***
Слава Карелин резко вскакивает с кровати. С него течет, будто он только что вышел из душа. Дыхание восстанавливается очень медленно, на какое-то время он даже думает, что не дышит, но Сонечка перехватывает контроль и делает вдох за него. - Слав, что случилось? Мы потеряли тебя! Мы остались здесь одни, понимаешь? Управляли телом без тебя! – Карелин перехватывает контроль обратно. - Спасибо. В смысле без меня? Я же просто спал, мне приснился кошмар. «Ты, блять, тупой? Тебе сказали, что мы были здесь одни, мы искали тебя везде. Ты «вышел», как делаем иногда это мы», - Слава обхватывает голову руками, в происходящее еще немного не верится, наверное, потому что он до сих пор не здесь. Он во сне, он душит Мирона и пронзает свое горло ножом. От ярких воспоминаний Слава вздрагивает, личности тоже эту картинку видят. Соня в шоке и страхе прикрывает рот ладонью. Гнойный поднимает брови и морщится, даже ему такое неприятно. Остальные личности ограничиваются полными отвращения взглядами. «Слав, это что? Что случилось? - Соня переводит взгляд на него. Парень молчит. – Это оно? Это то, что тебе приснилось?» Парень может лишь кивнуть, а у Мармеладовой наворачиваются слезы. Она начинает что-то причитать за предрешенное будущее, за карму и прочую херь, до истерики остается один шаг, пока Гнойный не херачит ей по щеке и орет, чтобы заткнулась. Удивительно, но это действует, хотя, на самом деле, вспомнить историю их отношений, и удивляться будет нечему, - Слава лениво думает эти мысли в голове, пытаясь не переключаться на то, что действительно его волнует, а волнует многое. Он берет с прикроватной тумбочки телефон и смотрит на время – 2:03, четверг. Под ложечкой неприятно посасывает. Поэтому парень отбрасывает мобильник куда-то на кровать. Трет лицо, понимает, что больше не уснет, и идет в душ. Горячая вода приятно согревает озябшее тело, а длинное махровое полотенце окутывает с ног до головы. Слава идет на кухню, включает чайник и садится на подоконнике, поджигая сигарету. Мысли несутся к небу вместе с дымом. Много произошло за последние несколько дней, но мало было обдумано. М-И-Р-О-Н. Где-то на подкорке сознание, поселившееся теперь, кажется, навечно. Личное проклятье/счастье/ненависть/любовь. Слава до сих пор не определился. В тот день он просто ничего не ответил. Стоял и смотрел на Мирона, пока в их комнату/вселенную не ввалился обожратый Евстегнеев и не начал втирать что-то Фёдорову про Порчи. Тот еще несколько секунд стоял и смотрел на Славу, потом попросил Ваню подождать его за дверью (Карелин как-то истерично выкрикнул: «С днем рождения» - Охре, перед тем как тот ушел), а потом повернулся снова к Славе. - Я никогда тебя ни о чем не просил, но сейчас от этого зависит не только мое будущее, но и твое. Я сейчас отойду - Порчи хуево, дождись меня, пожалуйста, нам нужно поговорить. Чейни может спать здесь, никто его не потревожит, а завтра уедет, - парень смотрит на мужчину таким же нечитаемым взглядом, будто они поменялись местами. – Слав, прошу. «П р о ш у» сидит на подкорке, когда он молча опускает голову и ждет, пока Мирон выйдет; звучит на подкорке, когда волочит не соображающего Чейни через толпу; звучит на подкорке, когда садится в такси и едет/летит/хуярит из этого проклятого дома куда-подальше. Слава не знает – видел ли Мирон его уход (читать: бегство), но после этого от него не было ни смс, ни звонка. «Ага, блять, а то у вас, обычно, светские беседы да легкие диалоги ведутся», - усмехается Гнойный. Слава отгоняет его от себя подальше. Парень не знает, что происходило с Фёдоровым за последние дни, но Чейни случайно обмолвился, что Тимарцев отменил съемки какого-то баттла из-за того, что его другу хуево, а Окси с «больше, чем семьей» тоже неожиданно пропали с радаров, хотя жидочку бы сейчас хайпить на прошедшем и грядущем баттлах. У Славы в душе ворочаются какие-то мерзкие огромные черви, ему так тошно от всей ситуации. Голова гудит, тело ноет, а проясняется все только в одном случае – когда парень думает о пресловутом Фёдорове. Слава не помнит, сколько увечий нанес себе/нанесли ему за эти дни. Ноги и руки были исполосованы в кровь всеми острыми предметами, что находились под рукой, кое-где на коже были видны следы бычков, а уж синяков на его теле было и не сосчитать. Большинство из увечий он не помнил, как наносил, личности тоже не помнили/не говорили. Карелину было похуй, Карелин в этом дерьме разбираться не хотел. Ему моральное состояние свое было намного дороже физического. После этой фразы, на пару с Гнойным, он заходится в истерическом смехе. О каком моральном здоровье может идти речь, когда ты представляешь собой фарш внутри и снаружи? За всеми мыслями Слава не замечает, как допивает третью кружку чая. Соня тихо шепчет, что нужно прилечь и отдохнуть. Слава не хочет. Не может, вообще-то. Прикрывая глаза на секунду –, он видит мертвого Окси со сломанной шеей. «С ним все нормально, Слав, ну же, успокойся. Тебе нужно поспать, завтра на работу». «В пизду работу», - кривится Гнойный. «В пизду работу», - вторит ему Славик. Они пишут какое-то бредовое сообщение, что Славе хуево и выйти он не сможет. То, что никакой нормальный человек в 4 часа утра не будет читать это сообщение их не ебет. Телефон остается в руках, глаза настойчиво сверлят экран. Слава думает, Соня притихла в уголке, Гнойный настороженно поглядывает на парня. «Чувак, ты же не собираешься этого делать, верно? – Гнойный будто дышит в затылок, пытается вытянуть телефон из затвердевших пальцев другой рукой. – Ты же не пизданулся, Слав, не нужно тебе это, ты сам не захотел с ним разговаривать» Карелин именно что пизданулся. Это заслуга ебучих личностей, если бы они так часто не швыряли их общее тело и голову на разные плоскости, он бы такой поеботы явно не сделал бы. Поебота – это открытие сообщений > диалогового окна с вызубренным, наизусть уже, номером > попытка написать смс, но дрожащие пальцы как-то сами «случайно» нажимают на зеленую трубку и на том конце раздается гудок. Слава ждет, минуту, две, на том конце – просьба оставить голосовое сообщение; Слава сбрасывает, опять набирает, ждет. И так по кругу раза три. На четвертый раз в трубке раздается покашливание. - Тебе чего? – голос Евстегнеева необычайно бодр, несмотря на время. Стоп, какого хуя трубку взял этот уебок? – Карелин, ало, тебе че надо в гребаных 4 часа утра? Так соскучился по Мирону? Извини, он сейчас немного занят – бьется башкой об стену, параллельно ржет и планирует поджечь хату, он перезвонит тебе чуть позже, - Евстегнеев, кажется, уже хочет повесить трубку, но резко добавляет. – Ах, да, забыл поблагодарить. Спасибо тебе, Славочка, ведь эта хуйня сейчас происходит именно из-за тебя. Покусики. Слава в растерянности убирает от лица телефон. Что сейчас произошло? – вопрос задают все личности разом. Гнойный, как всегда, порывается врезать Ване и рвет трубку из рук, чтобы перезвонить, но Слава слишком крепко сжимает аппарат в пальцах. Сонечка заламывает руки и ругает всех подряд на чем свет стоит ведь Мирону плохо. А им тут прям зашибись, наверное. КПСС в возмущении, от необоснованных, как он считает, обвинений. Дядько кудахчет на хамоватую молодежь, а Бутер желает, с чувством, Евстегнееву сдохнуть. У Славы раскалывается голова от голосов, и он просит всех заткнуться. Реакции, конечно же, ноль. Поэтому, под шумный гам и, ожидаемо, ссору Сонечки с особями мужского пола на тему: «Плохо ли Мирону Яновичу их молитвами», Слава лезет в контакты и ищет еще одно имя, от которого ему, наверняка, прилетит по харе, но Карелин живучий – выдержит. Тимарцев, понятное дело, в экстазе от звонка рано утром не прибывает, но лишних вопросов не задает, с советами не лезет, а адрес вспоминает быстро и диктует без запинок. Слава благодарит его раз десять, перед тем как отключиться; и нарывается на нездоровую тишину в подкорке. «Блять, ну ладно эта – она баба. Ни ума, ни логики, ни последовательности действий, ни продуманности решений нет. Но ты то, блять, куда, Славян? Это ж клиника ебаная. Мне так вхуярить тебе хочется, чтобы одумался, но тут, кажется, уже нечем помочь. Господи, ну почему мы не можем вернуться на год назад и просто писать диссы? Чтобы никаких еврейских шнобелей в нашей жизни не существовало», - Гнойный ноет, пока Слава переодевается в более-менее приличные шмотки, ноет, пока Слава накладывает еды Кохе, ноет, пока заказывают такси и ноет, когда Слава подходит к двери. «Завали ебальник», - впервые, кажется, шипит на него Карелин и тот от неожиданности затыкается, ненадолго, правда. «Пиздец, ты соображаешь, что делаешь? Ты сейчас собираешься поехать к Мирону Фёдорову aka Oxxxymiron, находящемуся в припадке своего психического расстройства, и привезти ему пироженки, - Слава даже не заметил, как цапнул из холодильника коробку со сладостями, которую недавно привез Чейни, с намеком, что Славе радости не хватает в жизни. – Те будто 10, и ты идешь на др к однокласснице. Галстук не забудь повязать, лошпет», - и Гнойный, откланявшись, удаляется. Слава лишь тяжело вздыхает и переступает порог.***
** Он не помнит, как попадает в подъезд. Вроде бы, орет какой-то девушке, чтобы придержала ему дверь, этим пугая ее. Понятное дело, в 5 утра таким ором только о начале войны оповещают. Слава забегает в подъезд, благодарит девушку и идет к лифту. Слава умный, Слава спросил у Тимарцева этаж, а то высотка такая огромная, что сосчитать, где именно находится нужная квартира, почти невозможно. Слава заходит в лифт и нажимает кнопку, смотрит на себя в зеркало. Лихорадочный блеск глаз, взъерошенные волосы, мятая толстовка под паркой. «Красавец!» - саркастично тянет Гнойный. Славе все равно, он сомневается, что Мирон сейчас будет смотреть на его внешний вид. Лифт пару раз дергается на нужном этаже, и когда звучит тихое *дзынь*, двери открываются. Слава выходит, оглядывается вокруг, где-то в голове Гнойный начинает сравнивать их халупу с этим замком, а они только на этаж поднялись. Гнойный, пытается, конечно, не показывать этого, но испытывает зависть. Слава усмехается, ведь этот ублюдочный громче всех орал против переезда в другую, более обустроенную квартиру, когда у них была такая возможность. Карелин останавливается перед нужной дверью, несколько раз глубоко вдыхает через рот, и нажимает на звонок. Один раз, будто он интеллигентный. Через пару минут он понимает: его не услышали. Поэтому наплевав на правила приличия, он вдавливает кнопку звонка до основания и палец с кнопки не убирает, пока дверь с грохотом не открывается. На пороге стоит бешеный Евстегнеев и прожигает своими маленькими глазками. - Ты понимаешь: я в таком состоянии, что для меня сейчас убийство, как прогулка по Невскому. Лучше съебывай на хуй, Карелин, - Рудбой сжимает и разжимает кулаки. Слава его игнорирует, он приехал не за тем, чтобы постоять у двери. Парень толкает в плечо Ваню и протискивается в квартиру. – Не трогай его лучше сейчас, он успокоился на какое-то время, пусть полежит, - Слава кивает, снимает парку и кроссы, передает коробку с пирожными Евстегнееву, и, будто его ведет что-то, парень проходит вглубь квартиры. Открывает первую дверь и осматривает комнату, перед глазами открывается картина: почти полная темнота, огромная кровать и на ней, в позе эмбриона, застыла звезда русского рэпа. Картина милая и страшная одновременно. Она будто намекает: от болезни не защищен никто, будь ты простым работником или медийной личностью. - Кто приходил? – раздается тихое с кровати. - Тот, кто приходил, еще здесь, - отвечает Слава, и тело резко садится на кровати. Мирон медленно поворачивает голову и смотрит на парня. Смотрит, смотрит, а потом начинает истерически хохотать. Громко, долго, уже почти задыхаясь, лицо краснеет, Славе хуево, потому что перед ним – картина из его сна. В комнату влетает Евстегнеев, хватает Мирона за руки, которые уже успели взяться за какую-то книгу и начать бить ею себя по голове; и орет на Славу, мол, просил же: не трогать, не разговаривать, просил же в покое оставить, ничего доверить нельзя, уебок. Карелин просто стоит посреди всей этой какофонии. Ваня пытается усадить Мирона, тянет не пойми откуда взявшуюся бутылку воды. Жид не успокаивается – смеется, икает, были бы волосы – он бы в них вцепился. Славу толкает Соня, как он думает. «Твои чувства, вообще-то, я здесь ни при чем», - закатывая глаза говорит Мармеладова. Он идет по направлению к кровати, забирается на нее, вырывает Мирона из рук Евстегнеева и обнимает. Оплетает своими длинными конечностями, прижимает к себе как можно ближе, утыкается носом куда-то между первым и вторым позвонком. Проходит минута, две, три: тело, зажатое им, начинает успокаиваться. Сначала затихает смех, потом прекращается икота, затем стихает дрожь. Евстегнеев в шоке стоит и смотрит на это все, а Славе как обычно п о х у й,