Доступный

      Джонас улыбался и молчал. Они говорили, что так нельзя. Они говорили ему воздержаться и подумать о себе и своей жизни. Виконт ничего не отвечал и вспоминал утончённого принца, а в груди всё наливалось теплом и в паху — кровью. Он был извращён с самого детства, когда зажимал сестру-близняшку в углах и приходил в восторг, когда пороли за проказы слуг. Он сходил с ума по железу, коже и пыточным устройствам, хотя по-настоящему садистом не был. Его всё возбуждало с сексуальной и эстетической точки зрения.       Пленить самого принца, будущего правителя, которого он был бы удостоен увидеть пару раз в жизни — эта идея казалась ему гениальной. Он жил ей несколько лет, приживаясь с ней в одном разуме и теле, принимая как данность то, что он сможет получить то, что так желает. Всё другие победы, исполненные с извращённой безупречностью, будто бы померкли и перестали интересовать. Всех своих наложников он раздал как обычных бордельных шлюх, полностью перестав к ним заглядывать. Они слишком скучные, слишком предсказуемые. Джонас думал, что Олаф сможет сломаться. Что он начнёт получать такое же извращённое и больное удовольствие, как и он сам. Но виконт ошибался. Даже делая самые гадкие и унизительные вещи, носитель голубой крови оставался будто бы не здесь. Будто бы он проснётся… и окажется в своей постели за сотни километров от этой ужасной усадьбы и забудет всё произошедшее, как неудачный сон.       Мужчина больше не хотел продавать принца, он хотел стать ему единственным хозяином, который иногда позволяет другим поиграть с его игрушкой. Мира уговаривала его не отказываться от большого дохода ради мальчишки. Она предостерегала его, что слухи рано или поздно, но могут дойти и до короны. И если они придут к нему, то их всех ждёт верная смерть или хуже. Но Джонасу было всё равно. Да и никто же не доложил ещё князю. Георг лежал на коврике в кабинете и дремал. Виконт с завистью посмотрел на животное, ведь ему невдомёк, какие же противоречия могут твориться в человеческой душе.       — Может, поселить его отдельно, как думаешь, пёс? — невольный собеседник вопросительно дёрнулся, будто бы спрашивая «что? зачем?». — Всё равно это парочка, мне кажется, на него плохо влияет…       В голове уже появилась идея. Мальчишка прекрасен. Джонас определит ему другую комнату, а потом свяжет. Перед глазами предстала картина, как Олаф стоит посередине комнаты, с подвешенными руками за потолок, закрытыми глазами, щёки его влажные от слёз, а подбородок — от слюны из-за кляпа. Вокруг пустота и эхо. Полный доступ к телу и дальнейшие возможности для манипуляций.       Определённо. Надо так сделать. Немедленно.       Он позвал слугу. Приказал найти свободную комнату и вытащить из неё всю мебель и потом позвать его, чтобы он показал, куда именно в потолок нужно вбить петли. Джонас очень хотел, его пальцы подрагивали от нетерпения, а в глазах появился знакомый норвежцу маслянистый блеск.       Настало время по-настоящему приручать свою игрушку к хозяйским рукам.