Нелестными эпитетами

Мирон свалился в кресло, устало моргая на горящую ровным тёплым светом лампу. Белый абажур был наколдован Ваней, кажется, миллион лет назад, после того, как они случайно спалили старый, оставив лампу абсолютно голой. Тогда они чуть ли не весь день спорили, чьё заклинание уничтожило тот несчастный абажур и кто из них больше виноват. Просто смешно. Буквально вчера в узком кругу было решено, что налёт на «Багровое гнездо» случится ночью на 8 января. Две первых встречи прошли успешно, и Мирон почти был уверен, что за оставшиеся дни бойцы успеют сработаться достаточно, чтобы не допустить глупых ошибок. Рестор не без труда договорился с Ххосом — чокнутым, но талантливым менталистом, выглядящим так, будто пару часов назад вылез из помойки. Всё шло по плану. И хоть Мирон уставал на тренировках, но у него было время на то, чтобы поесть и поспать, и он не мог ни на что пожаловаться. Кроме того, что Слава — это Гнойный. В голове до сих пор не укладывалось, и Мирон не понимал, почему до сих пор не может собрать воедино две эти личности. Он продолжал злиться на Гнойного, но на Славу это не распространялось. Каждый раз, когда кто-то упоминал Гнойного, в мыслях всплывал какой-то неясный силуэт, у которого от Славы была разве что насмешливая ухмылка. Мозг отказывался проводить чёткие параллели между этими двумя. Конечно, сам он не собирался раскрывать собственное альтер-эго. Если Мирона и мучила совесть, то только из-за того, что он не мог быть полностью откровенным, не мог признаться в том, насколько в курсе дел Чейни. К тому же, это мешало вытягивать из Славы информацию. Чем он занимается у Чейни, помимо написания тупых стишков? Мирон знал про то, что особо чокнутые типы из шайки Чейни любили время от времени навести шороху в общественных магических местах. Втянуть в подобные дела Славу им было проще простого. И всё же раскрыть все карты Мирон не мог. Гнойный ненавидел Окси, Слава наверняка тоже ненавидел Окси — Мордред и Моргана, почему он продолжает думать о них, как о разных людях? Выдать свою личность значило бы поссориться со Славой и дать новый повод для насмешек Гнойному. Первое было хуже второго. На Гнойного Мирону было плевать, он его задевал, но больно не ранил, с этим вполне можно было жить. Мирон не думал, что воспримет критику Славы, высказанную ему в лицо, также спокойно, как слова Гнойного. У Славы была личность. И было прошлое. У Гнойного не было ничего, он был пустым, опереточным персонажем, на которого всем рано или поздно станет насрать. Мирон проснулся ближе к двум ночи, когда боль в конечностях из-за неудобного положения стала совсем невыносимой. Он зевнул, пытаясь проморгаться в полутьме. Ненавистная лампа по-прежнему горела, но её света уже не хватало. Машинально стараясь не шуметь в пустом доме, Мирон поплёлся на кухню и сделал себе чай. Следовало бы снова лечь спать, только уже в кровать, но стало отчаянно совестно за проебанный вечер. Дел было немного, но те, что были, оттягивать не хотелось. Он привычно расположился за рабочим столом, разгребая кучу писем, которые Саша передал ему на сегодняшней — вернее, уже вчерашней — встрече. Мирон положил поближе дневник, копия которого была у Славы, не задумываясь о том, что подросток давно спит. За два дня выработалась привычка: они общались днём, когда Окси копался в скучных письмах или мучал очередную статью, а Слава, проснувшись ближе к полудню, ещё не знал, чем заняться. Ну, и ближе к ночи. Сегодня же Мирон вырубился раньше, чем планировал. Чейни ходит, как в воду опущенный. Переживает. Это немного странно, обычно он всех подбадривает и мотивирует, а не наоборот. Так что я не хочу его доставать вопросами, извини. Да и у меня другие дела есть. Всё забываю сказать: если поедешь в Англию, пришли мне гриффиндорский шарфик! Всегда хотел такой. Хотя, Замай говорит, что я был бы в Слизерине. Но это бред, как по мне. У меня хитрости и амбиций меньше, чем у лукотруса. Ты вообще где? Я слышал, что старые люди раньше ложатся спать, но не настолько же? Спокойной ночи. Я ложусь спать, а ты, — несколько слов были зачёркнуты, — напиши, как проснёшься. Окси снова потёр лицо, вглядываясь в неровный почерк в темноте. Зачем ему всё это вообще надо? Всю жизнь Мирон только и делал, что старался не думать о причинах своих действий. Но то, что он настолько вовлечён в жизнь какого-то подростка, который уже даже не его ученик, не могло не заставить сомневаться в собственном здравомыслии. Со стороны всё выглядело ужасно, должно быть. Мирон не забыл черкануть пару строчек, прежде чем вскрыть первый присланный ему конверт. Извини, я вырубился от усталости. Спокойной ночи. В Колдовстворец можно было попасть многими способами. Самый экстремальный — на метле. Дураков, к счастью, было мало. Большинство добиралось летучим порохом — камин в холле был открыт для всех желающих в течение одного часа. Также можно было трансгрессировать за территорию школы и добраться пешком через лес, но это тоже было опасно. Даже грибы могли откусить пальцы на ногах, если на них неосторожно наступить. Обычно Слава выбрал бы камин, но обстоятельства сложились по-другому. Так что пришлось выбрать наименьшее из зол. К счастью, Светло благополучно проспал и тоже решил трансгрессировать, так что по тайге они путешествовали вдвоем, и ближе к восьми часам вечера им удалось добраться до корпуса Пламени. Слава чувствовал себя так, будто вернулся с войны. Разбуженный соплохвост подпалил ему куртку, и ноздри до сих пор были забиты запахом гари, мокрого снега и еловых веток. У Вани были красные щёки и взгляд побитой собаки, что вкупе с грязной курткой и съехавшей набекрень шапкой выглядело совсем жалко. Слава знал, что выглядит не лучше, поэтому решил никак это не комментировать. В гостиной поднялся шум, когда они заявились, но после всех объятий и рукопожатий хотелось только есть и спать. К счастью, девочки сгоняли на кухню и выпросили у домовых эльфов пару пирогов и чайник. Светло чуть не разрыдался, когда вернулся с комнаты, уже переодевшись в растянутый вязаный свитер, и увидел накрытый стол.  — Как же я вас всех люблю, пацаны и дамы, — сказал он, сидя на полу и засовывая в рот куски вывалившегося из пирога мяса. — Я сейчас умру от счастья.  — Нечего было спать, придурок. Мы, между прочим, успели потренироваться, пока вы в лесу гуляли под ручку, — отозвался Букер, отрываясь от книжки. Рядом с ним сидела какая-то шестикурсница, имя которой Слава, хоть убей, вспомнить не мог.  — Гуляли?! Да я, блять, чуть обе ноги не сломал. И мы несколько раз чуть не заблудились. Это пиздец. И было так холодно. Я до сих пор нескольких пальцев не чувствую. Слава молчал, отпиваясь чаем и глазея на догорающие угли в камине. Ему казалось, что он вырубится, как только доберётся до школы, но вместе с конечностями оттаивали и не очень приятные мысли. Он держал в секрете от Чейни и вообще ото всех то, что общается с Мироном. Но накануне вечером всё-таки случайно растрепал кое-что Юле в безобидном разговоре о каких-то чарах, которые они обсуждали с Мироном пару дней назад. Естественно, утром это дошло до Чейни, и тот слегка вспылил, обеспокоившись тем, что Слава сливает какие-то важные вещи левому человеку. Это привело к скандалу, из-за которого он и пропустил камин. Так они с Денисом никогда ещё не ссорились. У Славы до сих пор неприятно сжимался желудок, когда он об этом думал. Их злоключения с Ваней немного отвлекли, но этого было недостаточно, чтобы успокоить чувство, которое буквально съедало изнутри. Слава даже не знал, что именно это было: страх или обида? Мирон действительно интересовался Чейни больше положенного. Как это вообще могло не насторожить? Слава чувствовал себя полным дебилом. Конечно, то, что Мирон действительно использует его таким образом, было маловероятно, но паззл сложился в удивительно логичную картинку. Зачем ещё ему нужен он, Слава? Карелин мысленно поставил себя на место Мирона. Если бы его лишили любимой работы, насколько легко он бы согласился работать на Плащей? Таким, как он, проще простого стать двойным агентом. Несчастного, но образованного, несправедливо угнетённого режимом мага приняли бы и Рестор, и Чейни с распростёртыми объятиями, ещё бы в лысую макушку чмокнули. А в случае Мирона даже рисковать ничем не пришлось. Просто подбить клинья к бывшему ученику, который очень кстати был в него влюблён. Славе не хотелось в это верить, Фёдоров хоть и был сукой, но не продажной и подлой сукой. Наверное. Однако Карелин уже не был уверен, что знал про Мирона хоть что-то.  — Не кисни, — ткнул его Замай, чуть не проливая на него кипяток. Он добавил чая в Славину чашку и протянул последний кусок пирога. — Жри, а то совсем загнёшься.  — Спасибо, — пробормотал Слава, бездумно засовывая в рот сдобу. — Какие вообще новости? Узнали что-нибудь про преподов?  — Не, — за всех ответил Замай. — Ты грустишь из-за того, что Мирона Яныча больше не увидишь? Или что?  — Я вообще не могу поверить в то, что его уволили. То есть вообще, — заорал Ваня, неожиданно включившись в их разговор и привлекая всеобщее внимание. — Как теперь жить? Он больше на меня никогда не наорёт? Мне больше не придётся ссать в штаны перед доской?  — Славику и так плохо, заткнись нахуй, — усмехнулся Букер, заметив, что Слава даже не улыбнулся.  — Идите нахуй. Спасибо за еду, Машуль, — сказал Карелин, отряхивая крошки с маггловской толстовки. Он опрокинул в себя остатки чая и поспешил свалить, не обращая внимания на запоздалые крики Вани. Слава не стал зажигать в комнате свет, но наколдовал Люмос, чтобы не споткнуться о раскиданные вещи, после чего достал из рюкзака дневник, неловко зажимая палочку в зубах, и улёгся в кровать, надеясь, что до утра его никто не побеспокоит. Он не особо надеялся уснуть. Слава не писал ничего со вчерашнего вечера. Целая страница теперь была исписана почерком Мирона. Я читал Достоевского и Булгакова, когда учился в Хогвартсе, причём на английском, тот ещё пиздец. Потом, когда уже перебрался в Россию, иногда находил какие-то маггловские книжки, но ничего впечатляющего. Насчёт Клеящих чар, про которые ты спрашивал, — всё верно. Я не знаю лучшего аналога, если тебя не интересуют, конечно, ритуалы на крови. Ты уже лёг спать? Спокойной ночи. Напиши, как будешь в Колдовстворце. Ты же отправишься камином? Погода просто пиздец. Я сегодня еле вышел из дома — входную дверь занесло к Моргане. Пришлось из окна высовываться и расчищать всё быстро, надеясь, что соседи-магглы не заметят. Откопал всё-таки дома какой-то томик Мандельштама. Он же был магглом? Надеюсь, ты забегался со сбором вещей. Вообще, я не удивлён. Это в твоём стиле — всё делать в последний момент. Ты в порядке вообще? Предупреждаю, если ты не ответишь вечером, то я напишу Чейни. Или ты просто решил меня игнорировать? Хотя бы предупредил бы тогда. Если ты опять лежишь при смерти, то заранее извини. Блять, Слава. Я не пошутил насчёт Чейни, если что. Уже составляю письмо. Слава Акцио призвал ручку, решив, что жид вряд ли блефует, и Чейни разозлится на него ещё больше. Всё нормально. Я пропустил камин и трансгрессировал, так что всего час назад добрался до школы. Он хотел добавить что-нибудь, но буквально секунд через десять на бумаге начали проявляться слова: Ты идиот. Нечего так переживать за меня. Слава кинул ручку в противоположную стену, затем призвал её Акцио и решил сходить умыться, чтобы немного прочистить голову. Вернулся в комнату он только минут через двадцать, неожиданно разболтавшись с какой-то первокурсницей об отвратительном отоплении в корпусе. Я не переживал бы, если бы ты не был идиотом, влипающим в неприятности. Я сам когда-то был таким же, поэтому я понимаю тебя и хочу помочь Спасибо за гуманитарную помощь, — написал Слава, слишком сильно перехватив пальцами ручку. – Очень благородно. Мне иногда кажется, что тебе восемь, а не восемнадцать. Слава вздохнул, пытаясь понять, стоит ли закончить этот разговор здесь или продолжить бессмысленно злиться на кусок бумаги. Очень хотелось разругаться, чтобы немного выговориться о накипевшем и выяснить отношения. Жаль, что нельзя было поговорить с Мироном с глазу на глаз. Этого не хотелось так остро раньше, когда была возможность, а сейчас просто необходимо было увидеть, понять, почувствовать. Мирон злится или растерян? О чём он сейчас думает? Я просто не понимаю, почему ты переживаешь, вот и всё, — написал Слава, нервно чирикая наверху страницы ручкой. Ему вдруг стало всё равно, что Мирон посчитает его полным идиотом или вообще обидится. Какая ему, в самом деле, разница? Что на тебя нашло вообще? Слава внимательно следил за ровным почерком, не особо желая вникать в смысл слов. Я переживаю, потому что переживаю. Почему я вообще должен это объяснять? Потому что я тупой, как ты любишь мне напоминать при любом удобном случае. Вот и объясняй. Мирон снова медлил с ответом, и Слава уже собирался написать что-нибудь ещё, но не успел. Потому что мы во многом похожи, хоть так и не кажется на первый взгляд. В некотором роде в тебе я вижу себя, поэтому чувствую ответственность. Слава выругался про себя и погасил свет на кончике палочки, одновременно в бешенстве откидывая книжку от себя подальше. Она жалобно шлёпнулась сначала о стену, а потом о пол. Спать по-прежнему не хотелось. Через десять минут Славе надоело валяться и мучить себя, и он вернулся в шумную гостиную, чтобы хоть немного отвлечься чужой болтовнёй. В итоге ближе к двенадцати он отрубился, уткнувшись носом в старую бархатную подушку, пропахшую пылью, и проснулся только от пинка Замая.  — Пиздуй спать, — сонно пробормотал он. — Завтра Трансуха первым уроком. Карелин проморгался, пытаясь вспомнить, где он находится, скинул с себя ногу новой девушки Букера — Юли, вроде? — и на автомате поплёлся к себе. Свежий воздух из открытой форточки немного привёл его в чувство. На столе валялась скомканная бумага, которой точно не было там раньше. «Все живы, Ххос сильно покалечился. Надеюсь, ты в порядке. Извини за утро. Чейни». Слава сел, благо стул был рядом, и стал думать, как он вообще в суматохе мог забыть про Гнездо. Конечно, принять хоть какое-то участие ему никто не позволил, но многие его знакомые — пусть не лично, но по переписке, — могли пострадать или погибнуть. Слава очень ждал и боялся этого дня. И, конечно же, умудрился всё проспать из-за скандала, школы и, чтоб ему до конца жизни икалось, Мирона. Он наконец понял, почему Чейни относился к нему, как к ребёнку. Написав ответные извинения и стараясь особо не выспрашивать подробности, потому что почему-то было очень стыдно, Слава быстро сбегал до совятни и отослал письмо. Дни потекли своим чередом. Преподаватель по Чарам ожидаемо оказался полным болваном, который не знал школьной программы и в основном на уроках вместе со всеми читал учебник, иногда заставляя кого-нибудь продемонстрировать описываемые там заклинания. Слава за три урока получил две пятёрки и, в принципе, всем был доволен. Свои отработки он теперь чаще всего проводил в лесу — искал лукотрусов для занятий по Уходу или ингредиенты для зелий. Противопростудные зелья приходилось пить двойными порциями, потому что обычная доза уже не помогала справиться с насморком. Ближе к середине февраля начались матчи, домашней работы прибавилось, и Слава не успевал думать ни о чём, кроме насущных дел, которые вечно возникали неожиданно и не давали времени отдохнуть. В пятницу контрольная, в субботу игра, вечером грандиозное празднование победы, утром в воскресенье похмелье, а потом огромный доклад, который нужно было писать целую неделю. Письма от Чейни приходили всё реже и реже — времени у него тоже поубавилось, да и сухие ответы Славы не очень вдохновляли делиться новостями. Карелин старался на время забыть об этой части своей жизни. Во-первых, его бесило то, что он остался за бортом. Во-вторых, думать о Чейни и Окси просто не оставалось времени. Пресловутый дневник он не открывал почти по тем же причинам. Разница была в том, что о Мироне он хотел забыть навсегда. Слава рассудил, что им так обоим будет лучше. Первого марта, когда уже стало понятно, что слякоть на следующее утро никуда не исчезнет, Ваня за завтраком впихнул ему под нос газету. Слава потянулся почесать свой лохматый затылок и застыл в этом неловком положении, наткнувшись глазами на заголовок: «ТЁМНЫЙ ЛОРД ЧЕЙНИ ПОГИБ В ДУЭЛИ». Слава быстро прочитал статью, чувствуя, как пульсирует в висках, и надеясь проснуться. Он не понял ни слова, кроме того, что сейчас срочно должен собрать вещи и свалить. Хлопнув Ваню по спине так, что у того, кажется, кусок колбасы из глотки вылетел, он метнулся к выходу, ловко огибая сонные тела. Все проводили его косыми взглядами и не посмели останавливать. Уже на улице Славу посетила гениальная мысль написать кому-нибудь. Добежав до совятни, он вырвал листок из пустой тетради по Чарам, накарябал на нём пять слов и отослал Юле, как человеку, который точно знал последние новости. Если, конечно, она была жива. Слава надеялся, что Юля поймёт его и даст нужные координаты, а сова успеет нагнать его до границы антиаппарационных чар. Колотящееся сердце подгоняло его бежать так, что он два раза наебнулся в сугроб. Несколько младшекурсников испуганно вскрикнули, когда он, мокрый и красный, ворвался в корпус Пламени. На пороге комнаты его встретила серебряная собака-Патронус, и Слава, не раздумывая, прошёл сквозь неё.  — Быстро ко мне в кабинет! — сказала псина, после чего недовольно оскалилась и растворилась в воздухе. Первым делом Слава собрал те вещи, которые оставлять было нельзя: письма, стихи, дневник. Потом те вещи, которые ему были нужны. Его голова соображала удивительно хорошо в такие моменты. К счастью, рюкзак был хорошо зачарован, и в него влезло всё. Слава был готов благодарить судьбу за то, что предыдущие полтора месяца он вечерами бродил по лесу и успел хорошо его изучить. Если удача ему улыбнётся, то уже через три часа он будет за тысячу километров от Колдовстворца. С другой стороны, куда ему теперь идти? К Юле? Напроситься к кому-нибудь со «Слова»? Кому из них он действительно мог доверять? Был ли ещё какой-то смысл в доверии? Не лучше ли было бы стереть себе память и навсегда забыть про всю эту чушь, в которую превратилась его жизнь со смерти матери? Дверь за его спиной захлопнулась.  — Сядь, — сказал Тимарцев, неожиданно оказавшись в Славиной комнате. — Всё в порядке. Чейни сильно досталось, но он жив. По неуверенному виду директору было понятно, что он не знает, подать ли Славе успокоительного зелья или кинуть в него оглушалку. Слава предпочёл бы второе. Разбираться в происходящем не было никакого желания.  — Сядь, я тебе говорю. Карелин присел на кровати и положил руки на колени, пытаясь отдышаться. Вместо этого дыхание как будто сбилось ещё больше.  — Вы, блять, не имеете права, — выдавил из себя Слава, — меня здесь удерживать. Я могу уйти, когда захочу. Я совершеннолетний.  — К сожалению, — вздохнул директор, магией разворачивая стул к себе так, чтобы сесть напротив Славы. — Давай спокойно поговорим.