– просто нужно смириться с тем фактом, что жизнь не всегда складывается так, как мы хотим
— Настя, бл...— в палату ворвался злой и запыхавшийся Марк и хотел уже выговориться по полной, но выше упомянутая остановила его вытянутой рукой и показала головой на ребёнка. — Настя, блин, какого чёрта? — весь пыл исчез только от одного беглого взгляда, брошенного в сторону забившейся в углу дивана Богданы. — Марк, давай потом поговорим? — попросила фотограф, прикрывая глаза. — Сейчас есть кое-что по важнее, — произнесла девушка и показала рукой на Соню, которая пыталась спрятаться под одеяло. — Простите, ребят, я не знал, меня кое-кто в квартире запер, — взглянув на свою половинку, сказал Маркул и молча присел рядом с Фёдоровым на диван, обменявшись с ним рукопожатиями. — Сонь, ты как? — мягко начала русоволосая, подходя к кровати подруги. — Нормально, — хрипло ответила DJ, сильнее кутаясь в одеяло. — Им всем обязательно находиться здесь? — программист не договорила, но парни и так поняли, что дело в них. Соня боялась их, боялась окружающего пространства. Социофобия — это не шутки, особенно когда это подкреплено психологическими травмами. — Мирон, нам надо оставить их наедине, — тихо проговорил Марк, обращаясь к Яновичу, который не отводил глаза от девочки-пиздец, которая, в свою очередь, напротив, избегала его взгляда. Боялась настолько, что готова была сбежать отсюда, лишь бы туда, где нет людей. Люди делают больно. Люди не сдерживают обещания. Люди лгут. Люди причиняют адские страдания. — Я не могу её оставить, — произнёс Мирон, смотря на свою девушку, пившую воду, которую ей подала её подруга. Богдана прижалась к его руке, боясь сделать резкое движение. Боялась, что её заметят и отправят обратно. А к Фёдорову девчушка привязалась, ведь он дружил с мамой Соней, а значит ему можно доверять, он не обидит. Окси отвел свой взгляд от кровати программиста и посмотрел на ребёнка. Потрепав её волосы, он посадил её к себе на колени. Так она ближе, им так спокойнее. — Позволь мне? — спросил Маркул, протягивая руки к ребёнку. — Вам надо поговорить, а мы можем посидеть в игровой, да, принцесса? — улыбнулся он Богдане. Фёдоров завис на пару секунд. Отдать другу ребёнка, значит потерять то, что ещё держит его здесь. Он боится, что если уйдёт Богдана, то он просто будет лишним в этой палате и его попросят покинуть помещение. — Ему можно доверять? — детским голосом, который не выговаривал и половины букв правильно, спросила девочка Окси. — Принцесса, — мягко начал Федоров с улыбкой. — Это мой лучший друг — Марк, а ещё это друг твоей...мамы Сони и тети Насти. Как думаешь, ему можно доверять? Богдана кратко кивнула и настороженно посмотрела на Маркула, который в свою очередь удивленно смотрел на Мирона. Да, он видел его с детьми, но не думал, что у них такие взаимоотношения. Федоров передал девчушку в руки друга, а такое ощущение, что отдал свою душу. — Не волнуйся, Мирон, у меня есть младший брат. Я знаю, как общаться с детьми, — успокаивающе проговорил Маркул. Это дало мужчине сил, и он передал "сокровище" в руки молодому рэперу. — Не уходите из игровой, — сказал он. — Хорошо, мамочка, — хмыкнул Маркул и, кивнув Насте, удалился с ребёнком на руках. В палате была тишина, как в морге. Было слышно только дыхание троих находившихся здесь людей. Ну, и ещё шуршание одеяла, ведь Соня все ещё пыталась скрыться от этого мира как можно дальше, жаль, что пространство комнаты не позволяет. — Сонь, — нарушил давящую тишину Мирон. — Ты как? DJ выглянула из своего убежища, но сразу же спряталась обратно. Это выше её сил, выше её понимания. Федорову от этого стало так гадко на душе, что он приложил все усилия, чтобы не скривить лицо от её действия. — Ты боишься меня или вообще всех? — он не подходил, нет. Он полусидел на диване, заламывая пальцы, чтобы просто деть куда-то себя. Пространство комнаты резко стало минимальным, с каждой секундой давя все сильнее и сильнее. — Она не боится меня, — тихо приговорила Настя. Окси посмотрел на неё с такой болью в глазах, что русоволосая сразу же пожалела о своей фразе. — Прости, — ещё тише добавила фотограф, опустя голову вниз. — Тебе не за что извиняться, — тяжело вздохнув, проговорил Мирон, выходя из палаты. — Просто говори с ней. — Сонь, ты можешь поговорить со мной? — полностью сконцентрировавшись на подруге, спросила Flash. В ответ ей был кивок головы. — Почему я не могу поговорить с ним? — задала, по сути, риторический вопрос программист. — У меня есть предположитение, — проголосовала Настя, заправляя прядь волос за ухо. — Есть вероятность, что это связано с тем, что мы было знакомы до аэропорта и того случая. И плюс, я была рядом, после этого. — И что ты предлагаешь? — спросила DJ. — Это не особо гуманное решение для социофоба, но отправить тебя в общество, — пожав плечами, сделала вывод фотограф. — Сонь, поговори с ним, — попросила Flash. — Он здесь все время, что и ты. Прости, что прошу о таком, я знаю, что это ужасно, но это важно для него и для тебя. Для вас. Девочка-пиздец кивнула и опасливо вылезла из под одеяла. — Надо попробовать, — согласилась она. — Я сейчас позову его, — кивнула Настя, встав с её кровати. Девушка вышла из палаты, увидев Мирона, который крутил в руках зажигалку с надписью "купи себе свою, уебок", сжимая челюсти буквально до характерного скрежета зубов. Потерянный, абсолютно пустой взгляд голубых глаз, застеленных пеленой какой-то яростной обиды, был устремелен на белый кафель в коридоре больницы. Федоров злился на самого себя за то, что его снова угораздило пустить кого-то в свое сердце. Что получил? Лишь очередное доказательство: каждой твари по паре, а он - унылое ничто, которое не заслуживает ничего, кроме одиночества. - Пойди к ней, - сказала фотограф. - Поговори. - А смысл? - хмыкнул рэпер. - Я - страшное чудовище из её снов, а ты... Тебя она не боится. А ему от этого хуево: Янович слышал в ушах, как трескаются ребра, как внутри рвутся капиляры, словно шелк, а еще он знал, что на его похороны пришли только фотограф с его концерта с Марком и социофоб с обострением, ведь Мирон умер именно тогда, когда Соня испугалась его, начав прятаться под одеяло. Да, отличная компания, что сказать? - Попробуй, пожалуйста, - попросила русоволосая. Мужчина резко встал, подойдя к двери. Терять-то, по сути, уже нечего: самое важное в жизни сейчас панически боится его. - Если я тебя очень сильно пугаю, - начал Федоров. - Могу уйти. - Нет, останься, - выдавила из себя Соня, взглянув на него. Бутылочные глаза все с той же грустью. Темно-русые волосы по плечи висели, словно веревки, которыми девушка с огромными удовольствием себя бы задушила: она ненавидела свою социофобию, ненавидела за то, что причиняет боль людям, которым, возможно, нужна. Только даже так девочка-пиздец была красивой: с перебинтованными руками, с капельницами, со слезами на бледных щеках с бардовыми царапинами. - Я не знаю, что говорить, - признался рэпер, пожав плечами и упав на диван в палате. - Что произошло? - спросила Соня, сжимая одеяло руками и постоянно покусывая губы. - Ты попала в аварию, - ответил Янович, выдохнув. - Какой-то обдолбанный мажор поехал на красный. Твоя машина перевернулась несколько раз. Когда мы подбежали с Марком, ты была еще в сознании. Он сглотнул, вспомнив свои чувства в тот момент: Мирон готов был упасть на асфальт, на ебучее стекло коленями и закричать во все горло, содрать долбанные буквы на пальцах о дорогу, вырезать кусок кожи с колесом Сансары осколком лобовухи - только никто не увидел бы этого. Мужчина казался спокойным, когда в первые несколько минут ему хотелось быть на месте девушки - позже стало уже никак, без оценочного восприятия: возраст, опыт и разум взяли верх над сердцем. - Ты вытаскивал меня из машины? - спросила девочка-пиздец. - Да, - коротко ответил Федоров. - Я видел, как в вас въехала машина, видел, как ты отстегивала ремень, как теряла сознание. Была бы она дома за столом, то пошутила бы, что рэпер уже приготовился танцевать победный танец африканских племен на её костях, но сейчас, увы, не тот случай. - И я знаю, - продолжил Янович. - Ты была бы счастлива умереть. Потому что тогда ее ничто здесь не держало, тогда ей было похуй на жизнь, тогда она не видела смысла в существовании, кроме собственного медленного убийства. - Возможно, - согласилась Соня. - А, возможно, и нет. Я не помню, о чем думала тогда. Девушка отпустила одеяло, почему-то убедив саму себя, что он - безобидный, хотя его просто обезоружила любовь к ней, забрала все патроны и гранаты, расстреляла из его же автомата по ногам, оставив умирать. - Прочитай мне что-то, - внезапно попросила девочка-пиздец. - Как нравится тебе моя любовь, печаль моя с цветами в стороне, как нравится оказываться вновь с любовью на войне, как на войне. Она должна его помнить: ей нельзя его забывать. Романс поэта, где мужчина - тот самый мученик искусства, а Соня - та, кому это посвящено. - Как нравится писать мне об одном, входить в свой дом как славно одному, как нравится мне громко плакать днем, кричать по телефону твоему. Федоров встал на ноги, подойдя к кровати, и, присев напротив её лица, увидела едва шевелящиеся губы, что повторяли за ним. - Как нравится тебе моя любовь, как в сторону я снова отхожу, как нравится печаль моя и боль всех дней моих, покуда я дышу. Так что еще, так что мне целовать, как одному на свете танцевать, как хорошо плясать тебе уже, покуда слезы плещутся в душе. Всё мальчиком по жизни, всё юнцом, с разбитым жизнерадостным лицом, ты кружишься сквозь лучшие года, в руке платочек, надпись «никогда». И жизнь, как смерть, случайна и легка, так выбери одно наверняка, так выбери с чем жизнь свою сравнить, так выбери, где голову склонить. Всё мальчиком по жизни, о любовь, без устали, без устали пляши, по комнатам расплескивая вновь, расплескивая боль своей души. Соня измученно улыбнулась, выдохнув. Это ее любимые голубые глаза, в которых всегда девушка найдет надежду, это ее родные руки с чернилами под кожей, сумеющие защитить ее, это ее орлинный профиль. - Ты боишься меня? - прошептал рэпер, взяв ее за руку. - Нет, Мирон, не боюсь, - ответила Соня, прислонившись лбом к его лбу.***
Настя осмотрела палату и вышла, тихо и беззвучно прикрыв дверь, оставляя пару одну: им явно есть, что обсудить. Русоволосая сделала пару шагов от палаты и откинулась спиной на стену, постепенно съезжая вниз по холодной и гладкой поверхности. Сев полностью, фотограф запустила руки в волосы и опустила голову вниз, думая о том, что произошло на последнее время. Её лучшая подруга очнулась, это замечательная новость, но вместе с ней вернулась и её социофобия, только в обостренной форме. Как с этим бороться? Как ей помочь? Вопросы бились голове девушки с такой скоростью, что свет бы позавидовал. Flash вытянула ноги удобнее и, насколько это было возможно, устроилась на полу. Люди и врачи с медстестрами ходили туда-сюда, но Flash, казалось, никто не замечал. В горле образовался огромный шар, который так хотелось выплюнуть, раздавить, убрать навсегда, но для этого нужна комната, где никто не услышит истерики, которая разрывает изнутри. Хочется плакать, может от счастья, а может от накопившегося, но сейчас нельзя. Она должна быть сильной. Просидев так пару минут и собравшись с мыслями, Настя пошла к игровой комнате, чтобы посмотреть, что делают Марк и Богдана. И если первому она ещё более менее доверяла, то что выкинет ребёнок, она представить не могла. Дойдя до нужного места, русоволосая заглянула в приоткрытую дверь. Улыбнувшись увиденному, а именно картине играющего с ребёнком в кубики Марка, фотограф зашла внутрь. — Играете? — весело спросила Flash, присаживаясь на палас, отдаленно напоминающий зеленую траву летом. — Как там мама Соня? — спросила девочка. — Она...в порядке. Разговаривает с дядей Мироном, — голос немного дрогнул, но Анастасия постаралась это скрыть за улыбкой. Марк кивнул, как бы подтверждая её слова, и, подвинув девушку ближе к себе, взял её за руку, оказывая моральную поддержку. — Так, во что вы играете? — спросила русоволосая. — Дядя Марк строит пирамиду, но она у него не получается, — девочка смешно поморщила носиком, словно понимая, что Маркул просто с ней играет, но делает это специально, чтобы ей было не так скучно. — Ну, что ж, дядя Марк, — улыбнулась фотограф. — Сейчас мы научим тебя строить пирамиды, да, Богдана? — Flash весело подмигнула девочке и пододвинулась ближе к ней. — Соревнование на лучшую пирамиду? — прищурился Марк. — Девочки против мальчика? — Да, ты прав, это будет нечестно по отношению к тебе, но мы же девочки, нам можно, — пожала плечами Настя, отдавая громкую пятюню девочке. Было много смеха, киданий кубиков и возгласов о том, что кто-то взял чужое, но время, что они были втором пролетели не заметно. — Сдаюсь, — произнёс Маркул, тяжело дышав после последней порции смеха. — Вы победили. С меня мороженое, договорились? — Ну что ж, Богдана. Как думаешь, мы примем его техническое поражение? — спросила фотограф у ребёнка. Когда последне упомянутая кивнула, русоволосая повернулась к Марку с улыбкой на лице. — Так уж и быть.***
- Здравствуй, - с какой-то опаской произнес Марк, вздернув бровь и отпустив Богдану. Девушка уже лежала с ноутбуком, с кем-то разговаривала по телефону, достаточно сильно заикаясь, но, стараясь постепенно справиться со своим страхом, продолжала вести беседу, когда абонент на том конце, видимо, уже кричал. - Привет, - кинула девочка - пиздец, натянув одеяло и сглотнув. - Не бойся его, - тихо проговорил Мирон, сидящий около нее. - Мама Соня, - крикнул ребенок, подбежав к ней. - С тобой все хорошо. Федоров посадил её к себе на колени, улыбнувшись. Он бы стал отличным отцом, ведь каким бы принципиальным и злым не казался - мужчина был добрым. - Поймите все одну вещь, - начала она, взглянув в сторону Насти и Маркула. - Не от меня зависит, кого и когда мне бояться. Я хочу сразу попросить прощения, если внезапно начну пугаться и плакать, потому что... Не подчиняется это моей воле. Девушка готова была зарыдать прямо сейчас, но позади столько пережитой херни: наркотики, попытки суицида, реабилитационные центры - ей не под силу пережить и это? Да бросьте. Бывало намного хуже. - Мы все понимаем, - мягко проговорила Настя. - Правда. - Это не твоя вина, - кивнул Маркул. - Все нормально. - Мое мнение не нуждается в том, чтобы быть озвученным, - проговорил Янович. - Мама Соня, мы тебя любим, - сказала Богдана. Так оно и есть: эти люди любят ее - девочка-пиздец не может жить без них, потому что они для нее намного роднее семьи.