***
Зима прокатилась снежным комом с фестивалем «Чистая Энергия Nescafe», где Хемуль и Мистер Биг отплясывали под «Видели ночь, гуляли всю ночь до утра». Одним прекрасным утром Хемуль проснулась и вдруг поняла, что Биг, несмотря на то, что потерял в её умелых половых органах девственность, так и не стал взрослым. Она тихо сделала ноги и бросилась на поиск «взрослых отношений». Эльф пропадал в своём лицее, после лицея пропадал со своим обкуренным уродом, который ей очень не понравился, хоть и видела она его мельком. Хемулю никогда не нравился «эльфийский» выбор, только Уж исключение, да и то… Уж-то как раз Эльфу не особо нравился, а «нравился-нравился» ему гнусный Дед с его премерзкой хамской рожей, нравился ему этот тощий наркот с грудаком, как советская доска для стирки белья, и с ещё более гнусной наглой рожей, нравился ему скейтбордист с голубыми глазами, что потеряли свой чистый цвет от травяных допингов. Последний же и пригласил их на «Чистую энергию». «Подцепили» скейтбордиста они на Манеге, когда болтались там в один из промозглых вечеров. Чувак, обкуренный в хлам, по всей видимости ещё и слегка подпитой, тут же увидел во Злом Эльфе «дружбана-кумара», как в той поговорке про рыбак-рыбака. Парни обменялись телефонами, решив состыковаться в ближайший выходной на фестивале. Там горе-скейтбордист встал на сноуборд и казался вполне трезвым, работал он в сноуборд-палатке, что не мешало ему покуривать шмаль, уходя за сугроб. Выяснилось, что кроме него в компании ещё двое сноубордистов, грешащих на тему «вдунуть». Радости особой от этих тусовок Хемуль не испытывала, потому как чуваки совершенно не велись на амурные чары, они все находились под властью Марьиванны, одурманившей их мозг до такой степени, что те не замечали доступной вагины на расстоянии полуметра! Хемуль разочаровывалась «Чистой энергией» от раза к разу, потому что энергии не хватало, равно как тепла, не говоря уже о «чистоте разума». Кроме заснеженных холмов, гор снега, дуболома, халявного кофе и музыки, там бродило множество парней, не интересующихся простыми доступными развлечениями. Они, как идиоты, дефилировали по склону туда-сюда в обнимку со своими досками, многие таскались с девушками, облачёнными в полную амуницию и тоже со сноубордами. Чудовищное развлечение! И как бы Хемуль ни билась как рыба об лёд — в этой проруби караси плавали «неправильные». Так вот… Эльф запал на очередного «наркомана», тот играл на саксофоне (что уже звучало неприлично по её мнению) и занимался в джазовом училище. Пафосный какой-то перец, вечно красные глаза, но зато «сексофон» его уж очень волновал Злого Эльфа. Надо заметить, что волновал он его недолго, потому что максимум чего достиг Эльф к концу февраля — это забрался с «джазистом» и ещё одним товарищем на высоченный склон, все трое были невменяемы, пьяны и возможно что-то ещё. Хемуль тогда являла собой целомудрие и трезвость. В подобной компании должен быть хотя бы один трезвый и адекватный человек, способный всех троих перевести через дорогу. Парни втроём долго обнимались, а она исподтишка снимала всё на фотомыльницу, чтобы потом предъявить доказательства «Сучьей фамилии», что Эльф «того». Потом они рухнули в снег, что-то орали, Хемуль поднимала Эльфа из сугроба, потом по-сестрински спустила его с горы и довезла до метро. — Это дохлый номер… — пробурчал Эльф. Он покачивался на сиденье в такт шума поезда, ехал молча, наконец придя в мало-мальски адекватное состояние. Безудержное веселье прошло, сменившись постной миной и загруженной головой. Хемуль пришла к истине, которую с детских лет она не усвоила: «неправильные пчёлы делают неправильный мёд». И если Эльф «неправильный», то манит его «неправильный мёд». Уложив это в своём сознании, она кивнула самой себе. Хорошо же они смотрятся вместе: одна рассуждает сама с собой и кивает себе же, второй сидит, склонившись, локти на коленях, голова опущена, глядит в пол. Пустой вагон несёт их под чёрным небом по Арбатско-Покровской линии. Оранжевый свет напоминает Эльфу октябрь и его рыжего кота. Хочется домой, согреть ледяные ноги. Эльф вдруг улыбнулся, тонкие губы расползлись в ухмылке, скрытой за спадающими вниз волосами. Он вспомнил, как бегал по квартире в валенках зимой, словно по деревенскому дому. Жуткий паркет так и норовил занозить руки и ноги, потом всегда становилось больно, занозы застревали глубоко, мать доставала иглу, держала полминуты над горящей спичкой и ковыряла новообретённую занозу. Она не щадила его — порой приходилось копаться иглой до нижнего слоя эпидермиса, а он стойко терпел. Он всегда всё терпел и старался не подавать виду, что ему больно. Ещё она делала Эльфу горчичные валенки, когда он болел. Раз уж вспомнил о валенках, то вспоминай всё. Мать густо намазывала портянки самодельной кашей из горчичного порошка, склизкой и липкой, обматывала его тонкие ножки по колено. Обычно он сидел в этих «лечебных» валенках под одеялом прямо на большом круглом столе, смотрел телевизор и ощущал себя немножко царём. Ох уж эти советские доморощенные методы народной медицины! Чего стоило «дышание» над паром через бумажную трубку, которую втыкали в носик чайника, кипящего на плите. Ведь для этих целей существовал специальный чайник! Когда Эльф был совсем мелкий, мать даже делала ему «клизму» в нос при насморке, а он лишь понуро стоял и громко повторял: «Не хочу кибзу в нос!», но всякий раз огребал эту «кибзу» и прочее «море удовольствий». Однажды летом на даче он познакомился с соседским парнишкой, что жил в доме напротив. Эльф радостно носился босиком, а сосед осваивал катание под рамой несоразмерно большого велосипеда. Парень баловался и наехал на Эльфа, каким-то образом содрав шматок кожи с его ноги. Эльф получил травму и, заливаясь кровью, преодолел улицу, сад, двадцать одну ступеньку крутой лестницы на второй этаж, сел на скамейку в эркере, где так приятно было завтракать за столом, а мать в ужасе носилась в поисках зелёнки, ваты и бинтов. Парнишка, которого звали Ромка, набрался смелости, прибежал и, робко прячась за дверной косяк, наблюдал, как Эльф, стиснув зубы, сидит с вытянутой окровавленной ногой. — Извините, — пробубнил виноватый, — а можно зайти? Это я наехал. Эльф оценил честное признание и желание прийти. Сразу стало ясно, что они станут лучшими друзьями. Мать густо поливала стопу изумрудной зеленью, потом забинтовала. Выяснилось, что рана не маленькая, надо часто менять повязки, и, по-видимому, Эльфу придётся всё лето ходить в обуви на носок. Пророчество сбылось. Зато Эльф обрёл друга. Вместе они дразнили Ромкину собаку — кавказца, которого мать называла Собакой Баскервиллей, потому что пёс был огромен, как медведь, и всегда сидел в клетке, кидаясь на прутья сетки всякий раз, когда в зоне видимости появлялся человек. Гулять пса выпускали строго с четырёх до шести утра, о чём заблаговременно предупредили предков Эльфа, дабы избежать катастрофы. Парни частенько торчали в сарае позади этой клетки, забираясь вверх по крепкому канату, и попадали в истории: например, отплыли на надувной лодке, принадлежащей отцу Эльфа, и не справились с вёслами, так и крутясь посреди озера, как на карусели. Отцу Эльфа пришлось плыть и возвращать их к берегу. В другой раз Эльф спасал Ромку, взболтнувшего лишнее, от грозных цыганских детей, скорых на расправу. Эльф разрулил ситуацию со старшей цыганской девочкой, уверив ту, что смысла бить его друга нет, ибо тот не ведает, что болтает, потому что беспросветно глуп. «Лучше быть глупым, чем избитым», — пояснил Эльф Ромке. Вдвоём они лазали на деревья, жрали немытую морковь в палисаднике и даже как-то мылись в одной ванне. Эльфу дали свежую фланелевую пижаму, и он уже отправился укладываться с другом, но… снова явилась мать и всё испортила, заставила переодеться и идти домой спать. Она обламывала все его начинания. — Ну, пожалуйста, — зло процедил он. — Мне восемь лет! А дом напротив… — Вот именно, — парировала она, — сложно до дома дойти? Она никогда не являлась тем типом матерей, которых можно «уломать», уговорить, успокоить, к которым можно подлизаться. Эльф перепробовал всё. С ней доморощенные фокусы не прокатывали. Если она сказала, приходилось делать. Сейчас его потрясывало на сиденье вагона, знобило после долгого пребывания на морозе и слегка мутило от выпитого. Он положил голову на плечо Хемуля и прокричал сквозь шум: — Я ненавижу свою мать! — За что? — после паузы громко спросила Хемуль, благо ни рядом, ни напротив, ни даже в паре метров от них никто не сидел. — Она нас сломала… — Кого «нас»? — Меня и моего отца. Хемуль не нашлась, что ответить. Свою мать она обожала и нежно любила… за всё…Нулевые. II
6 января 2018 г. в 02:43
«Развлекуха» с марихуанистом затянулась на пару месяцев. Никто и не догадывался, что на самом деле происходило в заваленной неопрятной комнате между Злым Эльфом и таким же озлобленным второкурсником. Он был старше Эльфа лишь на год, коротко выбрит; чёрные волосы, карие глаза, густые ресницы и физиономия выдавали еврейское происхождение, которое тот яростно отвергал, чем лишь доказывал Эльфу верность догадок.
На стене рваные обои, кто-то написал здесь стихи. Эльф прочитал их вслух и спросил, чьи они.
— Моей бывшей девушки.
— Где она сейчас?
— Она меня бросила.
— Почему? — не унимался Эльф, скребя коротко остриженным ногтём отклеивающиеся обои.
— Оставь эту историю мне. Она тебя не касается. Могу лишь сказать, что девчонкам не стоит доверять.
— А мне ты доверяешь?
— Я никому не доверяю.
— Ну и похер. Хочешь ты того или нет, но я напишу что-нибудь на твоей стене.
Эльф схватил маркер, валяющийся на письменном столе, где царил такой же беспорядок, как и в самой комнате, и в голове, и в жизни спутника по «обречённости». Сорванный колпачок высвободил чёрный грифель, пахнуло спиртом, пьянящий аромат маркера нравился Эльфу. Он улыбнулся и накорябал на обоях «ЗЛОЙ ЭЛЬФ». Ничего лучшего в голову не пришло. Может быть, если б их отношения были дружеские или же настоящие, более глубокие, он бы нашёл, что написать, но сейчас он не чувствовал ничего, кроме разочарованности и лёгкой обиды. Приятель не выказывал к нему никаких эмоций, кроме безразличия. Хотя наглость «друга» ему даже нравилась. Пока он его не отталкивает, а он не отталкивал, хоть и демонстрировал пофигизм. Утром в лицее, когда Эльф столкнулся с ним и крикнул: «Привет!», тот лишь зло ответил: «Никаких приветов!». Стоя на большой перемене в очереди в буфет, они лишь редко пикировались, но во всё остальное время никак не общались, предпочитая тусовку однокурсников. В метро опять выяснилось, что Эльф едет с ним — удачное стечение обстоятельств: они жили на одной линии метро. Зелёная ветка подземки — единственное, что объединяло их.
— Зайдёшь в квартиру, отец дома — не забудь поздороваться.
Зачем он предупреждал его? Эльф никогда не был невоспитанным. Он всегда громко здоровался, тем более, приходя в гости. Даже эта брошенная вскользь фраза являлась демонстрацией кромешного непонимания, невнимательности и абсурдности их встреч. Пока за окном белело молочное небо, Эльф задавал провокационные вопросы, «друг» отвечал короткими фразами, часто злыми, а сам Эльф, который частенько пользовался саркастичной манерой и был остёр на язык, с ним почему-то запасся терпением. Он не терял надежд, что колючий характер такой ежистый лишь потому, что внутри скребёт обида на мир, а он вылечит её эльфийской магией, он готов перетерпеть язвительность. Они снова покурят вместе, волшебный дым размягчит очерствелый нрав, как это обычно бывает с ним. Горизонт утонет во мгле, они снова запутаются в покрывале на древнем диване, запутаются в конечностях друг друга, спутаются языками, познают тектонику дрожи, внутренних толчков, магнитные резонансы в теле и природу учащённого дыхания. Ради этих сумеречных часов Эльф плевал на свою гордость, на дом, на ждущий его обед, игнорировал голод и прощал приятелю холодность, он подсел на этого парня, как и на «курение». В их тайном ритуале заключался особенный смысл. Дух каннабиса впускал Эльфа в свой мир, туда хотелось возвращаться снова и снова.
Весна ещё не началась, но Эльф заметил, что «травяной соратник» все перемены проводит с двумя девицами с параллельного потока. С ними проводили время многие, и склонный к недовольным минам «друг» вдруг стал улыбаться, смеяться, шутить. Эльф даже назвал бы такое поведение — «бегать». Стратегически верный шаг сработал. Быть реалистом и не проебаться — лозунг эльфа-мошенника, спрятаться в тенях и выждать, пока жертва покажет себя. И «друг» показал. Сногсшибательный игнор вплоть до «никаких приветов никогда» — чем не повод забить. Эльфу хватило недели. Он внимательно наблюдал исподтишка, продолжая активно общаться с друзьями и одногруппниками, шутить с девчонками, что не мешало ему подмечать происходящее. Гордость проснулась и шибанула в висок. Эльфийская магия не сработала. Блядский шаманизм — сильнее.