Avenue of Hope

All the people look well in the dark And if you close the door The night could last for ever… В темноте все люди выглядят хорошо. И, если ты закроешь дверь, Ночь не закончится никогда... (After hours)       Осенние проливные дожди не прекращались уже несколько недель. Мне нравятся дожди, но когда тебе ничего не остаётся, как сидеть и смотреть в окно или разбирать очередную коробку дисков под звуки слегка заедающей пластинки, то всё, в конце концов, перестаёт казаться чем-то особенным. Хотя, это, конечно, намного лучше, чем просто сидеть дома в одиночестве.       Хельга всегда смеялась, когда Джимми спрашивал что за дружок вечно с ней приходит в магазин. Она, наверное, не понимала, почему старик прищурено на меня смотрит и подозрительно оглядывается, когда я встречаю покупателей. Да, всё это выглядело, как какая-то долгоиграющая шутка. А однажды он прямо при мне и спросил:       – Слушай, детка, это твой парень? На вид хилый…       – Это просто Арнольд, Джимми, – она посмеялась, сдула пыль с диска и запаковала в обложку.       Джимми взглянул на меня пустыми глазами.       – Знакомое у него лицо.       – Наверное, потому, что ты знаешь его уже несколько лет, приятель, – Патаки слегка толкнула меня локтем в бок.       Стоит ли сказать ей правду? Она всё равно когда-нибудь раскроется. Хельга со счастливой улыбкой меняла пластинки в проигрывателе, приводила в порядок полки, и всё это выглядело так красиво, что разрушить подобную хрустальную картину сможет только безрассудный человек. Патаки буквально впускает солнце в магазин и, проходя мимо сочащихся через окна лучей, разносит эти частички света по всем тёмным уголкам. Можете вы назвать человека, который тоже умеет так делать? Я просто не хотел, чтобы из-за меня это всё исчезло.       Прошло полгода с её приезда, и, как по слаженной системе, Джимми снова стал отлынивать от работы. А мы сидели в лавке и слушали один и тот же, давно заезженный диск. Покупатели почти не приходили, что не удивительно: в такую погоду сидеть бы, завернувшись в плед, смотреть фильмы и пить горячий чай. Или что-нибудь покрепче.       Помещение магазина постепенно заполнялось лёгкой дымкой от моих сигарет. Я отвлёкся, когда услышал, как стало тихо. Хельга уже крутилась возле Старины Сэма и, держа непонятные проводки в зубах, пыталась что-то сделать с искрящимся проигрывателем. Будь у меня настроение получше, я бы спросил не хочет ли она повидать тот свет. Но на тот момент у меня не было желания говорить вообще, и я просто смотрел, как она возилась с этим агрегатом. Даже спустя час использования самых разных и невообразимых махинаций, Сэм не заработал, будто привередливо дожидался своего настоящего хозяина и, в конце концов, нетерпеливо отставив его в сторону, Патаки поставила рядом другой проигрыватель. Новый винил, новый проигрыватель, новый звук... Сэм теперь тоскливо стоял в стороне с нестираемым отпечатком от кофе на крышке. Сначала я надеялся, что вертушку точно можно починить, ведь когда-то мой приятель так и сделал. Но даже когда Джимми возвращался, то она так и оставалась стоять в стороне, как хорошее напоминание о прежних деньках. И всё это наталкивало на мысли о том, что происходило с самим Джимми.       – Он и правда не знает кто я, – однажды рассказал я. – Это случилось ещё полтора года назад, он забыл меня насовсем. И он может…       Я запнулся, не закончив своё предположение, потому что для Хельги это будет гораздо больнее, чем для меня. Она молча приступила к нераспакованной коробке: разрезала клейкую ленту и оторвала верхние части для удобства, как делает это всегда. Для человека, который слышал такую новость впервые, Патаки выглядела слишком спокойной, и только спустя несколько минут, поняв, я прошептал в пустоту:       – Ты знала.       – Я же не дура, – ответила она с насмешкой, и её едкий взгляд вцепился в меня.       – Знаешь, мне страшно, что однажды я тоже стану таким…       Хельга, ничего не ответив, легла на пол, закинула на сидение дивана ноги и стала рассматривать обложку одной из новых пластинок.       – Слушай, – сказал я, присев рядом, – ты мне можешь рассказать кое-что?       Патаки вопросительно взглянула на меня. В эту секунду я почувствовал, будто снова падаю. Мне часто снилось это – момент падения. Казалось бы, земля уже почти под ногами, и я даже могу прикоснуться к ней, но вот оглядываюсь, – и будто ни на сантиметр не приблизился. А всё здесь, в «Пластинках Джимми», было моим хорошим сном, из которого я ни за что не хотел бы вернуться в ту реальность, из которой пришёл. Мне нравилось, что мы с Хельгой Патаки лежали на полу среди пластинок и говорили о прошлом. О расплывчатом, непонятном, нашем каком-то несуществующем прошлом. Я узнаю, кто такая Лайла Сойер, узнаю о своём классе в младшей школе. Я забираюсь обратно в маленькую комнатку с кусочком неба и возвращаюсь к цветам. Смерть бабушки, дедушки, мой опекун много выпивает, я прячу свои эмоции за засохшими листьями растений. И падаю. Всё забываю, будто ничего не было, никто не родился, не умер, никто не живет, а значит, никто и не плачет о том, что произошло. Хельга не говорила, но было ощущение, что у неё тоже случилось что-то такое, о чём навсегда хотелось забыть. Слегка прощупав пол, я взял её за руку, и мы лежали, прожигая молчанием оставшийся вечер. Leave the wineglass out And drink a toast to never Oh! Someday i know someone will look into my eyes And say 'hello' You are my very special one Пропусти бокал вина, выпей за то, чего нет и не будет. О, я знаю - однажды придет человек, который посмотрит мне прямо в глаза И скажет: "Привет" Ты - мой и только мой.       Джимми так и не приходил. Патаки говорила, что наверняка он, потягивая пиво и вдыхая дым от сигарет, развлекался с какой-нибудь девицей. Нет, я верил в это, но поломка Сэма и состояние Джимми, – почему я так беспокойно сравнивал два этих явления? Это не давало покоя и какой-то уверенности в том, что всё действительно могло быть хорошо. Но Хельга дольше знала старика. Она заверяла, что он часто вот так пропадал, зависая в своей квартире с парой-тройкой проституток и ящиком пива, а потом возвращался и рассказывал о своём затяжном уик-энде. Это должно было меня успокоить. Жаль, что не помогало.       Как я говорил, покупателей в дождливые деньки всегда было немного, и мы одним вечером решили пораньше закрыть магазин, чтобы немного прогуляться. Да, в дождь тоже можно неплохо погулять, потому что улицы становятся пустыми и можно идти прямо по центру тротуара, не волнуясь, что кто-то тебя случайно вытолкнет на проезжую часть. А ещё можно было смотреть, как ветер смешно треплет Её платиновые волосы, обдаёт дождём и упрямо подгоняет их к лицу.       Мы прошлись практически по всему центру, говорили, и вышли на какую-то мелкую, незнакомую мне улочку. Там Хельга попрощалась со мной, сказав, что ей нужно зайти к приятелю, и когда она скрылась в здании – почему-то остался неприятный осадок. Ощущение, будто это последнее прощание.       Утром я в одиночку открыл магазин, отодвинул в сторону пустые коробки и убрал с пола пластинки. Почти сразу после открытия зашли покупатели и по моему совету купили несколько хороших дисков – за столько прошедшего времени я всё-таки научился делать это так же хорошо, как Джимми или даже как Патаки. Как оказалось, это приятно, когда получается поднять настроение людям, и они, уходя со счастливыми лицами, обещают к тебе вернуться. За целый день пришлось сделать много дел, и только к вечеру я понял, что Хельга так и не пришла. Уже в пять пришлось закрыть магазин и идти так быстро, как было возможно на Седьмое Авеню, потому что нужно было убедиться, что она не пришла лишь только потому, что увлеклась сортировкой своей домашней коллекции дисков. Я даже не представлял, что буду говорить, когда приду, но точно знал, что нужно идти, ведь если не будет её снова – всё на свете умрёт: магазин, Бахман-стрит, и я, вместе со своим миром, всё-таки долечу до конечной точки – асфальта; реальности, которая сделала меня калекой. Мой мир падал, он угождал в эту огромную расщелину без моста. Я бы ни за что на свете не хотел вернуться на Авеню Надежды, чтобы просить о её возвращении!       Но мне пришлось. И потом, через обычный маршрут выходного дня – бар, прогулка по улице, парочка других пабов и долгое хождение по городу – я оказался снова возле дверей «Пластинок Джимми». Не очень трезвым взглядом я взглянул на витрины и попытался вспомнить что здесь забыл и зачем вообще пришёл. Ведь это глупо, надеяться увидеть её там в час ночи, пока проворачиваешь ключ и раскрываешь дверь; пока ищешь выключатель и пытаешься разглядеть что-то в темноте. Но вот её голос в полной тишине, её рука в моей ладони, выпитая на двоих бутылка рома и поделенное пополам тошнотворное чувство из-за «нового» Джимми. Я вдруг понял, что знаю, как Хельга к нему пришла и увидела жизнерадостного старикашку, без обычных пятен на футболке, пахнущего непривычной трезвостью и оптимизмом. Он забыл о себе прежнем и совсем не помнил кто Она такая.       Когда я спросил Патаки, что она чувствует – получил в ответ совсем неубедительное «мне плевать». После этих слов она высвободила свою руку и подошла к тумбе, на которой стоял кассовый аппарат. Я прикрыл рукой глаза от слишком яркого света фонарика и не мог видеть, что она делала дальше, но примерно понял, когда ясно услышал звук открывающейся пробки и облегчённый вздох.       – Тебе будет плохо, – сказал я, усмехнувшись.       – Мне плевать, говорю же.       – Я сейчас не имею в виду твою душу. Тебя вывернет, Патаки.       – Тогда приготовь мне ведёрко.       – Можешь допивать эту бутылку, и я исполню свою давнюю мечту закопать сокровище.       Она снова села рядом и облокотилась на меня.       – Потерян твой оптимизм. Сложно жить, когда не видится ничего хорошего?       Я не стал отвечать. Потому что не был уверен, что это хорошее осталось во мне самом. Когда у тебя уже выработалась привычка видеть за всем лишь иллюзию – что в жизни остаётся? Видеть только то, что есть? Просто столько бессмысленных вещей можно сделать в погоне за этими дурацкими надеждами, думая, что что-то изменится. Вот ты напиваешься, и надеешься, что это уберёт скребущее чувство в глотке, но когда просыпаешься утром – понимаешь, что ничего не изменилось. Влюбляешься – думаешь, что это прекрасно и навсегда, но когда перестаешь любить – видишь, что всё это время ничего не происходило. А когда падаешь с крыш – надеешься, что все твои проблемы будут решены, но если вдруг выживешь – понимаешь, что основная твоя проблема – это ты и твой идиотский поступок. Во всём же можно видеть что-то хорошее, но нам-то слишком важно докопаться до сути, потому мы и не видим этого. И я сам разучился это видеть. Мне так кажется.       – Знаешь, – вдруг заговорила Хельга, прервав мои мысли, – все, кто мне мог бы быть важен – не помнят меня.       Перед глазами пролетели точно слайдами картинки нашей первой встречи в магазине.       – Получается, я для тебя тоже важен, ведь я ничего не помню.       Она хмыкнула. Когда-нибудь ей придется рассказать, почему тогда, при нашем знакомстве в лавке, она сделала вид, будто совсем не знает меня. Может, мы были не так уж далеки когда-то в школе, а? Или просто мне в голову лезут эти самые дурацкие надежды? Я же находился целыми днями в своей комнате и моими лучшими друзьями были цветы в горшках. Все, кого я помню – Крейг и Стелла Гарсиа, которая была после всего единственной постоянной гостьей в моей квартире. И в моей постели за всю эту жизнь не было другой, кроме Стеллы, не считая нескольких незнакомок. Никаких гостей в моей квартире, кроме них. И чем же моя новая жизнь отличается от предыдущей... У меня нет никаких гостей. Никаких отношений. Снова одни цветы, и только. Ну, и ещё маленький новый огонёк внутри, чем-то отдалённо похожий на привязанность или даже влюблённость.       Мысли постепенно становились всё более чёткими. Патаки уже дремала у меня на плече. Из горлышка опрокинутой бутылки тонкой струйкой выливались остатки рома. Я надавил на веки и, протерев глаза, выглянул в окно, чтобы примерно понять который час. Казалось, что эта ночь была самой долгой из всех в моей жизни: поиски Патаки, прогулка по Авеню, и потом эти странные разговоры в магазине с ней и эти странные мысли, когда она заснула. Во что всё это превращалось? Какая-то игра под названием «угадай, что я чувствую». Причём, игроком, как, оказывается, являешься и ты сам для себя. …But if you close the door… …Но, если ты закроешь дверь…       Я посмотрел на мирно посапывающую Хельгу. Перетащив её на диван, я подумал поискать что-нибудь помягче в подсобке, чтобы самому лечь на пол, но Патаки остановила меня, ухватив рукой за штанину.       – Подожди, я уже в яме? – спросила она, не открывая глаз.       – Лучше тебе молчать, чтобы земля в рот не попала.       – Не закапывай пока, мне нужно сделать одно дело, – она с удивительной лёгкостью встала и побрела в сторону туалета.       За окном уже становилось светло, и город начинал постепенно просыпаться, в отличие от нас. Посмотрев на диван, я присел на него и как-то неожиданно для себя через несколько минут проснулся, когда почувствовал, как она ложится рядом, и её волосы лезут мне в лицо. Но вместо того, чтобы подскочить и улечься на пол (или, может, скинуть на пол её), я просто закрыл глаза и продолжил спать. Кто, в самом деле, станет добровольно перекладываться на голый холодный пол, когда к тебе прижимается в общем-то неплохая девушка? Никогда бы не подумал, что из-за чьей-то болезни можно с кем-то сблизиться. Настолько сблизиться. …I'll never have to see the day again. …Я уже никогда не увижу дневного света.