болезненной ревности, поднимающуюся откуда-то из области желудка. На одно ужасное мгновение даже подумалось, что меня вырвет, но я быстро — наверное, даже слишком — поднесла бокал ко рту и снова включилась в разговор. Игнорировать свои чувства в компании Малкольма, Рейны и бокала с вином показалось мне простым. Теперь же, когда я стояла так близко к Перси, когда он практически дышал мне в губы и переключиться было невозможно, — стало, мягко говоря, дурно. — Я… Чёрт. Сжимаю губы, когда Джексон, наконец, позволяет мне отодвинуться от него на более-менее допустимое расстояние. По крайней мере, так у меня хотя бы не подгибаются колени. Игнорирую ощутимый укол разочарования. — Мне жаль, Бет, — делает глубокий вдох, прежде чем добавить: — Не стоило… — Что? Вести себя, как полный идиот? — продолжаю вместо него, когда очередное движение ненадолго прерывает наш разговор. — Да, действительно, не стоило. — Я бы поспорил с такой формулировкой, — немного расслабившись, усмехается Перси и сразу же добавляет, встретившись со мной взглядом: — Но я же молчу. — Со мной бесполезно спорить, — немного криво, но всё же улыбаюсь в ответ. — Это я понял практически сразу. На мгновение я поражённо замираю, вновь разглядев в его глазах то самое веселье, которое могло затмить любые мои переживания. В такие моменты они переставали существовать. Пусть и ненадолго. Потом я чувствую некоторое удовлетворение, когда понимаю, что мне хватило всего пары фраз, чтобы вернуть эти озорные искры и рассеять тучи над бушующим морем. И улыбаюсь шире. А в конце концов и вовсе позволяю себе рассмеяться, немного нервно, но искренне. Перси выглядит удивлённым моей неожиданной сменой настроения, но не проходит и пары секунд, когда его губы тоже растягиваются в широкой улыбке. Это было просто необходимо, чтобы хоть как-то снять повисшее напряжение. Плюс ко всему, мне совсем не хотелось закончить всё именно на такой ноте, и уж тем более даже в мыслях не было спровоцировать его на подобную реакцию. Несмотря на это, больше всего меня поразила именно она.  Злость, ревность или простая глупость — как угодно — это было, как минимум, очень опрометчиво. Джексон не мог себе этого позволить, не мог демонстрировать свои чувства на глазах у такого количества человек. Начать хотя бы с того, что эти чувства вообще не вписываются в образ будущего короля с самой титулованной невестой Двенадцати королевств. Любой бы позавидовал тому, что есть у Персея Джексона, хотя, в сущности, это было чем-то захватывающим и желанным только на словах. И всё же он не мог рисковать всем этим и своей репутацией из-за такого бесполезного и разрушительного порыва. Это было проблемой. А такие проблемы надо решать быстро. Может быть, поначалу будет сложно, но, как и всегда, потом станет легче. Пусть это и не облегчение в полной мере, а просто привычка, — это лучше, чем потерять всё. Я хотела сказать об этом Перси, когда мы прекратили смеяться и оба застыли, улыбаясь. Я хотела сказать хоть что-нибудь, выдавить из себя даже банальное «Всё будет хорошо», когда до меня вдруг дошло, что он думает об этом же. На секунду всё представилось даже забавным, ведь его глаза не могли ничего скрыть. Или это только мне так казалось? — Тебе очень идёт это платье, — вдруг говорит Джексон. — Я хотел сказать это весь вечер. — Мне дала его Талия, — небрежно отмахиваюсь я, пытаясь за болтовней скрыть стремительно краснеющие щеки. — Оно даже не… — Боги, Чейз, это не важно, — резко обрывает он. — Ты выглядишь удивительно, просто прими чёртов комплимент. Немного опешив от этих слов, я слишком поздно прихожу в себя, чтобы полностью осознать их смысл. Поэтому когда уже открываю рот, чтобы ответить таким же тоном, плохо сдерживая улыбку, Перси в очередной раз прокручивает меня под своей рукой. Подушечки его пальцев легко касаются моей щеки, прежде чем он окончательно отпускает меня.  Я не успеваю ни опомниться, ни стереть с лица глуповатое выражение, когда напротив появляется Люк, и, в отличие от меня, он не улыбается. Кастеллана почти трясет от сдерживаемого гнева. *** Моя заколка оказывается на туалетном столике в ту же секунду, когда за мной закрывается дверь. Следом туда отправляется и маска. Я не могу сдержать ликующего выдоха, когда с неподдельным облегчением сбрасываю светло-фиолетовые лодочки на невысоком каблуке куда-то в сторону кровати. Встряхнув головой, запускаю пальцы в волосы и перекидываю уложенные волнистые пряди на левую сторону. Останавливаюсь у окна и немного отодвигаю занавеску в сторону, чтобы в очередной раз восхититься красотой этой ночи. На небе не было ни облачка, поэтому ничто не мешало необыкновенно ярким звёздам игриво подмигивать с расстояния в десятки световых лет. Полный диск луны притягивал взгляд, заметно выделяясь на тёмном небе. Несколько фонарей вдоль тропинок были включены, но в них не было особенной необходимости. Сегодня не шёл снег, вопреки обещаниям синоптиков, но внушительные снежные шапки на деревьях и сугробы на земле поблёскивали. Ночь действительно была удивительной: по-зимнему красивой и ослепительно белой под светом луны. Поэтому было трудно не заметить тёмное пятно на фоне всего этого великолепия — человека, замеревшего на одной и скамеек в немного неестественной позе. Он сидел ко мне спиной, но, тем не менее, я сразу узнала бордовую маску, сдвинутую практически на затылок, и растрёпанные иссиня-чёрные волосы. Первая мысль: Нико обязательно себе что-нибудь отморозит, сидя на холоде в одном смокинге. После мне подумалось, что это чертовски подходящий момент для того, чтобы наконец подарить подарок, ведь за весь вечер мне и Ди Анджело удалось пересечься лишь раз. И то на какие-то жалкие минуты, по истечении которых меня не очень вежливо перебил мистер Ди. Именно он утянул принца куда-то за собой в гущу прибывающих гостей, оставив меня, вполне готовую к такому развитию событий, с Малкольмом. Уже через пару секунд на смену моему осознанию удобной возможности вновь пришло отрезвляющее волнение за здоровье и пятую точку друга. Поэтому, решив не терять времени, я натягиваю на ноги сапоги, которые совсем не подходят к платью, но я успешно игнорирую этот факт. Застёгиваю куртку, доходящую только до начала моей юбки, и убираю волосы под тёплую вязаную шапку. По дороге к столу бросаю короткий взгляд на зеркало и почему-то улыбаюсь тому, как немного нелепо выгляжу. Но это оказывается недостаточным поводом, чтобы решить переодеться, и я убеждаю себя в том, что все гости уже разъехались, а обитатели дворца давно спят. Поднимаю подарки со стола и, на мгновение задумавшись, беру ещё и светло-бежевый плед с кресла. Кое-как завернув свёртки в плед для удобства, стараясь не шуметь, я выбираюсь из дворца на задний двор через дверь в Восточном крыле. Везде, даже в коридоре, уже погасили свет, а стрелки часов давно перевалили за час ночи. Вполне возможно, что в Западном крыле до сих пор кипит работа и туда-сюда снуют официанты, рассчитывая на сверхурочные за лишнее время на работе, ведь последний гость в лице явно перебравшего мистера Ди покинул территорию дворца меньше часа назад. Стоило тому злополучному танцу со сменой партнёров завершиться, а гостям вновь разразиться аплодисментами, пробила полночь. Люк, который промолчал всё то время, пока мы с ним танцевали, кратко сжал мою руку и скрылся в толпе, чтобы, как я потом выяснила, остановиться возле одной из колонн и сверлить гостей самым недружелюбным взглядом. Я чувствовала себя немного глупо, оставшись посреди Большого зала в полном одиночестве, пока взгляд не зацепился за такую же одинокую фигуру в чёрно-красном платье. Ещё в начале вечера я отметила, как шикарно выглядела Талия Грейс, и восхитилась тому, как хорошо она держалась. Что бы ни творилось у этой девушки в душе, снаружи она источала одну лишь уверенность и спокойствие. В ту секунду я имела возможность наблюдать, как эта маска с громким хрустом треснула. Принцесса, казалось, не могла оторвать глаз от веточки омелы у себя над головой. Я поспешила к ней и опустила руку на плечо до того, как кто-нибудь успел бы заметить её замешательство. — По-моему, это чёртово растение преследует меня весь вечер, — с истерическими нотками в голосе сказала Талия, пока её расширившиеся голубые глаза искали кого-то среди гостей. Я могла догадаться, с кем она танцевала, кто послужил причиной такого состояния и даже высказать свои предположения вслух, но благоразумно решила этого не делать. Вместо этого я пыталась (к слову, достаточно неумело) отвлечь Грейс и тем самым отвлечься самой. И сейчас я почти уверена, что в обоих случаях получалось с точностью до наоборот. Наверное, это было одной из причин, почему спустя меньше получаса моих бессмысленных попыток Талия, пробормотав какую-то бессвязную благодарность, сказала, что ей надо отойти. Я не видела её весь оставшийся вечер. Так же, как и Перси. И Нико. Неожиданная пропажа старших наследников трёх самых больших королевств не могла пройти бесследно, но я очень старалась не обращать внимания на взволнованные взгляды королевы Салли и Джейсона. С последним возникли проблемы, потому что Бьянке и младшему Грейсу пришлось компенсировать отсутствие брата и сестры собой, отвлекая родителей и окружающих разговорами ни о чём и обо всём одновременно.  Ди Анджело уже привыкла к этой роли в силу вольностей, которые периодически позволял себе старший брат. А Джейсон совершенно предсказуемо был готов пойти на убийство. Но в целом, вроде бы всё шло хорошо. Ровно до момента, когда король Аид вдруг не решил поднять тост в честь своего единственного сына, преемника и просто самоубийцу, потому что взгляд, которым мужчина окинул сначала Бьянку, а потом и меня, можно было назвать убийственным и значительно преуменьшить. Я даже немного обрадовалась, что в конце концов весь его гнев обрушится не на меня. Очевидно, король Аид надеялся, что Нико будет придерживаться элементарных правил приличия хотя бы сегодня. Ещё очевиднее было то, что Нико и правда старался, ведь даже провел какое-то время с профессором, которого приятным не назовешь и которого всегда избегал всеми способами. И должна быть веская причина, почему он вдруг исчез с собственного праздника. Только вот о том, куда тогда пропала эта причина, мне было известно ещё меньше. Скрип снега под подошвами моих сапог невозможно было не услышать, но Нико всё равно не оборачивается. Он неподвижно сверлит взглядом светло-голубую гладь небольшого пруда, покрывшегося тонким слоем льда из-за морозов последней недели. Локоть его руки лежит на низком круглом кованом столике справа от скамейки, между пальцев зажата тлеющая сигарета. По левую сторону от Ди Анджело стоит тёмная акустическая гитара, и я даже моргаю несколько раз, пытаясь понять привиделось мне или нет. Я редко видела, как он играет, а в последние месяцы из-за постоянной занятости и то и дело возникающих проблем времени и вовсе не было. Но мне всегда очень нравилось, когда Нико, кажется, даже практически бездумно, перебирал струны. В такие редкие и потому ещё более ценные моменты вся его поза выражала то самое умиротворение и спокойствие, которого порой так не хватало в жизни принца. — К тебе можно? — подаю голос я, останавливаясь прямо позади него. Ди Анджело только молча убирает гитару и кладет её на стол, недалеко от стеклянной пепельницы, освобождая мне место. Я скептически оглядываю железную спинку скамейки и лакированные деревянные панели, закреплённые вдоль сиденья, которые не были покрыты толстым слоем снега только потому, что стояли под большим раскидистым деревом. Проследив за моим взглядом и заметив плед, Нико так же молча приподнимается. Я расстилаю плед, и он оказывается слишком коротким, но для двоих места предостаточно. — Я немного припозднилась, — после нескольких минут молчания и двух затяжек Нико тушит сигарету в пепельницу и тянется за новой. Я оставляю свои нравоучения при себе, догадавшись, что сейчас парню просто надо занять чем-то руки, пока он приводит мысли в порядок. В очередной раз. — Но всё-таки с днём рождения, — выдавливаю из себя улыбку и протягиваю два своих небольших подарка. Отложив пачку и зажигалку в сторону, Ди Анджело принимает коробочку и свёрток. Он криво усмехается, с интересом разглядывая запонки, и я остаюсь довольна этой реакцией. А когда обёрточная бумага отправляется на стол и Нико достает потрёпанную тетрадь, он на мгновение замирает, вскинув бровь. Его рот немного приоткрывается, когда друг проводит большим пальцем по маленькому черепу, нарисованному чёрной гелевой ручкой. — Это… — Да, — я улыбаюсь в ответ на его удивленный взгляд. — Ты хотела изменить форму своего носа? — Ди Анджело пробегается беглым взглядом по моему списку. Списку вещей, которые мне, одиннадцатилетней девочке, живущей в королевском дворце, хотелось изменить вокруг себя. — Совсем неудивительно, что сначала я считал тебя глупой девчонкой, — вдруг заявляет он и смеётся, когда я бью его кулаком в плечо. — А ты хотел, чтобы все компании выпускали машинки только чёрного цвета, — фыркнув, я перелистываю страницу и тыкаю пальцем в один из последних пунктов его списка. — Тебе было одиннадцать, а ты играл в машинки. Неудивительно, что сначала я считала тебя глупым мальчишкой. — Я их коллекционировал, Чейз, — нисколько не смутившись, Нико поднимает палец в поучительном жесте, но тоже улыбается. — Если бы они все были чёрные, в этом не было бы никакого смысла. — Ты просто ничего не понимаешь, — совершенно по-детски отмахивается Ди Анджело и снова смотрит на свои мечты десятилетней давности. Я позволяю себе насладиться этим небольшим промежутком времени, когда губы Нико растянуты в широкой улыбке, когда он расслаблен и когда улыбаются даже его глаза. За последние недели, как выясняется, мне этого очень не хватало. Несмотря на то, что произошло на балу между ним и Талией или кем бы то ни было, что бы он ни чувствовал несколько часов назад, я была довольна тем, что хотя бы ненадолго смогла отвлечь его. В конце концов, курить на морозе поздно ночью не казалось очень безопасным для здоровья способом поиска ответов. — Она бы разочаровалась во мне. Я перевожу взгляд на указательный палец Ди Анджело, который замер напротив пункта под номером семь. — Конечно, нет. — Она всегда говорила, что мы обязаны бороться за то, во что верим, — он не отрывает взгляда от тетради. — А я даже не пытаюсь. — Глупости, — хмурюсь. — Ты просто понимаешь, что в данной ситуации это того не стоит. Она бы тебя поняла и поддержала. — Действительно ли не стоит? — кажется, этот вопрос был больше адресован не мне, а самому Нико. Пробежавшись взглядом по оставшимся пунктам и что-то неразборчиво пробормотав, он бережно положил тетрадь на корпус гитары и, бросив следом окончательно съехавшую маску, вновь потянулся за сигаретами. Сделать всех такими же красивыми, как мама. Этот пункт, по большей части, был основной причиной того, что я согласилась разделить с тем угловатым и язвительным мальчиком своё любимое мороженое. Я рано потеряла мать и хранила каждое воспоминание о ней, как нечто особенно ценное, если не самое ценное, что у меня было. Поэтому привязанность брата и сестры Ди Анджело к матери всегда восхищала. Поначалу я немного завидовала, но спустя некоторое время переросла этот этап. Королева Мария любила своих детей больше всего на этом огромном свете, и порой мне казалось, что эту любовь можно было потрогать — она была во всём. В её улыбке, прикосновениях, взгляде. И эту женщину невозможно было не любить в ответ. Она сдерживала порывы властного и порой грубоватого короля Аида, который всегда стремился вырастить из своих детей достойных членов королевской семьи и не видел других путей, кроме строгости и постоянных «нет». Он любил их так же сильно, но демонстрировал свои чувства странным образом. Оглядываясь назад, я могу сказать, что счастливое и почти беззаботное детство Ди Анджело целиком и полностью заслуга их матери. Королева Салли была чем-то похожа на неё, и я подавляю улыбку, поймав себя на мысли, что, вполне возможно, Нико и Перси тоже были похожи именно из-за своих матерей. Хотя, конечно, ни один из них ни за что бы со мной не согласился. — Ты писал, что остановил бы войну. И запретил вырубать лес вокруг дворца, — я склоняю голову набок, наблюдая за тем, как Нико крутит между пальцев сигарету. — И… — И сделал бы Кастеллана не таким придурком. Действительно. — Он на самом деле никогда не был придурком, — когда я, улыбаясь, говорю это, Ди Анджело переводит на меня вопросительный взгляд, но не пытается отрицать. — Если только на словах, — пожимает плечами и прикуривает. — А на словах мы все иногда те ещё придурки. — Мне показалось или ты сказал, что уважаешь Люка Кастеллана? — Я этого не говорил, — произносит он в ответ на мою ухмылку. —  Уважение — слишком громкое слово. Но теперь он раздражает меня значительно меньше. Продолжая улыбаться, я поднимаюсь со скамейки и подхожу к инструменту. У меня полностью отсутсвует музыкальный слух, но зато я очень люблю послушать, и для Нико это не секрет. Моя рука замирает буквально в сантиметре от струн, когда дверь во дворец распахивается и из неё показывается ярко-красный шарф Талии. Она и без того выглядит немного потерянной, а стоит заметить нас, как тёмные брови озадаченно сдвигаются на переносице. Видимо, Грейс совсем не ожидала встретить хоть кого-нибудь на улице в такое позднее время. Нико почти не поворачивается: только бросает короткий взгляд через плечо и делает очередную затяжку. Я поджимаю губы, наблюдая за тем, как Талия, ни на секунду не замешкавшись, закрывает за собой дверь, но всё же замирает в паре шагов от нее. Я понимаю, что, возможно, оказалась третьей лишней в этом неловком молчании, но и почти уверена, что оно затянется, если хотя бы не попытаться завести разговор. — Это гитара? — кажется, Грейс сама удивляется, когда произносит это, а потом практически сразу же смущается, поняв, как глупо прозвучал вопрос. — Хочешь сыграть? Я не думала, что Нико скажет хоть что-нибудь вразумительное, — тем более это. Ведь, кроме всего прочего, он очень редко позволял кому-нибудь не просто сыграть, а даже подержать этот инструмент. Мои брови вопросительно приподнимаются, но я быстро напускаю на себя спокойный вид и улыбаюсь. Даже если Нико замечает изменения в моем лице, он успешно их игнорирует. — А можно? — Я бы не стал предлагать, если бы не имел это ввиду. Пару секунд неуверенно помявшись на месте, Талия всё-таки подходит и присаживается на край скамейки на расстоянии около метра от Ди Анджело. Тот, будто бы и не заметив этого, сразу же протягивает ей гитару. Бледные пальцы девушки обхватывают гриф, и она буквально на мгновение как-то странно меняется в лице. Грейс медленно проводит кончиками пальцев по струнам, когда прядь чёрных волос, наспех собранных на затылке, падает ей на лицо, заставляя поморщиться. Она даже не обращает на это внимание ровно до того момента, пока Нико не тянется, чтобы заправить прядь за ухо. Талия замирает и за этот короткий промежуток времени на ее лице отражается слишком много эмоций одновременно, чтобы я могла распознать хотя бы одну. Я отвожу глаза, чувствуя себя на редкость неловко, как если бы вдруг застала их здесь целующимися, хотя и не двигаюсь с места. Не знаю, кому и для чего нужно мое присутствие здесь: Нико в качестве хоть какого-то здравого смысла или Талии в виде моральной поддержки, но я точно знаю, что не стоит уходить. Потому что они оба слишком расстроены по своим причинам, таким разным и таким похожим, и потому что ночь только началась. А зимние ночи очень длинные. — Я… я мало что помню, — озадаченно разглядывая струны, говорит Грейс. — И вряд ли будет звучать хорошо. — Будет точно хуже, чем у меня, — Нико стряхивает пепел. — Не лишай меня удовольствия позлорадствовать. — Мне просто не хватает практики. — Играй уже. Я не знаю, что это была за мелодия, сыгранная с запинками, но мне определённо понравилось. Пальцы Талии перебирали струны. Было что-то одновременно волшебное и обыденное в том, как Грейс это делала. В музыке, которую она наигрывала не совсем уверенно, но удивительно спокойно, словно в эти мгновения мир сужался до ничтожных размеров и в нём оставались только двое: Талия Грейс и гитара в её руках. В её совершенно непримечательных тёмных джинсах, куртке и ярком пятне в виде шарфа, потому что так она совсем не выглядела как принцесса. В облачках пара вырывавшихся из приоткрытого рта девушки. И в том, как вдруг замер Нико. — Ты можешь петь, если хочешь, — вдруг сказал он, наблюдая за тем, как едва заметно шевелятся ее губы. — Ну ты и придурок все-таки! — громкое восклицание и смех раздаются так неожиданно, что я даже вздрагиваю. Ди Анджело и Грейс не совсем охотно прерывают зрительный контакт и вместе со мной поворачивают головы к источнику звука. Им оказывается Дрю, которая пытается оттолкнуть от себя широко улыбающегося Эндрю. Они идут со стороны переднего двора, и я удивляюсь, как они не привлекли к себе лишнего внимания, воспользовавшись главным выходом. По бокам от хохочущей и до неприличия счастливой пары идут хмурый Люк, что-то разглядывающий в своём телефоне, и Перси, наблюдающий за двумя Дрю со смесью лёгкой грусти и иронии на лице. Я задумываюсь о том, каким образом могла собраться такая разношёрстная компания в это время суток, и спит ли вообще кто-нибудь во дворце этой ночью. Я невольно задерживаю дыхание, когда наши с Перси взгляды встречаются и он сначала удивлённо хмурится, а потом улыбается мне. Возвращаю ему улыбку, вспомнив его последние слова. Интересно, мой вид до сих пор кажется ему удивительным? Разве что удивительно нелепым. — О! Доброй ночи, — заметив нас, говорит Дрю. — А я как раз говорила, что для полного веселья нам не хватает только гитары. — Ты такого не говорила, — моментально возражает Эндрю. — Да? Значит, подумала, — по тому, как заплетается ее язык, я делаю вывод, что первой частью «веселья» были далеко не простые анекдоты. На Дрю до сих пор вечернее платье, полупрозрачная ткань юбки выглядывает из-под изящного светлого пальто. Парни, за исключением Эндрю, остались в своих костюмах, накинув поверх почти идентичные тёмные куртки.  Когда они останавливаются возле нас я даже не успеваю задуматься о том, какое, должно быть, неловкое и странное времяпрепровождение нам предстоит, потому что Люк, не отрываясь от своего телефона встаёт у дерева недалеко от меня. Джексон, бросив в его сторону не то вопросительный, не то уставший взгляд и ненадолго замешкавшись, останавливается возле скамейки. Они с Талией переглядываются, и я замечаю, как напрягаются плечи Ди Анджело. — Мы чему-то помешали? — спрашивает всё так же улыбающийся Эндрю. Талия и Нико отвечают одновременно: — Нет. — Да. — В любом случае, Пайпер сказала, что они скоро тоже подойдут, — проигнорировав недовольные интонации Нико, говорит Дрю. — Чем они занимаются так поздно? — Талия закатывает глаза. — Даже не хочу думать об этом, — пьяно хихикнув, отвечает Маклин. — Как нам повезло, — язвительно бросает Ди Анджело, и Дрю показывает ему язык вместо ответа. Боковым зрением я вижу, как Кастеллан бросает в сторону парня злой взгляд, и смех Дрю теряется где-то на фоне. Его злоба отличается от необоснованной ревности Перси, и я поняла это ещё несколько часов назад. Я сомневалась, что Люк злился на кого-то конкретного, и полагала, что он не мог это контролировать. Эмоции били через край, и он, не в силах с ними справиться, хотел хотя бы задать им направление. И злился ещё больше, когда у него не получалось. По крайней мере, так я думала, пока не заглянула Кастеллану в лицо. И поняла, что если бы холод его голубых глаз был настоящим, то Нико бы уже давно покрылся льдом. Сейчас этот гнев граничил с отчаянием и, отражаясь от Ди Анджело, возвращался к Люку. Потому что в первую очередь он всегда злился на себя, и я так и не смогла понять почему. Возможно, за то, что порой его чувства берут верх. Нико, ощутив на себе взгляд, встречается с ним глазами, и всё, что остаётся, — наблюдать за ними, гадая, кто сдастся первым. Парни молча смотрят друг на друга какое-то время, и я затылком чувствую напряжение Перси и озадаченный взгляд Талии, уже отложившей гитару, когда Ди Анджело поднимается. Он протягивает Люку открытую пачку, и тот, к моему удивлению, вытаскивает оттуда сигарету, а потом прикуривает от протянутой зажигалки. — Ты хотел что-то сказать, — говорит Нико, больше утверждая, чем спрашивая. — Ничего приятного, — Кастеллан выпускает изо рта табачный дым. — Какого чёрта происходит, Люк? — это первый раз, когда Ди Анджело называет его по имени, по крайней мере, в моем присутствии. — Ты не выглядишь так, как будто хочешь поздравить меня с днём рождения. — Уже давно за полночь. — Хорошо, — кивает Нико, словно признавая поражение. — Ты выглядишь так, как будто хочешь моей смерти почти весь вечер. — Я не хочу твоей смерти. — Слабое оправдание.  — Ты раздражаешь меня. Сначала Ди Анджело удивлённо закрывает рот, а после, вскинув бровь, криво улыбается. — Очень мило. Ты меня тоже. Он говорит это, продолжая улыбаться, и я почему-то тоже не могу сдержать усмешки, перебирая ткань своей юбки, настолько странным кажется это обвинение. Возможно, именно поэтому мы упускаем тот момент, когда все ненадолго выходит из-под контроля. Потому что следующее, что я вижу, — это плотно сжатые губы Люка, который одной рукой стискивает ткань рубашки Нико ниже галстука-бабочки. Зажжённая сигарета падает в сугроб. Перси и Эндрю одновременно делают шаг вперёд, готовые вмешаться в любой момент. Талия стискивает ткань пледа, а Дрю вполголоса чертыхается слишком грубо для принцессы. Ди Анджело не выглядит испуганным, скорее, ещё более удивлённым, чем прежде, и тогда Кастеллан произносит: — Я понял, что ты собираешься сделать. — Звучит как обвинение, — спокойно отвечает Нико. — Но я не знаю, в чём ты пытаешься меня обвинить. — Ты хочешь сделать ей предложение, да? — он говорит это достаточно тихо, чтобы услышал только Ди Анджело, но я стою слишком близко. — Ты выпил, и это не твоё дело, — ни один мускул на его лице не дрогнул, но правая рука сжимается в кулак. — И это моё решение. — Это не только твоё решение. — Я похож на того, кто способен взять на себя право решать за других? — Нико вскидывает бровь. — По-твоему, она бы не стала сопротивляться? Кажется, это немного озадачивает Люка, и Ди Анджело оказывается достаточно быстрым, чтобы воспользоваться этим замешательством. Он перехватывает руку Кастеллана на своей рубашке и толкает его так, что тот оказывается прижатым спиной к стволу дерева. Ладонь Нико обхватывает одно его плечо, а локоть блокирует второе. С одной из веток на землю падает немного снега, но никто не обращает на это внимания. Теперь я вижу только спину Нико и ледяные, мечущие молнии глаза. — Остынь, придурок, — шипит Ди Анджело. — Разве не ты говорил, как опасно привязываться? Тебе ничего не светит. — Ты… ты действительно думаешь, что я настолько глуп? — Кастеллан почти смеётся, но я вижу лишь оскал. — Раз так, то ты ещё глупее, чем меня считаешь. — Тогда я не понимаю тебя, — голос Нико меняется, и я догадываюсь, что он тоже начинает закипать, ведь любому терпению есть предел. — На тебя вешаются девушки, и ты не особо сопротивляешься, — Люк стреляет взглядом в сторону ничего не понимающей Талии, и Ди Анджело сильнее надавливает локтем на его плечо. — Ты непредсказуем и мне это не нравится. Кусочки паззла вдруг начинают складываться в моей голове в одну картину, на которой изображен Люк, сидящий у постели матери. Он сжимает ее руку и проклинает отца, регулярно изменявшего своей жене на протяжении многих лет. Странно, что я не поняла этого раньше, только услышав о предложении, ведь Кастеллан долгое время наблюдал за мужчиной, который не раскаивается, и женщиной, которая этого не требует. Вряд ли счастливые браки и семьи вроде Джексонов могут вытеснить этот яркий пример того, что иногда любовь и её отсутствие — это больно. Слишком. Поэтому сама мысль о том, что подобное может случиться с Рейной, которая, сама того не зная, способна вызвать бурю эмоций у этого парня, способна причинить боль. — Моя мать, — тихо поясняет Люк, смотря прямо на Нико. — Я не знаю почему, но я не хочу, чтобы история моей матери повторилась с ней. Ди Анджело молчит достаточно долго, чтобы я начала волноваться. Про себя я радуюсь, что стала единственной из собравшихся, кто слышал этот разговор, потому что совсем не уверена, как бы отреагировали остальные. И мне жутко не хочется выяснять. — Знаешь, я бы с удовольствием послал тебя к чёрту, — наконец, произносит Нико. — Но я хочу, чтобы твоя поддатая задница уяснила себе раз и навсегда: мы — это не наши родители. И мы не обязаны быть похожи на них. Он ждёт, пока Люк кратко кивает и опускает руку, всё ещё глядя Кастеллану в глаза. — Я никогда бы не сделал ей больно, — говорит Ди Анджело сквозь зубы, — но я сделаю больно тебе, если ты ещё раз в этом усомнишься. Я шумно втягиваю в себя воздух, наблюдая за тем, как сжимаются губы Люка, и он принимает ещё одну, в каком-то смысле примирительную, сигарету из рук Нико. Ди Анджело чиркает зажигалкой как раз в ту секунду, когда между их головами пролетает небольшой снежок. Он приземляется в нескольких сантиметрах правее меня, и я хмыкаю, заметив остановившуюся в нескольких шагах от парней Дрю. Маклин упирает руки в бока и в такой позе выглядит довольно-таки смешно: вечернее платье, кричащее о богатстве пальто и совершенно детское недовольство на лице. — Я не знаю и знать не желаю, что это было, — заявляет она и, наклонившись, набирает в покрасневшие от холода ладони ещё снега. — Но вы просто обязаны исправить положение. Потому что я, кажется, уже почти протрезвела. Дрю вызывающе вздёргивает бровь, и следующий снежок прилетает Нико в плечо.