***
Роутер мурлыкал, трещал и никак не коннектился. Я плюнул. Чувак с «цветочной» фамилией настырно звал в гости. Типа, делать нечего, скука, праздники, «приезжай фильм позырим». Чёрт его знает почему, но внутри скребло: не хотелось ехать к нему на Речной вокзал. Не хотелось тащиться через всю Москву с юга на север, не хотелось ломиться по морозу в темноте. Фильм посмотреть, конечно, можно. Видиком мои советские «динозавры» так и не обзавелись: им ничего не надо. Ну и хрен с ним. У меня хотя бы какой-никакой комп есть. Хоть тётка моя и невыносимая ханжа, но на комп мне она свою пенсию не зажала. За что ей респект и уважуха. Однако это не значит, что я снова стану «хорошим ребёнком». Она всё страдает: «Ах, какой ты был скромный и умный в детстве! Какой стал сволочь в пубертатном возрасте». Считает, что у меня в голове один только секс. Гонит она, вот что я скажу. Я вообще считаю, что я запоздал. Мне до десятого класса ни один человек не нравился как сексуальный объект. У меня сложная оценочная система. С этим только… странно вышло. Хорошо, что лето длинное. За три месяца стал забывать, как он выглядит. Потом в сентябре видел его в Охотке с какой-то тёлкой. Знал же заранее, что с ним «всё нормально». Может, и со мной всё нормально. До него я на парней не западал, да и на девок тоже. Есть у меня один громадный скелет в шкафу. Прячу его ото всех, никому не рассказывал. До сих пор язык не поворачивается всё это выговорить. Никому не расскажу, наверное. Даже тет-а-тет. Никогда. Хотя с тех пор многое изменилось. Многое, только не мои предки. Было мне лет семь-восемь. Мать носилась на работу. Сколько помню её — вечно она спешит на работу, суетится и всё путает. Однажды в школу меня вела — так и вышла в разных туфлях. В тапках как-то в лифте опомнилась, лифчики свои искала по сорок минут. И эти её постоянные присказки типа «чёрт-чёрт, поиграй, да отдай». Всё моё карапузное детство я провёл по родителям её учеников, по чужим бабушкам, по соседям и с моими мужиками — батей и дядькой, братом её. Дядьки уже нет в живых, но это совсем иная история с криминальным отливом суровых девяностых. Так вот мужики либо таскали меня по злачным местам, либо устраивали злачное место прямо дома, а дядька так вообще однажды забыл меня. Просто не забрал племянника вечером из сада. Зато мне не забыть этого прекрасного чувства тёмного одиночества, когда я остался там совершенно один. Пустое помещение в сгустившихся сумерках, которое днём гудело, как пчелиный рой, ночью казалось сказочным замком. Возможно, именно тогда я оценил, как это томительно прекрасно — меланхолическое одиночество. Нянечки скормили мне оставшийся винегрет, что уже было счастьем, и отправили спать на чистые холодные простыни. За окном качались силуэты ветвей, дрожали листья и дрались между собой под светом фонаря. Но в одиннадцать ночи в опустевший и затихший детсад ворвалась мать и забрала меня. Чуть позже у меня появилась своя нянька, лично моя — невероятно близко живущая бабушка. Жила она с нами на одном этаже в однокомнатной уютной и чистенькой квартирке: вязаные салфетки на подушках, розы и герань на окнах, лакированные полы, по которым скользишь, как по льду (не то что ободрыши у меня дома). Минусов у бабули не было. В меру строгая, не болтливая, не навязчивая, суперчистоплотная, котлеты вкусные, играла со мной в подкидного, в домино, лото, подолгу выгуливала, как собаку. Фея моего детства! И были у этой феи внуки: младшая, с длинной косой до попы, моя ровесница, а брат её, старше нас в два раза, появлялся у бабушки редко, а если появлялся, учил нас приёмам карате — в кино насмотрелся, наверное. Ноги он задирал феноменально, эти ноги спасли его, как оказалось, позднее, через несколько лет, когда он чудом выжил, выпрыгнув из окна, сбегая от бандюганов-воротил, что захапали квартиру его бабушки. И это тоже совсем иная криминальная история из суровых девяностых. Так вот, с внучкой её мы куролесили на всех школьных каникулах. С ней было весело. Везёт мне на неуёмных девчонок с мощной энергетикой и ретивостью. Новая моя подружка была настолько буйной, что умудрилась уронить двух с половиной метровую синтетическую ёлку, которую лично притягивал верёвкой к батарее мой батя. Ставил он её антивандально из расчёта на меня и кота. Но с Ирочкой система не сработала. Ёлка полетела к херам вместе со всеми стеклярусами и советскими раритетами. Половина игрушек перебилась. Нам за это ничего не было, кстати, кроме пересушенного овсяного печенья, которое пекла мама. Ирочка эта была той ещё… «Ирочкой», потому как на какие-то очередные в нашей жизни каникулы она припёрла с собой книгу по половому воспитанию. Никогда не забуду, как она серьёзно посмотрела на меня исподлобья и спросила: — Ты знаешь, откуда берутся дети? — Разумеется, — ответил я, — они рождаются. — А как они делаются, ты знаешь? Я не стал объяснять ей, что предки вечно гнали мне, будто нашли меня в абрикосе, либо в капусте, либо аист принёс, либо Бог дал. Я понимал, что они сами точно не помнят, как это случилось, ибо версии их расходились. Я даже иногда подумывал, а не подкидыш ли я, не усыновлён ли? Потому как по телевизору вечно показывали фильмы, где кто-то обязательно был чей-то подкинутый сын. Не ответил я ей ничего. Промолчал. Она тут же лукаво улыбнулась и достала свою «мудрую книгу по половому воспитанию». Сначала показала мне все картинки: пара — парень-девушка — сначала знакомятся, ходят, держась за руки, потом целуются, потом в одной позе лежат друг на друге, а затем подытожила: — Мои родители меня так делали. А твои? Я в тот момент всё ещё пребывал в шоке от всей наглядности этой анатомии и возни человеческих тел, поэтому ответил: — А мои — нет. Но она не растерялась, проигнорировала мой молодецкий ответ, выдававший сильное внутренне сопротивление перед истиной, и сказала: — Давай играть по картинкам. Я напрягся, но не согласиться с девчонкой не мог. Привык, что девочкам в играх, даже если они казались несколько сомнительными, лучше не отказывать. В конце концов, что я теряю? Я же ещё слишком молод, чтобы жениться. И она скотски «развела» меня на всё. По полной программе. Так в возрасте семи-восьми лет я получил свой первый сексуальный опыт. Насколько он был умелым или не умелым, я не стал бы судить, но он был. И был не один раз, потому что мы оба крепко подсели на эту «игру». Где была бабушка-фея? О, она наивно считала, что нас можно оставить вдвоём одних. А между тем Ирочка решила разнообразить нашу игру, включив в неё элементы БДСМ (ну, тогда я таких слов не знал и не очень понимал, куда всё катится). Мы играли с угрозами и «изнасилованием», ко всему прочему она потребовала, чтобы я писал ей записки с матерными выражениями. Слов я этих тоже не знал — рафинированный ребёнок советских родителей, в жизни которых не было таких слов в обороте, как и «не было секса» в принципе. Но я написал и с прочей программой справлялся весьма недурно и, главное, в охотку. Тяга к насилию у меня всегда имелась, так что просить дважды ей не пришлось. К слову, записок этих накопилось прилично, и вскоре встал вопрос: а куда их девать, вдруг бабушка найдёт? Я, как логик, сразу предложил достойный способ — порвать на мелкие кусочки и выбросить в мусоропровод, в мусорную корзину дома или, если ей захочется, выкинуть с балкона — пусть красиво летят по ветру. Но она отчего-то заистерила, засуетилась, прям в точности, как моя мама, спешащая на работу. Отмела мои логичные идеи и сказала, что спрячет записки в ящик с репчатым луком под столом. Я счёл это кретинским бредом, пожал плечами и сообщил: — Как хочешь… И для меня не было удивлением или же откровением то, что через несколько дней бабуля нашла эти бумажки. Поставила нас перед собой и спросила: — Кто такие Саша и Маша? Ну, несложно догадаться, что это взятые псевдонимы для «игры». Я снова пожал плечами, а Ирка запалилась: я видел боковым зрением, как она посмотрела на меня. — Чьи записки-то? — повторила вопрос бабуля, глаза её смягчились, кажется, даже смеялись. — Не знаем, — ответили мы чуть ли не хором. А потом каникулы кончились. Ирка уехала. И как-то так случилось, что бабушка вскоре умерла, не успела завещать квартиру детям, потом Иркин брат едва удрал от бандюг — сиганул с балкона, переломав ноги, но выжил. Больше я ничего ни о ней, ни об их семье не слышал. Зато уяснил истину: «Не пойман — не вор». Ничего нам за всё это не было. И я долго хранил тайну. В какой-то момент она стала для меня ужасающей и недостойной, но позже я даже почти забыл о детском недоразумении, пока вдруг, когда я уже заканчивал свой ненавистный девятый класс, Ирка вдруг не позвонила мне. Наступила весна. Апрель. Снег только начал таять, по асфальту текли длинные ручьи талой воды, и Ирка приехала повидаться со мной. И, к моему удивлению, приехала не одна, приехала с подругой. У Ирки был голубой лак на ногтях, а у подруги — жёлтый. Эти их цветные рейверские ногти всё ещё отчётливо стоят в памяти. Ирка вымахала, стала выше меня, коса до попы так и осталась. Я водил девиц по району, веселил какими-то историями, рассказывал анекдоты. А потом она возьми и да скажи: — Помнишь, я рассказывала тебе, с кем пыталась в детстве детей делать? — обратилась она, хохоча, к подруге и кивнула на меня. — Да ладно! — округлила глаза та. — И что? Получилось? Ирка заржала. Обе они покатывались со смеху. Мне оставалось лишь криво ухмыляться, глядя на их помешательство. А внутри я был зол. Я реально разозлился. Тайна, которую я крепко хранил много лет, была так легко, так запросто растрёпана ею, пущена по ветру, как какая-то нелепая записка, брошена вскользь, как будто не была такой страшной и позорной. Я был унижен и одновременно понял, что даже самая позорная тайна может быть лишь анекдотом, если её грамотно преподнести. В тот день для меня исчезли «позорные темы», я стал пользоваться сортирным юмором и жестить, сочтя, что терять мне нечего. Как оказалось, есть чего… О том, что я помешался на парне пэтэушнике… об этом я не готов был рассказывать и не имел намерения. Поэтому, никому ничего не сказав, игнорируя лень и нежелание, я собрался и поехал на Речной вокзал. Фильм смотреть.***
Колючий зимний воздух забирался под куртку. Злой Эльф изменил принципу «лишь бы красиво» и надел «дутик», делающий его фигуру похожей на мешок. Куртки на нём обычно болтались, растянутые рукава свитеров висели до фаланг. Были раритетные джинсы, которые он нашёл в чемодане на антресолях. Когда-то эти клёшевые штаны принадлежали матери. Так как Boney M или Abba она не слушала, с «хиппи» не тусовалась и не знала, что существует какая-то музыка, кроме классической или же русского романса, штанцы никак не могли являться атрибутикой. Зато журналы мод она полистывала с удовольствием и озадачилась спецпошивом их у модистки. Ну, а из-за того, что мода движется по спирали, сейчас когда-то модные портки оказались вполне актуальными. Джинсы эти неплохо сели на него, в ляжках, правда, широковаты, зато сам клёш выглядел знатно, превращался книзу в трубу. Со шмотьём у Эльфа не наблюдалось изобилия. Денег на одежду никогда не находилось. Если что-то покупалось, то сразу на энное количество лет. Крайне редко перепадало что-то от отца, в основном новое, купленное мамой, а отцу не пригодившееся. Поэтому Злой Эльф частенько лазил на антресоли и яростно копошился в старых чемоданах. Кое-что интересное выудить из них удавалось — например, потёртый замшевый пиджак, залитый чернилами ещё в годы тёткиного студенчества. Пиджак оказался длинный и не так уж трагично испачканный, поэтому Эльф счёл его годным и таскал в весенне-летне-осенний период, но зима всегда всё портила и усложняла. Эльф втянул носом образовавшиеся сопли, поправил намотанный шарф и ускорил шаг. Трамваи опять не ходили, ждать их было невыносимо холодно, поэтому он побрёл пешком вдоль путей, стараясь не скатиться по льду под движущийся поток машин. Провода наушников старого плеера сковало морозом, левый наушник барахлил. Эльф потеребил плеер в кармане куртки, прибавил звук. Возвышенные Эмерсон, Лэйк и Палмер навевали картины одиноких фэнтезийных миров, где снег чистый и глубокий, где небо простирается во все стороны, а глаза режет от белизны; и снег, мягкий, как пух, прилипает к ресницам. Погрузившись в волшебные звуки, он игнорировал мрачную Москву, её грязные улицы, затхлое метро, одутловатые лица крепко забухавших на все январские праздники отдельных личностей. Доехав до Речного вокзала, Эльф понуро вышел на платформу, боясь, что ждать «цветочного» друга придётся так же долго, как в тот раз. Томительное ожидание на сорок минут… Но новоявленный приятель уже ждал. Вдвоём они вышли на улицу и направились в глубь неизвестных Эльфу районов. Двухкомнатная квартира эмгэушника выглядела, как многие типовые квартиры постперестроечных времён: в большой комнате добротная стенка, ковёр на противоположной стене. Младший пухлый брат на диване смотрел мультфильмы. Эльф удивился пухлости брата, потому что старший отличался худобой. Младший — одутловатый коротышка, старший — высоченный и атлетичный. «От разных мам, что ли?» — подумал он. Но, увидев на стене фотографию в рамке, где одинокий отец с усами обнимал двоих сыновей, решил, что ошибся. Из достояний и технологий эпохи в квартире был небольшой компьютер, что занимал стол, находившийся в центральной части комнаты. К нему первым делом и пригласил его новый приятель. — Зацени, — и он включил программу, в которой из сэмплов стряпал свой доморощенный панк-рок. Комнату наполнил дребезжащий гул. И уже знакомые голоса орали что-то про кал и пурген. Разумеется, что ещё можно ожидать от русских панков? Эльф про себя усмехнулся, но сказал, что весело. После эпических Эмерсон, Лэйк и Палмера это выглядело, как хархотный плевок в хрустальной вазе, как неуместный пердёж за столом, как вялый сморщенный член старика, вывалившийся из кальсон. Эстетика Злого Эльфа ревела крокодиловыми слезами. Но, к счастью, двенадцатилетний жиробрат забурчал негодующе, по-свински крича писклявым голосом, что парни мешают ему смотреть кино. — Ууу, жиробас, мудила! — заорал «цветочный» эмгэушник и бросил в брата диванную подушку. — А предки где? — спросил Эльф, удивляясь, что квартира пустует вечером на январских праздниках. — У меня только папка. У бабы своей. — Ясно, — ответил Эльф и поплёлся за приятелем в небольшую комнату, которая, судя по всему, была его вотчиной. Пока тот колупался с видеоплеером, Эльф изучал содержимое книжных полок. Ничего примечательного. Обычная советская подборка классиков, знакомых со школьной программы. Тусклый свет от маленького светильника. На экране появляются титры. Злой Эльф понимает, что его на ближайшие два часа сажают смотреть очередную чёрную комедию. Чёрную во всех смыслах. Разочарование он привык скрывать мастерски. Это заслуга мамы-папы. Разочарование — это неправильное слово, потому что Эльф никогда и не очаровывался и ничего ни от кого не ожидал. Скорее, наивно надеялся на лучшее, не потерял вложенный в него на уровне хромосом оптимизм. Наконец «танцы» перед видавшим лучшие годы видеоплеером закончились, и эмгэушник предложил прибухнуть. Злой Эльф сначала думал отказаться, но решил, что самую малость не повредит. Он забрался с ногами на небрежно застеленную кровать и принял из рук хозяина комнатушки бутылку какого-то вина. На вкус кислятина. Все эти «околокрымские» вина не бередили вкусовых рецепторов Злого Эльфа, хотя вот ликёры, которые как-то привезла его родственница на один из Новых годов, шли отлично. От них невозможно было оторваться. Это наводило на мысль, что генетическая тяга к алкоголю, унаследованная от отца, в нём всё-таки проявляется. — Отвратное пойло, — скривив лицо, заметил Злой Эльф. — А по мне, так норм, — панк принял бутылку, присосавшись к ней на несколько секунд. На экране братья Уэйнс. Никогда Эльф не мог уяснить для себя их чумовой успех и популярность. Парни уставились в маленький экран, за стеной шумел второй телевизор. «Цветочный» друг завалился рядом, крепко сжимая бутылку кислого вина. Во время фильма бутылка то и дело попадала в руки Эльфа и возвращалась обратно владельцу и очень быстро опустела. Когда на экране происходило что-то «смешное», Эльф замечал, что приятель проверяет его реакцию, глаза их встречались на краткий миг. И взгляды встречались снова и снова… Фильм кончился, а за стеной всё так же гремел телевизор брата. А взгляд нового знакомого показался Эльфу сконфуженным или даже стыдливым. — Хочешь, фотку покажу? — спросил приятель. — Давай, — пожал плечами Эльф. Тот встал, зашуршал в книгах и достал маленькую фотографию, как на паспорт или на студенческий билет. — На, — протянул он. На чёрно-белой фотографии был он сам. Волосы касались подбородка и были спрятаны под модной шапкой O’neal. Злой Эльф почувствовал, как гормоны в нём всколыхнулись. — Прикольная фотка, — ответил он и внимательно оценил приятеля. Хорошо скроен, большие голубые глаза, волосы светлые, волнами спадают до подбородка. Печаль вспенилась в области солнечного сплетения Эльфа, кислая сексуальная тоска, такая же противная, как это его вино. Неловкая пауза в не успевшем начаться разговоре, соприкосновение взглядов. Эльф не выдержал. — Ты чего? — спросил он, слегка ухмыляясь. Приятель не ответил, но и взгляда не отвёл, так близко, неприлично близко. Тусклый светильник ронял ему на лицо оранжевый блик. Злого Эльфа покачнуло, мысль молнией пронзила мозг: он ведёт себя как школьник (хотя школьником и являлся). «Надо что-то сделать, что-то срочно предпринять…» Тело, будто не нарочно, качнуло вперёд, и губы его коснулись губ «цветочного» панка. Эльф ожидал чего угодно, но только не этого: тот с животным натиском присосался к его рту. Эльф хоть и сидел полулёжа, но тело не слушалось, его повело, трепет поднялся и запорхал внутри так быстро, как крылья колибри. Он тут же опьянел от скудных миллилитров невкусного вина. Сердце бешено колотилось. Захотелось зациклить этот миг, чтобы он не кончался. Это было… что-то кардинально новое и прекрасное, чего он никогда не мог представить и ещё никогда не чувствовал. Ему даже не нужно было ничего более. Уже это казалось счастьем, но эмгэушник напирал с каким-то остервенением. Сначала он протянул руку и выключил тусклый светильник, так что комната погрузилась во тьму, которую прорезал лишь свет уличного фонаря. «Зачем? — успел подумать Злой Эльф. — Хочет представить, что я кто-то другой? Ну, охуеть теперь». Затем он стал стаскивать с себя шмотьё со скоростью пожарного и стаскивать одежду со Злого Эльфа, который был явно не готов ни морально, ни физически. — У тебя есть презерватив? — наивно спросил Эльф, всё ещё не понимая, что происходит. — Не ссы. Нам это не нужно. В голове Злого Эльфа всплыли плакаты-предупреждения о незащищённом сексе, и сейчас он уже ничего, кроме страха и стыда, не испытывал. Его испуганные «погоди» здесь не котировались. На них панку было наплевать. Эльфу стало ясно, что у панка всё это не впервой, потому что он полностью обнажившись и умело обнажив тощее невинное тело, уже начал крутить Эльфа, заставляя его принять правильную позу.***
— Расслабься, — приказным тоном выпалил панк. За стеной орёт телевизор. Пальба. Крики. Сука. Да за такими звуками мои крики здесь никто не услышит. Я попал, как мудак. О чём я, сука, думал? Думал, по морде схлопочу, да хуй с ним. Ёбаный романтик, блядь. И этот его длинный член и моя мелкая задница. Бедная моя неразработанная, не готовая ни к чему задница! Твою-то мать. Расслабься. Мысли мои несутся, ничего не соображаю. Страшно до дрожи в коленях. Я не то, что расслабиться не могу, я наоборот напрягся весь. Были бы колючки — все бы вспучил, растопырил веером. Он там за моей спиной всякие хитрости применяет, чтобы меня расслабить, чтобы типа не больно. Урод. Сперва поплевал вроде, потом кремом, что ли, намазал… Спешит как на пожар. Злой. Чёрт, я прям спиной чувствую, что он злой. Хватает грубо за мои костлявые бёдра. Коленкой вдарил по моей, чтобы я подсогнулся. — Ты что? Девственник? — спрашивает. — Ну-у… да… — мямлю я. К гадалке не ходи — мне отсюда уже не смыться, не свалить, не избежать этого надругательства. И он со спартанской яростью пихает в меня свой член, жжение и боль, что пиздец. У него не сразу получается, но он настырный и упрямый. Стукает мне по хребту, чтобы я прогнулся. А я снова изгибаюсь инстинктивно. Тело не подчиняется. И я терплю. А как ты хотел, сука? В мыслях и ожиданиях всегда всё не так, как в жизни. И я отключаю реальность, потому что мне страшно представить себя со стороны в этой режущей темноте. Закрываю глаза. Пусть перед ними будет осенний лес и быстрый бег по оврагам до сбивчивого дыхания. Эльфы в лесах. Место эльфов — в лесах, а не в каменных джунглях среди трахолюбивых жадных орков. Чёрт. Признаться, справился он быстро. Кончил в меня и отвалил. Просто бросил, как потаскуху. Ничего не сказал, ушёл в душ. А я в этой темноте, как кусок дерьма. Наскоро оделся, заметил, что руки дрожат. На ощупь отыскал платок в джинсах. Какой я, сука, запасливый. Вот и пригодился. Свет не стал включать, словно боялся, что увижу на себе какие-то изменения и необратимые превращения. На душе, кроме ненависти к себе, ничего более. Сам нарвался… мудак. Хотел-то слегка разрядить обстановку. Типа начать с невинного неумелого поцелуя и получить по морде, а он… меня выебал. ВЫЕБАЛ! СУКА! С ненавистью, со злостью, грубо, жёстко выебал. Зашёл в комнату, бросил мне полотенце, как собаке. Типа утрись. А мне и не нужно оно. Хуй бы с ним. Мне от тебя подачек не надо, жалости не надо. Я гордый. — Дорогу-то найдёшь? — спрашивает. Я не отвечаю, прохожу в коридор, щурюсь от света электрической лампочки, одеваюсь. — Давай провожу, — смягчается он, — словно ему меня, как ребёнка, жаль. Конечно, выебать меня не жалко, а просто за дверь выкинуть — скотство. Не разговариваю с ним. Молчу. Идём на пионерском расстоянии к метро. Он, к моему удивлению, спускается со мной в метрополитен. Может, ждал от меня признаний каких-то или сам сказать что-то хотел? Но так и не собрался с духом. А мне даже смотреть на него не хотелось. Ничего не сказал, шапку надвинул на глаза и уехал в последнем вагоне. Стоя, вжался в угол у последней двери, отвернувшись к чёрному стеклу. Больше мы с ним никогда не увидимся. Какой отличный урок мне преподали. Не готов — не начинай. Уже не помню, как добрался до дома, мечтая лишь, чтобы в коридоре предки не навели на меня свой «розыскной прицел». Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы увидеть, что я помят и мне дерьмово. К счастью, предки смеются перед телевизором. Вот и чудненько. Верка Сердючка сделает их вечер. — О, пришёл? — отзывается мать. — Угу, — выдавливаю из себя, стараясь быстро проскользнуть в свою комнату. Раздеваюсь, на одежде кровь. Блядь. Ну кто бы сомневался, ёб ты. Иду в душ. Больно и пакостно. Стараюсь не париться, воду похолоднее, хотя так хочется согреться, но боюсь, что кровь опять усилится. И куда теперь с этим всем? Привет, мам, пап, мне задницу разорвали. Заебись, сын, на таблетку. Колотит всего — то ли от холода, то ли от всего сразу. Стуча зубами, забираюсь в постель. Спать не могу. В голове паника. Лежу, вытянувшись, тихо, а в голове война. И слово СПИД прокралось туда незаметно. И уже не моя дырявая задница паникует, перестав казаться такой уж страшной проблемой. Что, если этот хмырь регулярно проделывает такие опусы с первыми встречными? То, что я просто попал ему под член, — очевидно. И кто даст стопроцентную гарантию, что он ничем таким не болен? Ему же всё по панку. Решаю, что надо в интернете почитать, но на практике знаю, что от прочитанного паника только усилится. А сам считаю в голове, сколько месяцев надо подождать, чтобы инкубационный период прошёл, и сколько мне, сука, осталось… если… Думать об этом не хочу, но думаю. К утру смиряюсь, но начинаю ненавидеть этот наступивший год, ненавидеть этот рассвет, ненавидеть Хемуля, потому что это мы с ней с ними познакомились, ненавидеть себя за тупость, за беспечность и наивность. Засыпаю опять после долгого и заунывного карканья ворон и громких скребков дворничьей лопаты по льду. Просыпаюсь, как после запоя. В голове бардак, желудок мутит. Дерьмовое вино. И свежая кровь опять. Здравствуй, блядь, опять… Тайком застирываю, дожидаюсь, пока предки свалят в продуктовый магазин, а тётка усядется в комнате смотреть передачу. Хватаю телефон и тяну его в комнату, но провод не дотягивается. Ставлю его на пол у двери, а провод от трубки пропихиваю под дверь. Звоню Хемулю. Не знаю, как спросить её, но больше ведь некого. — Здравствуйте, Лену можно к телефону? Папа её подошёл. Жду недолго. Радостный голос в трубке. — Привет, раненько ты сегодня! — Слушай… — мычу я в трубку, стараясь как можно тише. — Я, конечно, понимаю, что это… блядь… пиздец вопрос. Он покажется тебе странным… Она сосредоточенно молчит, слыша по моему голосу, что что-то явно не так. — Можно я тебя спрошу? — Да. Спрашивай, конечно, — она серьёзна, как никогда. — Что-то случилось? — Я вчера в гости съездил. Молчит. Ждёт объяснений. А я не знаю, с чего начать и как заставить свой язык выговаривать нужные слова. — Что с кровью делать, когда в ж… — я не договариваю. На другом конце провода, кажется, немыслимое охуение. — Тебя трахнули, что ли? — шепчет она. — Да. И без моего на то согласия. — Ну, блин… Ща… погоди. Брат тут. Ща… Слышу, как она гонит брата, пререкается с ним, хлопает дверью, кричит: «Ма-а-ам! Скажи ему, чтобы он не обзывался!» Возвращается. — И что? Много? Крови много? — Не так, чтоб прям, но… у тебя было, что ль, такое? — Слушай, ну ты там посмотри, как чё, сегодня. Должно пройти по идее, у тебя же организм молодой. Заживёт. Могу маму спросить, она ж на медсестру училась. — Вот давай без мамы, а? — повышаю голос я. — Мне ещё не хватало, чтобы она знала про мою задницу. — Какие-нибудь свечи от геморроя точно помогут. — Лучше б не спрашивал. — По правде, это ещё не все вопросы. Меня тут кое-что посерьёзней волнует. — Ну, — подбадривает она, чтобы я телился побыстрей. — Ты СПИДа не боишься? Ты всегда предохраняешься? Она пфыкает и хохочет в трубку. — Как видишь, со сколькими спала — СПИД не подцепила. — Не боишься? — Да не… — Считаешь, что СПИДа в России нет? Или он только у наркоманов и педиков? — Ничего я не считаю. Просто смотрю на чувака и… блин, вот ты запарный какой! Я презервативы не люблю. Это… как целоваться в скафандре. Наверное, в тот момент я снова был в шоке, поэтому промолчал. — Ну, я тебя поздравляю на самом-то деле. Ты теперь не девственник. Ну, отчасти не… — Очень смешно, — понуро ответил я. — Слушай, мне кажется, он к тебе привязался. Может, вы ещё будете неплохой парой. Я счёл мудрым промолчать на эту чисто «бабскую» эскападу. Она-то говорила это от души, вселяя в меня оптимизм в духе своей мамы, которая верила в «рыцарей на конях», потому что у неё был такой пример под боком. Но я не тёлка, мне не нужны сказки про принцев, это роняет моё достоинство, потому что, кроме играющих гормонов, есть что-то более важное в этой жизни. И я не тёлка! Никогда ею не был и превращаться в «тёлку» в духе классических киношные «голубых» не собираюсь! Меня взбесил её тон, взбесила её беспечность, её лопоухость по отношению к ВИЧ-угрозе, эти «бирюлёвские», «нарайонные» шаблоны про скафандр и про принцев на белых конях. Того и гляди превратит меня в подружку или мыслит так, что я уже «её подружка». Дурак. Нашёл, кого спрашивать. Дважды дурак. — Ладно. Мне пора, — сухо ответил я, дёрнув желваками. Я открыл дверь, отнёс телефон обратно на стиральную машину. Настругал бутербродов и, положив подушку под задницу, сел за компьютер, ища утешения в тематическом фэнтэзийном чате. Только он мог сейчас отвлечь меня от навалившихся проблем, он превратился в тот остров, который мог избавить меня от одиночества, подарить мнимую свободу и иллюзию красоты. Мой маленький придуманный мир, где не надо надевать маску, достаточно быть честным, быть собой.В чат входит ЗлойЭльф
Хранитель Башни: ЗлойЭльф, Приветствую вас, о, остроухий странник! ЗлойЭльф: Хранитель Башни, *склоняется в лёгком поклоне, смотря на Хранителя из-под спадающих на глаза волос. Беовульф: *косится и рычит в сторону незнакомого эльфа Хранитель Башни: Вервольф, остынь, мой верный страж. Возможно, наш друг заблудился. ЗлойЭльф: Хранитель Башни, Возможно, мы виделись с вами ранее, о, Хранитель. Я много лет скитаюсь по лесам в поисках своего народа, но после исхода эльфов всё меньше и меньше. Увидев вашу башню вдалеке, я бросился к ней в надежде встретить родственную душу. Что это за место? *осматривается и видит вервольфа. Беовульф: *понимает, что эльф не опасен, отходит поодаль, ложась на холодный плиточный пол, и закрывает глаза. Хранитель Башни: *зажигает мерцающий огонёк на оголовке своего посоха и движением кисти зовёт эльфа за собой. ЗлойЭльф: *молча подчиняется и следует за Хранителем, ища его мудрости. Хранитель Башни: ЗлойЭльф, мой юный друг, я знаю, что понятия юности относительны, но видя тебя, понимаю, что ты всё-таки юн в сравнении с моими сединами. Несметное количество веков я охраняю здешний портал.В чат входит Маркус666
ЗлойЭльф: Маркус666, ты всё-таки увязался за мной, маг! *ехидно усмехается Маркус666: ЗлойЭльф, мимо меня не проскользнул тот факт, что ты легко впутываешься в неприятности. Я чувствую за тебя ответственность после того раза, когда спасал твой тощий зад от вервольфа! Беовульф: *шевельнул ухом во сне, понял, что это не о нём, и снова уснул. Хранитель Башни: Маркус666, выйди-ка в свет моего посоха, я хочу рассмотреть тебя, молодой маг. Какой школой магией владеешь? Маркус666: Хранитель Башни, хаос, о, Хранитель *учтиво кланяется и скидывает капюшон.В чат входит Космонафтка
ЗлойЭльф: Хранитель Башни, что с твоим порталом, Хранитель? Хранитель Башни: ЗлойЭльф, Я зрю юную деву! Не подводят ли меня очи мои? Космонафтка: О, царство задротов увеличилось. Приятно видеть, что вас тут только трое)))))))) Не всё потеряно… Беовульф: Космонафтка, ЧЕТВЕРО! *прорычал Космонафтка: Ах, извините, пса-то я не приметила! ЗлойЭльф: Забаньте её кто-нибудь! Где Хаген? Он зам админа, какого хуя я наблюдаю её тут снова с этим дебильным ником?! Космонафтка: ЗлойЭльф, Батхед снова в сети! Дрочишь небось? Маркус666: Хранитель Башни, портал явно сбоит, направим в него общими усилиями мощный фаербол! Космонафтка: Маркус666, пиздаболов не спрашивали! ЗлойЭльф: Беовульф, скажи Хагену, пусть даст мне полномочия банить уродов! Я уже второй раз на неё натыкаюсь! Беовульф: ЗлойЭльф, не, он не даст добро. У тебя злой ник))) и ты легко впадаешь в батхерт))))))) без обид, чувак Хранитель Башни: о, юные сыны и дщери мои… Космонафтка: Хранитель Башни, посох тебе в дупло, старпёр Маркус666: *готовит мощное заклинание ЗлойЭльф: Космонафтка, пиздуй к херам отсюда! Беовульф: *рычит и теряет терпение, готовый наброситься на исчадие Бездны Космонафтка: писатели, что ль, собрались? Что за долбоёбство? Маркус666: *направляет столб пламени в портал Космонафтка: недоделки ЗлойЭльф покидает чат Космонафтка покидает чат Хранитель Башни: эльф обуреваем страстями, он так легко подвержен магии, хоть бы амулеты применял *вздыхая Маркус666: Хранитель Башни, поэтому я счёл, что он нуждается в моей защите. Какой у него класс? Ассасин? Но броню тяжелее кожаной не таскает, по здоровью тощ, да и пятнадцать воровских скиллов на уровень говорят о том, что он хуёвый… пардон… паршивый вор) Беовульф: ну, у нас он хотя бы есть) Беовульф: личное сообщение Маркус666, без Злого можешь смело расслабляться в чате. Стилистику блюдут только он да админы. Я хоть и модератор, но мне просто по приколу висеть. Хранитель Башни: Беовульф, друг мой… я что-то устал от этих сбоев портала. Пойду вздремну. Маркус666: Хранитель Башни, я рад знакомству с вами, мэтр…Хранитель Башни покидает чат