Show Me Love

Объяснив ученикам тему — повторяли простое будущее время, я раздал ученикам листочки с тестами, сказав в оставшееся до конца урока время их прорешать. Сам сел за свой стол и посмотрел, наконец, на Рому, от которого я так старательно отвлекался способом урока. Парень даже не пытался ничего писать — просто сидел и черкал что-то в своей тетрадке. Прозвенел звонок, и подростки, накидав мне на стол листочки, убежали. В классе остались только Рома и Катя — лучшая ученица. Единственная из класса, к которой я хорошо отношусь, потому что она думает о своем будущем и старательно учится. Парень встал, кинул тетрадку с ручкой в сумку и подошел с листочком к моему столу. Он аккуратно положил свой тест поверх остальных работ и пошел собирать вещи. Я глянул на лист, где была написана дерганым почерком лишь его фамилия. Рома даже не пытался отвечать на вопросы. Ну, а что я хотел?.. Парень же не изучал английский раньше. Надо бы на дополнительные пригласить… О, так я же уже приглашал, первого сентября! Только он не пришел, да и не до дополнительных было. Перед глазами всё еще стоит сцена, как мальчик стоит передо мной, в столовой, испуганный; падает в обморок. Интересно, он ел что-нибудь с того дня? И кажется мне, что нет… — Тебя ведь Рома зовут, да? — тихий голос девушки. Я посмотрел на то, как она подошла к Волкову и смущенно улыбнулась. Парень в ответ молча кивнул, продолжив собираться. Я бы расценил этот жест, как отказ разговаривать, но Катя не сдалась. — А я Катя. Катя Смирнова. Хочешь… будем общаться? — робко предложила она. Рома, наконец, посмотрел на неё. Я задержал невольно дыхание: вдруг он ответит «да»? Так, ну и что с того? Успокойся. Повел себя, как ненормальный эгоист. Мой, не мой… Конечно же не мой. Парень, тем временем, покачал головой и ответил довольно сухо. — Прости, не нуждаюсь в общении. Да и ты не порти себе жизнь, общаясь с такими, как я. Девушка опустила голову, покраснела и, бормоча какие-то извинения, пулей вылетела из кабинета. Мы снова наедине. — А какой ты? — вдруг вырвалось у меня. Рома вздрогнул, словно забыв на мгновение о моем присутствии. Повернулся ко мне. В темных глазах оттенок грусти. Он натянуто усмехнулся и покачал головой. — Подслушивать нехорошо, Константин Николаевич. — Я не подслушивал, а услышал случайно, — и почему мой голос прозвучал виновато?.. — Простите, я не хотел, — он осекся; видимо подумал, что перешел рамки. — Да ничего страшного. Бывает, — улыбка вернулась на моё лицо, но он её уже не видел. Рома шел к двери, как тут меня осенило — дополнительные! Окликнул Волкова, и тот послушно обернулся. — Ром, останься на пять минут, мы с тобой так и не обсудили дополнительные занятия, — попросил я его. Первой мыслью было то, что парень меня проигнорирует и уйдет. Однако, подросток спокойно сел на парту и посмотрел на меня. Я, совершенно не зная с чего начать разговор, смотрел в ответ. Темные глаза не выражали никаких эмоций. Рома скрестил руки на животе и чуть ссутулился. Так я и думал — опять не ел. Господи, ну неужели это так трудно — попросить поесть? Он же умрет от голода! Тут я заметил, что парень слегка приподнял бровь, вежливо выразив ожидание. Ах, ну да, я же все это время молча сидел и пялился на него. С чего бы начать… Для начала, конечно, самое основное — необходимо подтянуть Рому по языку. Да какое там «основное». Основное — с проблемами его разобраться. Если с первым неприятностей не предвидится, в конце концов — я учитель и имею полное право назначать дополнительные уроки, то со вторым куда сложнее. — Ты же знаешь, что тебе необходимы дополнительные занятия. Я надеюсь, ты подумал об этом? — начал с простого. Дождался утвердительного кивка и продолжил. — Хорошо. Видимо, нам с тобой придется заниматься каждый день после уроков, чтобы ты нагнал ребят. Честно говоря, у нас в школе английский не настолько сильный, по сравнению с другими, так что проблем быть не должно. Кивнув самому себе и, не обращая внимания на молчание Ромы, деловито продолжил. — По пятницам, разве что, не смогу с тобой оставаться, у меня собрание допоздна, потом еще дела дома. Я услышал глухое «угу» и подытожил: — Значит, договорились. Каждый день, кроме пятницы, будем заниматься. Поначалу по одному часу, а дальше посмотрим, — признаться, я надеялся, что мы потратим, как минимум, полчаса на обсуждение будущих дополнительных. Рома сидел и молчал, как воды в рот набрал. А ведь, кроме воды, у него ничего и не было… Конечно, я бы мог силой оттащить парня в столовую и заставить поесть, но тогда я бы окончательно потерял и так небольшое доверие с его стороны. — Ты себя хорошо чувствуешь? Ничего не болит? — Да, всё нормально, я пойду. Мне домой надо, — тихо сказал Волков. Но… а что я ему скажу? Всё, хватит бояться, я же обещал себе, в конце концов. — А ты… не хочешь мне сказать, откуда все эти синяки? — и тут же понял, что сморозил глупость. Не так стоило начинать, черт. Но было уже поздно. Парень резко вскинулся, в глазах промелькнула злость. — Нет, не хочу. Это не Ваше дело. До свидания, — отчеканил он и выбежал из класса. Замечательно. Просто отлично. Теперь Рома меня и близко не подпустит, если я попытаюсь еще раз выяснить. С досады пнул ближайшую парту, на что та сухо треснула и покосилась.

***

Странная она, эта девчонка. Тут же расстроилась, услышав мой резкий ответ, и вылетела из класса. Не жалко. Мне не нужны друзья и приятели, тем более из одноклассников. Когда я сдохну, не хочу, чтобы все начали носиться и сюсюкать всякую ложь типа: «Какой же он был добрый, хороший, ответственный, как жаль, что он так рано ушел…» Не хочу, чтобы меня помнили. Наверное, это звучит странно, ведь все люди хотят оставить свой след в истории. Но не я. Мне плевать. Я давно разучился мечтать о счастливом и светлом будущем, ведь его у меня не будет. Либо не доживу сам, умерев от голода, либо отец добьёт меня однажды. Константин Николаевич опять полез с вопросами, да еще и с такими. Я видел, что он волнуется. Зачем?.. Он — учитель, я просто ученик. Вчера ещё понятна была реакция мужчины — наверное, подумал, что я умираю. Сейчас уже хватит. Дополнительные какие-то. Нужны они мне… Ладно, я совершенно не в настроении спорить, да и вообще разговаривать. Мысли о смерти немного угнетают, похоже, что какая-то часть меня ещё не хочет уходить. Послушно вернулся назад и сел на парту. Что-то затянулось молчание. Учитель просто сидел и как-то странно на меня смотрел. Пожалуйста, только не вопросы. Вот не надо, спасибо. Подумал уже о том, чтобы окликнуть его, но тут учитель сам пришел в себя, начав разговор. Хоть об уроках говорил, уже хорошо. Голос у него действительно приятный. На уроке Константин Николаевич говорил, в основном, на английском, который я не понимаю, и это бесит. А сейчас я слушал именно его; мужчина нервно мял воротник пальцами и отводил глаза. Наверное, не стоило так резко отвечать. Но ведь правда, хватит уже бессмысленных волнений. К концу уроков Константин Николаевич стал встрепанным, меня это немного даже развеселило. Ему так больше шло. Впервые задался вопросом — а сколько же учителю лет? Вряд ли больше 35, на мой взгляд. Странно все это, конечно. Сидел, разглядывал, краем уха слушая про дополнительные. Я ещё никогда не смотрел на человека так, желая запомнить каждое движение, успеть заметить любую, пусть даже и не значительную, деталь. Кто он, и кто я? У него будущее есть, у меня нет. Он счастлив, я нет. Я скоро умру, а ему еще жить и жить. Мы слишком разные, и всё равно, какой-то далекий уголок моей души выл, просил, чтобы Константин Николаевич был тем, кто вспомнит обо мне тихим зимним вечером, сидя в уютном кресле с чашкой кофе. Слышал его уточнение, что по пятницам учитель не сможет заниматься со мной. Вроде бы ничего такого — не сможет и не сможет, собрание и собрание, но последующие слова были подобны удару отца под дых. Дела дома. Я успел заметить, что обручального кольца у него на руке нет, а значит дела могут быть только с девушкой. Любимой… Не понимаю, что вызвало такую реакцию. Ну девушка, и что. Почему это должно меня волновать? Искал ответ на этот вопрос, в то же время ощущая, как становится жарко в груди, учащается сердцебиение. Наверное, я просто ему завидовал. Что его кто-то любит, о нем кто-то заботится… Завтраки ему готовит, например. С утра провожает, вечером ласково встречает. Да, так и есть. Это зависть. Живот резко заболел, словно напоминая о том, что на завтрак, в который раз, ничего не было. В глазах снова начало темнеть. Ну нет, ну пожалуйста, только не очередной обморок на его глазах! Постарался выровнять дыхание и нормально встать. Так, вроде бы отлегло. Тут мужчина задал вопрос про синяки, и меня аж передернуло. Никогда. Никому. Ни за что. Не скажу. Даже Константину Николаевичу. Никто не имеет права знать, никто! Я выбежал из класса, лицо горело. Мне плохо… Единственным моим желанием было доползти до дома, стрельнуть у кого-нибудь сигаретку по пути и забыться сном. Стоило прекращать «дружбу» с учителем, раз мне так хреново. Он будто открывал во мне глубоко скрытое, сдирал корки с душевных ран, и мне это совсем не нравилось. Солнечный свет нещадно слепил глаза, когда я вышел из школы. Прикрыв глаза одной рукой, а другой поудобнее перехватив ремень сумки, я шагал по ступенькам. Когда спустился, солнце скрылось за облаком, и я увидел, что передо мной стояли те самые парни. Так… очень круто. Они встали полукругом, чтобы не дать мне уйти. Они мерзко ухмылялись, разглядывая меня. Главарь вразвалочку подошел ко мне, держа руки в карманах джинсов. — Ну чего, малой, ножик твой тебе сейчас не поможет, — сказал он, наклонившись к моему лицу. Запах дешевой мятной жвачки. Сморщился — никогда не любил мяту. Я смотрел в глаза парню, краем глаза отметив, что пацаны сжали полукруг. Местный король гопоты, похоже, еще что-то втолковывал своим отвратительным голосом. А на меня накатило дикое раздражение, я сжал кулаки крепче и бросил на асфальт сумку. Потом поднял голову, словно принимая вызов. Урод, мне давно хотелось выместить на ком-то всё накипевшее, так что ты вовремя подвернулся. Он слегка удивлен, это видно по глазам. Но, в следующий же момент, пацан замахнулся и ударил меня по лицу. Черт побери, где моя реакция?! Поморщился от боли и злобы. Собрался с силами, набросившись на него и колотя по всему, куда только кулаки попадали. Попал ему в солнечное сплетение. Я со злорадством смотрел, как уёбок охнул от боли и отшатнулся от меня, громко матерясь. — Ах ты ёбаный пидор! — заорал он и повалил меня на землю. Спиной ударился об асфальт, но ничего, это не так уж больно. Запустил пальцы в волосы пацана и дернул на себя изо всех сил, от чего он взвыл, яростно нанося удары мне по ребрам. Я не чувствовал ничего, все заменила злоба. Мне удалось заехать уёбку кулаком в нос, от чего тот на мгновение потерял контроль, и я оказался сверху. Отлично. Пользуясь ситуацией, молотил кулаками по его телу, а уебок пытался вырваться. Я услышал чей-то громкий голос, и, кажется, кто-то попытался расцепить нас. Ну уж нет, уроды, я его добью! Каким-то образом мы поднялись на ноги и просто старались причинить друг другу как можно больше боли, сцепившись руками и пинаясь ногами. Я замахнулся, намереваясь окончательно сломать пацану нос, но вдруг увидел за его спиной директора. Что за?.. Мужчина, весь красный от злости, тянет уёбка на себя. А меня, в свою очередь, тоже обхватили сзади и потянули назад. Да блядь, какого хрена?! Я еще не закончил! Злобно рычал и извивался в руках человека, держащего меня. Дай же мне закончить! — А ну, успокоились оба! Развели тут петушиные бои! — заорал директор. Пацан перестал вырываться из его рук и злобно смотрел на меня. Из его разбитой брови текла кровь. Злорадно усмехнулся — око за око! Вертеться я перестал. Ах ты черт, все-таки больно он меня… Прикусил губу, дабы перетерпеть. Меня плотно прижали к себе, и я ощутил приятный запах одеколона. Руки — очень теплые, держали хоть и крепко, но не причиняя боли. Но кто?.. Я повернул голову, насколько позволяло мое положение, и увидел испуганные глаза Константина Николаевича. А, так это он. Снова он. — Константин Николаевич, отпустите этого! Что удумали, а?! Сейчас быстро разберемся! — распалялся директор, в свою очередь отпуская уёбка. Тот фыркнул и отошел подальше, демонстративно отряхивая свою одежду. Учитель отпустил меня, и я чуть ли не выпал из его рук на асфальт. Агрессия, придававшая мне сил, куда-то испарилась, оставив мне боль и полумрак в глазах. Глубоко вздохнул. Так, где-то сумка была… Константин Николаевич весь растрепанный, но бледный, в отличие от директора. У него обеспокоенное лицо, но учитель ничего не сказал. Я поднял сумку и закинул ее на плечо. — Пошли в школу, быстро! Вы двое, впереди пойдете, и без глупостей! — с угрозой сказал Герман Львович. Молча пошел к школе, ко мне присоединился уёбок, толкнув меня плечом и оставив за собой первое место в забеге до кабинета директора. Я лишь злобно зашипел, так как сзади почти вплотную шли двое мужчин. В таком быстром темпе мы дошли до двери, расположенной в конце коридора. Директор открыл кабинет и зашел внутрь первым. За ним — Константин Николаевич, а потом и мы с пацаном. Герман Львович уселся за свой стол, мой классный руководитель встал за ним, все еще смотря только на меня. Мы с уёбком встали перед ними, бок о бок. Я мрачно уставился на директора — тот вытирал платком потное лицо. Наконец, он закончил, и посмотрел на нас. — Ну, и что все это значит? Паша, ты ведь так спокойно закончил прошлый год! Почему опять драки? — раздраженно спросил мужчина. А, так значит, его Пашей зовут. Приму к сведению, но для меня он все равно уёбок. — Я тут не причем, это он полез в драку, Герман Львович! — возмущенно ответил пацан, разводя руками. Наглая ложь. Директор перевел взгляд на меня. — Это правда? А меня, почему-то, пробивает на «ха-ха», всё начало казаться таким нелепым. Конечно правда! Я же тут главное зло и местный заводила! Живот скрутило. Я скривился и таки прыснул от смеха. — Что смешного? — голос Германа Львовича эхом раздался из темноты в моих глазах. А я уже ржу почти в голос. Может, просто истерика?.. — А кому Вы больше верите? — издевательским тоном спросил у него. Голова закружилась, и я оперся рукой о шкаф, стоявший рядом. — Это что за вопросы такие, Волков? — недоуменно спрашивает директор. Действительно, что за вопросы такие. Ха! Ха-ха-ха! Не дождавшись от меня адекватного ответа, директор снова переключил внимание на уёбка. А мне стало совсем плохо… Черт. Мурашки по телу, в глазах темно, тошнит. Если я наблюю в кабинете директора, меня точно исключат. Поэтому, пора отсюда бежать. — Герман Львович? — Чего, Волков, созрел для извинений? — Нет. Я выйти хотел, в туалет. Можно? — собственный голос слышу, словно через вату. — Что, сейчас?! — директор явно охренел. Я кивнул. Ох, не стоило, стало еще хуже… Кажется, коленки затряслись. Мне очень холодно. — Очень надо, правда. — Ладно, Волков, иди, только быстро. Мы еще не закончили, — отпустил он меня. Я развернулся и наугад побрел к выходу, держась за стену. Рядом с кабинетом — туалет, вот туда и надо дойти. Я вполз в помещение, зашел в кабинку и заперся. Нащупал бачок и склонился над ним. Организм долго ждать не стал — меня сразу начало мучительно выворачивать собственной желчью. Это ещё больнее, чем удары. Живот скручивало рвотными позывами, а выблевать нечего. Трясущимися руками держался за ободок унитаза. Рвать меня перестало минут через пять. Все горло саднило и горело, словно я выпил кислоты. Осторожно поднялся на ноги, держась руками за живот, немилосердно ноющий. Смыл за собой и вышел, придерживаясь холодной кафельной стены. Мне хотелось пить. Тут были раковины. Я поднял голову и столкнулся взглядом с Константином Николаевичем. Он выглядел испуганно, я плохо видел из-за темноты в глазах. Напустил на себя невозмутимый вид — хватит мне уже того, что учитель один раз увидел мою слабость. Нет уж, дудки. Я сильный, и у меня все отлично. Склонился над раковиной, включил воду, начал умывать лицо и хлебать из ладоней отдающую канализацией жидкость. Ну да, отлично… Меня снова перекрутило от боли в животе, и я, не удержавшись, тихо зашипел. Легкие шаги за спиной — мужчина подошел ближе. — Ром, тебе совсем плохо? Где болит? — нервный голос. Я не ответил, боль все ещё не прошла. На глаза навернулись слезы, дыхание совсем сбилось. Ну что же это такое? Все поплыло, и я завалился на бок. Плохо, плохо, плохо, очень плохо… Учитель обхватил меня за плечи и почти на себе потащил на выход. — Мне лечь… Надо… Сейчас… — с трудом выговорил слова. Мужчина не ответил, уводя меня куда-то. Мы зашли в какое-то помещение. Меня уложили на что-то мягкое, покрытое гладкой кожей. Лег на бок и скрючился, держась за живот. Константин Николаевич где-то суетился, потом снова подошел ко мне, и на мой лоб опустилось что-то холодное и мокрое. Тряпка, наверное. Меня трясло от холода, вот бы сейчас одеяло… Словно услышав мои просьбы, меня накрыли чем-то не слишком толстым и пахнущим одеколоном. Вкусно… Глубоко втянул в себя воздух. Я засыпал. Тихие голоса вдали — директор, вроде бы, и Константин Николаевич. Попытался прислушаться к диалогу, но силы меня оставили, и я провалился в темноту.