Нелестными эпитетами

Вокруг было слишком много людей. Окси ловил себя на этой мысли уже сотый раз за вечер. Собрание решили провести в просторной маггловской заброшке, где немного прибрались с помощью магии. Места всё равно было мало. Защитные чары вокруг здания постоянно колошматило, потому что прибывали всё новые и новые люди. Чейни и Рестор решили организовать встречу «Слова» и «Версуса» и пригласили всех, кому можно было доверять. Это были в основном писатели и журналисты, такие, как Окси. Ему было бы всё равно, если бы он не был всеобщим центром внимания на этом сборище. Чейни и Рестор как-то быстро спелись, и это было крайне странно. Даже сейчас они тихо переговаривались о чём-то, изредка обращая своё царское внимание на подходящих к ним коллег по цеху. Было непонятно, как долго продлится это перемирие, всё выглядело чересчур хорошо, чтобы быть правдой. Но Мирон не мог думать о том, что происходит в чужих головах. Ему нужно было сначала разобраться со своей. Последние дни в Колдовстворце прошли на удивление хорошо. Несколько занятий у младшекурсников он отменил, вместо этого позволяя им тихо заниматься своими делами, со старшими же он поболтал за жизнь, позволяя им задавать любые вопросы и по мере сил отвечая на них. Почти у всех хватило совести притвориться, что они будут скучать. Этим утром Мирон попрощался с коллегами, последний раз позавтракал в Амфитеатре и перенёс свои вещи в дом Вани. Сам Охра давно переехал в Москву, оставив в его распоряжение недвижимость в Питере, и возвращаться не собирался. Но Мирон всё равно почему-то не мог считать этот дом своим, хоть он и жил здесь во время каникул на протяжении шести — или даже больше? — лет. Там всё напоминало о чём-то, каждая мелочь. Это был скорее музей воспоминаний, чем место для сна, еды и работы. Нужно было переезжать. Раньше ему надо было перетерпеть всего два-полтора летних месяца до нового учебного года, а не неопределённое количество времени. Вместе с этим у Мирона даже не было времени подумать об этом. Люди подходили к нему вереницей, в основном знакомые по переписке. Большинство скрывало лицо. Это напоминало маскарад, у каждого даже был псевдоним. Мирон всегда знал, что именно так выглядит оппозиция в их стране — безликие люди с бесцветными голосами, опасливо оглядывающиеся друг на друга. Но увидеть всё это вживую было нехилым ударом под дых.

Все ждали несколько лет, И всё, что пришло им в головы, — Собраться кучкой трусливых калек И шёпотом нахуй послать Совет, Спрятав лица за капюшонами.

Мирон снова тяжко вздохнул, ругая себя за то, что вспоминает строчки Гнойного сейчас, вместо того, чтобы сосредоточиться на происходящем.  — Говорят, что и Гнойный тоже здесь будет, — уловил Окси из сумбурного потока мыслей Оби. Он был одним из немногих из «Версуса», кто не скрывал свою личность. Мирон даже знал его когда-то. Естественно, не как «Оби Вана», а как чувака из тусовки, в которую он попал, вернувшись на родину после Хогвартса. Они никогда особо не общались тогда, зато переписывались под псевдонимами годы спустя. Мирон был уверен, что, если снимет маску, Оби его тут же узнает.  — Я бы удивился, если бы его тут не было, — ответил Окси голосом, полным сарказма. — Чтобы Чейни не притащил сюда свою главную звезду? Это вряд ли.  — Да какая он звезда? Я бы с удовольствием начистил ему ебло за всю хуйню. Мирон ухмыльнулся. Оби будто застрял в своем двадцатилетии, ни капли не изменившись с тех пор. Ему не было интересно общаться с Гнойным. Что они могли сказать друг другу? Гнойный своё мнение уже предельно ясно высказал, хоть и завуалировав его низкосортными метафорами. — Он критикует, но ничего не предлагает. Гнойный занимается тем, в чём обвиняет меня — пустословит. Так что мне похуй на него.  — Это верно, — сказал Оби, в очередной раз отпивая из какой-то фляжки. От него слегка несло алкоголем, но Оби был трезв только во сне. — Но вы всё равно должны побазарить. Этого все ждут. Мирон вздохнул, прекрасно понимая это и так. Каждый, кто к нему подходил, знакомый или абсолютно левый человек, обязательно упоминал в разговоре Гнойного. Кто-то высказывал своё презрение к нему, кто-то осторожно признавался, что согласен с его точкой зрения, кто-то просто интересовался мнением Окси. Эти вопросы успели порядком утомить. Оби, абсолютно не заботясь о том, что Мирон его едва слушает, продолжил трепаться про происшествие где-то в Подмосковье. Магглы нашли несколько трупов, которые мало были похожи на людей. Плащи примчались слишком оперативно, чтобы можно было посчитать это обычным несчастным случаем. Явно кто-то сильно важный напортачил с тёмным заклинанием и огрёб по полной, утащив на тот свет всех свидетелей. Копать это дело можно было хоть до посинения, но доказательств никаких, только слухи от медиков, которые безуспешно пытались спасти одного из пострадавших. Память магглов стёрли, трупы убрали, снег почистили, в газетах ничего не сказали. Ничего будто и не произошло. Уже было ближе к десяти вечера, когда заявился Гнойный. Окси бы и не обратил внимание на ещё одного прибывшего, если бы он так не выбивался из толпы. Маски на нём не было, только тёмные маггловские очки и глубокий капюшон, закрывающий голову. С расстояния Мирон не мог разглядеть черты его лица, только то, что чёрный капюшон резко контрастировал с бледной кожей. Кто-то выкрикнул несколько оскорблений в его адрес, но Гнойный только рассмеялся и показал средний палец. Сколько ему было лет? Мирон почему-то сомневался, что больше двадцати. С другой стороны, невесело подумал он, Чейни должно быть привычно работать с малолетками.  — Мразь лицемерная, — выплюнул кто-то из-под маски. Мирон не знал, представлялся ему этот человек или нет. Он молча согласился, наблюдая за поведением Гнойного. Как он разговаривает с несколькими ребятами из «Слова», быстро что-то рассказывая и объясняя. Как жестикулирует. Мирон тут же вспомнил Славу и даже не удивился этому. Он всегда подсознательно понимал, что эти двое должны быть похожи. Наверняка они даже были знакомы, и Слава поднабрался от него всякого. Или, может, это было совпадением. Дураки, как и гении, мыслят одинаково. Один из собеседников Гнойного указал рукой куда-то в его, Окси, сторону, и Гнойный, без труда вычислив в толпе свою цель, отвесил Мирону шутливый поклон, наверняка пряча дурацкую ухмылку в глубоком вороте куртки. Но подходить не стал. Видимо, ему было интереснее в компании недоразвитых, третьесортных писак со «Слова». Мирон сделал такой вывод и, впервые за вечер, успокоился. Ему тут же с удвоенной силой захотелось просто взять и свалить. Он не мог, конечно. Из чужих разговоров можно было извлечь много полезного, даже если это были просто сплетни, байки и бытовая болтовня ни о чём. Всё равно это куча материала, который мог пригодиться в самых неожиданных случаях. Да и с целевой аудиторией нужно общаться на одном языке. Проваландавшись до самой полуночи и переговорив с одними и теми же людьми в пятый раз, Окси устал так, что был готов с боем вырываться с этого поганого собрания. Даже бессонные ночи за статьями и школьными тетрадками не утомляли его так, как этот круговорот людей. Общение никогда не было его стихией, в отличие от того же Рестора. Мирону комфортно было говорить с толпой с позиции оратора, но не поддерживать диалог с кем-то абсолютно неинтересным ему. Когда Рестор громко попросил всех начать расходиться, чтобы они успели до утра привести заброшку в прежнее состояние, Мирон поторопился распрощаться со всеми, вежливо отказываясь от приглашений. Никуда идти ему после такого точно не хотелось. Он и так с трудом сдерживался, чтобы не послать кого-нибудь нахуй. Как назло, прямо у выхода завязалась какая-то драка. С десяток людей выхватили палочки, готовясь защищаться в случае чего. Зачинщика быстро угомонили и отправили домой, но это всё равно заняло целую вечность, по мнению Мирона. Он выругался сквозь зубы так, что несколько волшебников оглянулось на него. К счастью, заклинаний, состоящих из русского мата, не существовало, иначе всё здание уже бы поглотило адское пламя.  — Не знал, что Вы так умеете, — сказал Гнойный, появившись из ниоткуда. Мирон недоверчиво покосился на высокую фигуру, стоявшую на расстоянии нескольких шагов.  — То есть ты сначала меня хуесосишь полгода, а потом мы на «Вы»? — спросил он куда более раздражённо, чем было необходимо. И похуй, он сейчас не учитель, которому неэтично вымещать свои эмоции на других.  — Я Вас не хуесосил, — серьёзно ответил Гнойный. Мирон нахмурился под маской, пытаясь отделаться от неприятного чувства. Что-то отчётливо было не так. — Я Вас творчески наставлял. Голос Гнойного был изменён чарами. Но Мирон замер, когда заметил, как знакомо двигаются губы, очертания которых тоже почему-то были знакомыми. Это не мог быть Слава. Определённо не мог быть. Мирон разозлился, пытаясь подавить желание сорвать капюшон с этого придурка, которое с каждой секундой становилось всё более невыносимым. У Карелина было мало мозгов, но он не мог быть Гнойным. Они были даже одинакового роста. Мирон чуть прикрыл глаза, вспоминая, как подросток смотрел на него сверху вниз, чуть улыбаясь уголками рта, и сомнений вдруг не осталось. Но как, блять, это было возможно?  — Да, конечно, — пробормотал Окси, одновременно вспоминая, о чём они говорили, и пытаясь понять, что ему сейчас делать.  — Хотите совет? Вам бы романы писать, а не статьи. Со словами вы неплохо обращаетесь, но факты — это не ваше.  — Да иди ты нахуй, — не выдержал Мирон, затылком чувствуя взгляд Рестора. Ему было всё равно. Он схватил Гнойного — Славу? — за руку и потащил за собой. Вернее, попытался. Подросток встал, как осёл, не двигаясь с места, как бы сильно Мирон не сдавливал его предплечье.  — Вы что, ебанулись? — громко спросил Слава, привлекая к ним обоим внимание. Но Окси не замечал глазеющих на них людей.  — Нам нужно поговорить наедине, — процедил сквозь зубы Окси.  — Нет, спасибо! — Слава с силой вырвался и потёр руку. — Пиздец вы ёбнутый. Идите нахер. Он поспешно свалил, и Мирон проводил его злым, горящим взглядом, которого не было видно за маской. В Славу тут же вцепился Чейни, пытаясь выяснить, что произошло, и подросток чуть наклонился ближе к его уху, чтобы сказать что-то. Мирону хотелось достать палочку и кинуть пару заклинаний Славу в спину. Или ещё лучше — отлупить ремнём, чтобы у него мозгов поприбавилось. Саша пресёк все его импульсивные идеи, положив обе руки ему на плечо и заставляя посмотреть ему в лицо. За прорезями маски едва виднелись белки глаз, блестящие на свету.  — Ты в порядке?  — Всё нормально, — соврал Мирон, радуясь, что чары помогали скрыть эмоции. — Нам нужно будет поговорить завтра. Рестор кивнул, всё ещё подозрительно приглядываясь к Мирону, будто тот мог начать кидаться Авадами в любой момент.  — Я провожу тебя домой, — поставил перед фактом Саша. Выходные прошли довольно однообразно. Чейни был занят, так что Слава половину времени провёл у Замая, читая маггловские книги, завалявшиеся у друга на полках, и тихо злясь. Андрей не горел желанием доебываться до него с расспросами, что было очень кстати. Изначально Слава не планировал идти на встречу в пятницу, но потом передумал. Он должен был быть там. Посмотреть на то, о чём пишет. Чейни был против, но он понимал, что Славу его мнение не остановит, поэтому вместо споров попытался заставить его надеть маску. Даже если бы Слава не знал, что Чейни ничего не стоило проклясть его чем-нибудь мерзким, он всё равно бы согласился. Он сам прекрасно понимал, что не улучшит репутацию Чейни, посветив своим восемнадцатилетним лицом. Беднягу Дениса и так обвиняли во всех смертных грехах. Кроме того, тогда бы он не смог вернуться в школу. Осталось отмучиться всего полгода, и Славе впервые за шесть с половиной лет стало жаль потраченных усилий. На совесть давили ещё и друзья, которых не хотелось бросать, особенно после всей случившейся хуйни, и преподаватели, которые старались вытянуть его изо всех сил на годовых контрольных. В тёмных очках и мешковатой куртке он выглядел максимально нелепо, но зато отличался от совсем уж безликого стада уебанов с «Версуса». И всё шло хорошо — никто его не узнал, даже несколько человек, которые были знакомы с ним через Чейни. Но всё, конечно, пошло по пизде. Слава не знал, что нашло на Окси. Хотел набить ему морду? Маловероятно, и почему нельзя сделать это при свидетелях? Узнал его? Почему нельзя было сказать ему об этом на месте? Да и кто он такой, чтобы его узнать? И как он это смог сделать? Слава даже голос скрыл на всякий случай. По всему выходило, что Окси поехал кукухой. Спокойней от этого Славе не стало, и он продолжал загоняться. Новый год он не отмечал. Пошатался немного по маггловскому Питеру, вернулся на квартиру к Чейни и кое-как уснул. Настроения где-то тусить не было, так что праздник прошёл мимо. Делать ничего не хотелось, только думать и ненавидеть себя. Второго числа, во вторник, Чейни кинул ему свежий выпуск «Версуса» и молча ушёл в свой импровизированный кабинет. Слава без особого интереса развернул его, пролистал графоманию от Эрнесто Заткнитесь и принялся читать новую статью Окси, отгоняя прочь неприятные воспоминания. Этот писака всё ещё продолжал облизывать тему сокращения полукровок. В статье были перечислены имена, даты, заслуги. Выборочно, конечно, Окси умело вертел фактами так, чтобы наиболее внятно донести свою точку зрения. Слава зацепился взглядом за имя Фёдорова. Читать достоинства лысого жида было почти болезненно. Славе мгновенно стало ещё хуже, чем было. Он нашарил под диванчиком листы бумаги и ручку, которые были предусмотрительно оставлены поблизости, если ему вдруг приспичит. Давить из себя строчки Слава не любил, поэтому старался всегда быть готовым. Письмо получилось немного нелогичным, даже не разделённым на абзацы за неимением отдельных сформированных мыслей. Писать всё равно было не о чем. Задавать какие-то вопросы было грубо, рассказывать про свои скучные каникулы — глупо. В итоге Слава скомкал листок, не закончив предложение, и бросил в дальний угол, красиво попадая в чуть приоткрытый ящик комода. Карелин сам чуть не подпрыгнул, когда в комнату снова ворвался Чейни.  — Блять, а если я дрочу здесь? — громко возмутился Слава, одновременно доставая палочку из-под подушки и размышляя, не кинуть ли в Дэна Летучемышиный сглаз.  — Обедать будешь? Слава закатил глаза.  — Всенепременно, мамуль. А что у нас сегодня на обед? Чейни не дослушал, хлопнув дверью, и зашлёпал тапками прочь. Эта квартира — ещё советской постройки, судя по планировке, — была небольшой, но хорошо защищённой базой «Слова». Чейни пускал сюда только самых доверенных лиц, постоянно здесь жили всего несколько человек. Она была многократно расширена с помощью чар, и из-за этого порой казалось, что здесь вообще не обитает ни души. На кухне пахло каким-то супом, наверняка приготовленным Юлей. Готовить девушка особо не умела, зато была единственной, кто знал достаточно всяких кухонных и бытовых чар, чтобы состряпать что-нибудь и потом убрать за собой. Вся еда была почему-то неизменно пересоленной, но Слава не жаловался. Сама Киви сидела у окна с тарелкой перед собой и читала какие-то записи.  — Как дела? — спросила Юля, продолжая быстро бегать глазами по строчкам.  — Никак, — ответил Слава, не особо задумываясь. — Скучно пиздец. Может, дашь мне какую-нибудь работёнку, чтобы отвлечься? Юля выпрямилась и очень внимательно посмотрела на Славу, одновременно размышляя.  — Если хочешь, можешь помочь с чарами. Дублирующие ты знаешь? Слава забыл кивнуть, наблюдая за птицей, приземлившейся на балконе. Маленький совёнок отряхнулся от липкого снега и принялся смотреть на Славу немигающими глазами. Юля проследила за его взглядом и, охнув, открыла окно. Она быстро отвязала от лапки тяжёлый свёрток и выпроводила пернатое обратно на мороз.  — Это тебе, — удивленно сказала Юля. — От друзей, наверное? Или девушки? Запоздалые подарки к Новому году? Карелин мельком оглядел посылку и чуть не подавился ложкой, когда разобрал сверху, на заколдованной непромокаемей обёртке, знакомый почерк.  — Бля, — сказал он, поднимаясь со стула. Юля посмотрела на него с жалостью, как на душевнобольного. Слава умчался в комнату, по пути пугая бредущего на запах еды Берсерка своей прытью. Тот выматерился ему вслед, крикнул что-то про пожар, но Слава не услышал. Он захлопнул дверь, приземлился на кровать и принялся осторожно распаковывать посылку, забыв про то, что вообще-то волшебник, а не какой-то маггл. Внутри оказалась тонкая книжка в тканевой тёмно-красной обложке, без каких-либо подписей. Оказалось, книжка было чем-то вроде ежедневника или личного дневника с пустыми листами. Красивый подгон от Мирона Яновича, нечего сказать, ещё и на готово зачарованный, чтоб никто в Славины записи не влез. Сложные заклинания можно было почувствовать даже пальцами. В книжку было вложено письмо, в котором была всего пара строк: «Если окажешься в дерьме, то можешь в любой момент написать мне. Помогу, чем смогу. Мирон Ф». Слава сперва ничего не понял, а потом как понял. Он ещё раз взял книжку в руки и покрутил так и сяк, полистал, пытаясь найти какие-нибудь скрытые послания. С хитрого жида станется перемудрить и замучить и без того несчастного школьника тупыми загадками. Потом достал из-под задницы забытую ручку и прислонил к странице, думая, что написать. А писать что-то точно нужно было. Слава круглосуточно был в дерьме. И Мирон об этом прекрасно знал. Ничего не шло в голову, как назло. Да и сначала надо было выяснить, на что было способно творение Мирона Яновича. Привет? Слава уставился на корявые чёрные буквы на белой бумаге. Ничего не происходило. Ничего не произошло и спустя несколько минут. Слава начал думать, что книжка была самой обычной, а лысый жид имел в виду, что он в любой момент мог отправить ему сову, если приспичит. Перечитав письмо, Слава удивился, почему он подумал иначе. Он раздражённо отложил книжку и подобрал разлетевшиеся по полу листы, чтобы на наименее мятых из них попытаться накатать благодарственное письмо. А ведь сам он не догадался послать Мирону подарок. Почему? Мог бы найти ему какой-нибудь прикольный роман — жид наверняка вообще не читал маггловской литературы. В волшебном мире это было признаком дурного вкуса. А слова «дурновкусие» и «Мирон Фёдоров» как-то вообще не сочетались. Слава был очень даже не прочь стать тем, кто приучит Мирона к искусству. Ближе к вечеру, давно забив на недописанное письмо и неторопливо собираясь на прогулку, Слава решил отчего-то открыть дневник. Не для того, чтобы проверить, не появилось ли там чего, а просто так. Потому что захотелось. Привет. Ты в порядке? Ровные буквы красовались прямо под его закорюками, и Слава занервничал, одновременно чувствуя себя абсолютно счастливым. Как долго Мирон ждал его ответа? Как вообще можно быть таким тупым, как Карелин? Почему он не мог догадаться, что Мирон не побежит ему отвечать через полсекунды, что у него есть какие-то другие дела? У меня всё прекрасно, как всегда. Кукую на квартире у Чейни. А у Вас как дела? Слава старался писать чисто, не делая тупых помарок или тем более орфографических ошибок, и у него чуть ли не пот на лице выступал. Мирон ответил спустя минуту. Неужели ты не можешь пожить где-то ещё? Я ни на что не намекаю, но дом Тёмного Лорда — не самое безопасное место. А вы к себе зовёте? Может, я подумаю, — отшутился Слава. Мирон ненадолго замолчал, но на этот раз Слава даже не отрывал взгляд от дневника. Как хорошо, что его никто не мог видеть сейчас. Он знал, что выглядит глупо — сгорбился над какой-то несчастной книжкой, будто монашка над Библией. Пацаны наверняка бы со смеху умерли при виде его улыбающегося влюблённого ебала. Славе вообще не было стыдно. Он не дождался ответа и добавил: Почему Вы не написали, как у Вас дела? Мне интересно. Потому что у меня всё нормально, — проступили на бумаге буквы. — И это был серьёзный вопрос: тебе есть, где жить? Кроме дома Чейни, конечно. У друзей, разве что, — написал Слава, особо не задумываясь. — Вообще, у меня есть квартира. Но я там не был со смерти матери. Ты мог бы продать её, если тебе не хочется туда возвращаться. Блять, Слава, ты вообще не думал о том, что будешь делать после школы? Теперь уже Слава затянул с ответом, нервно вертя ручку в руках. Зачем? — вывел он, машинально подражая стройному почерку Фёдорова. — Не хочу гадать на кофейной гуще. Никто не знает, что случится завтра. Я так и думал, — быстро ответил Мирон. Слава подождал ещё немного, но жид больше ничего не написал. Поэтому Слава принял решение заебать его до смерти. А чем Вы сейчас занимаетесь? Мирон Янович точно пожалеет о своём неожиданном подарке, но Славу это не особо заботило. Они были достаточно хорошо знакомы, чтобы Мирон понимал, с кем связался.