Avenue of Hope

Stopped in to a church I passed along the way. Well I got down on my knees... Jesus, help me find my proper place Help me in my weakness 'Cos I'm falling out of grace… Остановившись у церкви, я в нее зашел. Я опустился на колени... Иисусе, укажи мне моё место в жизни, Не оставь меня в моём бессилии – Видишь, я утратил всякую человечность… (The Mamas And The Papas – California Dreamin/ The Velvet Undergtound – Jesus)       Прошло полгода, но я так и не понял, что особенного в магазине делала Хельга. Джимми же точно выглядел лучше, когда она была в лавке, и, может, именно это он имел в виду, когда говорил про Жизнь на Бахман-стрит, – себя. Он хозяин магазина и всё, что в нём происходит – под его покровительством, и если уж он чувствует себя хорошо, когда рядом его помощница, то всё идет, в самом деле, отлично. И вид магазина как-то подстраивается под душевное состояние его хозяина, точно живой человек. Даже солнце светило чаще и всё внутри оживлялось.       Дома у меня скопилась целая коллекция пластинок – Хельга отдавала что-то из своей сокровищницы, с настоятельным советом послушать. Я часто думал: странно, что при нашем знакомстве с одним человеком мы в итоге знакомимся с целой толпой в его облике. Со всеми ли так происходит или это единичный случай, но сложнее всего то, что приходится привыкать к каждому из этих людей в одном человеке, и находить подход. А толпа Хельга Патаки была огромная. От этого устаёшь. Иногда мне очень хотелось вернуться в то время, когда мы просто молчали и не замечали существование друг друга – так было проще, куда проще, но поскольку Джимми довольно часто стал прогуливать работу, нам с его помощницей приходилось много общаться. Можно сказать, что нам даже это неплохо удавалось. Ну, почти.       Моё отношение к ней, по крайней мере, немного изменилось в положительную сторону после яркого впечатления, которое вспоминалось потом очень и очень долго. Однажды в очередной дождливый день, переделав все дела, мы сидели в тишине и скучали. За целый день никто так и не зашёл, а всё, что было в магазине из пластинок, мы уже давно переслушали. Хельга сидела на диване, уставившись в окно. Я перелистывал книгу в раздумьях стоит ли тратить на неё время или приступить к другой. Вдруг, Патаки резко вскочила, взяла с витрины акустическую гитару, потом уселась обратно, и пока она её настраивала, я, заинтересовавшись, отложил книгу и быстро переместился ближе к дивану.       – Любое, что придёт на ум, – сказала Хельга, сыграв ля-минорный аккорд.       В моей голове уже давно звучала одна мелодия. Патаки всегда с таким удовольствием говорила о Калифорнии, что в такие вот серые деньки часто вспоминались строчки из знаменитой песни:       – All the leaves are brown*, – пропев это, я посмотрел на гитару. Хельга быстро подхватила мою идею, сыграв вступление и над нашими головами засветило солнце, а мысли о сером небе стали казаться фантастикой. Такие вот мечты о Калифорнии в обычный осенний день.       Я придвинулся ещё ближе, и в какой-то момент поймал себя на мысли, что совсем перестал петь, вслушиваясь в хрипловатый, но от этого не менее мелодичный чужой голос. Патаки играла пальцевой техникой и скорее даже не пела, а подпевала гитарному соло, но как чертовски красиво это звучало, даже становилось чуть-чуть завидно. Я был бы не против проводить вот так каждый вечер: слушать прекрасную игру, тихое пение и смотреть, как Её вид сменяется на задумчиво-грустный, будто всё притворство куда-то исчезало, и появлялась Она настоящая. Это определенно стоит того.       Но, хоть мы и стали лучше общаться – за всё это время я так и не решился спросить Хельгу о школе, потому что это мероприятие казалось каким-то из ряда невыполнимых. Мне представлялось, что она будет посмеиваться надо мной и обязательно припомнит падение, из-за которого я остался без памяти о прошлом, хромаю и вдобавок имею огромный шрам на правой щеке, смущающий, судя по всему, только меня одного. Раньше приходилось часто задумываться: откуда люди вообще знают о том, что со мной произошло, но сейчас… Сейчас это кажется ерундой. Единственный человек, которого сильно волнуют последствия этого происшествия – Крейг Росман. У него в арсенале не так уж много людей, над кем можно свободно посмеяться, потому что в кругу его общения, как это говорят, за любую насмешку можно получить в жбан. Мне его даже иногда бывает жаль. Разве под таким давлением можно ощущать себя по-настоящему взрослым человеком?       Я всё-таки позвонил Стелле, чтобы выведать что-то у неё. Мне хотелось поговорить по телефону, но она так долго уговаривала на встречу, что пришлось согласиться. Это немного разозлило, потому что встречи с Гарсиа – что-то вроде испытания на выносливость. Попробуй выдержи несколько часов её монолога о том, как красив в одежде какой-нибудь цвет детской неожиданности – захочется заткнуть пробками уши и никогда их не вытаскивать.       Когда она пришла, я быстро накинул куртку, открыл дверь и чуть протолкнул её назад, чтобы она не успела войти в квартиру.       – Мы прогуляемся, – ответил я на её немой вопрос.       – На улице? – она по-девичьи похлопала глазами и выгнула брови домиком.       – Не хочешь? Тогда как насчёт лестничных пролётов?       Стелла раздражённо нажала на кнопку вызова лифта и вцепилась в мою руку. Я понимал, почему она злится, но сидеть в квартире совсем не хотелось, потому что нужно быть полным извращенцем, чтобы обсуждать школу и в том числе Хельгу Патаки в интимной обстановке. Ещё и с ней – Стеллой Гарсиа. Она же терпеть не могла Патаки!       После получасового нытья, что на улице дурацкое солнце и нет солнечных очков, что жмут туфли, что холодно и тоскливо, мы зашли в местный бар. Официантка на входе заинтересованно окинула нас взглядом, и улыбнулась мне. Не знаю, как это можно расценивать, но моей спутнице такой жест не понравился и, насупившись, она схватила меня под руку и завела в самый конец паба. Только после того, как другой официант принес напитки, Стелла перестала хмуриться и наконец-то – никогда бы не подумал, что обрадуюсь этому – заговорила: рассказала о средней школе, начиная с того времени, как только перевелась, и дошла до старших классов. В основном, это были какие-то нелепые рассказы о парнях и подругах, я даже лишний раз услышал о том, каким идиотом был Крейг, но между такими глупостями иногда пролетала парочка историй о той, ради кого я вообще согласился на эту встречу. Хельга Патаки. Как я узнал, в средней школе была на виду. Вокруг неё вилось много людей, она часто распускала слухи и устраивала проделки, из-за которых попадала прямиком в кабинет директора. А в старшей школе почти все знали это имя из-за истории с Лайлой Сойер и её откровенных дневников, попавших в руки к журналистам. На мои расспросы, что там за история, Стелла не ответила, сказав только, что Сойер никогда не отличалась умом. Я не стал спрашивать, виноват ли в её смерти я, потому что так навлёк бы на себя подозрительные взгляды людей в баре, но этот вопрос всё же сидел в голове. Вот, например, если я и виноват, то как оказался втянут в эту ситуацию? На этот вопрос моя спутница, конечно, вряд ли могла ответить точно, потому что это знал только один человек. А спрашивать его я был пока морально не готов. Немного покрутив стакан с джином, я отставил его в сторону и посмотрел в окно. Стелла продолжала что-то рассказывать, но это уже меня не интересовало.       На улице темнело и в бар приходило всё больше людей, от этого мне становилось ужасно некомфортно. Я залпом осушил свой стакан и начал собираться на выход, Стелла же откинулась на спинку дивана, демонстративно показывая, что никуда не пойдет. Поблагодарив её и взяв свои вещи, я положил деньги на стол и вышел из паба с неприятным чувством. Дело ли в мерзком на вкус джине или в том, что мне противно было теперь думать о школе, – не знаю, но это дурацкое чувство преследовало до самой ночи, и из-за него же никак не получалось заснуть. Поэтому в магазин я пришел только к двум часам дня, и тут же получил парочку обвинений, а в довесок задание переставить все новые пластинки на другую полку. Присутствие Хельги в последнее время стало почему-то сильно напрягать, и я уже мечтал, когда она уедет, а мы с Джимми будем спокойно сидеть во дворике, курить и разговаривать о музыке. Ежедневно, приходя на почти бесплатную, кстати, работу, я думал об этом. И когда она таки исчезла, старик объявился на следующий же день, как ни в чем не бывало, и приступил к своим обычным занятиям в магазине. Иногда мне даже казалось, что Хельга Патаки – странная галлюцинация в моей жизни, которая в какой-то момент исчезает, но через некоторое время появляется снова.       И прошло довольно много времени, а Она всё не приходила. Полки магазина стали полностью пусты. Кучерявый почему-то перестал появляться тоже. Джимми не поторапливался делать заказы на новые пластинки, и мне пришлось принести всё, что было дома, лишь бы магазин не прикрылся. Пыль налегла на подоконнике в несколько слоёв: совсем некогда было заниматься уборкой, тем более, что хозяин магазина стал довольно часто выгонять меня, забывая, кто я и что делаю в его лавке. Мой престарелый приятель целыми днями сидел на диванчике в дальнем углу магазина и пытался что-то вспомнить, сам даже не представляя, что именно. Это «что-то», как он говорил, было очень важным для него, но оно вдруг вылетело из головы. Я относился к этому спокойно, будто у меня уже был опыт общения с такими людьми, которые всё забывали. Позже, через несколько лет, я вспомнил, что у моего дедушки было подобное заболевание – мне тогда было всего четырнадцать, но уже приходилось с этим справляться и не показывать своих переживаний, когда меня наконец-то вспомнят. У Джимми болезнь прогрессировала не так быстро, как у деда, но когда так обстоят дела – даже труднее и гораздо обиднее наблюдать за тем, как человек пытается ухватиться за обрывки воспоминаний и образы, но у него это перестаёт получаться и в какой-то момент он сдается.       А начались эти ухудшения с того момента, когда однажды я пришёл в магазин, и Джимми встретил меня так, будто я не появлялся у него очень долгое время. Он всплеснул руками, и ликовал: «Как я рад!». Я совсем не понимал в чём дело, но даже сам искренне обрадовался – меня так нигде ещё не встречали. Затем он усадил меня на диван, посмотрел в глаза и спросил:       – Ну, дорогуша, как дела в другом городе?       Я пожал плечами и ответил, что, наверное, нормально там дела. Откуда мне знать? Он тяжело вздохнул, посмотрел на меня грустными глазами, а потом продолжил допрашивать:       – Сокровище не хочет со мной разговаривать?       Похлопав глазами, я сказал, что перед ним сидит вовсе не Хельга. Он оглянулся, недоверчиво посмеялся, а потом спросил кто тогда. Я назвал своё имя. Джимми ухватился за живот, надрываясь от смеха.       – Ну да! Какой к чёрту Арнольд? Кто это?       – Это я, – отвечаю и смотрю на него с полным отчаянием. – Помощник, которого ты называешь просто Парень.       – Ну и шуточки у тебя, надо же! Любишь ты ставить людей в тупик, дорогуша.       Мне стало не по себе от этого. Джимми долго смеялся, успокаивался, а потом снова начинал смеяться. Только через несколько минут он вгляделся в моё лицо и глухо, почти не смыкая связок, произнес:       – Эй, парень, давно ты здесь сидишь?       Улыбка с его лица моментально исчезла, когда я кивнул в подтверждение. Он засуетился и что-то начал говорить про пластинку, которую отложил в подсобке. Это происходило ещё несколько раз, и в какой-то момент он просто перестал вспоминать о моём существовании. После этого я каждый день приходил в магазин и представлялся новым помощником, показывая листок с фальшивым объявлением о вакансии, а потом оставался до вечера и уходил домой, забирая с собой эту бумажку.       Несмотря на то, что меня Джимми забыл, он всё ещё рассказывал о своём незаменимом и любимом помощнике, который иногда возвращается из другого большого города и ненадолго остаётся – «человек, которому принадлежит здесь всё по праву».       Если честно, за целый год я несколько раз пожалел, что искренне хотел уезда Хельги. Без неё магазин стал буквально мёртвым: ни пластинок, ни покупателей, ни жизни на Бахман-стрит. Даже Джимми выглядел глубоким-глубоким стариком, с каждой секундой приближающимся к небесам. Его ничего не интересовало, в том числе и собственное детище, маленький кусочек большой мечты. Он ждал, когда Она вернётся и, будто волшебством, разбудит ото сна всё, что сейчас крепко спало. И я тоже ждал. Странно осознавать, что в одном небольшом местечке всё так тесно взаимосвязано: стоит одной, на первый взгляд, несущественной детали выбиться из строя, и всё летит к чертям. Если так происходит в одной крохотной лавке, то что же тогда творится в целом мире? И я сейчас не конкретно про пределы нашей планеты, ведь для каждого понятие «мир» имеет свои рамки. Я говорю о людях, об их собственных мирах. Вы меня понимаете?       Маленький мост, соединяющий два берега над пропастью в моём мире, восстановился весной. В самый обычный день я увидел Её на входе в магазин и неожиданно для себя за несколько шагов преодолел расстояние от самой дальней полки ко входу, и крепко обнял. Конечно, она меня оттолкнула, но не сразу же, а только через пару секунд. В чувствах, я извинился за своё несерьезное отношение ко всему происходящему здесь, и она хоть приняла эти слова с толикой сарказма, всё же удивилась и даже улыбнулась. Всего через пару минут мы уже расставляли новые пластинки по полкам, коробку с которыми она оставила в подсобке накануне вечером. Джимми раскатисто смеялся, когда Хельга рассказывала о своих приключениях за время её отсутствия, и вокруг становилось светлее. Я сидел рядом с этими двумя, слушал их истории и чувствовал себя немного счастливым. Может, вот он – мой рай, за который хочется отдать всё самое дорогое. Может, это даже моё место в жизни. Просто находиться рядом с такими людьми и чувствовать какую-то высшую силу во всём происходящем. Хотелось бы мне, чтобы так было всегда.       А над головой снова светило томящее солнце.