Нелестными эпитетами

Слава механически качал головой, совершенно не заботясь о том, в нужных местах ли это делает. Кирилл рассказывал какую-то историю уже минут пятнадцать, его периодически кто-то перебивал, но Карелин и так не особо не вникал в нить повествования – ему было похуй. Гораздо важнее было высмотреть лысую макушку на противоположной трибуне. Или не такую уж и лысую – вряд ли даже жид, тщательно заботящийся о своём внешнем виде, пренебрежёт шапкой в такую погоду. Хотя было бы забавно посмотреть, как он трясётся холода. – Слава, мать твою! – крикнул в ухо Замай. Слава чуть не оглох и недовольно поморщился, нехотя поворачиваясь к другу. – Ну чего? – Вокруг резко нарастал шум – игроки начали выходить на поле, а комментатор счастливым голосом зачитывал их имена, путая ударения в фамилиях – так что пришлось повторить вопрос ещё раз, повышенным тоном. Кричать на морозе было тем ещё занятием, но, к счастью, магия лечила простуду на раз-два. – Прекрати пялиться на учительскую трибуну, палишься пиздец, – посоветовал Замай и для верности ткнул его локтем под рёбра. Слава немного согнулся и сердито засопел в шарф. Тот пах приторными женскими духами – одалживать его Саше было не лучшей идеей. – Так и быть, – ответил он и через минуту заметил, как Фёдоров поспешно пробирается сквозь учителей и гостей школы к своему месту. – Пиздец, он ушанку напялил. У кого-нибудь есть колдокамера? Бля, ребят, историческая хуйня, очень нужно. Рядом Эдик покачал головой. Слава вообще не понимал, каким образом этот лепрекон снова уселся рядом с ним, наверное, незаметно прошмыгнул мимо остальных благодаря своему маленькому росту. За спиной был слышен взволнованный и недовольный голос Букера – пожалуй, единственному из их компании, кому матч был действительно интересен. – Я не дам тебе разбазаривать плёнку просто так, – ледяным тоном сказала Алиса, держащая в руках приспособление, похожее на старый магловский фотоаппарат. Сейчас такими пользуются только волшебники, потому что их можно было безболезненно зачаровать. Любая электроника разрушалась от магии. – К тому же, твоя принцесса слишком далеко сидит, ничего не будет видно. – Да я приближу, волшебник я или кто, – отмахнулся Слава. – Знаю, где найти нужные чары. Вроде у колдокамер нет пикселей. – Чего нет? – нахмурилась Алиса, но её перебил оглушительный свисток. Мячи взлетели в воздух, и квоффл тут же подхватили охотники, довольно сильно столкнувшись плечами. Мяч в итоге оказался у Ветра, хотя их охотники были раза в два меньше по габаритам, чем зелёные. Слава не мог, хоть убей, вспомнить имя хоть одного игрока из белой команды, потому что традиционным квиддичем совсем не интересовался. В лицо всех наверняка знал, но разглядеть что-либо, кроме цвета формы, было сложно. В лучах солнца блеснул снитч – оба ловца тут же ринулись за ним и чуть не столкнулись лбами. Олухи. Слава фыркнул и начал прицеливаться к чёрно-серому прибору в руках Алисы, сидящей рядом ниже. На поле ничего интересного не происходило. Камеру он всё-таки добыл, но перед этим огрёб от Маши оплеуху за то, что случайно проехался рукой по её бедру. Друзья рядом дружно поржали над ним, но Славе уже было всё равно – он смотрел сквозь объектив на учительскую трибуну и старался поймать кадр поудачнее. – Заебись, – крикнул он в ухо Алисе, чуть наклонившись. – Потом вместе проявим, хорошо? Она, не оборачиваясь, подняла над головой средний палец, так, что он чуть ли не упёрся Славе в лицо. Замай с дурацким хриплым смешком хлопнул его по плечу, чуть не слетев со скамьи. Эдик нелепо схватил его за рукав, пытаясь удержать на месте. – Пошёл нахуй, – беззлобно сказал Слава им обоим и снова навёл объектив в нужную сторону. Сделал ещё пару снимков и вернул фотоаппарат Алисе, которая тут же принялась проверять, сколько плёнки он извёл. Суббота обычно была неплохим днём. Можно было спокойно выспаться в тишине – в дверь никто не скрёб, уговаривая пойти на пары, в коридорах было пустынно и тихо. Если бы не этот матч, Слава благополучно проспал бы до обеда, но, увы, не сложилось – кто-то в порыве вдохновения и наглости Бомбардой выломал его дверь, тем самым не только разбудив его, но и выбесив до белых пятен перед глазами. Он так и не смог вычислить этого шутника, только полутра пытался приладить дверь на место. А потом просто за компанию потащился на квиддичное поле. Отсюда только башни Колдовстворца и были видны – высокие сосны окружали его со всех сторон. Трибуны были больше и поновее, чем на их поле, где проходили квиддичные матчи на деревьях. Оно-то, к счастью, было у самого замка и до него не надо было тащиться полчаса. Вполне безмятежный, как он рассчитывал, субботний вечер портили только отработки. Вчера Мирон Янович ясно дал понять, что общаться с ним больше не намерен, а Славу все три часа грызло странное чувство, будто он смертельно обидел Фёдорова, но, хоть убей, не мог понять, чем же. В любом случае, после их странной беседы в четверг всё шло чёрт пойми как: он чуть не сломал шею, спускаясь по лестнице, на нумерологии заснул и огрёб от учителя, на завтраке ему в затылок прилетела тарелка овсянки. Он мог поклясться, что метнул её кто-то из компании Покровского, но доказать было невозможно, да и на такое безобидное ребячество учителя даже голову не повернули. И самое худшее – он не успел дописать свою работу для нового выпуска «Слова». Вчера вечером Слава пытался написать письмо Чейни и объяснить, мол, так и так, но потом забил и решил, что займётся этим сегодня. Наконец-то белые открыли счёт красивым голом в среднее кольцо. Ловцы всё ещё бестолково сновали где-то высоко в небе, Слава мог различить только две точки под облаками. После того, как квоффл снова начал перемещаться от одного охотника к другому, он отобрал у Эдика самодельный омнинокль и принялся шпионить за Мироном Яновичем. Волшебный бинокль был паршиво заколдован, но трибуну напротив было видно сносно. Мирон недовольно хмурился, разговаривая о чём-то с Олесей Павловной – учительницей биоэтики. С ней можно было только сплетни обсудить, больше в этой белобрысой никаких знаний, помимо её бесполезного предмета, не умещалось. Иногда Фёдоров поднимал глаза в небо, наблюдая за быстро перемещающимся квоффлом, и наверняка как-то комментировал происходящее, но Слава его, понятное дело, слышать не мог. Зато он знал, как Мирон любит квиддич, так что его заочно тошнило от одновременно мягкого и порывистого голоса – таким жид рассказывал о том, что ему действительно интересно. В какой-то момент вместо учительской трибуны в объективе появился увеличенный во много раз глаз Замая. – Ну? – спросил Слава, раздражённо положив омнинокль на колени. – Ты выглядишь, как извращенец, – сообщил Андрей. – Серьёзно, хватит изображать фанатку Фёдорова. Или поебитесь с ним уже, в конце концов. – Думаю, всё не так просто, раз Слава до сих пор… Ай! – Эдик не успел увернуться от ловкого удара локтем в челюсть. – Больно, вообще-то. Ты мог бы начать с любовных записок хотя бы. Ты же вроде на младших курсах неплохо стишки строчил. Вот и напиши что-нибудь. – Так, если вы хотите остаться в живых, то закройте пасти нахуй. – Если бы он не был раскрасневшимся от мороза, то сейчас точно бы пошёл пятнами от злости. – У нас с Мироном Яновичем, между прочим, взаимная ненависть. Я не позволю вам портить эту идиллию своими пошлыми комментариями. – Да, конечно, – закатил глаза Эдик. – То-то он на тебя на вчерашней паре как собака побитая смотрел. Слава нахмурился. В пятницу у них был пробный письменный экзамен, ни устных ответов у доски, ни практики. Всё, что знал, он честно написал на листке за несколько минут. Остальное время повторял нумерологию – контрольная была уже на следующем уроке. Он выписал на листке для заданий по Чарам все формулы, что помнил, пытался их разобрать, и наверняка там было много чуши, но порой такие размышления неплохо приводили его голову в порядок, помогали понять, что он знает, а что нет. Так что на контрольной было полегче. А пробник он и так бы провалил. Да и оценки за него жид не будет ставить, сказал ведь, что это исключительно для самопроверки. – Да не бил я его, – сказал Слава. И спустя какое-то время, после очередного гола от белых, добавил: – Откуда ты знаешь, куда он смотрел? И после этого я извращенец. Слава не мог видеть из-за глубокого капюшона, но Эдик наверняка закатил глаза. Андрей хмыкнул. – Вы вообще по очереди пришибленные ходите. Сначала он на паре, потом ты после отработки. Сходите к семейному психотерапевту, что ли. Карелин только отмахнулся, подавляя желание снова треснуть кому-нибудь локтем, и насильно запихал омнинокль в руки Эдику. Всё оставшееся время он бессмысленно пялился в небо, откинувшись на довольно удобное сидение. Матч был неинтересный: победила, естественно, команда Ветра. Ловца Камня вскоре бладжером отправили отдыхать на землю, так что за снитчем гонялся только один игрок, пока охотники дрались за квоффл. Камни проиграли со счётом 210:50. Ожидаемо, но всё равно унизительно для зелёных. Кто-то поспешно бросился поздравлять победителей или утешать проигравших, Слава же со своей компанией спокойно спустился вниз. Они столпились у реденького ельника позади трибуны, дожидаясь остальных и обсуждая матч. Кто-то достал вонючие магловские сигареты и принялся дымить, пока учителя не видели. Через некоторое время стало совсем пустынно – первокурсников увели старосты, остальные, продрогнув до костей, сами убежали отогреваться в корпуса. – Надо бы двигать, – сказал Замай самую банальную вещь из возможных, а потом заметил небольшую компанию в белых мантиях, двигающуюся по направлению к ним. Ну да, ребята из Ветра наверняка задержались, чтобы подождать своих игроков. – Вот блять. Слава, пойдём. Я что-то совсем не хочу слушать ваши разборки, да и Букер тренировку назначил, надо перед ней хоть отогреться немного. Я замёрз, как пёс. – Ты и есть пёс, – отозвался Слава, не сводя взгляда с белобрысого Покровского, по нос замотанного синим шарфом. Рядом с ним Феликс рассказывал какую-то историю и заразительно улыбался, но Глеб изо всех сил пытался поймать его взгляд и смотрел так угрожающе, что даже смешно становилось. Он быстро оглянулся вокруг. Остался только Замай, перепрыгивающий с ноги на ногу от холода Эдик и Кирилл, явно не особо понимающий, что происходит. Ну и ещё неподалёку, на тропинке, ведущей к школе, стояли Витя с Букером. Все остальные как-то незаметно успели смыться, пока Слава меланхолично рассматривал еловые ветки и окурки, разбросанные по тонкому слою снега. Ему возвращаться в тёплый корпус совсем не хотелось – было ощущение, что там его ждал очередной неприятный сюрприз. Да и дисциплинарная отработка с тряпками, пылью, а также тяготящим молчанием и старательным игнорированием лысого жида будто становилась ещё ближе. – Какая встреча, – в лучших традициях магловских гопников начал Феликс, едва подойдя поближе. За его спиной стояло человек десять, включая Покровского, который, поймав взгляд Славы, с каменным выражением лица достал из рукава палочку. – Как думаешь, за сколько суток отыщут ваши трупы в этом лесочке? Вряд ли парочки грязнокровных сучек хватятся до завтрашнего утра. – Рот захлопни, пожалуйста, – вежливо сказал Слава. Феликс слегка оскалился, явно намереваясь сказать очередную глупость, но Карелин его перебил: – Спасибо. Мы уже уходим. Чего и вам желаем. – После этого он спокойно повернулся к ним спиной и направился к Букеру, который, нахмурившись, напряжённо смотрел в его сторону. Слава только краем глаза успел уловить, как он зачем-то молниеносно выхватил палочку. Заклинание попало между лопаток – щит Феди не успел прикрыть его вовремя. Что-то хрустнуло до того, как он плашмя упал на землю, совершенно не успев сгруппироваться. Несколько секунд Слава был уверен, что его сердце сейчас остановится – так жалобно оно трепыхнулось. Но оно продолжило биться, зато воздух, который при падении выбило из лёгких, наотрез отказался проходить куда-то ниже гортани. Через некоторое время он понял, что странный скрежет – это его отчаянные потуги сделать вдох. Он не мог даже нормально откашлять кровь, залившую дыхательные пути. Голова кружилась, в ушах звенело, перед глазами всё расплывалось. Слава отчётливо понимал, что, если сейчас не случится чудо, он умрёт, но вместо того, чтобы подумать о чём-то важном, напрягался изо всех сил, чтобы сделать хоть один вдох. – Фините, – взревел кто-то рядом. – Фините, блять! Он сумел закашляться, не обращая внимания на боль в переломанных рёбрах. Очень хотелось отключиться и проснуться тогда, когда всё это закончится, ну или умереть спокойно, но почему-то не получалось. Слава судорожно сделал вдох, как нелепая рыба, выброшенная на берег, и успокоился – похоже, сдохнет он всё-таки не сегодня. Эти позитивные мысли перебил сильный пинок куда-то в нижние рёбра, и он, чувствуя, как кости вонзаются в его лёгкие, наконец потерял сознание. Очнулся он – вот так сюрприз – в лазарете. Яркие огоньки, перемещающиеся из одного угла в другой, немного слепили глаза. Дышать было почти не больно. Слава сделал вдох поглубже и несильно закашлялся, стараясь не тревожить ноющие рёбра. В горле было сухо, как в пустыне. – Давай-ка полегче. – Из-за ширмы показалось неприветливое лицо медведьмы. Слава попытался улыбнуться ей, но получилось как-то совсем кисло. К тому же, заметив пузырёк в её руках, ему резко поплохело, и он закрыл глаза, постаравшись прикинуться мёртвым. – Я знаю, что ты уже проснулся, так что не соскочишь. Зелье проглотить сможешь? Слава, даже не пытаясь приподняться на подушке, слабо кивнул и послушно выпил жидкость из пузырька, услужливо опорожненную ему в рот. Костерост на вкус был как смесь из мочи и сгнившей листвы, так отвратительно, что Славе захотелось блевануть. Медведьма, умудрённая опытом лечения нерадивых студентов, быстро прикрыла ему рот и нос, и он как-то пережил первые рвотные позывы, а дальше было легче. – Теперь можешь попить воды. Только немного, просто горло смочи, а то опять будет плохо. Вода на вкус тоже была неприятной. Слишком приторной, будто застоявшейся. Слава жадно сделал несколько глотков из подставленного стакана и снова откинулся на подушку. Костерост начал действовать, кости будто забурлили внутри, как зелье в котле, в висках начало ломить. Тем не менее Слава не закрывал глаза, требовательно пялясь на медведьму, чтобы она не вздумала смыться. Он кое-как снова прокашлялся. – Что со мной случилось? Женщина вздохнула и присела на кровать, тем самым отвернувшись лицом от него. Славе это понравилось – не нужно было держать веки открытыми, только вслушиваться в грудной, будто прокуренный голос, и пытаться вникнуть. – В тебя попало заклинание, какое-то тёмное, точнее не знаю. Оно переломало рёбра и парализовало дыхательные мышцы, в другой ситуации ты бы погиб в течение нескольких минут, но тебя быстро расколдовали. Рёбра сильно пострадали – вызванные колдомедики по осколкам их собирали, залечивали лёгкие. Хорошо ещё, что Фёдор, умный мальчик, послал Патронуса учителям – Мирон Янович аппарировал и искусственную вентиляцию наколдовал, а то дышал ты еле-еле, наверняка задохнулся бы и умер прямо там. Костеростом тебя напоить было нельзя, так что их поставили на место, зафиксировали и оставили как есть. Ты сейчас сильно не дёргайся, а то только больнее будет, под Костеростом срастись неправильно не может, зато вторую дозу я в тебя с удовольствием волью. Ухмыльнувшись на садистское обещание, Слава мысленно воздал почести Букеру, которому всё-таки удалось спасти ему жизнь. Не щитом так Патронусом. Надо было бы подумать, как сказать ему спасибо, а то благодарить он совершенно не умел. Слава вспомнил, как хрипел перед потерей сознания – наверняка это была та ещё жуть. Чуть не сдохнуть на глазах одноклассников и учителей крайне унизительно. Его уже тошнило от их жалостливых взглядов. – Больше никто не пострадал? – Феликсу руку кто-то подпалил, он отказался признаваться, кто, – вздохнула медведьма. – Благородный мальчик. А ты бы поменьше в драки ввязывался. Уже третий раз у меня тут ночуешь. – Ночую? Сколько времени прошло? – Слава даже голову приподнял. Нашарил взглядом часы, мерно тикающие на стене. Стрелка указывала на цифру три. – Чуть более суток. Сейчас воскресенье, – подсказала медведьма. – Ну ты поспи пока, если сможешь. Если что – зови. Посетителей можно запускать? – Да, конечно, – не разлепляя глаз, пробормотал Слава. Однообразная боль быстро выматывала. Через какое-то время он почувствовал, как его мысли медленно, под спокойные удары сердца, перетекают в сон, а затем медленно, нехотя, возвращались обратно. Мельтешащие образы становились всё более реалистичными, а затем неожиданно пугали его своей странностью. То и дело он прислушивался к ощущениям в собственном теле – рёбра по-прежнему ломило и выкручивало, а голова будто набухала, превращаясь в синяк. Он весь вспотел, будто от сильного жара. Слава поднял глаза на часы и тяжело вздохнул – прошло только полчаса. Дверь тихонько скрипнула и захлопнулась, из глубины лазарета послышались приглушённые голоса. Светлячки под потолком больше не раздражали – наоборот, только помогали сосредоточиться. Слава внутренне приготовился к проникновенной речи одноклассников о том, какой же он болван, даже к слезам Саши, но когда ширму неуверенно отодвинул Мирон Янович, только нахмурился. Фёдоров зачем-то кинул на ширму заглушающие чары, огляделся и быстро пододвинул к кровати стул. – Ну здрасьте, – улыбнулся Слава, еле ворочая языком. Говорить было лень, если честно. Даже если у жида срочное дело, а иначе он вряд ли бы явился, оно наверняка может подождать хотя бы окончания действия Костероста. – Привет. – Фёдоров наконец уселся и повернулся к нему, обеспокоенно смотря на его перебинтованную фигуру на кровати. Слава бы разозлился, если бы Мирон начал говорить что-то вежливо-бессмысленное, но тот помолчал какое-то время, а потом ляпнул: – Ты не пришёл на отработку вчера, вот я и пришёл узнать, в чём, собственно, причина прогула. Слава хмыкнул и тут же ойкнул. Рука машинально метнулась к рёбрам, но он усилием воли опустил её на кровать. – Я в курсе, что вы видели, как меня отделали на квиддичном поле. И что вы мне жизнь спасли. Так что не отмажетесь теперь. Мирон чуть приподнял уголки губ, изображая улыбку, сложил руки и откинулся на спинку стула. Это было странно. Слава хорошо читал язык жестов, и если Фёдоров когда-то и выдавал свои эмоции, то это было только раздражение или заинтересованность, а не беззащитность. – Я ни от чего не собираюсь «отмазываться». И жизнь тебе спас не я, а Феликс, который вовремя применил «Фините». Директор уже поговорил с Глебом, объяснил, что дальше такое поведение недопустимо. Использовать тёмные заклинания запрещено, тем более кидать их в спину… В общем, отец забрал его из школы на время, чтобы тот немного очухался. Как по мне, из-за практики тёмной магии с раннего детства он просто немного сумасшедший. – Да его вообще изолировать от общества нужно, – перебил Слава. – Немного сумасшедший? Да он, блять, ёбнутый. Я ему слова плохого не сказал. Даже не смотрел в его сторону. Я и так из-за него чуть из школы не вылетел, какой у него резон мне мстить? Слова давались с трудом, но выговориться резко очень захотелось. Было обидно, как в детстве. Почему всё так несправедливо? Почему все шишки ему? – Причины нет. Тёмная магия как наркотик, всегда хочется ещё и ещё. Хочется найти врага и расправиться с ним. К сожалению, очень многие рода в России считают тёмную магию чуть ли не семейной традицией, поэтому у нас в истории было больше Тёмных Лордов, чем во всей Европе. – Очень познавательно, но вы же не это рассказывать пришли? – спросил Слава, оглядываясь вокруг. Чашку медведьма унесла, а во рту снова было сухо. – Можете сделать доброе дело и принести воды? – Об этом в том числе, – терпеливо ответил Мирон Янович и трансфигурировал бумажную салфетку, лежащую на столе, в стакан. После наполнил его и отлевитировал на тумбочку рядом со славиной головой. Только сейчас Слава заметил, что у него в руках был тетрадный лист с неаккуратно порванным краем. – Просто решил тебе напомнить, чтобы ты не бродил где попало, даже в компании друзей, они тебя защитить не смогут. Даже то, что Покровского больше нет в школе, не сильно меняет ситуацию. Ты очерняешь репутацию довольно влиятельного человека – один неверный шанс, один намёк на то, что ты как-то связан с Чейни, и… Славу будто ударило током. Он так резко подскочил, что на глаза чуть не выступили слёзы от резкой боли в каждой косточке. Точно, он же вырвал этот листок из какой-то тетради с конспектами, а после оставил его на столе, поленившись прятать недописанное письмо в папку. Какой-то рефлекс подсказал ему, что нужно схватить палочку, но её не было в пределах видимости, наверняка валялась где-то в тумбочке или вообще была на сохранении у медведьмы. – Вы что, мою комнату обыскали?! – взвыл он так, что заглушающие чары, навешанные на ширму, затряслись от натиска. – Вы из-за этого мне ебать мозги пришли? Нашли моё письмо? Какого хуя?! Мирон глядел на его истерику так спокойно и понимающе, что Славе хотелось врезать ему по лицу. Он так крепко сжал зубы, что мышцы заболели. Боль, причиняемая Костеростом, отошла на второй план, на первом была злость и оглушительная паника. Усилием воли он взял себя в руки и снова лёг на кровать, всё равно сделать ничего было нельзя. Только с ненавистью уставился на Мирона и напряжённо ждал, что тот скажет. – Ну, допустим, не я один, – привычным чуть высокомерным тоном сказал Фёдоров, задрав нос. – Уверяю тебя, что сдавать Совету тебя никто не намерен. Ты в безопасности. Но все письма, что ты отправишь Чейни, теперь попадут прямиком ко мне. Можешь даже не пытаться связаться с ним. Если нужно, я наложу на тебя следящие чары и буду знать о каждом твоём походе в туалет, не то что письме. Слава опустил взгляд и принялся усердно вспоминать, что такого было в письме. Там всего-то был один абзац, который полностью состоял из описаний его злоключений на этой неделе. Вряд ли даже Мирон Янович с его умной лысой головой смогут догадаться, что он и есть Гнойный. А если и сможет, то… Он же сказал, что Слава в безопасности? – Я ничего не понимаю, – устало сказал Слава, прикрыв глаза рукой. Хотелось отмотать время назад и вернуться на трибуну, только не стоять дебилом с одноклассниками у леса, а поскорее съебаться в свою комнату. – Зачем вам это надо? Мирон какое-то время молчал, видимо, ждал, пока он немного успокоится. В тишине было слышно, как отвратительно тикали часы и как быстро билось сердце. Слава успел передумать обо всём на свете, и через некоторое время на него снова накатила сонливость. Вторжение в личную жизнь бесило больше всего, но это можно пережить. О налаживании связи с Чейни следовало бы тщательно поразмыслить, но точно не сейчас. Сейчас у Славы едва оставались силы на то, чтобы держать глаза открытыми. – Ты устал. Может, мы позже поговорим? К отработке в понедельник тебя наверняка выпишут, будет целых три часа на твои истерики. – Фёдоров встал, задвинул стул на место и замер у кровати, будто в нерешительности. – Ты же в курсе, что из-за Чейни твоя мать погибла? В прессе всё выставили так, будто это был несчастный случай, но легко доказать, что её убили Плащи. – Заткнись и убирайся, – тихо, но отчётливо сказал Слава, уставившись на светляков под потолком и игнорируя виноватое выражение на лице Мирона. Горло сдавило уже не от тёмных заклинаний или от боли в переломанных рёбрах. – И иди нахуй со своими отработками.