(Три звезды)

Когда Мирон узнал, что у него биполярное расстройство, – ему было 19. На тот момент он был абсолютно уверен, что его «проблема» - анорексия, но как-то придя на очередное обследование, на котором настояла матушка, оказалось, что все намного хуже. Врач долго его расспрашивал, осматривал, а потом вдруг попросил позвонить родителям. Мама приехала так быстро, как смогла, врач попросил сначала о разговоре с ней, на аргумент Мирона, что он уже, вообще-то, совершеннолетний, врач лишь грустно улыбнулся. Они сидели в кабинете где-то около часа, Мирон пытался подслушивать, но стены в больнице были необычайно толстыми. Когда он уже насчитал 30 людей, проходящих мимо окна, около которого он сидел – дверь открылась. Мамино лицо было красным, глаза отекшими, она подошла к парню и обняла, Мирон насторожился. Не то, чтобы она его не любила, но она как-то не особо проявляла эмоции после ухода (с ума), его отца, и тут вдруг, на тебе, парень приобнял ее в ответ. - Что случилось, ма? Все в порядке, ты можешь мне рассказать, - парень немного отодвинул ее от себя и посмотрел в глаза, женщина захлюпала носом, но резко взяла себя в руки, промокнула глаза платком и посмотрела на сына. - Мирон, я не думала, что все будет так, врач сказал, что такое очень редко происходит, но… - она замялась, Фёдоров лишь крепче сжал ее руку. – Анорексия – это не твое истинное заболевание, - «Ну же, не томи», хотелось крикнуть парню. - У тебя расстройство. Биполярное расстройство. Мирон помнил, что тогда даже никак не отреагировал на это, потому что самым главным желанием для него было успокоить маму. Осознание придет потом, когда он начнет замечать за собой странности, когда впервые поговорит об этом с Димой. И Дима примет его, несмотря ни на что. У самого Бамберга паранойя, поэтому он всюду следует за Мироном, оберегает, защищает. У Мирона была масса срывов и еще больше просто приступов, Шокк всегда был рядом, единственный, кто вывозил. А потом – тысячу разных обвинений, недопонимание, злость, вражда и расхождение, две прямые, которые когда-то пересекались - теперь стали абсолютно параллельны друг другу. После всей этой ситуации Фёдоров еще долго не мог оклематься, анорексия обострилась, биполярное схватило за глотку с новой силой. Он не знал, что бы с ним было, если бы не новая семья - приняли, успокоили, дали прийти в себя и снова взяться за голову и текста. И с новой силой – в бой, на передовые, писать, записывать, выкладывать, творить. Отдавать всего себя и яростно скрывать от фанатов/воздыхателей/пассий/врагов, что на самом деле за душой. Мирон проводит свои дни в непонятном странствии, а потом появляется он, точнее, они. Слава Карелин, Гнойный, Соня Мармеладова и прочие, прочие. Они мозолят глаза, слух, врываются в мысли и овладевают ими без остатка. Мирон борется, он знает – как это, сдерживать себя, не выставлять мысли и чувства на всеобщее обозрение. Он мужчина, давно уже находящийся под гнетом такого демона как биполярное расстройство – что для него какой-то паренек-фанат. Да вот только Карелин-то не один, у него гарем личностей за плечами. Слава, будто котенок, совсем еще маленький, только глазки раскрыл – мир еще толком не видел, просто из любопытства сует везде свой нос, как-нибудь точно получит, от жесткой ли детворы, от злой старухи или того официанта с бара, что выкидывает объедки, – Слава лакомится и хочет зайти в сам бар, там-то наверняка вкуснее, но официант, внезапно замечая пушистый комок, пинает его со всего маха ногой на улицу. Официант не-на-ви-дит животных. Оксимирон не-на-ви-дит Славу Карелина, потому что тот до боли, до истомы, напоминает жиду самого себя в глубокой юности. Парень презирает всех, не понимает, как можно прогибаться под мир, как можно не выражать свою точку зрения, держать все в себе. Окси тоже когда-то был таким, тоже ненавидел и презирал стадо/вышестоящих/зарабатывающих больше, хотел стать чертовым Робин Гудом и сорвать все маски с этих дотошных, зажравшихся ублюдков, а потом сам стал таким. Хотя Мирон-то считал, что Слава просто глупенький, совсем молодой еще. Ему не объяснишь – уже за тридцать, на попечении люди, которым нужно платить зарплату, а с той, другой стороны – стервятники, которые клюют мозг, которые пристально смотрит, как он поднимается в гору, того и гляди – оступится и упадет, тогда-то они полакомятся свежим мясцом. Мирон не может им этого позволить – поэтому никакого компромата, никаких подтверждений или опровержений той или иной выдуманной в интернетах теории. Молчание. На все вызовы, на все подначивания, на все поливания грязью; от Мирона хейтеры получают лишь одно – тишину. И так было всегда, он мог себя контролировать, закрывать глаза или перебешиваться, но позже успокаиваться, да только в один день не смог. Как же должна была сложиться судьба, что Окси наткнулся на баттл Гнойного с Эрнесто именно в день очередного приступа? Или тот начался как раз после просмотра? Мирон не помнил, помнил лишь свои пальцы, летающие над клавиатурой дорогого компьютера, помнил себя сосредоточенного и настороженного. У мужчины пар из ушей валил – да как этот мальчишка смеет? Перефразирует его слова и считает себя после этого лучше него, не продажный Карелин, видите ли, как же. У Мирона зудит в подкорке и руки чешутся, эта чушка получит от него по самые не балуй, если не зассыт. И Слава не ссыт, Слава принимает вызов и начинается пиздец. Окси пропал, испарился с экранов и из разговоров, не подавал признаков жизни, некоторые считали, что он уже умер от анорексии, кто-то, что мужчина обдолбанный валяется на вписках, кто-то, что готовит невероятно крутой новый альбом и хочет бомбануть с ним в ближайшее время. Мирон же просто сидел дома. И все. Ну, ладно, параллельно он еще наблюдал за Славой, с каждым разом все сильнее пытаясь вбить себе в подкорку, что это последний раз, когда он переходит по ссылке, смотрит баттлы, трансляции и сториз в инстаграмме (конечно же, с левых аккаунтов, они же даже в твиттере друг на друга не подписаны), ну, и кто из них теперь течная фанатка? Мирон не готовится к баттлу, он вообще сейчас абсолютно поглощенный собой, биполярочка чешет мозг изнутри, заставляя с каждым разом чувствовать себя все более незащищенным. Его припадки участились, он теперь, кажется, даже минуты на месте не мог просидеть: в одном положении и в одном настроении. Его бросало в разные стороны, словно на корабле в шторм, и якоря не было, он зацепился за какой-то риф и был вырван с корнем. Посудина Мирона была обречена на вечные скитания по морю. Признаться честно, Мирон раньше вспоминал о Славе, только когда замечал его поползновения в сети, у самого было до хера дел: строится Империя, продаются билеты на концерты, не только на его, планы намечаются, деньги вертятся, и во всем этом должен присутствовать он. И баттл с каким-то парнем – неправильное решение, у Мирона нет столько времени, он понимает. Да, понимает мозгами, но все равно хочется, до зуда под кожей, до шуршаний в мозгах, хочется провести этот баттл, хочется надрать жопу наглому пацану или понять себя/доказать, что еще способен на большее, что жидок, может, и не вечный, но на покой пока не собирается. Мирон не знал точного ответа на этот вопрос. Был уверен лишь в том, что за Славой начал наблюдать, а тому будто этого и нужно было, расправил крылья как павлин, взъерепенился, начал выкидывать фотки/видео/треки по 30 раз на дню. А Мирон следил, будто чертов детектив, почему-то был уверен, что Слава об этом знает, хотя Фёдоров никак себя не выдавал. И в своих попытках разузнать больше, хотя знать большего-то не хотелось абсолютно, на самом деле, Мирон не заметил, как его дни приобрели циклический характер: просыпается – проверяет социальные сети, раньше тоже так делал, но сейчас внимание было направлено только на конкретного человека; приходит на какую-нибудь тусовку, слышит мельком в какой-то группке «Слава Карелин/КПСС/Гнойный», и совершенно «случайно» оказывается на расстоянии слуха от них, сам Мирон никогда ничего напрямую о Карелине не спрашивает, ни у чужих, ни у своих, потому что жизнь научила одному – не доверяй, никогда и никому кроме своей родственной души. Хотя жизнь его и тут поимела, хотя бы на примере родителей, где-то в далеком-далеком уголочке мозга Мирон немного сравнивал Славу со своим отцом, потому что у того тоже было диссоциативное расстройство. Мама рассказывала, что, когда они с отцом поняли, что являются соулмейтами, какое-то время все было хорошо, но мать всегда опасалась, что Ян не выдержит – потому что самый большой процент не состоявшихся пар был именно у диссоциативников, даже при нахождении семьи – некоторые сходили с ума, это, чаще всего, встречалось у людей, которые прожили больше половины жизни с другими личностями; просто представьте – есть у тебя постоянный гомон в голове, и внезапно его убирают и становится тихо, как на кладбище, а ты уже привык, а у тебя уже под коркой записано: «проснулся – скажи личностям «доброе утро», идешь спать – скажи личностям «спокойной ночи», как чертова мантра», поэтому мама ожидала такого поворота событий, но ожидать и получить подтверждение этому – разные вещи. Это не был скандал, не было рукоприкладства, оров, слез, в один день отец просто исчез из их жизни, оставив записку, что не может жить без голосов в голове, что любит до безумия и ее, и маленького Мирошку, но не обещает им счастливой жизни – поэтому и уходит, оставив счет в банке, на определенную сумму для сына, не миллионы, конечно, но на первое время хватит. Фёдорову мама сказала правду сразу, может, это было и неправильно, но с этого дня Мирон поклялся самому себе, что его родственной душой никогда не станет человек с диссоциативным расстройством. Блаженные верующие. Так что, узнав про болезнь Славы, Мирону он стал неприятен на каком-то ментальном уровне. И больше всего тем, что не скрывал своих личностей, а пользовался ими как хотел. Либо это они пользовались парнем? Вот тут тоже был вопрос. Но это не меняло отношения Мирона к многоликому Славе.

***

Как сходят с ума? Мирон теперь это знал. Как зацикливаются маньяки на своей жертве? Мирон теперь и в этом разбирался. Пока уверял себя в полном безразличии к Славе – и смотрел его инстаграмм, да так сосредоточен был, чтобы не дай Боже не поставить пресловутый лайк, что не заметил, как сзади подошел Тимарцев. - Думаешь, просматривая его профиль в инсте, ты найдешь на него компромат? – посмеивается Саша и плюхается на диван напротив него. Мирон, как будто его мамка застала за просмотром порнушки, воровато убирает телефон и напряженно усмехается. - Да он просто в рекомендованных вылез, вот я и решил зайти, - «Ага, и поэтому просматривал фотку, которая была сделана хер пойми, когда», - Окси кривится, Тимарцев на это лишь как-то понимающе улыбается. - Ладно, о твоей личной жизни поговорим позже, тут насчет бара для выступления. Я разговаривал сейчас с Чейни, он сказал, что Карелин тоже будет там в этот же день, что и ты, попросил еще узнать, когда именно, - «бум» - взрывается в голове, этот малой совсем оборзел, ну ничего Мирон научит его правильным манерам, он говорит Ресторатору во сколько планирует быть в баре и снова зарывается в телефон, выходя из профиля Славы КПСС. В тот день все с самого утра пошло по пизде. Сначала он опоздал на встречу с Мамаем, потом возникли какие-то проблемы с визой для Порчи, позже он чуть не влетел в какую-то машину, потому что его занесло на мерзко-скользком асфальте, и вот сейчас он снова опаздывал на встречу, которая по важности для него самого, кажется, перекрывала все сегодняшние дела. Как назло в Питере пробки – что ёбнешься, он не приедет вовремя, поэтому звонит Тимарцеву и информирует только его, не просит передать ничего Карелину и его дружку, потому что Мирону Яновичу, вообще-то, по хуй. И когда после звонка Саше телефон не убирается в карман, а остается так же зажатым в руках, причем пальцы нажимают на номер телефона, бегают по буквам, а в конечном счете жмут кнопку «отправить», для Мирона это немного шоково, в спину надрывно гудят машины, потому что он уже прохерил свой поворот направо, поэтому быстро убирает телефон и втапливает газ. Он несется как прокаженный, виляя между машинами, будто удирает от кого, пока не останавливается на очередном светофоре и достает телефон, который провибрировал в кармане пару минут назад. Читая ответ, Мирон усмехается – мальчишка такой наивный, Фёдоров, почему-то уверен, что писал не сам Карелин, уверен, что это был КПСС. На лице появляется настоящая улыбка, когда он печатает: «Не волнуйся, принцесса, скоро буду», хоть бы парень, после этого, не как реальная принцесса, грохнулся в обморок. Мирон едет дальше, довольный, вдруг телефон звонит, мужчина не смотрит на номер, лишь нажимает на кнопку блютуз-аппаратуры в ухе. - Мирон слушает, - говорит он как-то весело, с чего, вдруг, хорошее настроение? - Привет, это Тимарцев, тут пиздец, короче, Карелин словил какой-то трип и вывалился из машины, когда они с Чейни уже ехали в бар, поэтому я отменил просмотр, сам сейчас еду в больничку, узнать, что да как, позже сообщу тебе, - и он отключается. Окси резко съезжает на обочину и жмет тормоз. В голове – тысяча и одна мысль, крутятся, борются за право главенствовать, руки начинают трястись, голова перестает соображать, и Мирон, где-то на самом краю сознания, начинает искать в бардачке таблетки, понимает - он так спешил на встречу в баре, что забыл их выпить. Приступы под таблетками задавить легче, в какой-то лихорадке он выкидывает из бардачка все, что попадется под руку, а таблетки все равно не находятся, последним, что он успевает сделать, прежде чем провалиться в дикий невывоз – отправить смс Охре с просьбой забрать его, да еще и с геолокацией, какой сильный мальчик. Он не помнит, что делает в большинстве своих срывов, просто сейчас очнулся, в квартире Охры с больной головой, парень сидел рядом на кресле и смотрел в телефон. - Привет, - тихо говорит Мирон, - как же болит голова, - Евстигнеев подрывается к нему и садится на пол. - Извини, мужик, мне пришлось тебя вырубить, иначе последствия оказались бы хуже, - Мирон хочет знать, что он сделал на этот раз? Чешется шея и он тянет руку к ней, но резко стонет, потому что ту прошибает дикая боль, мужчина закатывает рукав и видит толстый слой бинтов, непонимающе смотрит на Ваню. - Когда я приехал – ты уже раскромсал пол салона хер пойми откуда взявшимся ножом, порезал себе руки и сидел с прикуривателем, вжимая его в ляжку, я чуть не блеванул от запаха паленого, а ты бормотал себе под нос что-то типа: «Принцесса канула в лету, упала из-за меня, хуевый я, значит, рыцарь, с повадками вождя», - и ты повторял эту фразу по кругу, сбивался, начинал заново и истерично смеялся, я очень давно не видел тебя в таком состоянии, - Мирон прикрывает глаза, все понеслось в пизду, все заверения разметались в прах. Он сам – уже песок, не способный хоть как-то держаться за голову. Смс-ка «Как ты?» летит в пустоту, и мужчина этому даже не удивляется.

***

Мирон медленно выходит из оцепенения, голова гудит, как после огромной попойки, глаза открыть необычайно трудно, но кто-то сжимает его руку, и он стремится к этому прикосновению, ощущая хоть какую-то связь с реальностью. Его веки трепещут, и он, наконец-то, открывает глаза, поворачивает голову и видит маму. - Привет, дорогой, - тихо произносит она, чтобы не потревожить его голову, мужчина немного вымученно улыбается. Он не видел маму долго, она сейчас живет Англии, в милом домике с большой клумбой, Мирон никогда не считал тот участок своим домом, но матери там жутко нравилось, она всегда, кажется, мечтала о такой старости. - Как ты себя чувствуешь? - Как ты добралась? – перебивает ее Мирон, о себе он позаботится потом. Мама лишь закатывает глаза. - Все хорошо, сынок, правда, я села на ближайший рейс и оказалась здесь весьма быстро. Ты еще больше похудел с того последнего раза, как мы виделись. Ваня сказал, что последнее время ты очень нервничаешь. - Да? А что еще тебе слил Ваня? – нервно и как-то бешено спрашивает Мирон. - Не злись, он твой друг и переживает за тебя, - о, Фёдоров злился, потому что в их компании существовало негласное правило – матери Мирона про его ухудшающееся здоровье не говорить ни слова. Как видно, Евстигнееву нужно будет еще раз все объяснить. - Я бы все равно узнала, тебя обследовали врачи. - Прости, что заставил тебя так волноваться, ма, я правда не хотел. - Ты нашел свою родственную душу? – Мирон прикрывает глаза, каждый раз, когда он встречается с мамой, она задает ему этот вопрос и каждый раз получает один и тот же ответ. Зачем, собственно, спрашивает, думает, что Мирон бы утаил такое от нее? Так странно, она сама, счастливая обещанной жизнью любовью всего пару лет, так сильно хочет, чтобы сын быстрее нашел себе кого-то, так свято верит, что он не повторит ее судьбу. И Фёдоров не повторит, потому что негласное правило «никаких диссоциативно расстроенных в его жизни» все еще действует. - Мам, если бы нашел – я бы сказал, - нежно улыбаясь говорит он. - Хорошо. А что же тогда за мальчик сидит около твоей палаты, как мне сказали, с самого того момента, как тебя сюда привезли? А это случилось два дня назад, Мирон, - мужчина непонимающе смотрит на мать. - Может, Порчи или Тимарцев? – предполагает он, потому что больше просто некому, больше никто так сильно не интересуется его жизнью или не находится в городе. - Милый, я знаю, как они выглядят, а этого мальчика в первый раз вижу. Я подошла и спросила, ждет ли он здесь кого-то? Он сказал: «Жду, когда в палате шнобель задышит», а потом сказал: «Точнее, чтобы пациент очнулся». Подумал и добавил: «Мирон, Мирон Фёдоров, может, вы знаете его». И у него были такие квадратные глаза, когда он узнал, кем я тебе прихожусь, я думала, он из кресла вылетит, а он извинился так мило, предложил принести чего-нибудь, а потом ушел куда-то. Такой обаятельный, знаешь, он мне нравится, - Мирон понял, кто это, осознание обрушилось как лавина где-то в Альпах, это пресловутое «шнобель» звучало в голове после баттла, и никто ему так не говорил кроме одного индивидуума, человека-загадки, человека-отрицания, человека-расхождения – Славы Карелина. В голове мысль не укладывается, а логика не может объяснить данный поступок парня. Переживает, потому что сам же и довел его? Да это бред: Слава и чувство вины – две разные вещи. Тогда, что он здесь делает? - Давно ты его здесь видела? – спрашивает мужчина, потому что мама – единственный человек, которому можно довериться и совсем немного приоткрыть свою ширму мыслей и, может быть, чувств. - Когда я выходила где-то с пол часа назад – он снова сидел на кресле. Я предложила ему поехать домой, сказала, что сообщу Ване, когда ты очнешься. Он поблагодарил, но отказался. - Они с Ваней не общаются. Он вообще ни с кем из моих друзей не знаком толком, - а что, это ведь правда. Мама приподнимает бровь в немом удивлении, эта привычка у Фёдорова как раз от нее. - Не думаешь, что как-то странно не знакомить близких тебе людей друг с другом? - осторожно спрашивает женщина. - Он мне не близкий человек, он мне, собственно, никто - говорит Мирон и за дверью слышится шум, как будто что-то упало, и громкий оклик женщины: «Молодой человек, да что вы себе позволяете?», и такое же громкое в ответ: «Пошла на хуй, тупая овца», а потом топот удаляющихся от кабинета шагов. Мама оборачивается к Мирону и произносит с грустной улыбкой: - Уверен, что он тоже так думает? – спрашивает мама, а мужчина понимает, что, если бы не тысячи проводков вокруг его тела – он бы сорвался и побежал за парнем. После маминого визита к нему заходит врач – тучный мужчина лет 60 с густой бородой. Он с ходу начинает чихвостить Мирона, как нашкодившего ребенка. - Что же вы, молодой человек, так себя запустили? Биполярное расстройство – и так не шутка, а у вас еще и анорексия в придачу, а то и себя в могилу загоните, и родственная душа вам спасибо не скажет. - У меня нет родственной души. - Еще лучше, представьте, живет себе какая-то милая девушка, ждет встречи со своим суженным, а потом узнает, что суженный-то, скончался. Ну, вот приятно? – Мирон мотает головой, чисто для видимости, - Ну, вот и я про что. Ладно, поговорим о вашем здоровье. У вас, молодой человек, рецидив случился болезни вашей, поэтому я и сказал про родственную душу, такое случается, когда вы ее находите, вы же книжки читали? – Фёдоров в ебучем ступоре, ага, читал, да только как-то не проецировал образ своей родственной души на…него? Это же все в яму летит, огромную такую, заполненную экзистенциальной пустотой. И он летит следом, сначала пытается схватиться за что-нибудь, зацепиться за торчащую корягу, надеется удержаться, а потом понимает, что своими попытками лишь сдирает себе кожу с рук, уже до мяса, поэтому отпускает и летит кубарем, херачит как на горнолыжном курорте или на американских горках, которые, почему-то, сломались и не поднимаются вверх, а только летят с дичайшей скоростью вниз, он замечает – что единственный в этой тележке, все остальные умнее, дождались следующей, а он, херов камикадзе, решил проехаться на той, в которой нет основного болта, – и тележка под ним разваливается, а сам он уже видит свой конечный пункт – железобетонная стена, на которой огромными буквами написано: «Моей родственной душой никогда не станет человек с диссоциативным расстройством идентичности». Все, Мирош, докаркался? Теперь-то что делать будешь? ** Жизнь – ебучая мразь, которая вставляет палки в колеса, которой просто интересно, как ты справишься со следующим испытанием, которая заливисто смеется, когда ты преодолел очередное препятствие, думаешь – ну вот, отдых, желанная цель достигнута, хуже-то уже не будет. Ой, не зарекайся, мальчик, жизнь – женщина, а женщину на слабо брать не стоит, она тебе такого дерьма наложит, лишь бы ты рот в ее сторону больше не открывал. И жизнь Мирону подкладывает, да с горкой, чтобы дольше копался, чтобы ломал голову. Ждал свою родственную душу? Да держи, милый, только в довесок получишь комплект «диссоциативное расстройство», это так, подарок от фирмы, акция у них сейчас. И Мирон носится с этим подарочком, как курица наседка с яйцами, и оставить их не может, и с собой нельзя. Вот и остается стоять где-то по середине всей этой проблемы и умолять, чтобы пришли, помогли, разобрались. Но, мужчина, вам, вообще-то, уже 32, пора и своей головушкой подумать. Он пытается, напрягает извилины, как может, но тело бунтует, своими криками заглушая голос разума. «У вас будет огромная потребность видеть свою родственную душу, ей нельзя противиться, а то последствия будут очень плохими. У вас и так здоровье ни к черту, а тут вы можете загубить его окончательно. И помните, что бы ни случилось, вы обязаны принять свою родственную душу – иначе она умрет, а вы осознаете это уже слишком поздно, и, не спорьте, осознаете, я таких случаев миллион знаю», - звучит в голове голос дотошного доктора, когда Мирон лежит в темной больничной палате. Мама уехала к нему домой, перед этим сказав, что мальчика рядом с палатой больше нет, Мирону не жаль, нет, кошки на душе не скребутся, и позвонить, сказать, что был не прав – это тоже бредовая идея; даже узнавать, где он, не хочется, а ведь можно, просто набрав пару номеров, но ему это не нужно, ему похер, просто в душе не очень приятно. Он еле поворачивается на бок и смотрит в стену, мысли улетают куда-то в далекие дали, и он только через пару минут замечает, что тихо поскуливает. Но ему же похер?