Доступный

      — Какой ты всё-таки глупый, — и вот, всё та же комната, в которой Олаф первый раз очнулся. — Стоит, конечно, тебя похвалить за храбрость, за то, что ты ударил беззащитную женщину… но я не люблю, когда мне создают проблемы, ты будешь наказан. Позже. А пока…       Руки принца снова связали за спиной, он сам стоял на коленях. Нос опять кровил и немного опух, как и разбитые губы. Джонас нашёл юношу в нескольких милях от своего поместья и загнал его до глухих хрипов как дикую свинью. Затем он протащил за волосы принца до комнаты и пару раз точно и сильно ударил его в солнечное сплетение.       — Форварды уже пришли, я тебя сначала отдам им на потеху, а потом уже поквитаюсь с тобой сам, гадёныш, — виконт то был спокоен, то злился и шипел на Олафа, едва сдерживаясь, чтобы его не избить первым попавшимся предметом до полусмерти. Не по плану, всё шло не по плану.       А тройняшки и вправду уже присутсвовали, их привела Мира, на чьём лице фиолетовым отливал синяк под глазом. Почти что ненавидящем взглядом она буравила мальчишку, но ничего не говорила. Она тоже отплатит, может быть, позже.       Олаф слишком замёрз и устал, чтобы думать. А разочарование, которое его настигло при виде Джонаса, лишило всех моральных сил. Он просто хотел умереть.       Мира и виконт вышли, вместо них принц увидел троих. Нельзя сказать, что они отличались красотой, скорее даже наоборот. Нескладное телосложение, грубый непонятный говор, крупные черты лица и смуглая кожа. Выглядел каждый из них лет на двадцать пять.       Принц всё так же стоял на коленях, с засохшей кровью на лице, грязной сорочке и рваных штанах. С изодранными до крови ступнями и царапинами на руках. Пришедшие сначала переговорили между собой, а позже все вместе обратили внимание на пленника.       Один из них начал ощупывать лицо, оттягивая волосы, щипая за щёки и пытаясь проникнуть пальцами в рот. Второй освободил Олафу руки, поставил его на четвереньки, гладя под сорочкой по спине, вычерчивая позвонки. А третий — видимо, самый уверенный в себе — сразу пристроился к ягодицам, одним рывком снимая штаны, и пальцами, чуть смазанными слюной, вторгаясь в задний проход.       Почувствовав вмешательство, Олаф запротестовал, начал извиваться и сопротивляться липким и неприятным прикосновениям.       — Оставьте меня в покое, — руки снова закрутили, последовала сильная пощёчина, голова принца дёрнулась, как у тряпичной куклы.       Прикосновения стали грубее, насильники раздевались. Один из братьев заставил делать минет, зажав нос юноше, ещё один без церемоний вошёл сзади. Олаф чувствовал боль везде, он кричал, кашлял, слепо отталкивался от чего-то руками, просил прекратить.       Тройняшки смеялись, менялись местами. В какой-то момент один двигался в заднем проходе и пытался вставить к члену пальцы. У него это не выходило, он что-то недовольно говорил и хлопал принца по раскрасневшимся ягодицам. Сразу двое издевались над ртом юноши — каждый по очереди толкался до максимума и сильно давил на затылок, не давая освободиться, наслаждая спазмами глотки. Иногда первый двигался, а второй пальцами открывал рот Олафа и насаживал того на розовую головку или размазывал вязкую слюну по лицу, на ломаном норвежском выплевывая оскорбления.       Кончали они только внутрь. Либо анально, либо в глотку. Олаф получил несчитанное количество пощёчин, шлепков по ягодицам, плевков в лицо и словесных унижений. Особо изощрившись, на его голову даже поставили ногу. Лишь полностью иссушив себя от семени, братья перестали терзать тело принца и ушли, бросив его на полу.       Пленник лежал, свернувшись калачиком, смотря в одну точку куда-то сквозь предметы и почти не моргая. Ничего нет. Есть только тело, из которого вынули душу.       Спустя время снова пришли слуги — каждый раз другие — но они не трогали Олафа, просто прибрались в помещении, оставили еду и ушли. Принц на них внимания не обращал, его не смог растормошить даже Джонас, который пришёл и грубо приказал встать.       Лишь когда виконт поднял Олафа и встряхнул, взгляд его обрёл ясность. Мужчина смотрел в глаза принца, что-то говорил, но он не слушал. Голубые глаза заблестели влагой, губы задрожали и из груди послышались откровенные рыдания. Психика юноши не выдержала.       Джонас был бесстрастен, равнодушен и не брезглив. Бросив на кровать плачущего мальчишку, эстетически наслаждаясь униженным видом того, кто по родовому статусу выше, он тоже решил удовлетворить свою похоть. Только виконта хватило ненадолго, минут пять — и излилось семя, смешиваясь с семенем тройняшек.