Шрамы

Мы идем по ржавым шпалам, Олег шагает чуть впереди меня. Легкий, веселый, широкоплечий, словно излучает молодость и силу. Про таких вроде говорят: кровь с молоком. Идет и улыбается, будто ему и не страшно вовсе, словно не было этой утомительной бессонной ночи. А ведь еще на днях он чуть не плакал, умоляя меня взять его с собой на Зону. «Возьмите меня, Рэдрик! Я хочу идти только с вами, другие никуда не годятся!». Черт с тобой, тогда подумал я. Ты знаешь, на что идешь. Вокруг лежит густой туман, пахнет болотом и чем-то ржавым. Тяну ноздрями воздух: вроде бы безопасно. Можно устроить привал на вагонетке, стоящей чуть поодаль. Олег идет следом за мной, послушно, как верный пёс. Точно по моим следам, как я ему и велел. Идёт и опять улыбается, то ли мне, то ли своим мыслям. Мы, вроде бы, ровесники, но такие разные. Я выгляжу лет на десять старше него, да и думаю как старик. Или дело не в возрасте, и он просто глупец, решивший что Зона — парк аттракционов. Мало кто улыбается по первому разу. Да и по последнему. Говорю ему сесть, и он послушно садится, ровно там, где стоит. Как я ему и велел. Хороший мальчик. Могли бы сработаться. Достаю из рюкзака термос с кофе, бутерброды и флягу. Предлагаю ему глоток, а он лишь морщится: — Мне не надо для храбрости, мистер Рэдрик, да и не замерз я пока. — Сергей, — выпаливаю я, черт знает зачем. — Меня зовут Сергей. Рэдом меня еще в школе прозвали, за рыжие волосы, а как на Зону стал выбираться, всем говорю, что Рэдрик. — Олег смотрит на меня своими огромными карими глазами с видом, что ему открылось нечто сакральное. — Можешь звать меня, как тебе нравится. И давай на ты, мы с тобой всё-таки уже пуд соли съели. Делаю долгий глоток из фляги, а жидкость комом стоит в горле. Надо же, теперь этот парень единственный из ныне живущих, кто знает моё имя. И чего меня на откровения понесло? Жалею его, что ли… Хотя он не разболтает, это я точно знаю. Хороший он больно, сидит, в рот мне смотрит. Да еще сивуха эта на голодный желудок, вот язык и развязался. Устал я от всего, говорю, мир наш гнилой, кого хочешь доведет. Гнилой, больной, не лучше Зоны, говорю. А Олег слушает, верит. — Вы… ты. Ты серьезно веришь, что эта штука исполняет желания? — Спросил, и взгляд отвел. Знает, что лишнего спрашивает. — А ты откуда знаешь, за какой такой штукой мы идем? Смеется, стесняется, волосы на макушке лохматит, но отвечает честно: — Да вот догадался! Видел я, как вы с отцом дирижаблик испытываете, мешок с камнями над землей поднимаете. Да и то, что ты сейчас говорил. Ты ведь за этим сюда, правда? Вылечить мир? Смотрю на него исподлобья и молчу. Глупый ты, Олег, слишком уж хороший, как не с этой планеты. — А я ради отца пошел, — говорит, и снова волосы лохматит. — У него ведь ноги… Ну, вы… ты знаешь. — Знаю. — Протягиваю ему фляжку, вижу, созрел, тема больная пошла, про отца его, гниду. Олег фляжку берет, но как-то виновато, мол, просто холодно здесь: — Я знаю, что вы с ним не друзья, чтобы он ни говорил. Слышал, как он тебя сосунком называет… — Говорит всё это, и чуть краснеет, да ботинком землю ковыряет. — И шар ваш видел. Вот и подумал, что тоже хочу попробовать. Не найдем эту штуку, так и ладно, но вдруг получится. Я бы отцу ноги попросил… — Вздыхает вдруг тяжко, делает глоток из фляжки. — Хотя послушал я тебя, и думаю, прав ты. Нужно мир спасать, чтобы все счастливы были. Тогда и отцу ноги будут, и нам с тобой чего… Слушаю его и думаю, что вот этим мы и разные. Я о себе всё думаю, а Олег об отце и мире во всем мире. Я ж ему это так всё рассказывал, про болезнь мира, не серьезно. Хотя черт знает, что бы я попросил. Власти? Денег столько, чтоб о них не думать? Не знаю, да и не важно, Золотой Шар мы все равно еще не нашли. Из тумана донесся протяжный скрип, Олега аж передернуло, а мне, глядя на него, смешно стало. Почти в два раза меня шире, а побледнел весь, на школьника похож, которого мать с сигаретой застукала. Смеюсь, а он краснеет, глаза прячет, стыдится своего испуга. Даже жаль его. Неужели между нами разница всего в год? — Что, замарал штанишки? Привыкай, дружок. И не сердись на меня, — тихонько пихаю Олега кулаком в плечо, до тех пор, пока он не смотрит мне в глаза. Аж слёзы у парня на глазах выступили, откуда ж он такой взялся. — Ну, хватит сидеть, пора! Достаю карту, Олег через плечо мне смотрит. Вроде бы уже не так далеко, и ориентиры все совпадают, точно по пунктиру пойдем. — Не забыл, что мое слово — приказ? — Смотрю, кивает. — Ну что, Олег, готов? — Готов, — улыбка с лица пропала, чувствует, легкая дорога кончилась. Отвечает мне глухо, чуть слышно, но я вижу, что и правда готов. И мы идем, по вони и трясине, и вокруг ничего живого, кроме нас с Олегом, даже мухи тут не живут. Идем до камня, в сторону карьера, к той точке, которая на карте была обозначена «Хлюст». Говорю Олегу, мол, вот это был некий Хлюст, он не слушался старших и теперь лежит там специально для того, чтобы показывать умным людям дорогу. Всё, говорю, понятно? Он только кивает, да моргает часто. Идет осторожно, чуть впереди, а я думаю, что из Олега мог бы выйти неплохой сталкер. Сильный, аккуратный, со старшими по Зоне бы потаскался, и, может, вышел бы из него толк… Опять я его жалею? Ха. Меня никто не жалел. Задумался я, а ногами чувствую, трава под ногами не шуршит, скрипит. Кидаюсь на землю и кричу Олегу: «Ложись! Не шевелись и терпи!». То ли не расслышал он меня, то ли терпеть не смог, смотрю, назад ломанулся, куда никак нельзя. Хватаю за ногу, на землю валю, держу обеими руками, и думаю, что по зубам ему надаю, как только всё закончится. А не кончается очень долго. Словно углем раскаленным меня осыпает, одежда горит, кожа лопается, и я кричу. А потом снова стало можно дышать, и я лежу, дышу, думаю, что обварился и к Шару точно уже не дойду. Хватаю ртом воздух, и вдруг вспоминаю про Олега. Это дает мне сил. Смотрю, лежит рядом, не шевелится. Мордашка вся в крови, брови сгорели. Очнулся, лицо щупает, больно ему, вижу. Но он не ноет, только все лепечет что-то, мол, я сам, Сергей, виноват, спасибо, что спас. Больно надо было бы мне тебя спасать, если бы не Шар, думаю, сдался ты мне. А сам руку ему протягиваю, помогаю подняться, и веду дальше за собой. И мы идем, по мерзкой жиже, когда я слышу жужжание где-то сверху. Теперь Олег слушает меня беспрекословно и вовремя пригибается, избегая электрического заряда в голову. Я на корточках иду, и он за мной, я голову опускаю, и Олег также. Хороший он парень. Смелый. Глаза вытаращил, губы все белые, но идет еще аккуратнее прежнего. Стыдно ему за непослушание, вижу. Правда, неплохой был бы сталкер. Дошли до фургона облупленного, и я встаю, фляжку достаю, давно уже выпить пора. И Олег ко мне руки тянет, бормочет сбивчиво: — Как же мы с тобой обратно-то пойдем, Серёж? «Сереж». Шустрый ты парень, Олег. Не хочу я, чтобы ты меня так звал, да молчу. Знаю, тебе это нужно, перепугался знатно. Думаешь, что мы теперь друзья, а я ни объяснять, ни врать тебе не хочу, молчу — и только. Вокруг всё ноет от зноя, от вони, и меня морщит от каждого шага, что я делаю по этой горячей мути. Дико болит обгоревшая кожа, но права на слабость я не имею. Только не сейчас. Делаю шаг, второй, третий, сотый, да Олегу кричу: «Давай, давай, быстрее». А сам думаю, ради чего я здесь? Что хочу менять? Я остановился, тут же замер и Олег, уставившись вниз. В глубину карьера уходит дорога, туда-то нам и нужно. Справа от дороги — белый откос, слева — ржавый ковш экскаватора. И кляксы, черные кляксы в пыли. Как знать, может каждая клякса — некогда человек? — Дошли, — шепчет Олег самыми губами. — Мы дошли, Сереж! Он смеется, стучит ногами по земле и не сводит глаз с точки внизу. Наконец, и я смотрю туда. Вот он, Шар. Только не золотой, скорее медный. Вон он, совсем близко, лежит среди слежавшейся породы… Осталось немного. Олег бросает куртку на землю и бежит вниз, вприпрыжку, а я не спешу его остановить. Смотрю вниз, спокойно, холодно, знаю, что сейчас произойдет, а он все бежит и бежит, и кричит что-то во весь голос. Сначала не слушаю, ни к чему мне это, но потом во мне словно включилось что-то. Бежит Олег, приплясывая, как мальчишка, и кричит: — Мы всё сделаем!.. Серёж! Как ты говорил!.. Вылечим мир!.. Счастье для всех!.. Даром!.. Сколько угодно счастья!.. Все собирайтесь сюда!.. Хватит всем!.. Никто не уйдет обиженный!.. Даром!.. Счастье! Даром!.. А потом замолкает. Не хочу смотреть, но не могу отвести взгляд. Олега поднимает в воздух, затем крутит, корежит, ломает. Я отворачиваюсь, а Олег, кажется, кричит. Мясорубка знает свое дело. И ни одной мысли в моей голове, только фляга сама собой оказывается в руках, и я жадно пью. Ну вот и всё. Тишина вокруг, дорога открыта. Чего мне только надо-то? Бью себя по голове, думаю, ты, сволочь рыжая, не уйдешь отсюда, пока что-то дельное не придумаешь, а в голове ничего, словно внутри меня тоже Мясорубка побывала. Закрываю руками глаза, пытаюсь думать, а потом просто встаю и иду вниз, в карьер. Солнце жарит так, что воздух дрожит, и пятна перед глазами скачут. Иду и думаю, какое я животное. И мыслей-то в голове других как не было, так и нет, а Шар всё ближе. Всемогущий, всесильный Шар. Если ты всё можешь, так вытяни же из меня то, что я хочу! Ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!.. В голове ничего, только проклятый Олег с его чертовой верой в лучшее. На ум не идет ничего, кроме его последних слов. Набираю полную грудь воздуха и кричу: — СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!