Ты полюби меня пьяную.

— Спасибо. — За что? Не знаю, каким способом Рафаэль вновь заставил меня перейти порог их с братьями дома, заставил вернуться, но я снова здесь. Мельком взглянув в закрытую дверь лаборатории, я прошлась на кухню, поставила чайник и села за круглый стол. Раф принёс пакеты и начал их разбирать, сняв и бросив на диван куртку, оставшись в майке. — За экстрим в ночное время. И ты мой персональный психолог. — Вот только не надо вот это вот! Раздражает. Улыбнувшись, я присмотрелась к парню: он же явно был уставшим, белки глаз покраснели, руки слегка дрожали от перенапряжения, губы плотно сжаты, а неизменная морщинка между глаз начала давить на совесть. Благо Рафаэль заметил меня около моста, ибо без него я хуй знает, куда бы подалась. — Никуда б ты не делась. Из-под земли достал бы. — Я тебя волную, Раф? Из пакета громко вывалились сливки и темный зернистый кофе. Я уставилась на это, прекрасно понимая, для кого они предназначались. Темперамент же хмыкнул и положил упавшее на верхнюю полку кухонного шкафчика. — Я не говорил такого. Но ты думал об этом? Сорвиголова для меня всегда был чем-то непонятным: одновременно быть как холодно безразличным, так и обжигающе заботливым. Мне казалось, такое не может сочетаться в одном существе, но Раф каким-то образом это умел. Уметь приручить в себе и воду и огонь — это не каждому под силу. — Голодная? — Неа. Я в душ. Услышав одобрительное хмыкание, я направилась на верхние этажи, в конце коридора которых и размещалась ванная комната.

***

       Разобрав пакеты, Рафаэль почувствовал неладное. Повернувшись, бунтарь увидел, как из комнаты в конце коридора вышел Донателло. Растрёпанный, сонный и отчего-то счастливый. Оскалившись и сжав мощные руки в кулаки, чтобы сдержать порыв дать в предательскую морду своему брату, Рафаэль отвернулся, начав жарить резанный картофель на сковороде.        Подрезав чуть лука и зелени, подбросил во вкусно пахнущий ужин. Рядом возник Дон, откупоривая новую банку кофе и ища среди моря грязных кружек отчасти чистую. — Добрый вечер, Раф. Как дела? Налил вишневого сока в стакан, облокотился о столешницу и неодобрительно посмотрел на младшего. — Как куча мала. А ты как? Дала наконец-то твоя? Донателло замер с ложкой на полпути. — Не понимаю, о чём ты, Рафаэль. Ну да ладно. К чему эти секреты, мать вашу. Всё же на лице написано. — С каких пор ты стал дурачком, Донни? Вроде всегда был со смекалкой, а тут резко отупел. Рыжуля дала зелёный свет, говорю? Донателло продолжил подливать себе кипяток, стараясь удержать клокочущее в душе раздражение от того, что в его жизнь лезут все, кому не лень. — Эйприл пробыла у меня всего ничего, попросила помощи с поиске нужной информации. О чём ты, Раф? Послышался резкий и громкий стук чего-то тяжелого о стол, заставив скатерть прилично съехать в сторону, обнажая согнувшееся внутрь от силы удара деревянное покрытия. Дон ошарашенно наблюдал, как лицо старшего брата наливается кровью, глаза теряют осмысленность, а руки неосознанно натягиваются до бьющей жилки на тыльной стороне. Такое состояние могло означать только одно. Беги. Ради своей же жизни. — Если ты не ответить мне на вопрос, какого хера ты лобызался со своей рыжей на глазах у Доминики, то с тобой будет то же самое. Донателло сглотнул и нахмурился. Никки это… видела? На закоулках поддернутого счастьем мозга сразу вспомнился странный шум у двери, громкий стук, а потом опять сладкие губы рыжей девушки. Это была Доминика. Она уронила поднос. Он же действительно настолько тупой, что не догадался с первого раза, что это была она, а не пустоголовый Майк, испугавшийся, что зашёл не в то место, не в то время. — Мда, гений. Гениально тупо. Ещё скажи, что ты не в курсе, что она сбежала из дома. Она сбежала из дома?! Болезненно дернувшись, Донателло кинулся в сторону выхода, отложив кружку с кофе, но его остановила крепкая ладонь брата на плече, который каждым словом ещё больше сжимал свои пальцы на тонкой коже. — Спокойно, герой, поздно дёргаться. Я нашёл её и привёл обратно. Вот скажи мне честно, Дон: ты её любишь? Ты понимаешь, в каком смысле. Сглотнув, младший вяло грохнулся на стул, потирая разболевшуюся голову. — Люблю. Только не в том смысле. Рядом бухнулся старший, отключив газ и накрыв крышкой картофель. — Ты делаешь ей больно вот таким поведением. — Я знаю. — Тогда какого хера ты ничего не делаешь?! Мать твою, Дон, она готова ради тебя в лепёшку разбиться, а тебе хоть бы хны. — Я тоже за неё готов в лепёшку разбиться. — Не в смысле братских отношений, блять! Сжав голову в зелёных руках, гений устало прикрыл глаза. Некстати перед глазами сразу пронеслись картины минувших минут, вырисовывая единственно живущую в его сердце девушку. К его разочарованию, это сердце занято полностью. — Я… не знаю, как ей ещё об этом сказать… — Она не опустит руки. Но руки ей опускаешь ты, Дон. Рафаэль нахмуренно посмотрел на поникшего гения и сжал в руках стакан, мысленно возвращаясь на мост и вспоминая её влажные карие глаза. — Она на остальных плевать хотела, но по отношению к тебе она… будто… снимает всю эту клоунаду, оставаясь голой душевно… И всё, что она говорит тебе, о тебе, с тобой, всё это… искренне. Это то, чего не хватает твоей кукле, Дон. Она разучилась видеть разницу между наигранностью и искренностью. У Домми же всё на лице написано: если ей срать — ей срать, если нет — она за тебя под поезд ляжет, и это будет от всей души. Допив безвкусный сок, Раф отодвинул стакан, откинувшись на стуле, скретив руки на груди. — Завидую я тебе, Донни. Такую под боком имеешь, а тянешься к низам. Ещё и ломаешься, как заядлый девственник. Отодвинув стул и взяв пачку сигарет с кармана куртки, старший вяло пошёл к выходу, оставляя гения наедине с его мыслями.