Нелестными эпитетами

«Количество волшебников, проживающих в России, за последние десять лет сократилось почти в полтора раза. Наше волшебное сообщество, некогда одно из самых многочисленных, теперь в два раза меньше американского, в пять раз меньше китайского. Всё меньше маглорождённых могут поступить в Колдовстворец или тем более в Дурмстранг, они остаются в мире маглов, где подвергают угрозе не только Статут Секретности, но и безопасность себя и своих близких из-за стихийных всплесков. Чтобы прокормить себя, они учатся колдовать без палочек, попросту не будучи ознакомленными с магическими законами, и неизбежно оказываясь в местах не столь отдалённых. Совет же в ответ на замечания международных волшебных организаций только разводит руками в беспомощности. Даже многие полукровки не могут найти себе место в магическом мире, перебираясь в магловский, что со временем может привести к ещё большему сокращению численности волшебников, ведь, как известно, магия исчезает там, где она не нужна. И если в 1900 году мы могли сослаться на то, что организовать такое маленькое количество человек на территории огромной страны невозможно, то сейчас, когда мы терпим такой резкий крах всей магической культуры, все аргументы бессильны. У нас нет выбора – в Волшебной России должен появиться орган власти, который исключительно на стороне магии»… Слава улыбнулся, снова нацепляя тёмные очки, хотя и находился в комнате с зашторенными окнами, без единой души, способной упрекнуть его в этом. Жил он один, хотя спальня рассчитана на двух студентов – Андрей великодушно переехал, когда появилась возможность. Слава никогда не был хорошим соседом, с его вечным бардаком, утренними депрессиями и придирками. Терпеть его так долго он мог лишь потому, что был самым адекватным человеком в этом притоне малолетних уродов. По крайней мере, по меркам Славы. Статьи Окси стали попадать к нему в начале прошлого года – их ему слал Чейни, так что на страницах повсюду были его заметки, уместные и не очень комментарии. Сначала Славе нравился Окси, его одновременно краткая, но эмоциональная подача информации, потом он начал понимать, что всё гораздо серьёзнее, чем просто статейки озлобленного на Совет и всю Россию человека, а весьма смелые агитационные заявления, и после этого пришло странное чувство неудовлетворённости: если все знали, что ни о каком государстве не могла идти речь без адекватного органа власти, то почему ничего не делали? Понятно, что состоятельным чистокровным семьям, на которых держался весь российский магический бизнес, не было дела до всех остальных, лишь бы не лезли в их дела. Но ведь людей, страдающих от этого деления на «свой» и «чужой» было гораздо больше. Этого Карелин не понимал до сих пор и вряд ли когда-нибудь додумается. Засунув статью, которую от нечего делать решил перечитать, обратно в свою гигантскую папку, зачарованную так, что даже Мирон Янович обломается, если решит открыть, Слава отшвырнул её по направлению к стопке книг на полу и поднялся с кровати. Не самый удачный день для квиддича – пошёл снег, ещё и ветер завывал, как банши, но у всего седьмого курса не было первой пары, так что Букер решил во что бы то ни стало провести тренировку, даже если Дождей опять придётся за шкирку выводить с поля. Всё равно они продуют и в этом году, голубые слюнтяи, чего трепыхаться-то? Проигнорировав длинную очередь в душ, Карелин быстро почистил зубы и хорошенько умылся, пытаясь заставить себя поверить, что на самом деле хорошо выспался – иногда такое самовнушение работало. Проснулся он часа в три ночи, так что сна уже не было ни в одном глазу, иначе он бы просто остался спать дальше – нахуй Букера и всю команду. На седьмом курсе куда важнее приходить бодрым на занятия, чем глупый квиддич. Слава вспомнил, как в начале года, когда он ещё исправно ходил на все уроки, у Фёдорова спросили, играл ли он в Хогвартсе в квиддич. Жид залился такой песней, что все заслушались. Видимо, ему не было сложно совмещать спорт с учёбой. Да и в Англии играли только в традиционный квиддич, так что даже эта носатая неженка не смотрелась на поле, как что-то странное. Букер угрюмой каланчой стоял прямо в холле, застегнув на все пуговицы тёплую красную форму и замотавшись шарфом так, что торчал только красный нос – наверняка уже успел проверить, как погодка на улице. Слава шутливо помахал ему, оставаясь на приличном расстоянии. – Как отработки? – спросил Эдик, подкравшись откуда-то сзади. Карелин чуть не схватился за сердце. – Да, блять, нормально, – пожал он плечами, одновременно здороваясь с ребятами, также спускающимся в холл. Замай в смешной меховой шапке тут же встал рядом с ним и принялся ругаться с Кириллом. – Отрабатывал честно, колени до сих пор болят, после трёх часов-то. – В смысле?.. – спросил Эдик, потом его лицо резко изменилось, и он поморщился. – Ну бля, очень смешно. – Полы я драил, извращенец хуев… – Слава хотел сказать что-то ещё, но тут к их группе подошёл Букер, и он решил умолкнуть. Капитана команды уважали. Только из-за него их неорганизованное стадо участвовало в матчах и побеждало. – У нас есть один час, потом преподы разгонят, чтобы на пары не опаздывали. Вы же не соизволили явиться пораньше, как я вас просил. На улице действительно было мерзко, но не так уж и холодно. Снег лип к ботинкам, путался в волосах и хрустел под ногами. В окнах замка Колдовстворца, где проходили все занятиях, виднелись лица первокурсников. Сделав глубокий вдох – воздух давно не казался таким свежим и приятным – Слава попытался отыскать на тёмно-сером небе солнце, но это, понятное дело, было бессмысленно. Кто-то с силой хлопнул его по плечу, и Слава машинально поплёлся за остальными. Если бы он выспался, тренировка была бы отличным началом дня. А так ему хочется только лечь в сугроб и сдохнуть там. Их квиддич многим отличался от традиционного. На каждый матч приезжала пара-тройка иностранцев, которые в открытую смеялись над вырванными с корнями деревьями. Через некоторое время их лица менялись. Одним из самых главных элементов игры являлась задача заставить летать здоровые деревья совершенно не аэродинамической формы. Больше половины травм возникало из-за косяков с заклинаниями. Также у них было не три кольца, а одно, но больше, а снитч летал куда медленнее. Из-за формы их летательных аппаратов все привычные квиддичные стратегии и приёмы не работали. Конечно, традиционный квиддич в Колдовстворце тоже был, причём он пользовался большей популярностью, так как был проще, менее травмоопасным и вообще скучным дерьмом, по мнению Славы. Зачаровав своё дерево, ну, как дерево – голый ствол с корнями, длиной чуть более двух с половиной метров, Слава, не теряя времени, взмыл в воздух, позволяя Букеру сколько угодно тупить на земле с мячами и пытаться угомонить однокашников. Он был, естественно, ловцом. Пролетев пару кругов, Слава наконец заметил у земли золотистую вспышку и не торопясь направился в нужную сторону. В скорости их самодельные метёлки, понятное дело, сильно уступали нормальным, так что ловцу нужно было скорее предугадать траекторию снитча, а не догонять его. Мимо уже летали бладжеры, доносились маты Замая и истошные вопли неопознанного из-за паршивой видимости игрока, и Слава неожиданно сильно проникнулся красотой момента – вчера он мог лишиться всего этого в один миг. Больше не было бы дуэлей в гостиной от скуки, совместного тушения пожаров в комнатах первокурсников, квиддича, уроков и контрольных, и так далее по списку. Конечно, не было бы и отработок, но не смотря на своё вчерашнее раздражение, мытье полов по сравнению с Авадой выглядело просто смешно. – Слава! – прокричал кто-то за спиной, когда он чуть не наебнулся с дерева, слишком круто спикировав, но Карелин мысленно отмахнулся от этого и вскинул кулак с зажатым снитчем, одновременно другой рукой отчаянно цепляясь за ледяной ствол. – Нет, это не так работает, Саш. – Мирон устало зажал переносицу. – Мы не можем поддерживать Тёмных Лордов, это чересчур. Репутация важнее всего, поверь, когда шумиха уляжется, нам припомнят это так, что мы сильно пожалеем. Ресторатор покачал головой, не торопясь отвечать и автоматически помешивая сахар в чашке. Было только девять утра – слишком рано, по мнению Саши, чтобы обсуждать что-то или тем более принимать решения. – Мы пеклись о нашей репутации три года, и что из этого вышло? Ничего. Нельзя бесконечно готовить почву, если нечего посадить. Кроме того, Чейни – не Тёмный Лорд, с чего ты взял вообще? – Дай подумать, – Мирон картинно почесал голову, – может, потому, что он вырезал всю семью Горевых? Мучал маглов? – Не доказано, – покачал головой Саня. Мирон закатил глаза. – Ты же знаешь, что Совет мог сам поджечь их дом Адским пламенем, а потом свалить вину на первого же попавшегося человека. И подумаешь, сдуру проклял магла тёмным заклинанием, со мной такое случается каждый раз, как ухожу бухать в магловский мир. Тот факт, что Чейни так долго и успешно бегал от правосудия, тоже не говорило о нём ничего хорошего. Совет давно окрестил его Тёмным Лордом и начал охоту, пресса вовсю заливалась предупреждениями держаться от него подальше, накладывать надёжные защитные чары и беречь детей. – Насколько мне известно, это он продвигает стишки Гнойного, поливая грязью не только меня, но и тебя заодно, между прочим. Да и Чейни предлагает военный переворот, Саша, военный. – Фёдоров чувствовал себя так, будто объясняет непутёвому ученику его очевидные ошибки. – Мы к этому шли, что ли? Чтобы ворваться на заседание Совета и поубивать всех к хуям? С Чейни мы давно в переписке, я знаю, о чём он думает и чего хочет, это слишком радикально. – Надо двигаться в какую-то сторону, Окси, либо пятиться назад, либо рваться вперёд, – в который раз за последний месяц повторил Рестор. Мирон даже знал, какой будет его следующая фраза. – Знаешь, почему стихи Гнойного так популярны? Потому что в них правда. Нужно подкреплять слова действием. Люди больше не хотят тебя слушать, потому что по сути слова для них – пустой звук. Стоит им почуять, что уже настало время и можно действовать в открытую, вся твоя работа принесёт плоды. Всё-таки Саша умел говорить. Иначе он бы просто не оказался на своей должности: умел убедить, представить ситуацию в выгодном для него свете и сгладить все острые углы. Мирон покачал головой, не в несогласии, а скорее от бессилия. Он не хотел жертв и насилия, пытался отсрочить тот момент, когда ему придётся иметь дело с Плащами и Советом не на листках бумаги, а в живую. Это была не трусость, скорее здравый смысл, но порой Мирон ненавидел себя за это. Он не считал, что тихо гадить исподтишка противнику – самое благородное занятие на свете. – Делай, как посчитаешь нужным, Саш, – после долгой паузы наконец выдал он. – Я не одобряю, но, похоже, иного выхода действительно нет. Что планирует Чейни? – Пробраться в Совет, как очевидно. Оборотка, Империус, как в старые добрые времена. Всю ответственность он берёт на себя – мы с тобой и так под микроскопом, каждое наше телодвижение крайне заметно. Будут участвовать только несколько моих ребят. – Придётся каким-то образом отыскать не слишком важных членов Совета, – вслух думал Окси. – Мы даже наверняка не знаем, кто вхож в Совет, кроме самых очевидных фигур. Даже на этом пункте плана вряд ли обойдётся без жертв. И что потом? – Потом будем избавляться от людей, подобных Покровскому, – вздохнул Саша. – Я бы заавадил его на месте без угрызений совести, но, может, обойдётся. Не думаю, что эти трусы будут сильно не согласны уступить нам места в Совете, когда мы прижмём их к стене. На словах всё казалось не очень-то и жестоким или сложным. К сожалению, Мирон достаточно долго вникал в суть российской политической кухни, чтобы верить, что всё пойдёт по плану. Древние чистокровные семьи своего так просто не упустят, в ход пойдут самые грязные приёмчики. Через некоторое время нельзя будет доверять даже близким людям. Начнётся настоящая война, если они не уничтожат сопротивление в зародыше. К сожалению, слишком много людей решит отсидеться в сторонке, так что на неожиданную поддержку со стороны случайных людей особо рассчитывать не приходится. – Чем тебе так насолил Покровский? – Он хитрый. Один из самых опасных членов Совета и один из немногих, кто реально оценивает угрозу. Кстати говоря, я бы хотел попросить тебя понаблюдать за Славой Карелиным. Если заметишь, что у него возникли какие-то проблемы… Вряд ли мы сможем что-то сделать на самом деле, разве что помочь сбежать в магловский мир, если всё будет настолько плохо. – Но Покровский же не дурак, он не будет трогать Карелина, это пойдёт вразрез с его собственными словами, – нахмурился Мирон. – Он, может, и не будет, а его сынок, которого с детства приучали смотреть на людей без родословной, как на мусор, наверняка крайне возмущен таким развитием событий. Да и многие студенты не прочь отправить Карелина на больничную койку, чтобы выслужиться перед ним. В процессе медицинского обследования выяснилось, что в Покровского попало тёмное заклинание, то ли его собственное, то ли Феликса, который также ринулся в драку. Оно отскочило от щита, кто уже разберёт чьего. Тем не менее, утром Глеба уже выписали, как бы он ни просился отправиться на лечение домой – старший Покровский быстро заткнул сыночка. Само использование тёмной магии должно гарантировать как минимум судебное разбирательство, но приглашённые из Совета эксперты лишь кратко объяснили Тимарцеву, что это была самооборона. Очередной пример того, что абсолютно не важны поступки, важен лишь человек, что стоит за ними. Вряд ли Карелин придёт жаловаться к Мирону, а сам он не очень-то внимательный человек. Все более-менее значимые события в школе обычно проходили без его участия, и Мирона это устраивало. Даже когда драки происходили под его окнами или дверьми класса, его это не сильно трогало. Уже в первый год преподавания в этом безумном месте Мирон смирился со здешними порядками. Фёдоров недовольно вспомнил то, как вчера Слава застал его в не слишком вменяемом состоянии. Впечатлившись произошедшими за день событиями – дуэлью в коридоре, словами Покровского, после письмом от Чейни, – он решил, что не будет ничего плохого в том, если он немного выпьет с Сашей и расслабится, а после, закинувшись антипохмельными зельями, спокойно проверит все накопившиеся эссе, пока наблюдает за работой Карелина, но тот изящно разрушил все его планы. Перед учеником до сих пор было стыдно, если честно. Может, не стоило уходить тогда, а спокойно выпить все зелья, поговорить с ним – было заметно, что он до сих пор не пришёл в себя. – Ладно, Сань, у меня уроки. – Рестор закивал и поднялся со своего стула – беседовали они в личных комнатах Фёдорова. – Загляни ко мне, как получишь весточку от Чейни. Когда Слава проснулся во второй раз за эти сутки, на часах было пять вечера. Перевернувшись на другой бок, он потёр глаза, пытаясь прийти в чувство – просыпаться так поздно всегда было будто выныривать из глубокого колодца. Сны снились странные, путанные. Карелин полежал несколько минут, пытаясь вспомнить, зачем ему вообще вставать, а после доказать своему амёбоподобному ленивому телу, что на эти причины нельзя положить хер. Ах да, отработки. Он не знал, что будет, если не явиться на них. Скорее всего злющий Фёдоров перевернёт всю школу вверх дном, найдёт его и заставит виновато пялиться на собственные ботинки, а после - отрабатывать эти несчастные три часа допоздна. Его организм это вполне устраивало, лишь бы поваляться ещё пару часов, зато живот призывно заурчал, напоминая о себе. Слава даже не завтракал, а после, по традиции, пропустил все пары. Благо, учителя беспокоились только за первокурсников, с остальными даже не желая иметь дело. Обед он тоже проспал, так что идея съесть чего-нибудь высококалорийного была слишком привлекательной. Ещё раз глянув на часы и решив, что до шести ещё полно времени, Слава спокойно откинул голову на подушку и засунул руку в трусы. Как-то раз он всерьёз задумался, можно ли дрочить с помощью магии, потому что рука уставала и вообще иногда было лень, но книги в библиотеке не давали ответов, да и не то чтобы он особо надеялся. Тогда он решил спросить Чейни. Ему было лет пятнадцать, мать ещё была жива, и в те времена совсем молодой Дэн часто бывал у них в гостях. Ситуация, в которую он себя поставил вопросом про дрочку, была крайне неловкая, Чейни одновременно смеялся над ним и краснел, грёбаный девственник, и, естественно, ничего путного про заклинания не сказал. Вздохнув, Слава провёл большим пальцем по головке, пытаясь подумать о чём-то, что бы его возбуждало. В ленивом мозгу мысли ворочались неохотно, не желая предоставлять подходящей картины. Было жаль, что в Колдовстворце нет интернета. То, что он не может завести отношения с девушкой тоже было печально. В прошлом году он какое-то время встречался с Сашей, но после этого лета не мог даже думать о ней как о партнёре. Не то чтобы секс с девушкой смог бы удовлетворить его по-настоящему – Слава хотел бы попробовать с парнями, но было страшно. Он старался отгонять подобные мысли, надеясь, что они останутся дикой причудой молодости. Главное – не сдохнуть раньше, чем они выветрятся из головы. Слава всё равно представлял себя с мужчиной, когда дрочил, – так было легче, хоть и немного стыдно. Его никудышная фантазия, когда было надо, работала удивительно хорошо. Он не думал ни о ком конкретном, старался избегать мыслей о знакомых людях, не представляя, как потом сможет с ними общаться. Пожалуй, единственный человек, на которого ему не было стыдно дрочить, был Фёдоров, тот в жизни являлся достаточной скотиной, чтобы Слава не испытывал мук совести. Где-то он слышал, что это хороший психологический механизм – представить человека, который тебя бесит или пугает, стоящим перед тобой на коленях и заглатывающим член. Но в его фантазиях Мирон Янович был вполне доволен своей участью. Он смотрел на него снизу-вверх огромными глазищами, старательно ласкал его плоть языком и подчинялся, когда Слава надавливал ему рукой на затылок, заставляя взять глубже. Слава ускорил темп, мысленно издевательским голосом припоминая Мирону все унижения, что он испытал на его уроках, и через пару минут кончил. К тому моменту план действий почему-то вырисовался довольно отчётливый: душ, поиск Замая и ужин. По дороге в Амфитеатр, когда Слава уже был бодр, свеж и в замечательном настроении, прицепилась Маша, пугая контрольными, незачетами и проваленными экзаменами. – Ты должен отработать просто тонну занятий, а учитывая то, что у тебя появились ещё и дисциплинарные отработки, сделать это ты чисто физически не сможешь, только если начнёшь ходить наконец на уроки и оставаться ещё после них, чтобы закрыть пропущенные темы. Без диплома в магическом мире не устроиться даже продавцом в магазин, ты же знаешь… – Я в курсе, чего мне мозги ебать-то? Могла бы хоть конспекты принести. Маша вздохнула, поправляя волосы и игнорируя приветствия парней, присоединившихся к их компании. Она тоже была из Пламени и оправдывала репутации факультета на все сто, но иногда была бессердечной, как Зелёные, и занудной, как Синие. – Можешь зайти ко мне вечером. Если меня не будет, Алиса знает, где всё лежит, но сейчас она болеет, так что не доставай её сильно. – Принято, – ответил Карелин. На этот раз Фёдоров, как и любой приличный учитель, соизволил явиться на ужин. Слава поймал его взгляд, зачем-то кивнул и, на выдохе бормоча ругательства, поплёлся за Замаем к столику. – Покровского выписали уже, кстати говоря, – сказал Андрей. – Я счастлив, – хмыкнул Слава и огляделся вокруг. Встреч с Глебом следовало избегать впредь, не нарываться на разговор, но Карелину было любопытно посмотреть на его выражение лица. Наверняка среди его дружков он уже объявлен нежелательным лицом номер 1. Но если ребята с его факультета ещё могли пойти разбираться, то, так как большинство товарищей Глеба обитало либо в Дожде, либо в Ветре, все они поголовно были трусами. Слава ел быстро, особо не отвлекаясь на болтовню той же Маши, которая активно пыталась разговорить его и вообще добиться хоть какой-то реакции, но Карелин только кивал, улыбался и иногда огрызался на Замая. – Уже почти половина, Мирон Янович ушёл, тебе тоже лучше идти. – Слава непонимающе покосился на Машу, когда уловил в её бесконечном потоке имя Фёдорова. – Я говорю, что ты на отработку опаздываешь! – А, да. – Хлебнув тыквенного сока – его Слава любил, но, к сожалению, нечасто находил среди напитков в Амфитеатре, – Карелин поднялся и смахнул крошки с брюк. – Ну, не поминайте лихом. Он уже почти вышел из зала, как со стороны его компании раздался оглушительный смех и крик Замая: – СЛАВА, РАЗЪЕБИ! Карелин подавил желание закатить глаза и мысленно порадовался, что не узнает причину их смеха. На отработку он опоздал на пять минут, но Фёдоров это никак не прокомментировал. На этот раз он приказал сначала помыть окна, а потом заняться шкафами: нужно было протереть полки, рассортировать книги и сотни различных вещей, которые использовались на Чарах. Убираться при учителе, как какой-то домовой эльф, было унизительно, хоть и Мирон Янович не поднимал на него лишний раз взгляд, уткнувшись в свои записи. Очень скоро Слава заскучал, исподтишка косясь на сгорбленную фигуру – отсюда было не видно, что учитель пишет. – А что вы делаете? – спросил Слава. – Проверяю контрольные первокурсников, – неожиданно миролюбиво ответил Фёдоров. – В этом году всё ещё хуже, чем раньше. Такое ощущение, что дети тупеют. Слава не выдержал и засмеялся. Мирон никогда особо не стеснялся в выражениях, было видно, что он говорит то, что думает, и на обычных занятиях это выглядело странно, неуместно и в большинстве случаев было унизительно. Но во внеклассной обстановке он был всего лишь человеком, довольно молодым и не стесненным какими-то профессиональными рамками. На уроках он был грубым учителем, а в жизни – человеком с чувством юмора. Слава снова усмехнулся. – Что? – недовольно спросил Фёдоров, наконец отвлекаясь от своих бумаг. – Ничего, – покачал головой Слава, отворачиваясь к окну. Вообще-то мыть всё можно и простыми Очищающими чарами, но они были не так эффективны, как вода, тряпка и какой-нибудь хороший магический чистящий раствор. С помощью левитации или простых бытовых заклинаний всё можно было минут за пять, а он уже двадцать над одним окном корячился. – Ты опять уроки пропускал? Слава пожал плечами – как вообще за прогулы может упрекать человек, бухающий в школе? – Да, было дело. Я не выспался, вдохновение ночью накатило, а с утра была тренировка, так что я после неё сразу же вырубился. Он буквально спиной видел, как Мирон поджал губы и неодобрительно покачал головой. – Так не пойдёт. Не сдать экзамены одно, существуют пересдачи, но летом ты не сможешь отработать пропущенные занятия… – Да-да, я в курсе, – отмахнулся Слава. – Мне это уже миллион человек повторило. Не шибко-то мне нужно это ваше образование. Всё равно меня на работу никуда не возьмут, я же бестолковый, плюс, уже не нравлюсь человеку из Совета, так что. Вы бы намагичили чего-нибудь, я хочу окно открыть, а тут холодина будет. Фёдоров бросил несколько заковыристых заклинаний, и Слава распахнул древнюю раму, поддавшуюся не слишком охотно. Уже было очень темно, так что нельзя было разглядеть квиддичные кольца, парящие над землёй трибуны и корпус Камня. – И что ты будешь делать после выпуска? – спросил Мирон спустя несколько минут, будто всё это время переваривал слова студента. Ну да, наверняка учёному жиду они казались дикими. – Пока не знаю. Наверное, придётся перебраться в магловский мир. Если буду осторожен, палочку у меня не отнимут, так что всё будет не так плохо. На самом деле у Славы был вполне отчётливый план – переехать в конуру Чейни и помогать ему в работе. Он, в принципе, и на войну готов был пойти, когда или если она случится. По сути, ему было плевать на собственную жизнь. Он не знал, как придать ей смысл, кроме как посвятить её революции. – Ты мог бы поступить в школу в Европе, отучиться пару лет и сдать там экзамены. – Мирон снова взял ручку и принялся делать пометки на одной из работ. – Потом вернулся бы или остался там. Всё лучше, чем гнить у маглов. – Там не так плохо, как кажется, – отозвался Слава. – Вы слышали про интернет? Или мобильные телефоны? Кино, гамбургеры, удобная одежда – у маглов куча крутых штук. – Ты всё равно среди них будешь, как белая ворона, – сказал Мирон, и Слава уже открыл рот, чтобы хоть что-то возразить, но сказать было нечего. Он сколько угодно может с друзьями из приюта зависать у маглов, но этот мир действительно был не для него. Можно было приспособиться, привыкнуть, но своим он там не станет никогда. – Несправедливые законы. В европейских школах нормально оставаться на второй год, а у нас полукровки или тем более маглорождённые могут сделать это только за огромные деньги. Слава фыркнул. – Да это неважно, я сам виноват. Если бы не эта история с Покровским, я, может, устроился бы куда-нибудь при наличии диплома, а так, кому нужен полукровка? – Если бы ты не был таким бестолковым, как сам сказал, то был бы нужен. Злобно закрыв дурацкое окно и бросив тряпку на пол, Карелин наконец повернулся к учителю. – Почему полукровки должны пахать всю жизнь и быть чуть ли не гениями, иметь безупречную репутацию и в целом быть лучше, чем любой чистокровный, чтобы с ними банально считались? Это несправедливо, и если магический мир такой, то нахуй он мне не нужен! Здесь я тоже всегда буду белой вороной, что бы ни делал. Мирон закатил глаза, крутя ручку пальцами и игнорируя прожигающий взгляд Карелина. Раньше он считал, что хогвартский Гриффиндор и Пламя Колдовстворца довольно похожи своими требованиями к студентам, но, как оказалось, Красные просто были вспыльчивыми болванами. – Теперь я понимаю, чем тебе так нравится Гнойный – тот тоже ещё умственно не дорос до того, чтобы адекватно смотреть на вещи. Тебе кажется, что прогнёшься под систему, если примешь её правила, но что будет, если ты просто уйдёшь из магического мира? Ничего. – Я в курсе, – уже не так запальчиво, но недовольно ответил Слава. – Никто и не говорит, что я не собираюсь ничего делать. – И каким же образом? Пойдёшь искать по стране Тёмных Лордов, а после прислуживать им? Умереть на войне недостаточно, чтобы чего-то добиться. – Кто-то же должен умирать. У нас ничего не меняется уже почти сотню лет из-за того, что никто не может открыто выразить протест. – Карелин наконец вернулся к своим тряпке, ведру и окнам, всем видом показывая, что разговор продолжать не желает. Фёдоров и не пытался. Он продолжил вчитываться в контрольные, изредка перечёркивая что-то и выставляя оценки, а по прошествии трёх часов только пожелал спокойной ночи и попросил в следующий раз не опаздывать.