Однажды живые позавидуют мертвым

Сработал заводной будильник, прозвучала мерзкая трель молоточка, ударяющего по двум стальным звонкам, и оставила после себя внезапную тишину. Имс открыл глаза, резко переходя из небытия в реальность, потянулся, растирая лицо ладонями, и сел, расталкивая от себя подушки, чтобы встать с матраса. В бункере не было нормальной кровати, так что когда-то давно он притащил голый матрас и свистнул с верхнего этажа мягкие велюровые подушки с диванов и персидское покрывало, вышитое золотом. Букингемскому дворцу они все равно теперь были без надобности, а ему было мягче спать. Это было не единственное неудобство, так как было проще назвать, что здесь оставили, чем то, чего не хватало. Имс сонно моргал и почесывался, пока добирался до раковины. Он включил свет и без энтузиазма уставился на свое отражение. Потрогал отросшую бороду, большим пальцем пробуя жесткие русые волоски на подбородке, включил горячую воду, поправил резное тяжелое зеркало, которое тоже стащил из дворца, и достал бритву. Кожа на шее была нежной, упруго прогибаясь под давлением лезвия, которое счищало щетину вместе с белой пенкой, оставляя после себя распаренные красные пятна. После бритья он немного взбодрился, набрал воду в ведро и стал плескаться. Ванны в бункере тоже не было. Убежище в принципе не подходило для долгого проживания, так как его еще два десятка лет назад списали и сохраняли только из-за полностью укомплектованного информационного центра, на случай военных действий. Как и любой бункер, этот был с двумя аварийными выходами, тамбурами, изогнутыми коридорами, на случай радиации, чьи лучи с каждым поворотом должны были уменьшать силу воздействия. Была щитовая комната с рубильниками и пробками и комната, в которой сходились все инженерные сети, работающие на дизельном топливе. Пока проблем с топливом не было, так что менять дом Имс не собирался еще долго. Кроме того, здесь была специальная автономная система подачи воздуха с фильтрацией и датчиками влаги, а также запас сжиженного воздуха в баллонах, на случай если откажут воздухозаборники на поверхности. Своя канализация, свой трубопровод, свой запас воды, которая была связана с общей сетью города и с дополнительными очищающими резервуарами. Весьма продуманная система, которая, по сути, не спасла бы даже одного человека, так как ни еды, ни медикаментов здесь не хранилось. Когда Имс попал сюда в первый раз, то повключал все генераторы и впустую прощелкал половину мощности, прежде чем разобрался со всеми кнопками, пультами, датчиками и другой ерундой. Он не был физиком, не был инженером, он полчаса пялился на радиоточку, пока додумался включить ее в розетку. В комнате с кухней стояли шесть пустых столов, которые были предназначены для трапез большого количества народа. Они всегда напоминали ему, как здесь все могло быть, но не стало. Львиную долю времени он проводил за своим рабочим столом, как он называл огромную дубовую столешницу с несколькими клавиатурами, передатчиком азбуки Морзе, факсами, телефонами, с защищенными линиями, целой паутиной проводов и абсолютно бесполезной прямой связью с кабинетом Министров. На стене перед столом располагались мониторы: разных размеров, разной конфигурации, поделенные на экраны поменьше, выпуклые или жидкокристаллические, тянущиеся от края до края по всей стене. Этот стол он успел загадить в своей излюбленной манере. Имс никогда не был поборником чистоты, его брезгливость уходила в минус, поэтому здесь лежали пустые консервы, соусы, грязные кружки, один золотой кубок, фарфоровые и серебряные грязные тарелки, целлофановые пакеты, остатки его ужинов, завтраков, обгрызенные яблоки, кожура от апельсинов и еще несколько вещей, которые давно пора было выкинуть, так как они угрожали изобрести в скором времени колесо, и отправить в мир посланцев доброй воли. Имс тяжко вздохнул и стал прибираться. Раз в неделю его хватало на то, чтобы убрать мусор в большой пакет и выкинуть в мусоропровод, где тот сжигался под высокой температурой. Сегодня был странный день, когда его не покидало странное беспокойство, смахивающее на предчувствие. Оно заставило его заняться всеми делами, которые он откладывал на потом, в попытках изгнать из тела лишнюю энергию. Имс был большим любителем вляпываться в большую толстую жопу. Без этого и жизнь была скучна, и будни не такие интересные, а как только можно было пускать пузыри, утонув с ушами в дерьме, так он проявлял чудеса интеллекта. Под таким девизом он прошел армию, вернулся в Лондон и, не изменяя своим привычкам, тут же нашел себе геморрой на задницу. Он всегда был связан, так или иначе, с темными улочками, нелегальными сделками, провозкой наркотиков в антиквариатных статуэтках, киберкражами, разводами богачей, которым он впаривал про криогенную заморозку спермы и про их вечную жизнь. О чем он в своей жизни только не врал. О возрасте, происхождении, меняя акценты, как перчатки, именах, родственниках, ссылаясь на более-менее известных людей, чьи имена были на слуху, но информации о них было мало. В любом случае, можно было выдумать фамилию любого спортсмена для дам, которые из-за своей склонности делать всезнающий вид, соглашались, что слышали о людях с самыми несуразными фамилиями. Человеческая гордость была так предсказуема. С мужчинами было еще проще, этим достаточно было рассказать забавную историю с участием того же несуществующего неудачника, в котором были бы погони, горячие дамочки и много оружия, и те велись как бараны. Правило Имса было простым и универсальным: «говори то, что от тебя хотят услышать, и все будет на мази». Было. На этот раз проблемы сделались серьезными настолько, что грозили стать его надгробной плитой, а все из-за его излишней самоуверенности. Всегда есть такие люди, которые при достаточной мотивации могут превратить твою жизнь в ад, и Имс достаточно ловко обходил такие капканы. А потом он вляпался в шикарный любовный треугольник с участием местного авторитета Брикстона и его жены. Но это был не банальный случай, а стандартное неординарное чутье Имса на неприятности. Даже при первой встрече он уже знал, что дамочка, которая носит тонкие шпильки, обтягивающее леопардовое платье, безусловно, хорошо сидящее на ее крутых бедрах, тонкой талии и пышном бюсте, одевается так неспроста. Это была явная провокация для ее горячо любимого мужа, который сидел с видом мафиози с сигарой, выдыхал дым и рассказывал про правила сделок в его городе. Проценты, крыша и другая чушь, которая скрывала тот простой факт, что за свою деятельность придется отстегивать деньги левым ребятам за просто так – скукота, в общем-то. Имс как всегда много улыбался, изображая из себя шалопая, шутил и был очарователен, так как открыто противостоять он никому не собирался, а гордости у него не было по жизни. Гордость была слишком дорогим удовольствием там, где приходилось вымаливать кусок хлеба. Он мог прогнуться и уйти из-под любого удара, и остаться в живых, но с подпорченной репутацией. К сожалению, не в этот раз. Имс считал главной проблемой мистера Грамго, однако все оказалось гораздо сложнее. Грамго был влюблен в деньги по-настоящему чистой любовью. Как Скрудж или какой-нибудь сказочный дракон, собирающий золотые слитки только затем, чтобы они были. Грамго жил за городом на отстроенной вилле; он спрятал огромные суммы через офшоры и устроил себе безбедную жизнь до конца своих дней еще пять лет назад, когда подтянул под свое влияние мелкие адвокатские конторы. Те работали исключительно с богачами и мафией, помогая спрятать от налогов все движимое, недвижимое, спертое, украденное и тихо слямзенное, получая за это баснословный откат. Он искал таланты везде, даже выпускников юридических колледжей, которые показывали себя талантливыми, но бедными людьми, которыми можно было легко манипулировать через подарки. С Имсом подарки не прокатывали даже тогда, когда Грамго пытался купить его лояльность и заставить работать на себя. Дорогие сигары он забывал в коридоре, ключи от машины сеял не отходя от кассы, и легко маневрировал на грани рассеянности и неуважения, не позволяя собой манипулировать, но и не показывая, что видел все эти трюки насквозь. Вот тогда на сцену вышла жена Грамго - Петра, которая была патологической садисткой и у которой обнаружилась вторая по счету настоящая любовь. К интригам, мучениям и издевательствам, спонсируемым с ее стороны на абсолютно добровольной основе. Она обратила на него свои змеиные глаза, попробовала затащить его в свою постель и, получив отказ, заподозрила в нем игрока намного сообразительнее, чем она считала раньше. И тогда наступил настоящий кошмар. Петра сладко нашептывала мужу самые невероятные заказы, тот силой и шантажом заставлял Имса исполнять их, связываясь с мокрухой и убийствами. С холодной расчетливостью она проверяла его моральные устои и принципы, через которые он не мог перешагнуть. Имс узнавал, что та искала его родственников и явно не для того, чтобы подарить им цветы и шоколад, а использовать их как рычаги давления через угрозы и расправы. Имс был сиротой, и это с ним не прокатило. Аделаида осталась в Ирландии вместе с могилой, которую он никогда не собирался навещать, и про ее семью не знал никто, кроме самого Имса, который хорошо помнил, что тайну умеют хранить двое только в том случае, если один из них мертв. Петра предсказуемо на этом не остановилась. Орешек оказывался все крепче раз от раза, пробуждая в ней низменные и все более жестокие подходы. Она как тень нависла над беззаботной жизнью Имса, отслеживая все его контакты, друзей, сделки, дожидаясь его провала, когда смогла бы выпустить зубы и сожрать его с потрохами. Петре не было интереса бить слабых противников, так что на борьбу с Имсом она распустила весь свой арсенал. Ему нужно было притвориться побежденным или даже проиграть с полным фиаско, чтобы удовлетворить ее каприз, но он не стал этого делать. Нашлась та грань, после которой он вряд ли бы смог уважать самого себя, пусть даже оставшись живым и невредимым. Это был заказ на наказание религиозно помешанной семьи, с отцом проповедником, чьих детей Петра посадила на наркоту, старшую девочку довела сначала до побега из дома вместе с придурком-возлюбленным, а потом убила в лесу, выставив это как самоубийство. Мать поехала от горя разумом, а отец все больше застревал в церкви, считая, что дочь теперь будет гореть в адском пламени за свои прегрешения. Все это, конечно, исполняли пешки, но почерк Петры был виден издалека. Имс видел, как ту задевали правильные люди, которые не имели видимых недостатков, и эту семью она выбрала чисто ради забавы, отчего-то поставив себе целью вывернуть их веру наизнанку и уничтожить морально и физически. Ей не поддавался только младший сын, которому была уготована незавидная судьба, при необходимости сыграющая роль последнего гвоздя в крышке гроба этой семьи, а Имс должен был быть тем молотком, который его забьет. И если с Имсом она могла забавляться хоть всю оставшуюся жизнь, то, как только он отказался от этого дела, Петра взялась за него всерьез. Последним делом она предложила мужу, что раз Имс был так удачлив, ему стоило украсть что-нибудь из Королевской Галереи. Прямо из-под носа всех спецслужб, охраняющих залы Букингемского дворца. Причем у охранников, которые там дежурили, были открыты лицензии на применение оружия. Его друг, индус Юсуф, который работал профессором химии, а заодно подрабатывал изготовлением для Грамго некоторых наркотиков, пусть не всегда из-за денег, но из-за безопасности своей семьи, спросил его тогда накануне: - Ты ведь понимаешь, что не выйдешь оттуда живым? Что она наверняка предупредила кого-нибудь из охраны, и тебя будут пасти, как овцу, как только ты пройдешь ворота? - Да, - беззаботно улыбнулся Имс, укладывая сумку. - И? Может, свалишь из города? – обеспокоенно предложил Юсуф. – В Шотландию или подальше, в Кению, к примеру? - Неа, - покачал тот головой. – Никуда я не побегу. - И что? Ты пойдешь и попробуешь своровать что-нибудь? Имс ничего не ответил, а только утвердительно кивнул, не снимая улыбки с лица. Юсуф знал, что тот всегда надевал эту маску, когда не хотел, чтобы люди знали, какие эмоции на самом деле творились у него на душе. Тот видел, что Имс был на самом деле добрым малым, достаточно было только относиться к нему по-человечески, и тот прямо-таки расцветал. Словно в его жизни мало кто относился к нему хорошо, и Имс ценил каждую крупицу, которая попадалась ему в жизни. - Ты невозможный псих, - заключил Юсуф. Тот посмотрел на него долгим нечитаемым взглядом, в котором угадывалась грусть. Имс не мог сказать Юсуфу, что его поймали на том же, на чем Петра ловила всех – на человеческих привязанностях. Она напрямую обещала ему реки крови, если он даже не попытается. Брать на себя ответственность за чужие жизни Имс не хотел, поэтому шел в капкан с радостью верной псины, которая не могла спорить или что-то изменить. Был вариант убить Петру, но для этого нужен был долгосрочный план, а кражу он должен был совершить на неделе. С другой стороны, у него всегда был план Б, который должен был окончиться возле картины Рубенса пулей в скрытый бронежилет, чтобы вывести Имса из игры на пару недель, чтобы освободить ему руки, но тут снова работало правило тайны. Он никому не мог доверять. - Ты не первый, кто говорит мне это, - пожал плечами Имс, соглашаясь, поблагодарил Юсуфа и вышел, аккуратно прикрыв дверь. И все пошло наперекосяк, как только он вышел на улицу. Чувство приближения какой-то опасности нависло над городом, пока все жили своими обычными мирскими проблемами. Гуляла неизвестная зараза, которая приводила обычный криминальный народ в недоумение. Бомжи жаловались на то, что мусорки стали опасны. Что за городом развелось много бешеных животных. Что правительство снова задумало какие-то эксперименты, а смертные должны снова расплачиваться. Имс шел по улицам с легкостью на душе, готовясь изображать трагичную смерть, и с опаской замечал, что, несмотря на все его проблемы, мир вокруг не остановился, а продолжал перемалывать свои жернова событий, по сравнению с которыми судьба самого Имса была песчинкой. И палатки, врачи, полицейские на улицах, угрюмые лица, притихшие новостные каналы, за которыми приглядывали, чтобы они не распускали паники, говорили о том, что жернова готовились раздавить всех своей массой. Рано или поздно. Сегодня. Он прошел открытые ворота, с невинным видом поторчал у кассы, поулыбался молодой девушке возле галереи с обнаженкой, заставив ту смущенно отвернуться и увести маленького сына в зал скульптур. Имс подумал нагнать ее и там, сделать пару намеков, чтобы окончательно довести ее до свекольного цвета, пока пацанчик глазел бы ничего не понимающим взглядом, но передумал. В картинной галерее красного зала его ждали, и на эту встречу нельзя было опаздывать. Он просчитал все: смену караула, ключи с порядковыми номерами, которые хранились в сейфе, знал весь процесс опломбирования экспонатов, знал время, за которое опускались решетки на окнах и подвалах, но на самом деле не собирался применять все это на практике. Он не стал использовать эти знания, а просто пришел накануне к главному охраннику дневной и вечерней смены и рассказал про их слабые места в обороне. Так, чисто для веселья. Ну и для того, чтобы охранник не целился ему в лоб. Его поймали на выходе возле беломраморной статуи, вделанной в стену, наподобие русалки, которую ставили на нос корабля. Пуля влетела в спину, вторая оцарапала плечо. Он рухнул с чемоданчиком на пол там, где стоял, и удивленно прижал рукой рану, пока краска расползалась из продырявленных пакетов по хорошей рубашке цвета слоновой кости. Имс всегда любил придать немного драматичности кадру. И в этот момент в галерею зашел гвардеец в ярко-красной форме и медвежьей высокой шапке, чья смена караула проходила перед забором Букингемского Дворца. Глаза молодого гвардейца были налиты кровью, но они были скрыты черным мехом, поэтому, когда из его рук выпал палаш, а молодой человек из группы туристов предупредительно поднял его, протягивая солдату, ему первому вырвали горло. Голой рукой. Сначала люди не поняли, что вырванная трахея, свисающая из пальцев, не бутафория, а вполне себе часть тела. Но когда солдат впился в окровавленную разорванную шею зубами, то начался настоящий хаос. Имс даже не сообразил, что ему делать, когда вокруг поднялась дикая паника, поэтому продолжил притворяться трупом. Тем временем один из музейных смотрителей, убегая от особого настырного гвардейца, который последовал за ним со своим бешеным другом, добежал до статуи, нажал какую-то кнопку, и открылся проход прямо в плитке, расходясь над лестницей, уводящей под землю. Смотрителя дернули за длинные волосы, он потерял равновесие и шлепнулся на ковер рядом с Имсом. До этого он просто сидел, но, когда перед его глазами бежавший гвардеец начал жрать того за ноги, хрустя костями, Имс понял, что шутки кончились, и первым же делом, как только глаза перестали пытаться выползти из орбит от ужаса происходящего, отполз к люку. У гвардейца сползла шапка назад, его лицо было перекорежено от злости, куска кожи не хватало, словно его отрезали для шитья острым клином, а он сам жадно впивался в икру смотрителя, пока тот дико верещал на полу. Имс неслабо труханул, сделал пару шагов назад со словами «Кажется, мне пора…» и побежал, куда глаза глядят. Так он впервые оказался в подземном убежище, которое своими герметичными дверьми и задраенными люками спасло ему жизнь. А в последующие годы давало кров, безопасность и связь с миром. Он не жаловался, что эти годы прошли впустую. Имс освободился от многих обязательств перед обществом, а особенно от надзора Петры, чей акулий плавник, нарезающий вокруг него круги, уже начинал его доставать. Он больше никому ничего был не должен. Одни плюсы кругом, но где же минусы? Минус был в общении, ведь теперь Имс проводил девяносто процентов своего времени в одиночестве. Он разговаривал сам с собой, но это мало помогало. Иногда он виделся с Юсуфом, который теперь жил в северном убежище и предоставлял ему продукты и топливо. Тот хранил их тайну в секрете. Безусловно, первое время он был занят спасением выживших, но это длилось недолго. Альтруизм в его сердце даже не успел пустить корни, когда он заметил группу сбежавших из психбольницы. А потом и из тюрьмы, и эти две команды на удивление долго держались против зомби, а потом объединились, породив собой сборище уродов. У них не было моральных принципов, они убивали всех, кого встречали, даже военных, которые неосторожно попадались им на пути. Имс не был бы собой, если бы не гадил им по связи со всей возможной мстительностью. Он имитировал голоса, говорил за связующих, отсылал этих поганцев на смерть и зловеще смеялся в темноте, освещенный только голубым светом экранов, когда его фигуры на шахматной доске попадали в западню. Это мало смахивало на здоровое хобби, но что ему оставалось делать, ведь даже воровать стало бессмысленно. Воровать у зомби? Где здесь спортивный интерес? Имс включил песни восьмидесятых и покачал пресс. Он старался держать себя в форме, занимаясь с подручными средствами прямо в убежище. Потом он проголодался и пошел разогревать маленькую плиту, чтобы пожарить тосты на сковороде. Стесняться было некого, да и раньше комплексами он не страдал, поэтому все это он производил шумно, подпевая и подтанцовывая под ритм в одних трусах. Терпением он никогда не отличался, поэтому тягал мягкие тосты прямо горячими, быстро засовывая их в рот и часто-часто дышал на них, пытаясь и съесть, и не обжечься. Поэтому, когда сработал датчик движения, он, держа огрызок тоста в руке, пошел посмотреть, в чем дело. На одном мониторе были видны входы в бункер, за которыми он зорко следил в первую очередь. За дверь одного из входов вела красная полоса из засохшей крови, как напоминание, что дверь надо закрывать, а не стоять, разинув рот, когда видишь, что вниз идет смотритель музея, выставив руки вперед как Франкенштейн. Другие камеры были направлены на убежища на поверхности, чтобы отслеживать выживших. Когда два дня назад произошло нападение на строительную площадку, Имс здорово разозлился и теперь разыскивал их берлогу, чтобы как следует выкурить их оттуда, а в идеале перестрелять. Поэтому когда в одну из открывшихся камер взглянуло недоумевающее лицо в респираторе, он предвкушающе улыбнулся, собираясь отследить их. У человека перед камерой были темно-шоколадные глаза, зачесанные назад волосы, словно гелем, весь он был такой ухоженный, что Имс глупо замер, забыв про тост. Это был определенно не падальщик. И тонкие брови, взлетевшие в форме домика, пока тот растирал краску на пальцах… Кажется, он уже видел такую мимику. У Имса был настоящий дар запоминать людей. По искривлению губ, по смеху, он копировал их как зеркало, непроизвольно, но иногда с большим удовольствием, пробуя чужие привычки на вкус. Потом на заднем фоне он увидел одного из падальщиков, который занимался обычным своим делом, когда не грабил и не убивал, то есть трахал все, что двигалось. Имс сам не отличался целомудрием, но на то вынуждали обстоятельства и его затворнический образ жизни, и опускаться до такого ему даже в голову не приходило. Тогда новенький до боли знакомо раздраженно закатил глаза, явно не наслаждаясь звуками, которые там царили. Имс непроизвольно улыбнулся краешками губ и нахмурился. - Кто ты? – еле слышно спросил он вслух, перекладывая жирный тост в другую руку и щелкая на радиоприемник костяшками пальцев, чтобы не запачкать жиром кнопки. – Откуда я знаю тебя? Радио взорвалось обвиняющим: - Артур! – на что парень скорчил уморительную ворчливую гримасу, и Имса моментально осенило. Тост неаппетитно шлепнулся на стол, пока Имс, удивленно уставившийся на экран, улыбнулся от уха до уха. - Не. Может. Быть, - низким опасно-урчащим голосом произнес он, отодвигая стул, и, смачно причмокивая, стал обсасывать кончики пальцев, чтобы сесть за компьютер и взяться за дело. – Просто не может быть, мать вашу. Но монитор показывал совсем обратное. Все могло быть. И еще как. Спустя несколько минут он расслабленно откинулся на спинку стула, так же как и был, в одних трусах, задумчиво водя пальцем по губам и непреднамеренно облизываясь от вкуса тостов и масла на пальцах. Имс улыбался шальной сумасшедшей улыбкой, пока с беззащитным выражением лица смотрел на монитор, словно был заворожен увиденным. Пока он говорил с выросшим мальцом, одна пошлая мысль сменяла другую, он еле сдерживался, чтобы радостно не захохотать прямо в микрофон, переполненный до краев эйфорией, как пузырьками шампанского. Имс даже прикусил указательный палец, но спохватился и выдал хриплое неконтролируемое: - Ооо, деткаа… Он не мог оторвать взгляд от картинки, где Артур, его малыш Артур, стоял на бетонном возвышении, весь испещренный со спины белыми шрамами, с неровными краями кожи на правой руке, явно сшитых как попало, но уже давно. Имс поглощал взглядом его целиком, с ног до головы, хмурился с болью, разглядывая следы бурной молодости, и множество вопросов крутились у него на языке. - Йухууу, - выдал он в тишину, когда снова вскипел чайник счастья, и от мысли, что они могут встретиться прямо сейчас, приподнял ноги, как мальчик на крутящемся кресле, и засмеялся. На заднем фоне уже давно пахло паленым, но ничто не могло омрачить его настроения. – Милый мой, хороший, ммм… О да… - словно кому-то что-то обещал, произнес Имс. - А че я сижу-то? – он спохватился, цапнул упавший тост двумя пальцами, запихал в рот и побежал срочно одеваться. Тигр, тигр, жгучий страх, Ты горишь в ночных лесах. Чей бессмертный взор, любя, Создал страшного тебя? В небесах иль средь зыбей Вспыхнул блеск твоих очей? Как дерзал он так парить? Кто посмел огонь схватить? Кто скрутил и для чего Нервы сердца твоего? Чьею страшною рукой Ты был выкован - такой? Чей был молот, цепи чьи, Чтоб скрепить мечты твои? Кто взметнул твой быстрый взмах, Ухватил смертельный страх?