***
Ненавижу метрополитен. Этот его вонючий жаркий воздух многомиллионного пердежа обывателей, ненавижу, как его гонит волной вдоль перрона со свистом подъезжающего поезда и стуком колёс. Новое душное облако заполняет затхлые потные вагоны. Я снова в последнем, отворачиваюсь к стеклу, в наушниках музыка, плеер устало крутит кассету RUSH. Впадаю в состояние, которое обычно называется «я туплю» — эдакая медитация с открытыми глазами. Выхожу в Чертаново, опаздываю немного, совсем чуть-чуть. Хемуль выскакивает откуда-то, как чертила. Приветственный поцелуй в губы, как обычно. Сегодня она задержала его чуть дольше. — Ты опоздал. — Пять минут, — говорю. — Все уже тут, — оттаскивает меня в сторону с лицом заговорщицы. — Короче, увидишь высокого с вьющимся каре, чёрненький — это бойфренд Королёвой. На качка обрати внимание, за спиной увидишь голубого зайца — это мой рюкзак, я его отметила. Подмигивает. — А третий там лох какой-то. — Что… так плох? Хемуль морщит нос. — А девочки ещё есть? — ухмыляюсь я. — Ой, не пизди. Нахуй тебе девочки? Тебе меня мало? — она цепляется за лацканы моего замшевого пиджака и тянет ко мне губки, как уточка клювик. И вот мы уже шагаем на ослепительное солнце. Я так отвык от него за долгую зиму. У пруда Королёва обнимается со своим интеллигентным новым приятелем. Да, он недурён собой. Соглашусь. Не успеваю я поздороваться, как в глаза мне бросается мультяшный голубой заяц. Коротко стриженный качок смешно смотрится с этим дурацким рюкзаком. Хемуль тут же кидает меня, бросается к качку и виснет на нём. Охренеть просто. На пять минут опоздал — она уже успела роли распределить. Мисс режиссёр! Рядом робко мнётся чувак с отросшими волосами и неряшливой бородкой, но портки у него зачётные, с карманами. Да и так грубо… лохом… я бы его называть не стал. Всё-таки какие женщины категоричные! — Это мой друг… — Хемуль не успевает продолжить, беру инициативу в свои руки. — Эльф. — Эльф? — переспрашивает качок. — Злой Эльф, — протягиваю руку. Привык смущать людей ником вместо имени, ни к чему им моё имя. Оно не показательное, обычное, никак меня не характеризует. Начинают представляться. Королёва не могла лишний раз всем не напомнить, что это её новый бойфренд, а то, блядь, все такие тупые, сто раз, сука, повтори, клеймо ему на лоб поставь, королева, ебаный блять хуй. Будто думает, что-либо Хемуль, либо я его трахнем прям тут у метро. Она-то, между прочим, про меня ничего такого не знает, вот пусть и не знает себе дальше. И опять все эти «Вася, Петя, Лёша, Ваня»… И я уже спустя минуту не помню, кого как зовут. Не запоминаю я эти имена. Будь среди них какой-нибудь Вениамин — непременно запомнил бы, а теперь придётся по ходу просекать, кто из них кто. Королёва ведёт нас мимо пруда в сторону виднеющегося невдалеке леса. Мы пытаемся вести раскрепощённые разговоры, но пока всё сводится к базарам типа: «А ты где учишься? А какой класс? А какой курс?» — и прочая общепринятая дребедень, а в итоге переключается на обсуждение, какое бухло брать. Ничего иного я и не ожидал от «чертановского леса». И вот мы уже в местном «сельпо», затариваемся бухлом и заодно сигаретами и чипсами для закусона. Чувачки, надо признать, не чета мне, бабло у них водится. Мамочки-папочки спонсируют. Я по-уеблански выворачиваю карманы — нахожу двадцатку. Чуваки тут же тормозят мои дальнейшие попытки подсчитать медяки и рубли, завалявшиеся по карманам. Им, видите ли, не солидно. Да, купюры в их руках не того номинала, к которому я привык. А мне и не в падлу потусить за их счёт. Много пить я не намерен, часов восемь без жратвы легко продержусь. Непонятно, когда трава успела проклюнуться и вырасти, в ней то и дело выстреливают жёлтые овалы мать-и-мачехи. В руках шуршат пакеты, полы клешей шелестят по траве, снизу уже разлохматились. — Ты хиппи? — качок подваливает ко мне с разговорами. Я протягиваю ему прикуренную сигарету, но он отказывается. Не курит. — Нет, а с чего ты решил? — Волосы длинные, — пожимает плечами он, — клеша, Эльф… — Ты ещё не спросил, почему Злой, — усмехаюсь я. Он тоже смеётся, понимает, видимо, всю глупость ситуации. — А я Уж, — вдруг признаётся он. — Отлично. Теперь я точно запомню, как тебя зовут, — смеюсь я и чуть тише осведомляюсь: — Насчёт остальных не подскажешь? У меня отвратительная память на имена. Мы ржём, рядом материализуется Хемуль. Палит, что мы общаемся, да ещё и без неё. Такого она не допустит. Голубой заяц скалится зубастой улыбкой. Мы ещё даже в лес не вошли, а будто уже прибухнули. Впереди маячат стальные трубы, мерцающие на солнце, протянулись по кромке леса. будто гигантские черви. Мы преодолеваем их тела, как препятствие. Хемуля ловит качок Уж, берёт на руки. Вуаля, они уже сосутся. Парочка Королёва и Интеллигент, как я заочно его прозвал, чтобы не запутаться, не отстают в тактильно-языковом творчестве. Как на соревнование попал. Но мне не привыкать. Это тот случай, когда позвали гулять, а сами сосутся всю дорогу. Но надо отдать им должное. Королёва и её Интеллигент (не зря я его так назвал) скромны, не увлекаются, не проводят «порнократичную» пропаганду, я бы даже сказал «стесняются». После всего, что я повидал с Хемулем, эти — так, робкая юная пара. Чувак с бородой плетётся с грустным видом. Наверняка мечтал о большем количестве девушек, не рассчитывал он, что Хемуль приедет не с подружкой. Мы перебираемся через мелкий ручей, уходя вглубь по весеннему робкому лесу. Молодая листва и свежая трава нашёптывают мне о юношеских мечтах, молодые побеги заигрывают с моим старым пиджаком, им весело насмехаться над его дряхлостью. Птицы неугомонно дразнятся, недовольно взмахивают крыльями и улетают прочь, когда мы продираемся через чащу. На краю оврага есть сухое бревно. Его-то мы и искали. Я избавляюсь, наконец, от надоевших шуршащих пакетов и выхожу на край обрыва, вижу, как внизу бежит тот самый ручей, через который мы перебирались в начале пути. Мокрый песок обнимает камни, заключает в объятия скользящую воду. Меня окликают, вручают бутылку. Я пью не глядя. Меня больше завораживает овраг. В голове всплывают воспоминания, как позапрошлой весной меня позвала дачная подруга к себе на день рождения. Мне пятнадцать. Я юн и наивен до безобразия. Мать тогда с трудом отпустила меня из дома. Я долго добирался до Марьино, попал в квартиру, в которой царила суматоха: носились неизвестные мне люди. Я смутно понимал, что скорее всего эти потасканные бляди и долбоёбского вида мужики — мои ровесники, но только по цифрам: внешне они выглядели потрёпано и отнюдь не наивно. Мне стало страшно тогда. Я всегда отдавал себе отчёт в том, как выгляжу. У нас это семейное — выглядеть крепко младше своих лет. Когда тебе пятнадцать лет, такая генетическая черта заставляет комплексовать. В тот день мы под завязку набились в машину, на моих тощих коленях чудом разместилась пара толстозадых бабёнок с разукрашенными лицами. Какой-то парень лихачил на шестёрке. Прав у него не было, а в местные прилески он развозил нас двумя партиями. В лесу началась жесточайшая попойка. До шашлыков дело так и не дошло. Их было некому жарить на костре, потому что первоочерёдно выжрали несколько бутылок водки. Моя дачная подружка сначала полезла ко мне, но быстро переключилась на такого же инфантильного чувака, с которым я успел пообщаться. Удивительно, но этот «будущий мент» был единственным адекватным — хотя бы умел разговаривать. Водку я пить не стал, ограничившись чем-то очень мелкоградусным. И правильно сделал: мать бы заковала меня наручниками дома на будущие пару лет, если б я превратился в то говно, в которое превратились остальные. Помню одну рослую сексапильную девицу: на ней были чулки, она постоянно их подтягивала, те нещадно сползали по её длинным ногам, а я ничего не мог поделать — всё стоял и пялился на эти её «чулочные ноги», как заворожённый, потом эти ноги завалились в кусты с каким-то гопником из тусовки, а моя пятнадцатилетняя «именинница» завалила того рыжего мента, с которым мы отлично побеседовали. Он, как я успел заметить, всё пытался поговорить с ней о чём-нибудь, но она быстро и мастерски заткнула ему рот. Увидев, что половина тусни уже вдупеля и спит в обнимку с брёвнами, а вторая половина сосётся под кустами напротив и задирает юбки, я ничего никому не сказал и свалил. Я шагал по грязной, вязкой тропе, в лужах мелькали тонкие тела ужей, и лягушки прыгали в траву, испугавшись меня. Когда выбрался из леса, сразу направился на ближайшую остановку, спросил у местной тётушки, как мне попасть в метро, сел в жаркий нагретый автобус и, щурясь от солнца, ликовал, что сбежал с этой вакханалии. Я был морально не готов. Да и бухие гопники с пьяными накрашенными гопнотёлками меня никогда не возбуждали. Воспоминания мои дымкой тонули среди тонких стволов осин. Хемуль нашла меня, обняла. Сочла, что я заскучал, раз ушёл. Она была слегка «во хмелю», в той начальной фазе, когда она сильнее всего меня любит. — Пойдём. У Королёвой родители на даче, так что погуляем и к ней повалим допоздна. — Как скажешь, — пожал плечами я. Надо отдать должное ребятам. Всё-таки они ничуть не походили на ту марьинскую тусовку. Никто не преследовал цели нажраться, пили чисто символически, скорее для формального расслабона. Хемуль взяла за руки меня и Ужа, сегодня она играла в «маленькую девочку» с голубым зайцем. И кто же истинно был её зайцем, знала лишь она. Мы прошлись по лесу, выбрались в район Северного Чертаново. Дом Королёвой был понтовый — с необычной архитектурой, ухоженный с советской любовью, с консьержкой, с цветами, с огромным холлом, и напоминал скорее какой-то пансионат, чем жилой дом. Трёхкомнатная квартира на шестом этаже оказалась полностью в нашем распоряжении. Сначала хозяйка предложила всем поесть, но я отказался, увидев на плите свиной суп, в котором стояла ложка. Спящая с детства дискинезия желчных путей сразу проснулась и дала тревожный звонок в мозг в виде отвращения. Что за люди? Орки лишь и тролли могут есть такой суп. Мне сразу вспомнилась одна дачная бабка Люба, которая супы называла «хлёбовом». — Блин, что с ним? Это… разве суп? — скорчил морду я. Не смог вытерпеть зрелище. — Что не так? — Королёва явно разозлилась. — В супах ложки не стоят. — У нас — стоят. Я готов был пошутить на тему «стоячих предметов», но лицо Королёвой окрасилось пурпуром, а глаза метали молнии, и я промолчал. Потом все направились в большую комнату. Королёва предложила посмотреть какой-то фильм, но Хемуль сказала, что это скука и лучше поиграть во что-нибудь, например, в бутылочку. Я заржал. Королёва сначала напряглась, но, оглядев возможные варианты, оживилась. Ещё бы — так она только Интеллигента скромно и редко засасывала. А тут ещё трое, блядь. Недурной вариант. — Какая интрига! — воскликнул Уж. — А… давайте, — неожиданно согласился Интеллигент. Чувак с бородой — как там его… я не помнил — отхлебнул пива из бутылки и согласился. Ему, по-видимому, совсем не светило сорвать куш в виде личной тёлки, и он собирался поживиться за счёт друзей. — Ща, — коротко сказал он. Это, кажется, было его первое или второе слово за весь день. Он допил своё пиво, опустошив бутылку, и протянул Королёвой. — Крути, — подытожил он. — Нет, — Интеллигент выхватил бутылку из её рук. — Я буду крутить. И крутанул. Попал на Хемуля. Все заржали. Хемуль развратно захихикала, типа «попал ты». Они потянулись друг к другу и поцеловались. Интеллигент пытался минимализировать, но не получилось. Крутанула Хемуль — попала на меня. — Иди сюда! — она довольно протянула руки ко мне и подарила влажный долгий поцелуй, но без наглых проникновений. Скромно. Скорее всего, чтобы «не разозлить качка». Кручу я. Чувствую нехилое такое волнение, хотя в подобные игры всё дачное детство практикуюсь. Только на дачах табу: парни с парнями не сосутся, не целуются, заменяют дружескими рукопожатиями и прочим фуфлом. Бабах. Сердце в пах. На Ужа попало. Хемуль ржёт. Интеллигент покатывается. Королёва покраснела от смеха. Это, наверное, в ней так красное винище вскипает с робостью вперемешку. — И чо? — спрашивает Уж. — Целуйтесь, — говорит Королёва. — Всё по-честному. Тычет в меня пальцем. А в меня тыкать не надо. Меня ли на слабо брать? Тянусь к нему, слыша хохот и воодушевляющие крики. — Нормально целуй его, без яслей! — орёт Хемуль. И я приближаюсь, обхватываю губами его губы, замечая, что он приоткрыл рот для меня. Не зажался. Хемуль уже улюлюкает, как на футбольном матче. Кажется, все разошлись, повеселели. И понеслась. Забава увлекла нас, но всё-таки быстро наскучила. Тогда Хемуль вспомнила, что в загашнике у неё есть более увлекательная игра под девизом «Передай спичку». Правила просты: целая спичка кладётся первому человеку в рот, далее она передаётся изо рта в рот от одного к другому и когда проходит круг, ополовинивается. Так до тех пор, пока она не теряется в недрах чьего-нибудь рта. Первый круг прошёл легко, ничего кроме зубов в ход не пустили. На втором кругу начались пикантные соприкосновения, на третьем больше. Дошло до того, что Бородач и Интеллигент потеряли огрызок спички где-то друг у друга во рту, под языком. Они тщетно пытались её выудить, пока не выяснилось, что Бородач этот кусочек проглотил. Я не знаю, какого хрена, но в тот вечер мой внутренний брюзга спал во мне. Все эти игрища нехило затянулись, многих возбудили, и Королёва, будучи достаточно неглупой тёлкой, решила, что на сегодня достаточно, припугнув всех, что якобы старший брат вернётся скоро. Она спровадила нас, но заранее пригласила в следующую субботу, так как и родители, и брат планируют умотать на дачу. Мы предложение приняли и разъехались по домам, ощущая себя объединёнными. Так и было. Бактериальным составом слизистых оболочек рта мы обменялись в тот вечер конкретно.***
Неделя пролетела быстро. Часам к двум прежняя субботняя сборная собралась в полном составе у городского пруда. В тусовке уже образовалась вторая пара: Хемуль и Уж. Злой Эльф пытался разговорить Бородача — нравом своим тот напоминал чем-то младшего брата Хемуля. У замкнутых социопатичных скромников никогда не знаешь, что на уме. Классический заход в магазин, потом сразу домой. Приготовили фильм к просмотру. Все лениво развалились в большой комнате на диване и креслах. Хемуль пригрелась на груди у Ужа, Королёва и её «бой» заняли большое кресло, Бородач приткнулся на ковре, сложив ноги по-турецки. Злой Эльф расположился на диване недалеко от парочки. Киносеанс начался под хруст чипсов, на повестке дня «ДМБ». Злой Эльф скорчил недовольную гримасу. Тема армии — больная тема, идти в неё Эльф не собирался, упоминание даже всуе о ней не любил, а просмотр о ней целого фильма виделся пыткой, но он смиренно принял это испытание. После решено было устроить ещё один «спичечный сейшн» под бухло. Потом Королёва и Хемуль закрылись вдвоём на кухне, обсуждая свои девичьи амурные дела и физиологические подробности. Бородач лениво бухал. Все разбрелись по квартире, оснащённой двумя балконами. На одном уединился Эльф. Он курил и смотрел, как медленно солнце катится к горизонту, как оно прячется за кромкой леса. Он выпускал дым неторопливо, притулившись на деревянном ящике. Сиреневый флёр наполнял атмосферу, окрашивая воздух фильтром, как на поларойдовском снимке. Эльф поднялся, подтянул джинсы, сползшие на середину ягодиц, и опёрся на балконное заграждение, устремив острый профиль к облакам. Его уединение нарушил Уж, змеёй проскользнувший и аккуратно притворивший дверь за собой; стекло бряцнуло при столкновении рамы и дверного проёма, нарушило томную тишину, которая окружала Эльфа, словно туман. — Извини, — сказал он. — Можно я нарушу твоё одиночество? Эльф обернулся. — Курить? — спросил он, зажав между большим, указательным и средним пальцами сигарету, потом мотнул головой, уголок его рта пополз вверх. — Я опять забыл, что ты не куришь. — К чёрту. Дай-ка… — Уж приблизился и принял из рук Эльфа замусоленную сигарету. — Могу дать новую, — улыбнулся Эльф. — Да ладно, после всего, что было, мне уже не страшно, — усмехнулся он и подтянул длинные рукава, закрывающие его руки до середины фаланг пальцев. Злой Эльф выдал гнусный смешок, одарив Ужа саркастичной ухмылкой. — Знаешь… мне ведь… Ленка не слишком нравится. Мне теперь даже как-то… стыдно. — Передо мной можешь не извиняться, мы с Хемулем только друзья. Это твоё дело. Уж опомнился, что у него в руках тлеет сигарета. Пепел просыпался от движения. — Боюсь, тебе уже не хватит, — улыбнулся он. Затем поднёс сигарету к губам и глубоко затянулся, истощив табак до фильтра. — Делись, — ухмыльнулся Эльф, рот его самопроизвольно слегка приоткрылся. Уж протянул ладони, зафиксировав голову Эльфа в них и, приблизившись, стал выдувать дым ему в рот. Облако табака окутало их, а губы слились в поцелуе. Робость отступила, дав дорогу гормональной дерзости. Их пошатнуло, но напора они не убавили. Комната за балконным стеклом пустела, и сумерки проникли в неё через окна. Фиолетовая дымка туманила взор, прохладой ложась на бархатную кожу. А два персонажа на балконе продолжали запойно целоваться, игнорируя гравитацию, пока из-за стекла со стороны комнаты не послышался возмущённый голос: — Охуеть теперь! Это как называется?! Эльф лишь слышал этот посторонний шум, отдавшись волнам ветреного порыва. До него, словно сквозь туман, пробивались звуки, тонущие в глубине. Какая-то суета и гомон. Кажется, голос Королёвой. Голоса всё глубже тонули, шли на дно вместе с хлопнувшей где-то далеко дверью и шагами нескольких пар ног. Наконец Уж отцепился от своей «жертвы» и смущённо пробурчал: — Кажется, они всё видели. — Ну и не хуй ли? — спросил Эльф, заметив, что голос его стал ниже, словно он едва проснулся и ещё не прочистил горло. Тело охватил конкретный расслабон. Не хотелось никуда идти, так бы и торчал на этом балконе под сиреневым небом, но холодало. Уж поёжился в своём лёгком свитерке. — Пошли в комнату. — Влом… как же влом, — промямлил Эльф, но нехотя оторвался от перил и прошёл в тёплую комнату вслед за Ужом. Эльф снова подтянул сползающие джинсы. Уж заметил это и толкнул того в широкое кресло. Эльф пошатнулся, но, ухватившись за качка, утянул его за собой. В этот пикантный момент в комнату влетела Хемуль. В сумраке её разъярённые глаза светились, как у кошки. — Это вот как называется? — проговорила она на повышенных тонах. — Могли бы сначала мне сказать, а? Это нормально вообще? Голос её срывался. К ней подбежала Королёва, бросила парням: «Я сейчас её успокою» — и увела куда-то. Бойфренд-интеллигент с непоколебимым видом заглянул в комнату и удалился, слышно было, как он стучит в ванную и просит, чтобы Бородач открыл дверь. Тот, оказывается, перепил и забаррикадировался в ванной, выпав из социальных конфликтов. Через несколько минут Хемуль вернулась. Она первым делом обняла Злого Эльфа. В тоне её чувствовалась ревность и одновременно материнская тревога. — Я вас прощаю, но могли бы хоть сказать… Эльф, как и его соучастник, понять не могли, что же они должны были заранее сказать. «Преступление» их было спонтанным и незапланированным. Желание выползло из сиреневой дымки, как убийца с ножом, приставленным к горлу, что склоняет к любым преступлениям. Хемуль напилась в тот вечер. Эльф, с неохотой оторвавшийся от мускулистого тела, к которому его по случайности прибило градусом, чертановским сумраком и тёплым апрелем, нашёл её на кухне. Она сидела на полу в одних только лайкровых колготах и чьей-то футболке, на голове у неё болтал белым помпоном красный колпак Деда Мороза. — Как же я тебя люблю… — промямлила она, обняв Эльфа. — Я домой повалю. Ты же знаешь. — Я т-тебя провожу, — она поднялась с пола. — Да ладно. Зачем? Мы с Ужом поедем по домам. — Не спорь, — она приложила палец к губам. — Лен, — пытался отрезвить её Эльф, — не в таком же виде. — А в каком я виде? В отличном я виде. Не занудствуй. Хемуль не стала ничего более на себя одевать, так и вышла в колпаке и в футболке по репицу. Внизу в холле горели яркие лампы. Консьержка-бабка зачем-то вылезла, скорее всего, решила посмотреть, что это за клоунада в двенадцатом часу ночи в подъезде, находящемся в её юрисдикции, в зоне её профессионального интереса. Хемуль любвеобильно обняла обоих парней, лепеча непослушным языком что-то о любви, уважении и радости. Парни ушли. Их спины удалялись, окончательно пропав в чёрном прямоугольнике ночи, а старуха-консьержка начала говорить какие-то гадости, по-ведьмински пообещав Хемулю, что у неё никогда не будет детей. Хемуль что-то зло ответила, пошла обратно, расплакалась в лифте. Ей было больно и одиноко.***
Я не знаю, что это произошло тогда. Приступ спонтанной свободы, тяга к развлекухе, любопытство? Не знаю. Со мной всё просто. Я лишь пользовался случаем, который мне представился. Уж был мне не противен, так зачем отталкивать его? Блюсти едва «зародившуюся привязанность» Хемуля к тому, кто сам признаётся мне, что замутил со скуки? И чем мы с ним отличаемся? Я тоже замутил с ним со скуки, да и он со мной, возможно, по той же причине. Хотелось острых ощущений, повторить запретный кайф, доступный только в общественно-сексуальных играх. Я чувствую себя расчётливым кайфохапателем. Я стараюсь брать, когда есть возможность. Так случилось, что наша чертановская весна затянулась. Из тусовки выпал только Бородач. Причин на то я видел две: первая — появление новых тёлок не предвиделось, вторая — друг оказался вдруг вовсе не друг, а кто? Ответ банален. И я подсел. И сегодня снова. И вот мы опять встречаемся у метро, на улице не слишком-то палимся, зато в квартире Королёвой — да. Мы весьма обнаглели, не стесняемся ни Интеллигента, ни Королёву (она-то вообще нас защищала перед Хемулем, как выяснилось), ни Хемуля, которая, как святой отец, благословила нас на подвиги. Не ожидала она от меня такой подставы, чтоб я у неё чувака отобрал. Как-то слишком, но именно это произошло. Я бы сказал, что она сама виновата, ибо проводила агрессивную политику и вела себя как узурпатор, не считаясь с волей мужского населения. Я не виноват, что население это безвольное. Все рабы да получат свой кнут. Как там пелось? «Все панки и хиппи получат свой триппер». И если уж я заговорил про панков и хиппи, то Уж не был ни тем, ни тем. Он был мажорным сыном молодых (не в пример моим) родителей, он жил по принципу ЗОЖ, качался, растил бицуху, не отличался глубоким сознанием и интеллектом, он был весьма скучный, правильный. Я наверняка мог бы превратиться с ним в продукт а-ля «идеальная американская гей-пара». Возможно. Я сказал лишь: «наверное, мог бы». Но слишком много маленьких «Б» говорит о большом «Б» во мне. А мне было мало, слишком мало кокса. И сегодня я решил пойти с ним «куда подальше». Он об этом ещё не знал, но очень скоро узнает. После всех этих социально-адаптированных развлечений по этикету, по правилам хороших манер, всё будет так, как я решил. Мы идём в лес, смеёмся, трепемся, потом кино у Королёвой дома. Я ловлю момент, когда можно незаметно смыться, и волею судеб ли, хитрым планированием ли, но мы оказываемся с ним в королёвской спальне. Белая мещанская мебель, нежное персиковое покрывало, на котором я устрою поругание. Всё кажется невинным, наивным. Внутри мы оба невинны и наивны, даже если сами так не думаем. И сегодня я хочу, чтобы он мне отсосал. Здесь, в этой радостной девчачьей комнатке, где Королёва ещё не потеряла свою девственность. А я точно знаю, что она её ещё не теряла. А он, этот возжелавший острых впечатлений заурядный чувак, потеряет её сегодня здесь. Вот мы и встретились. Девственник ты, почти девственник я. Что все мои скромные опыты? Отсасывать мне пока ещё никто не отсасывал. Чем не грань девственности? Выебать выебали, отсосать не желали. Никто не был нежен со мной, не боялся за меня. Никто, кроме матери, с этой её вечной паникой и опекой. Все же прочие либо срали на меня килограммы, либо были холодны, как тот «полосатый свитер», возле которого я боялся дышать и робко краснел. Я ещё верю во что-то, нигилист во мне не пустил матёрые корни, но сейчас я лишь практикуюсь. Совмещаю приятное с полезным, чтобы в тот момент, когда я действительно западу, у меня был этот долбаный опыт, который не пропьёшь. Кажется, качок немного не уверен и сомневается, но слишком сильно хочет. Блядь, неужели влюбился в меня? Такое вообще бывает? Мы сосёмся с ним, упав на эту бабскую розовую кровать, и я чувствую себя махровым геем, аж смешно. Мне кажется, он ни на что не решится. Так и будем здесь вечно лизаться. Я легко отталкиваю его и начинаю снимать с себя шмотки. Он следует моему примеру. Я отмечаю, что член у него не крупный и для его телосложения мелковат. Сразу вспомнил советскую шуточку моей мамани по поводу дядьки Игоря, который тоже был качок. «Шкаф с маленьким ключиком». Что-то я смешлив сегодня не по-детски и циничен. Так не ведут себя в семнадцать лет. Но мне не стыдно от этих мыслей. Я не люблю его. У меня здоровый спортивный интерес. Из заднего кармана джинсов он выуживает презерватив, но я корчу циничную гримасу. Минет в презервативе да ещё между девственниками. Не серьёзно. — Эту хрень для девочек оставь. Нам ни к чему, — сказал я как отрезал. Кажется, чьи-то «уроки жизни» не прошли даром. Он вроде сомневается, но отступает под моим уверенным «очарованием», твою-то мать. Догадывается о происхождении моих желаний. Начинает мне мастурбировать, целует грудь, живот, но это далеко не самые мои эрогенные зоны. Я ими почти ничего не чувствую, поэтому подталкиваю его вниз, и он, наконец, берётся за верный рычаг воздействия. Меня тут же охватывает припадочная нега, я откидываюсь спиной на персиковое покрывало, напротив зеркало во всю ширину шкафа. Могу лицезреть накаченную жопу и ляжки. Они у него волосатые, а у меня нет. Я в папу пошёл — почти безволосый. Девчонки бы позавидовали. На широченной кровати, подражающей ампиру, могу легко представить себя кем угодно, но навевает древнеримское грехопадение, и легионер у моих чресл лишь услаждает моё уставшее от бездеятельной риторики тело. Кто-то вламывается в «опочивальню», обалдевает от неожиданности. Я видел, кто это. Хемуль с Королёвой открыли дверь и тут же в ужасе захлопнули. Гениальный возглас: «Они там голые!» — меня даже смешит. Уж отрывается, приподнимает голову, осведомляясь лишь взглядом, что это было, но закрытая дверь успокаивает его, и он продолжает. И почему-то, когда я смешливо думаю о том, что кличка его, тонко намекающая на длинный член, себя не оправдала, — звучит как каламбур, — я кончаю. Он отстраняется, я же, если можно так выразиться, «загаживаю» королёвское покрывало. «Стреляю» мимо. Но готов сам перед ней покаяться и застирать. — Они что? Видели нас? — паникует Уж. Твою-то жопу, у тебя ещё стояк, а тебя беспокоит факт, видели тебя голым или нет? По мне, так… бред. В такие моменты интересует лишь возможность быстренько расстаться с накопленным. Он сдрейфил. Слышит за дверью голоса и тянется к джинсам. Дурак. Они не повторят своей ошибки. — Продолжить, не? Но он уже одевается, поглядывая на дверь. — Разозлится. — Кто? — Она разозлится. Мы прямо на её кровати. — Переживёт. Откуда во мне сегодня такая наглость? Кажется, знаю откуда. Просто я в него не влюблён. Как в тот поход в «Хамелеон». Нравлюсь тем, кто не нравится мне. Отчего перед ними я цвету, раскрываюсь заманчиво, привлекая этих мохнолапых «шмелей»? Они неуклюжи и смешны в своих барахтаньях, но разве я откажусь от их вопиющего желания потеребить мой пестик? Нехотя одеваюсь и сгребаю покрывало в охапку. Путаюсь в нём, наступаю на края, но нацелен прибрать за собой. После такого «надругательства», не думаю, что Королёва пустит меня к себе снова. Да и хуй с ней. Спасибо этому дому… Я и сам уже понимаю, что дальше продолжать эту возню не имеет смысла, потому что чего-чего, а смысла в «чертановской канители» нет. Меня дома ждёт кот, чат, в котором я не частый гость последнее время, потому что на неделе пропадаю в учёбе, а на выходных думаю, как бы выпустить пар, а в итоге остаюсь с чувством глубокого наёба, потому как нет во всём этом ни большой дружбы, ни высокого интеллекта, ни глубокого понимания, ни ораторского искусства, ни обогащения внутреннего мира. Я становлюсь противен себе. О чём я и поспешил признаться Хемулю, когда мы с ней торчали после пар в кабинете, ожидая дополнительных по алгебре. Тройка в аттестате меня не привлекала, а Хемуль ходила за компанию, так как её математические способности были на порядок хуже моих. — Я так и поняла, — призналась она. — Вид твой пофигистичный всё выдал. — Два месяца как день сурка. — Даже мне надоело, — призналась она. Надоело всем, как вскоре выяснилось. Королёва звонила Хемулю и рассказала, что бортанула Интеллигента по причине: «Он мне ни одной розы не подарил!», что означало, что все отнеслись друг к другу потребительски, пользовались хатой, пользовались друг другом, разве что покупали бухло и чипсы. У этих простых поступков такая же нехитрая мотивация. И только Уж позвонил Хемулю и признался, что ему меня не хватает. — Если бы он мне позвонил, был бы разговор. Я, может, и подумал бы. Но мне звонишь только ты, — ухмыльнулся я, а Хемуль расплылась в довольной улыбке и поцеловала меня в губы.