Нелестными эпитетами

Суббота с самого утра не задалась. Мирон почти не удивился, обнаружив у себя в тарелке какое-то насекомое, похожее на серую муху. Олеся заинтересованно покосилась в её сторону, но обнаружив, что это обычный дохлый ипопаточник, каких полно в здешних лесах, обескураженно вздохнула:  — Домовики тебя действительно ненавидят. Ты бы задобрил их подарками. Я могу отдать тебе коробку новогодних игрушек — они всё равно уродливые, а домовые эльфы, говорят, любят такие яркие безделицы.  — Они любят внимание, — сквозь зубы проговорил Фёдоров, брезгливо отодвигая тарелку с овсянкой подальше. Он взял с блюда булочку и тщательно оглядел её на предмет непредвиденных сюрпризов. — И я не буду выпрашивать милости у маленьких недоносков, сам как-нибудь справлюсь.  — Почему ты так плохо к ним относишься? Ты же учился в Англии, а там куча свободных домовиков, как говорят. — Олеся положила несколько ложек сахара в чай, делая его тошнотно-приторным, и с наслаждением сделала глоток. — Я раньше не замечала за тобой склонности к расизму.  — Если бы эти визгливые эльфы хотели уважения, то пытались бы его добиться. С учительского стола были хорошо видны ученики, инферналами ползущие по Амфитеатру. Относительно бодрыми выглядели только младшие курсы, и Мирон по-чёрному завидовал их бьющей через край энергии, которая, кажется, никогда не кончалась. А на него навалилось столько проблем, что хотелось прилечь на пол, накрыться мантией с головой, как одеялом, и просто немного отдохнуть. В пятницу в «Вестнике» наконец опубликовали целое интервью с Ковалем, в котором рассказывалось о новом законопроекте. Вступить в силу он должен был с 1 января, чего не ожидал никто, так что выселиться из Колдовстворца Мирону придётся в тот же момент, как ему найдут замену. Несомненно, Саша воспользуется любой возможностью, чтобы отказать кандидатам на место преподавателя Чар, но рисковать привлечь излишнее внимание Совета не станет. Новости быстро распространились по замку, и, пока все остальные скрытно торжествовали, семикурсники громко переживали. Им осталось проучиться всего полгода, и за это время им нужно подготовиться к финальным экзаменам. Как много толку будет от нового преподавателя, было непонятно. На фоне этого натянутые отношения со Славой тяготили не так сильно, как переживания из-за потери должности и своеобразного убежища. Мирон решил, что лучше забыть о спонтанном поцелуе в коридоре, или что там произошло, хотя бы на время. Так было легче. Когда он только начал работать в Колдовстворце, ученицы старших курсов любили устраивать драмы, и ставить на место влюблённых в него подростков Мирону было не в новинку. Но Слава сам всё прекрасно понимал и не нашёл решения лучше, чем просто старательно игнорировать Мирона. Он вернулся к своему привычному нахальному поведению на уроках, а на отработках был тихим и сам на разговор по душам не нарывался, более того, игнорировал любые вопросы и просто комментарии. И это изрядно раздражало. Фёдоров всегда считал, что лучше сразу обсудить проблему, чем ждать, пока она превратится в нечто невыносимое. С другой стороны, это не он был подростком, переживающим из-за своей ориентации, влечению к преподавателю и так далее и тому подобное. Мирон просто не был в таких дурацких ситуациях, просто потому, что не был идиотом. Больше всего в произошедшем его беспокоила собственная реакция. Следовало сразу оттолкнуть Славу, даже если ради этого пришлось бы хорошенько огреть его по лицу. Но он так охренел, что мозг будто выключился. И теперь Мирон немного себя за это ненавидел.  — Ты пойдёшь на матч? — спросила Олеся, довольно откинувшись на кресле.  — Нет, нет, у меня дела, — нагло соврал Мирон.  — Глупо. Это твой последний год здесь, разве можно постоянно работать? Неужели ты не будешь скучать по Колдовстворцу? Фёдоров едва удержался от того, чтобы огрызнуться. Олеся была, по-своему, права. Ему не хотелось идти на поле, потому что там было холодно и многолюдно, шумно, а ещё там был Слава. И Мирон не хотел лишний раз напоминать себе об их… конфликте. Стресса и так хватало.  — Буду, конечно, — вздохнул он, слишком тяжело и устало, чем намеревался. Даже Саша нахмурился, кинув взгляд в его сторону. — Но я слишком хочу выспаться этой ночью, чтобы тратить время на глупый квиддич. По лицу Олеси было заметно, что она мысленно в шаге от того, чтобы отвесить Мирону подзатыльник.  — Тебе сколько лет? Шестьдесят? Ты прекрасно переживёшь ещё одну бессонную ночь, а воспоминания бесценны, между прочим. Даже если цена — здоровье. Кстати, ты знаешь, кто играет?  — Знаю, — ещё угрюмей отозвался Мирон. — Давай мы не будем продолжать этот разговор. Как ни странно, волшебница умолкла, только раздражённо фыркнув в ответ. Буквально за одну ночь поле превратилось в одну большую снежную лужу. Слава, немного поразмыслив, решил, что падать в неё будет куда менее приятно, чем в снег. К его чести, падал он редко, но в последнее время удача не то чтобы часто ему улыбалась. Ваня, подкравшись со спины в своей излюбленной манере, дружелюбно похлопал его по плечу, пугая так, что Слава чуть свою шапку с головы не уронил.  — Ты чего шуганный, как Гена на Чарах? — спросил Светло, едва отсмеявшись. Слава невнятно промямлил что-то в ответ и сделал вид, что крайне занят разглядыванием облаков и трибун. — Ясно. Слушай, хватит страдать, поймай хренов снитч, и потом рефлексируй сколько угодно. Всё ещё будет нормально.  — Благодаря вам нормально не будет, — огрызнулся Слава.  — Ну, я имел в виду, в далеком будущем, типа очень далёком. — Ваня всмотрелся в пушистые облака и вздохнул. — Я даже не знаю, почему ты до сих пор злишься. Если бы ты объяснил, всё было бы куда проще. Слава прекрасно понимал, что странно винить друзей в своей же тупости, но поделать ничего не мог. Были бы обстоятельства немного другими, он бы посмеялся вместе с ними и благополучно забыл, а не вёл себя, как мудак. Из-за них ему не пришлось торчать три часа на отработке, в конце концов. Были и свои плюсы, конечно. Например, теперь имя Фёдорова лишний раз не упоминалось, все быстро смекнули, что шутить про него при Славе не стоит, и наверняка чувствовали себя виноватыми в его подавленном состоянии. Карелин не считал нужным переубеждать их. Было приятно немного отдохнуть от постоянных поддразниваний, пусть они и не были злыми, только бесконечно тупыми и раздражающими. Всё-таки у него были хорошие друзья. Кто-то другой выставил бы его драматизирующей барышней и забил бы на то, что он чувствует. Слава отчаянно попытался перестать жалеть себя.  — Не сжимай так челюсть, серьёзно, братан, — потряс его Ваня. — Ты похож на Букера, когда он узнал, что Люда, ни разу ему не давшая, переспала с Дуплиным.  — Отстань.  — Хорошо, я отвалю, но только после того, как ты в открытую мне выскажешь, за что ты ненавидишь нас уже несколько дней. За такую шутку ты по роже бил раньше, а сейчас просто молча злишься. Тебя, блять, Хуйрон Ебанович укусил, что ли, что ты теперь так по-пидорски себя ведёшь? Слава прикрыл глаза, старательно контролируя себя, но всё равно не смог не улыбнуться, нормально развернувшись к Ване. Ему действительно хотелось ударить его по морде. Просто для снятия стресса. Но Светло этого точно не заслужил. В отличие от Славы, он был хорошим другом.  — Я не ненавижу вас. Просто мне очень хреново, и я уже думаю о том, что пожить в кладовке твоей матери, как ты предлагал, не так плохо, как казалось изначально. Всё лучше, чем оставаться здесь.  — Всё лучше, чем у магглов, — исправил Светло. — Ты должен доучиться. У тебя есть шанс.  — У меня нет шансов, — замотал головой Слава. На улице уже становилось холоднее, да и его куртка не то чтобы располагала к длительным дискуссиям на улице, так что он направился к раздевалке, и Ваня, как привязанный, поплёлся за ним. Внутри было не слишком шумно, но все были на взводе, и это ощущалось.  — Да что за бред, братан, если ты не сможешь устроиться в этой стране, ты сможешь уехать куда угодно, хоть в Африку. Да даже в маггловском мире будет легче, если у тебя есть магическое образование. Диплом может спасти твою задницу, если спалишься.  — Магия мешает электрическим приборам нормально работать, — вклинился занудным голосом Замай, подкравшись сзади, как лисица. — Не то чтобы они вообще нужны, но типа в городе ты жить не сможешь, потому что даже чистящее заклинание будет вырубать у твоих соседей свет. Не думаю, что они будут довольны.  — Спасибо, что всегда поддерживаешь, Замай, с каждым твоим словом один камень с моей души падает, — с сарказмом сказал Слава, переобуваясь. В своих удобных ботинках он точно отморозит две не самые нужные для полёта на метле конечности к чёртовой матери. От них даже согревающие чары уже отскакивали, как мячи от стенки. Замай скорчил рожу и продолжил швыряться какой-то грязной тряпкой с остальной командой. Раздевалка к этому моменту уже больше напоминала свалку, как и всегда во время их тренировок и матчей. У Славы даже немного отлегло от сердца, когда он погрузился в этот водоворот из ссор, криков и пустых угроз. Все немного волновались перед матчем, поэтому вымещали это на братьях ближних. Когда наконец пришло время построиться в шеренгу, чтобы выйти на поле, Слава встал позади Букера, который выглядел неестественно напряжённым. Игроки немного угомонились, когда заметили своих соперников на другой половине поля. Какие-либо жесты были запрещены, слова из-за ветра услышать было сложно, но все красные, кроме Славы, выглядели так, будто готовы наброситься на белых и надрать им жопы прямо на земле. В Карелине же сопернического духа сейчас не было ни капли. Полёт немного прочистил мозги, и неудивительно, учитывая то, что на таком холоде замерзали даже слёзы на ресницах, а глаза из-за жуткого ветра не могли не слезиться. Слава едва видел что-либо дальше нескольких метров. Изредка были слышны какие-то крики от загонщиков, единственных, кто время от времени мог позволить себе отвлечься на поле. Им не приходилось постоянно гоняться за мячом, в отличии от остальных. Но даже они вели себя крайне осторожно, чтобы не навернуться из-за резких порывов ледяного ветра и искупаться в мокром снегу. Всё-таки в небе было гораздо холоднее и ветренее, чем на земле. Если бы они не тренировались при такой погоде ранее, то всё было бы совсем печально. Слава пригнулся, едва успевая уклониться от бладжера. Проклятый мяч чуть не сорвал шапку с головы, благо она уже накрепко примёрзла к черепу. Ну или к воротнику куртки. Слава отчётливо слышал, как в местах всех застёжек и любых неровностей скапливается снег и постепенно превращается в лёд. Чуть оглянувшись и заметив загонщика, который умудрился так точно ударить битой, он показал придурку средний палец, зная, что на трибунах этого никто не заметит из-за погоды. Слава решил подняться чуть выше, стараясь не обращать внимание на то, как недовольно заскрежетал его летательный аппарат. На метле бы его носило по всему полю, как жука на ветке, а крепкий осиновый ствол пёр вперёд, как танк. И всё же сидеть на дереве было неприятно на таком холоде. Слава старался не думать, в какой замороженный продукт превратились его яйца. Вряд ли этому вообще было название. Снитча нигде не было, да и уже не хотелось его искать, если честно. Когда начался третий час, Слава, пролетая мимо комментаторской трибуны, услышал, что они ведут счёт. Ему уже хотелось просто рухнуть вниз, как мешок с картошкой, и притвориться мёртвым. Если повезёт, он и правда сломает себе шею. Но это вряд ли. Повертев головой и сощурившись изо всех сил, он приметил вражеского ловца, одетого в белую неприметную мантию и выжимающего всю скорость из своей жалкой осинки. Карелин остался на месте, прекрасно зная, что просто не успеет долететь до него и устроить битву за снитч. Да и самого мяча он не видел до того момента, как Вероника — высокая и крайне боевая по меркам факультета Ветра девушка, — подняла руку с зажатой в кулаке блеклой золотой искоркой. Трибуны неожиданно взорвались, а комментатор заорал так, что у него наверняка все зубы от мощной звуковой волны повылетали. Слава закатил глаза и начал осторожно спускаться, радуясь, что весь этот цирк закончился. Квиддич неожиданно показался такой глупой и бессмысленной ерундой. Мысленно обретя дзен и предвкушая тёплый душ и постель, Слава чуть не запутался в ветках Букеровского дерева, когда приземлился. Ноги он едва чувствовал, и он еле вспомнил, как нужно ходить, но машинально вытащил палочку и очистил куртку и шапку от снега.  — Что с тобой сегодня не так? — спросил Букер, перегораживая путь до раздевалки. — Пиздец, братан, ты летал так, будто просто видами любовался.  — Да ладно, какая нахуй разница, — протянул Слава, прямо смотря в красное лицо разозлённого Букера. — И я всё равно ничего не мог сделать. Не то чтобы этот матч самый важный. По очкам мы ещё можем занять первое место, а если Ветры проебут хоть один матч, то и по числу побед у нас будет одинаковый счёт. Если бы Федя мог, он бы уже убил его взглядом. Но говорить было действительно не о чем, так что Букер покачал головой и заткнулся. Он посмотрел на уже успокоившиеся трибуны и зашагал вместе со всеми под крышу. Позже Слава чуть не пропустил отработку, отогреваясь в своей комнате под одеялами, но Ваня поднял тревогу как раз вовремя. Мирон почесал висок, вчитываясь в очередное послание от Чейни. Они должны были начать тренировки после начала каникул, и первая была в пятницу, то есть в последний рабочий день. Окси мучился, отвечая на бесконечные вопросы, только потому, что это хоть немного облегчало работу Рестору, который уже активно пользовался нелегальным маховиком времени, чтобы всё успеть. А Мирону всё равно можно было уже забить на работу. Он не собирался проверять лишние работы или составлять планы на уроки, всё равно новый учитель выкинет всю эту бесполезную макулатуру и руки после этого помоет с мылом. Вообще, очень сильно хотелось напиться. Настолько, что сопротивляться как-то не получалось. Это был единственный доступный ему способ справляться со стрессом. Не помогало и то, что Олеся под подолом мантии протащила бутылку водки на матч для согрева, и Мирон до сих пор полностью не протрезвел, несмотря на свежий воздух и мороз. Они устроились в укромном уголке, где ни один коллега не смог бы их осудить или, чего хуже, присоединиться к ним. Смотреть на воздушное ледниковое побоище не вполне трезвым было даже интересно. Должно быть, он чувствовал себя таким разбитым из-за недосыпа. Или из-за того, что он питается Мордред пойми как уже который день. Но прежде, чем искать себе собутыльника или начать в одиночку хуярить припасенный огневиски, следовало подождать окончания отработки, и Мирон вполне мог с этим смириться. Всё равно нужно было написать несколько писем, помедитировать над планом занятий их боевой группы и подумать о завтрашнем дне. Только после этого он имел право расслабиться. Карелин был пунктуальным сегодня, хоть и запыхавшимся, что не очень умело пытался скрыть. Мирон никак не обозначил, что заметил ученика, и Слава без каких-либо команд расположился за партой с учебниками и конспектами. Рутина уже стала привычной. Сначала Слава занимался самообучением, потом Фёдоров писал на листке несколько вопросов, и парень отвечал на всё, что мог.  — Вы даже не поздороваетесь сегодня? — неожиданно для себя самого спросил Слава. Ему тут же безумно захотелось отвести взгляд и притвориться, что он разговаривал со стеной. Но это выглядело бы совсем странно.  — Извини. Я задумался, — ответил Фёдоров. Слава незаинтересованно кивнул и уставился в конспект, без труда разбирая почерк Маши. За столько лет он знал его чуть ли не лучше, чем свой. Девушка была единственной, кто всегда мог и был готов помочь ему с учёбой. Мирон перечитывал последнее письмо от Киви, помощницы Чейни, одновременно мысленно составляя план ответа. С ней он обсуждал все организационные вопросы, касающиеся предстоящих собраний, в то время как с Чейни они планировали более отдалённое будущее. Например, как использовать ту информацию, что они раздобудут с помощью крота в Совете. Они смогут узнать очень многое. Имена, места, защитные чары, обсуждаемые вопросы. Слишком нагло было бы сразу вывалить всё на читателей «Слова» и «Версуса». Совет тут же примет меры, и они мгновенно потеряют свой единственный достоверный источник. Нужно было узнать как можно больше, и затем начать публиковать информацию, причём небольшими порциями. Весь смысл их замысла заключался в том, чтобы заставить членов Совета испугаться и начать воспринимать их как серьёзного противника, с которым нужно действовать осторожно. Но потом начнётся война, и Мирон хорошо это осознавал. Не сразу, конечно. Их личности по-прежнему останутся секретом, а Совет не рискнёт допрашивать с пристрастием каждого встречного-поперечного. Они успеют собраться с силами, организовать волшебников, которые присоединятся к их делу, и после — прижмут Совет так, что ему придётся пойти на уступки. И Рестор с Окси, и Чейни с Киви были согласны, что жертв должно быть минимальное количество даже со стороны членов Совета и Плащей. Каждый должен иметь шанс захлопнуть пасть и смириться с новым порядком вещей. К сожалению, новый законопроект про полукровок взбудоражил магическое сообщество не так сильно, как хотелось бы. Полукровок в стране было много, но более-менее значимые должности занимали всего пара-тройка сотен. Конечно, многие чистокровные сопереживали им, но на основную массу населения это не произвело никакого впечатления. Выпущенная по этому поводу статья Окси ушла практически в никуда. Все и так знали очевидное. Но в этот раз Мирона не просто злило, какой беспредел происходит на его родине. Теперь беспричинное угнетение коснулось и его самого. Слава отвлёкся от чтения, чтобы посмотреть, как учитель быстро строчит что-то перьевой ручкой. У него даже, казалось, лоб блестел от испарины. Выглядел он безумно: синяки под глазами, лопнувшие капилляры, едва заметная щетина, которую Слава за семь лет ни разу не видел. Фёдорову было совсем худо. Лицо осунулось так, что он больше напоминал инфернала. Слава вздохнул и немного позлился на себя за то, что ему не всё равно. Играть в молчанку резко стало неинтересно. Как будто его собственные загоны как-то могли сравниться с тем, что переживает сейчас Мирон Янович.  — На вашем месте я бы забил на работу и вместо этого планировал бы счастливое будущее. Блистательную карьеру за границей, подальше от этой гнилой страны например, — сказал он. — Хорошие мысли позволяют сохранить больше нервных клеток. Фёдоров качнул головой.  — Я этим и занимаюсь. Планирую светлое будущее, — ответил он и поднял глаза на Славу. — Тебе стоило бы поторопиться. Тебе нужно написать ещё одну контрольную, и я не зачту тебе её за три предложения, вымученных за полчаса.  — Это жестоко.  — Нужно было учиться, а не хернёй страдать, — пробормотал Мирон, снова возвращаясь к своим делам.  — Я не страдал хернёй, — возразил Слава. Чейни периодически снабжал его свежей информацией. Рассказывал про собрания, про план их действия, про то, что он и Окси сейчас активно сотрудничают. Это было огромным шагом вперёд. Ещё месяц назад «Версус» и «Слово» друг друга даже знать не хотели, не сходясь во мнениях и отказываясь даже пытаться искать компромисс. А сейчас Слава едва успевал впитывать новости, одновременно пугаясь и радуясь тому, как всё изменилось. И Гнойный был отчасти ответственен за это. Он не первый начал говорить о том, что революция лишь теплится, не смея разгореться, но именно его стихи произвели наибольший резонанс. И хоть многие диванные эксперты смеялись над его несерьёзной подачей, строчки запоминались, врезались в память и всплывали в нужный момент. Это заставляло многих людей задуматься.  — Куда вы планируете отправиться на каникулах? — спросил Слава, злясь на себя за то, что собирается сделать.  — Ничего не планирую. Спраздную Новый Год с друзьями и потом подумаю.  — Звучит скучно. Вы знаете, что Чейни и Ресторатор сейчас занимаются вербовкой? Не только бойцов, но и более-менее соображающих волшебников. Мирон замер и посмотрел на Славу, недоверчиво моргая слезящимися глазами.  — Вы можете прийти и послушать для начала, — поспешно сказал Слава. — Вы мало чем рискуете. Не знаю, как делает Ресторатор, но Чейни обычно устраивает встречи в безопасном месте, где рассказывает о том, чем мы занимаемся и…  — Мы? — тут же мгновенно зацепился за слово Мирон. — То есть Чейни не только рассказывает тебе про свои дела, но и заставляет работать на него? Слава раздражённо сжал челюсть, пытаясь утихомирить приступ злости. Почему вообще Фёдоров пытается его опекать, чтобы потом заявить, что ему на самом деле всё равно?  — Меня никто ни к чему не принуждает. И я совершеннолетний, между прочим. И это не ваше дело, — сказал Слава, стараясь не повышать голос. Так он только в очередной раз выставит себя идиотом. Мирон просто бессильно смотрел на подростка, в очередной раз удивляясь, как ему хватает наглости и смелости лезть с головой в потенциально военный государственный переворот. Потом он будто вспомнил, что Слава просто беспросветно тупой, и его взгляд одновременно прояснился и смягчился. Мирон вздохнул, не находя каких-либо слов. Он не мог переубедить Славу, не лицемеря при этом. Может быть, когда-нибудь парень поймёт, что на кону жизни людей, и его в том числе.  — Так что? Вы дадите Чейни шанс?  — Может быть, — не думая, сказал Мирон. — Это действительно не моё дело, чем ты занимаешься и с кем общаешься. Пожалуй, я слишком много о себе возомнил. Это благородное дело — сражаться за то, во что веришь. Фёдоров вернулся к бумагам, заставляя себя продолжить там, где его прервали. Слава чувствовал себя непонятно. Злость ушла, но оставила такую мешанину из эмоций, что ему просто хотелось высказаться кому-то. Сбежать с отработки было нельзя, поэтому он просто вырвал из Машиной тетради лист, надеясь, что она не заметит, и принялся выуживать из своих путанных мыслей всё, что его больше всего беспокоило.