Нелестными эпитетами

Тот день Слава не особенно запомнил, в нём не было ничего необычного. Типичный ленивый летний денёк. В основном он только спал да читал магловские романы. Исключением были редкие вылазки к маглам, либо с матерью, либо в одиночку, но втайне от неё. Иногда они выбирались и в магические части города, но там ходили только по магазинам, так что это было скучно. Его мама была журналистом – писала для «Вестника» и нескольких других известных газет, и даже в свои двенадцать Слава осознавал, что для полукровки это практически подвиг. Конечно, работать было тяжело, в основном его матери приходилось писать на непопулярные темы, ведь представитель древнего рода просто не мог позволить, чтобы у него интервью брала полукровка. За статьи платили копейки. Если лет до десяти Слава не мог понять, почему всё так несправедливо, то после первого года в Колдовстворце вопросы исчезли, осталась только обида. Вскоре и от неё следа не осталось. Будучи ребёнком, а после подростком, он никогда всерьёз не мечтал стать знаменитым или богатым, ну или такие мечты были слишком абстрактными, ненастоящими. Он слишком хорошо понимал, что усердная работа в итоге может ничего не дать, ну или затраченные силы будут не сопоставимы с полученным результатом. Чего ему по-настоящему хотелось, так это спокойной жизни и возможности заниматься тем, что ему нравится. Вот и все его амбиции. Мама пришла с работы в шестом часу, куда раньше, чем обычно. Бледная, уставшая и с непонятным выражением на лице. Слава не стал её донимать – знал, что помочь ничем не сможет. Тем не менее, он с любопытством поглядывал на дверь, вслушивался в топот на кухне и бренчание каких-то склянок – наверняка мама искала в аптечке что-нибудь от стресса. Минут через пятнадцать совсем близко послышалось несколько аппарационных хлопков, и Слава вскочил так быстро, что даже не понял, как и когда. Это не могли быть гости – к ним заглядывала всего пара человек, старая мамина подруга и Чейни, и то они не могли разрушить антиаппарационные чары. Слава схватил палочку, которую даже летом всегда держал рядом, а потом замер от неожиданности, услышав крик матери. Пронзительный и испуганный. Слава бросился к ней, совершенно не понимая, что происходит, и успел увидеть яркую зелёную вспышку, на несколько мгновений осветившую весь дом. Плащей было несколько: двое высоких мужчин и девушка, все в чёрной форме с короткими мантиями, едва доходящими до бёдер – из-за них они и получили такое название. Все трое синхронно повернулись к нему, потеряв интерес к мёртвой женщине на полу, и девушка вздохнула. – Ты же обещал убедиться, что свидетелей не будет. Один из мужчин что-то раздражённо буркнул и навёл на Славу палочку, но тот даже не пошевелился, лишь напряжённо уставился на неё, приготовившись обороняться. Он не был дураком и понимал, что обученным бойцам он не соперник, но в голове всё ещё проигрывался мамин крик, будто на магловском магнитофоне его снова и снова ставили на повтор. – Не пугай пацана. – Агрессивного Плаща вдруг похлопал по плечу его напарник, а после развернулся к Славе. – Вячеслав Карелин, правильно? Слава заторможенно кивнул, всё ещё не смея отвести взгляда от Плащей и посмотреть на маму. – Ближайших родственников среди волшебников у тебя нет. Света перенесёт тебя в приют, чтобы ты не шлялся по улицам, – говорил страж закона будничным тоном. – Собери вещи, она долго ждать не будет. – Почему я?! – взвилась девушка. Из-под капюшона были видны её ярко-рыжие, огненные волосы. – Заткнись и делай, что говорит старший по званию, – спокойно ответил мужчина, а потом спохватился: – Ах, да. Он взмахнул палочкой, и неожиданно мамино тело испарилось в воздухе. Слава вскрикнул от неожиданности, кинулся к нему, смутно надеясь, что это всего лишь иллюзия, какие-нибудь чары невидимости, но нет, его мамы действительно больше не было. От её тела ничего не осталось. Он чувствовал, как задыхается от слёз, как давится собственной истерикой и оглушительно всхлипывает, но всё происходящее в реальности было слишком далеко, будто его чем-то огрели по голове. Славе неожиданно так сильно захотелось поверить, что это страшный сон или глупый розыгрыш, что он начал смеяться, но от давящей боли в груди сам этого не заметил. Ему кто-то пытался что-то сказать, сначала голос был настойчивым, потом ласковым, а после раздражённым. В итоге он просто потерял сознание, а очнулся уже в совершенно чужом, незнакомом месте. Берлога Чейни оказалось не такой дырой, как он описывал. Окси хмыкнул, осмотрев просторную гостиную с несколькими пустыми портретами, стоптанным ковром и креслами магловского производства. Саша негромко здоровался со своими ребятами, которые один за другим выходили из камина. Дурацкие чёрные маски закрывали лица, чары меняли голос на бесцветно-незапоминающийся, а капюшоны прятали волосы, ну или в случае Мирона – лысину. Саша вместо капюшона нацепил нелепую кепку и только этим отличался от остальных. Мирон знал, что их излишняя конспирация будет выглядеть как трусость, но тут уж ничего не сделаешь. Все они имеют какое-то место в обществе, а люди Чейни – лишь изгои, навсегда покинувшие волшебное сообщество. Они не носили масок и поглядывали на них из разных углов гостиных, пристально наблюдая за каждым шагом и прицениваясь. Фёдоров даже не знал никого из них, хотя память на лица у него была отличная, а волшебное общество крошечным. Изначально Рестор и Чейни хотели встретиться на нейтральной территории, но потом в переговорах что-то пошло не так. Они долго спорили, и в итоге Чейни просто дал им каминный адрес, сказав, что всё равно скоро покинет это место, переберётся в более безопасный штаб в Санкт-Петербурге, на том и решили. Они согласились лишь потому, что со стороны Чейни было смелым шагом выдать своё местоположение. При себе у Ресторатора было пятеро неплохих бойцов, у Чейни только в гостиной было десятеро. По скромному мнению Окси, это было слишком рискованно, но в последнее время решительности у него прибавилось, да и спорить с Сашей было утомительно. – Довольно жалкое местечко для страшного и ужасного Тёмного Лорда, – пошутил Саша вместо приветствия, крепко пожимая руку Чейни. Тот слегка улыбнулся и махнул рукой в сторону неудобных на вид кресел. Мирон совсем не так представлял себе этого человека: Чейни на первый взгляд выглядел обычным, совершенно ничего особенного и приметного. Зато взгляд у него был внимательным, в движениях не было ничего лишнего, и лишь одним своим поведением он выдавал изрядный дуэльный опыт. – Рад наконец-то познакомиться лично. Это Окси, кстати говоря. В кресла сели только они трое. Остальные остались стоять у стен, вдали от тусклых лучей волшебных ламп, будто выжидая подходящего момента, чтобы наброситься. Окси изо всех сил старался не обращать внимания на свой инстинкт самосохранения, сигналящий изо всех сил, и сосредоточиться на деле. Вообще, с Чейни хотелось поговорить наедине и крайне вдумчиво обсудить то, зачем и какого, собственно, хуя он втягивает студентов в революционное движение. Но это не было уместно сейчас и должно было подождать ещё какое-то время. – «Багровое гнездо», километров пятьдесят от Екатеринбурга. – Чейни вынул из кармана обычную карту и развернул её в полный размер на столе. Мирон заметил несколько пометок красным маркером. Колдовстворец был обозначен галочкой, но никак не подписан. – Тут только стандартная защита, наложенная Плащами. – И ты придумал, как туда пройти? Чейни вздохнул и откинулся на спинку кресла. – Нет. Всё сделаем так, как ты и предлагал. Всё просто, но потребуется минимум пятнадцать человек, плюс ещё столько же для подстраховки. Нужно снять все оповещающие заклинания, причём одновременно, иначе одно из них сработает, и к нам на огонёк заявится отряд Плащей. После этого можно снимать защиту и так далее по плану. Мы её уже прощупали, но осторожно – не решились слишком часто мелькать в окрестностях. Там несколько волшебников ещё живут поблизости. Уходя, поставим защиту на место, оповещающие чары, всё как было. В идеале жертв не будет. Саша покивал, а Мирон только хмурился, не представляя, как эта операция может закончиться успешно. Да, они быстро выбрали себе цель – господин Светлогорьев был таким себе магом, вряд ли на территории были другие охранные чары, кроме тех, что предоставил Совет. Но весь их план строился на «вряд ли» и «если». На самом деле они даже не были стопроцентно уверены, что Светлогорьевы живут именно в «Багровом гнезде». В этом доме они принимали гостей, и там были многие, Саша в том числе, но даже по его воспоминаниям в Думосборе было тяжело определить, та это местность или же нет. Попадали-то они туда через камин, на улицу не выходили, а повода любоваться видами из окна не нашлось. Да и на ужины приглашали только поздно вечером. – Что будет, если Плащи всё-таки явятся? – Мы сбежим, конечно, – ответил Чейни. – Давать им бой сейчас глупо. Нам вовсе не нужно, чтобы кого-нибудь поймали – тогда всё пойдёт крахом. Не дай бог ещё и ваши личности раскроют. – Нам в любом случае придётся раскрыть их когда-нибудь, – сказал Окси и не выдержал – придвинул любопытную карту к себе, собираясь рассмотреть поподробнее все отмеченные точки. «Багровое гнездо», Колдовстворец, несколько особняков в Москве, вилла Покровского в Питере, замок вдовы Марии у Белого моря – все были помечены красным. Мирон подавил желание переглянуться с Сашей. – Важно сделать это тогда, когда нам это будет выгодно. – Неплохо сказано, – одобрил Чейни. – Теперь давайте поговорим о том, зачем мы здесь собрались. Мне нужно от вас десять человек поспособнее. Мы организуем тренировки, и думаю, после Нового года сможем воплотить в жизнь задуманное. Также нужен хороший менталист, но ты вроде говорил, что у тебя есть один на примете? – Да, он сможет вскрыть чью угодно башку, – кивнул Рестор. – После Империус, как и договаривались. Начался торг, который Окси и предсказывал. Главным товаром были бойцы, и Фёдоров перестал слушать. Вместо этого он присматривался к окружающим их волшебникам. Многие уже разговорились с ребятами с «Версуса», обсуждали слова Чейни, Рестора, его собственные, многие листали выпуски «Слова», кто-то, косо поглядывая в его сторону, цитировал стихи Гнойного. Мирон только не мог понять, осуждают ли они его или наоборот смеются над тем, насколько Гнойный оказался не прав. Окси хорошо осознавал, что эти люди – его читатели, целевая аудитория. Было важно знать, что они думают. Спустя полчаса Рестор наобещал, что без проблем предоставит 15 компетентных магов, а Окси будет проводить все тренировки и везде присутствовать, поэтому Мирон не мог не вмешаться: – Я занят на работе, вообще-то, – сказал он, уставившись на Сашу, как на предателя. Тот не мог не понять этого лишь из-за маски, скрывающей выражение лица, но только отмахнулся. Ну да, недели через две каникулы, работы всяко будет поменьше – студенты разъедутся, и неделю до и неделю после Нового Года Мирон будет обременен только собственными статьями, которые в последнее время и так пишет без какого-либо расписания, ну и собственными проблемами. Но с чего Рестор взял, что Мирон согласен терпеть кучу доморощенных революционеров, ещё и тренировать их? – Я согласен принимать участие в операции, но вы фактически сваливаете на меня всю ответственность. Я не уверен, что достаточно компетентен в вопросах боевой магии, чтобы… – Ты достаточно компетентен, – отрезал Рестор. – Но выбор за тобой. Мирон отказался менять свою точку зрения, когда на него устремилось почти два десятка испытующих взглядов. Он и бровью не повёл. Если его чему-то и научили эти несколько сумасшедших лет, так это не вестись на провокации. – У нас действительно проблемы с тем, кто займётся организацией бойцов, – мягко сказал Чейни в тишине гостиной. Из-за того, что Окси мог видеть лицо Тёмного, мать его, лорда, на душе стало только хуже. Было бы легче, если бы все они договорились скрыть личность, а так у Чейни было явное преимущество. Из их троицы он выглядел самым искренним, что не могло не подкупать. – Я занят редактурой и публикацией «Слова», Рестор – «Версуса», а больше ни у кого нет достаточного авторитета, чтобы построить эту разношёрстную толпу. Окси прикрыл глаза, злясь на ситуацию, в которой оказался, но больше – на самого себя. Он поднялся с кресла, и то протяжно скрипнуло. – Ладно, я согласен. Всё, что хотел, я уже услышал, разве что… – Мирон покосился на притихших зрителей. – Раз уж теперь мы официально заодно, давайте без грязи в мою сторону. Чейни хмыкнул. – Уж прости, я не собираюсь цензурить своих авторов. Отказывать им в публикации – запросто, но только за дело. Без критики в свой адрес тяжело совершенствоваться. Я считаю, что таким образом тебе лишь пытаются помочь. – То есть ты считаешь, что писульки Гнойного – помощь? – спросил Окси. Не то чтобы ему не нравилась критика, но «Слово» неплохо подорвало его авторитет за последние полгода. Чейни улыбнулся, но после нахмурился, будто вспомнил о чём-то неприятном. – Отчасти – да. Я продолжу публиковать его стихи в любом случае, независимо от того, будут они о тебе или же нет. Думаю, самого главного он добился – твоей реакции, так что можешь считать, что уже охладил его пыл. У Славы было много времени подумать, пока он лежал в лазарете. Как бы его ни бесило тщательное обдумывание своих или чужих поступков, в небольшом пространстве, ограниченном ширмой, не было других занятий. Вспоминая визит Фёдорова, Слава против воли каждый раз чувствовал себя катастрофически неуютно. После того, как первые эмоции улеглись, он понял, что страх за свою шкуру не так сильно сбивает его с толку, как тот факт, что кто-то порылся в его вещах. Кому такое могло прийти в голову? Только одному лысому жиду, Мордред его побери. Учитель из него такой себе, конечно. Слава впервые за всю свою «карьеру» под псевдонимом Гнойного почувствовал, что его припёрли к стенке. Одно дело сесть за покушение на богатого мальчика и в перспективе умереть, другое – умереть стопроцентно. Слава не был бесстрашным идиотом, и прощаться с жизнью ему пока не хотелось. Да, Мирон сказал, что он может не волноваться за свою безопасность, но у Славы не было ни единого повода ему доверять. Ситуацию следовало взять под контроль, но он не мог ничего сделать. Разве что нажаловаться Чейни. Над тем, кем обойти чары Мирона Яновичем, Слава особенно долго не думал. Волшебники недаром так любят совиную почту – её тяжело отследить, у волшебных птиц хороший иммунитет к магии, а Мирон Янович, при всей его гениальности, не смог бы сделать невозможное и зачаровать всех сов в школе. Так что заклинание лежало на самом Славе. А значит, письма вместо него может отправлять другой человек, вот и всё. Со стороны Фёдорова было крайне глупо думать, что он не сможет найти такую очевидную лазейку. Слава, может, и был неучем, но ведь не совсем тупицей же. Обидно, что нельзя было пожаловаться на это вторжение в личную жизнь, ведь, если Слава правильно понимал суть заклинания, Мирон будет получать абсолютно все его письма, адресованные хоть Чейни, хоть троюродной тётке-магле. Но Слава понимал, что это своеобразное проявление заботы, неожиданное и сильно раздражающее, да и есть риск, что контору Фёдорова раскроют, и в Сибирь они отправятся вместе. Слава – за общение с радикалами, Мирон – за сокрытие информации. Даже жиду с его хитрыми планами и многоходовочками вряд ли удастся отмазаться. Объяснить нездоровый интерес к переписке старшекурсника ещё как-то можно, а вот попытку оградить от плохого влияния и уберечь от тюремного заключения могут не понять. Поэтому ненавидеть жида не получалось, как бы ни хотелось послать его нахуй со своей помощью и благими намерениями. Первым пунктом в плане Славы было пробное шутливое письмо Чейни, которое отправит Замай. На случай, если Мирон каким-то образом перехватит и его, отправить ещё одно через какого-нибудь младшекурсника. На этом идеи Славы не кончались, но он крайне сомневался, что ему придётся их реализовывать. Мирон всё-таки не Мерлин, и если Совет до сих пор не переловил Окси, Ресторатора и так далее по списку, то заклинаний, мешающих переписке, попросту не было. Такие мысли сильно успокаивали Славу. Медведьма выписала его во вторник, ближе к полудню, так что он решил не ходить на пары и устроиться в читальном зале, чтобы накатать письмо для Замая и, быть может, дописать стих. Библиотекарша не упустила свой шанс злобно отругать его и отправить на уроки, но Слава её успокоил тем, что его только выписали, а ему срочно нужно сдать эссе по Зельям. Слава взял с полок несколько случайных книжек и уселся поближе к окну. Он заранее сбегал к себе в комнату, достал тетрадь с черновиками и ушёл как можно быстрее. Даже находиться там было не очень приятно, не то что работать. Слава сгорбился на жёстком библиотечном стуле и быстро погрузился в свои мысли. – Ты бы не пропускал обед, а то бледный весь, – проворчала из-за конторки женщина. Голос у неё был скрипучий, как дверцы старого шкафа, и Слава вздрогнул от неожиданности. Есть не хотелось, зато побыть одному – очень даже. По мнению Славы, идти в библиотеку в обеденное время дураков нет и не должно быть, так что у него было ещё как минимум полчаса наедине с тишиной и тёткой, имя которой он за семь лет учебы так и не удосужился узнать. – Ага, хорошо, – отмахнулся он и перечитал написанный текст. Оксана расстроится, что стихи в кои-то веки посвящены не ей. Если прочитает их, конечно же. Слава уже выдрал из середины тетради лист, чтобы быстренько сочинить письмо, но послышался тихий, настойчивый стук, и он снова отвлёкся. Сова клювом долбила стекло, пытаясь привлечь к себе внимание. Старая сипуха смотрела прямо на него, так что он, старательно игнорируя недовольство библиотекарши, распахнул окно и, погладив кончиками пальцев мокрые от снега перья, отвязал от её лапки письмо. Почерк он узнал сразу, хоть подписи и не было. У Чейни буквы всегда сильно уходили влево и были узкими, но высокими, так что спутать его с кем-то другим было сложно. Чейни уже знал, что его слегка помяли однокурсники, так что выражал соболезнования. Также он справился о том, какого хрена Гнойный ничего не написал, несмотря на все обещания, но вся эта лирика заняла от силы один абзац в десять строчек. Дальше был рассказ о воскресных посиделках с Рестором и Окси, о том, как они до этого докатились и что же решили. Дочитав, Слава не мигая уставился в одну точку. – Плохие новости? – неожиданно сочувствующим тоном спросила библиотекарша. Карелин повернулся в ней и обнаружил, что она с любопытством поглядывает на него со своего места. – Да нет, просто неожиданные немного. – Слава нелепо поводил по воздуху рукой, сам не зная, почему вообще разговаривает с этой бабкой. Спохватившись, он быстро закончил письмо и продолжил хмуриться, пока собирал листки со стола и скидывал их в сумку. Нужно было вернуться в комнату, спрятать всё в папочку и найти Замая, чтобы тот успел до ужина смотаться в совятню. Хоть будет повод идти на отработку – узнать, перехитрил ли он жида или нет. Только после этого Слава хорошенько всё обдумает. Мирон зевнул и отложил все недочитанные эссе подальше – вообще-то было нужно закончить проверку ещё вчера, но последние две ночи он спал не больше двух часов в сутки, и организм начал понемногу сдаваться. Похуй, дочитает во время следующей пары, даст какую-нибудь работу или вообще читать учебник. На ужин идти было дико лень, аж кости ломило, так что он просто сидел и ждал Карелина, положив подбородок на сложенные руки и иногда бросая тоскливый взгляд в сторону своего кабинета, где был уютный диванчик и тёплый камин. Вообще, Фёдоров соглашался проводить отработки только потому, что на них от скуки занимался всей учительской работой, на которую обычно не было настроения. А иногда и времени, когда были хорошие поводы для статей или просто вдохновение накатывало. Правда, в присутствии Славы было тяжело работать, но он хотя бы пытался, машинально зачёркивая целые абзацы из-за одного неверного слова в эссе или завышая оценки, если знал, что ученик старательный. Внешне Слава казался простым, даже обычным, но под этой скорлупой был злобный подросток, которому очень хотелось помочь. Мирон в начале как-то быстро смирился с мыслью, что сделать ничего не сможет и пытаться просто глупо – у него таких целая школа. Но Карелин приковывал к себе внимание с настойчивостью комара или Рестора под градусом. И Мирон понял, что с этой странной, быстро прогрессирующей привязанностью нужно заканчивать. В первую очередь ради самого себя – откуда у него время на посторонних, абсолютно чужих людей, если за его спиной целое революционное подполье, которое нужно вести вперёд, причём желательно в правильном направлении? А потом Слава чуть не умер по глупости, и Мирон так разозлился на себя, что чуть снова не ушёл в запой. Его обязанностью было следить, чтобы с этим бестолковым идиотом ничего не случилось. И он не справился. Осознавать собственную некомпетентность было болезненно, ещё более болезненно было видеть бледное лицо Славы, почти сливающееся с больничной подушкой, ярость и ненависть в его глазах, когда он запретил ему продолжать переписку с Чейни. Этого Тёмного, мать его, Лорда, всё ещё хотелось прижать к стенке и хорошенько встряхнуть, спросить, хули он вообще делает, ввязывая подростков в их игры. Ведь Слава совершенно не понимает цену собственной жизни, для него революция – возможность отомстить за смерть матери и друзей из приюта. Но он даже не мог написать Чейни от имени Окси, не то что заикнуться об этом на встрече – слишком палевно. У Славы гораздо больше поводов ненавидеть Совет, чем у кого-либо ещё, – Мирон понял это, ещё когда получил ответ от знакомого Плаща, которого попросил нарыть информации. Карелин иногда казался обманчиво тихим и спокойным, но он всем уже доказал, что является магловской бомбой, только ждущей повода, чтобы взорваться. Мирон учился в Хогвартсе во время войны, когда Волдеморт был в силе и пытался захватить власть, он видел мемориалы с именами старшекурсников, которые отдали жизни, чтобы хоть немного приблизить победу. Он знал их всех в лицо, отчаянных гриффиндорцев, маглорождённых или полукровок, чьи родители или родственники были убиты Пожирателями смерти. Все они до безумия напоминали Славу. И это было страшно. Это было самое страшное, что Мирон мог себе вообразить, – что его ученики, ещё недавно дрожащие от страха и рыдающие на занятиях, будут сражаться на войне, на его войне, которую он сам же и создал. Отчасти поэтому он решился объединиться с Чейни, какую бы антипатию к нему ни питал. Следовало начать действовать, не бояться бить подло и хитрить, чтобы в эту пучину не засосало невинных детей. Да, некрасиво было рыться у Славы в комнате, но если бы он не нашёл ничего, то Карелин об этом никогда и не узнал бы. Пробраться внутрь было проще простого – никаких запирающих чар, детской Алохоморы было достаточно. Бестолковый подросток совершенно не обеспокоился какими-то охранными чарами. Найдя подтверждение своим смутным догадкам, Мирон поклялся себе, что больше не будет таким беспечным. Он всё ещё учитель и обязан следить за тем, какой пиздец происходит в голове у его учеников. Так что ему не было стыдно. Или совсем чуть-чуть, и то только после того, как он увидел перекошенное лицо Славы и тщательно подавляемый страх на дне его глаз. Мирон вовсе не хотел показаться монстром, он собирался остаться и объяснить, почему поступает так, как поступает. Но в итоге, как всегда, просто сбежал. На часах уже была половина седьмого, и Фёдоров нахмурился. Через пять минут он не выдержал и вытащил из груды документов кусок волшебного пергамента. Прикосновения кончиком палочки хватило, чтобы на пустом белом листе начали прорисовываться коридоры Колдовстворца и окрестности, не слишком детально и подробно – Мирон так и не смог найти в библиотеке хоть сколько-нибудь хорошую карту, которую мог бы взять за основу. Он припугнул Славу тем, что наложит следящие чары, но на самом деле так и сделал. Никакого способа контролировать отправленные им письма Мирон так и не придумал – заклинаний попросту не существовало. Зато с помощью такой угрозы он смог бы хоть на какое-то время, если не вообще, прекратить его общение с Чейни. Вряд ли это была самая оживлённая переписка – скорее всего этот ублюдочный Чейни просто попытался завербовать подростка, столкнувшегося с несправедливостью Совета, и на этом всё бы и закончилось. Единственная точка на карте стабильно перемещалась от одного поворота к другому, приближаясь к классу Чар. Мирон успокоился, когда Слава замер перед дверями его кабинета, и убрал с пергамента карту, внутренне приготовившись к шквалу неприязни со стороны ученика.